книжку,  пока  она  пользовалась
фотоаппаратом. Время от времени он  брал  ее  фотоаппарат,  когда  видно
было, что он мешает Джолетте, и вешал себе на плечо. Она была благодарна
до того момента, пока не заметила, что он читает ее заметки  в  записной
книжке.
   За пределами Тауэра Джолетта забрала у него свою сумку и выразительно
посмотрела ему в глаза. Он выдержал ее взгляд, затем поднял одну бровь.
   - Да, мэм?
   - Нет, ничего, - выдавила она, натянуто улыбаясь.
   Джолетта постаралась убедить себя, что его  готовность  оказывать  ей
услуги исходит из присущей ему учтивости и то, что он  заглядывал  в  ее
записную книжку, объясняется  не  чем  иным,  как  простым  человеческим
любопытством. И ничего другого тут нет.
   Они завершили  вечер  в  маленьком  ресторанчике  в  районе  Уэст-Энд
трапезой, состоявшей из жареного мяса, пирога с почками и бутылки сухого
вина. Они долго спорили о том, была ли в начинке пирога печенка или сами
почки имели вкус печенки. Им удалось привлечь к выяснению этого  вопроса
двух официантов, их помощника, повара, но они так и не  смогли  получить
ответ на этот вопрос. В конце концов Джолетта почувствовала  себя  такой
уставшей, что ей было уже все равно.
   В гостинице Роун настоял  на  том,  чтобы  проводить  ее  до  номера.
Джолетта почувствовала, как по мере приближения к ее комнате между  ними
нарастает напряжение. Они провели вместе чудесный день,  и  теперь  было
жаль его портить спором о том, можно ли ему у нее остаться.
   Но она напрасно волновалась. Роун открыл дверь,  заглянул  внутрь  и,
обернувшись, протянул ей ключи. Джолетта хотела взять их, но  он  быстро
сжал кулак и внимательно  посмотрел  на  нее.  Его  губы  искривились  в
усмешке, затем он слегка качнул  головой  и  опустил  ключи  на  ладонь,
пообещав позвонить завтра. Пожелав ей спокойной ночи, Роун удалился.
   Когда дверь за ним закрылась, Джолетта  осталась  стоять  на  том  же
месте. Он  даже  не  попытался  поцеловать  ее.  В  какой-то  момент  ей
показалось... Но, возможно, она ошиблась.  Это  выглядело  удивительным,
если  вспомнить,  как  начинались  их  отношения.  Впрочем,  он  и  есть
удивительный человек.
   Продолжая держать ключи на весу, она раздумывала,  радоваться  ли  ей
его уходу или огорчаться. Но  сейчас  она  не  могла  ответить  на  этот
вопрос.

4

4 мая 1854 года

   Сегодня я отправилась за покупками - хотела купить ткань для кухонных
полотенец, про которую мне рассказывала кузина Лилит.  Она  нашла  ее  в
магазине у Фортнума и Мейсона во время своего последнего  путешествия  в
Европу. Ничего особенного, но пока что Гилберт разрешил мне купить  лишь
это.
   Отправляясь утром к столяру-краснодеревщику,  он  порекомендовал  мне
выбрать ткань в светло-серую полоску.  Я  заказала  двенадцать  дюжин  в
ярко-голубую клетку и ужасно боюсь, что они ему не понравятся.
   А потом я попала под дождь.
   До чего же просто писать об этом, но как же я была смущена,  если  не
сказать взволнована (хотя сие состояние и  вовсе  не  пристало  замужней
даме двадцати шести лет от роду)!

***

   Вайолетт бродила по бакалейным лавкам  Фортнума  и  Мейсона.  Она  то
присматривалась к корзинкам  для  пикников,  то  разглядывала  полки  со
специями или чаем, но от помощи приказчиков решительно отказывалась.  Ей
хотелось бы купить немного вина и  сыра,  или  пирожных,  или  коробочку
печенья, однако она знала, что  мужу  это  не  понравится.  Гилберт  был
крайне щепетилен во всем,  что  касалось  манер,  -  мысль  о  том,  что
прислуга в отеле может  подумать,  будто  они  из  экономии  питаются  в
номере, привела  бы  его  в  ужас.  Они  остановились  в  отеле  Брауна,
гостинице, открытой несколько лет назад  бывшим  лакеем  лорда  Байрона.
Этот факт должен был вызывать у постояльцев дополнительный  интерес,  но
Вайолетт заведение казалось старомодным, не более того.
   На улицах  Вайолетт  без  сопровождения  чувствовала  себя  несколько
неловко. Термина, старая негритянка, которая в Новом  Орлеане  следовала
за ней повсюду, слегла, подхватив из-за английской погоды насморк.  Хотя
большинство  встреченных  Вайолетт  женщин  шли  либо  парами,  либо   в
сопровождении мужчин, некоторые приличного вида дамы были сами по  себе,
и Вайолетт могла не бояться, что ведет себя неподобающе. Кроме того, она
поняла, что прогулки в одиночестве  имеют  некоторые  преимущества:  она
могла идти гораздо быстрее, и в лавках  ей  не  нужно  было  выслушивать
ворчливые замечания Термины и ее вздохи по поводу веса покупок. Вайолетт
вдруг почувствовала себя удивительно легко и свободно.
   Выйдя из магазина, она побрела по  улице  без  какой-то  определенной
цели, просто наслаждаясь прогулкой. Она остановилась у витрины, где были
выставлены сувениры с "Великой выставки" принца  Альберта,  состоявшейся
тремя  годами  раньше,  среди  которых   имелись   занятные   стеклянные
коробочки, изображавшие восхитительный Хрустальный дворец,  и  сделанная
из меди модель двуколки, копия той, что была  представлена  на  выставке
Соединенными Штатами. Потом она заглянула в книжную лавку, где с  трудом
удержалась от покупки изящного томика стихов Уильяма Блейка. Она  отошла
уже довольно далеко, когда небо  вдруг  потемнело  и  вдали  послышались
глухие раскаты грома.
   Вайолетт раскрыла свой зонтик, который больше годился для  защиты  от
жаркого луизианского солнца, чем  от  английского  дождя.  Сделанный  из
тонкого шелка, он к тому же был слишком мал, чтобы укрыть пышные юбки ее
платья. Она  попыталась  остановить  наемный  экипаж,  но  свободных  не
оказалось. Лондонцы быстрее, чем она, заметили перемену в погоде.
   Резкий холодный ветер трепал ее шелковую зеленую юбку и концы  кушака
из шотландки с такими же бантами  на  бархатной  светло-зеленой  шляпке.
Вайолетт  беспомощно  оглянулась  по  сторонам  в  надежде  найти   хоть
какое-нибудь укрытие.  Неподалеку,  на  противоположной  стороне  улицы,
виднелся вход в небольшой парк. Там цвели каштаны, под ними  раскинулись
заросли рододендронов, а  внизу  ковром  стелились  желтофиоли.  Посреди
парка  стоял  железный  павильон,  вокруг  которого   росли   причудливо
изогнутые деревья гинкго.
   Вайолетт приподняла юбки и осторожно ступила на мостовую. Держа перед
собой зонтик, чтобы защитить лицо от  порывов  ветра,  она  побежала  на
противоположную сторону.
   Вдруг послышался цокот копыт,  ржание  лошади,  чей-то  крик.  Кто-то
громко выругался, засвистел хлыст. Вайолетт в страхе отбросила в сторону
зонтик, увидев, что на нее несется карета. Усатый возница изо  всех  сил
натянул вожжи, и круп огромного серого коня замер  почти  над  самой  ее
головой.
   Неожиданно чья-то рука крепко обхватила ее за талию.  Кто-то,  быстро
приподняв ее, почти на руках оттащил к тротуару. Еще не понимая,  что  с
ней происходит, Вайолетт повернула голову и увидела, как железные колеса
кареты пронеслись в нескольких сантиметрах от  нее,  обдав  ее  брызгами
воды. Вдали слышались ругань возницы и возмущенные  крики  высунувшегося
из окна пассажира экипажа.
   Стиснутая крепкими объятиями незнакомца и тисками своего собственного
корсета, Вайолетт едва могла дышать.  Дрожа  от  испуга,  она  с  трудом
ловила ртом воздух и затуманенным взором рассматривала галстук  мужчины,
в чьих объятиях она оказалась. Узор  на  золотой  булавке  и  элегантный
жилет, в который галстук был заправлен, плыли у нее перед глазами, и все
же ей казалось, что их она запомнит на всю жизнь. Убедившись, что ей  не
грозит потеря сознания от недостатка воздуха, Вайолетт медленно  подняла
взгляд.
   И прежде всего увидела глаза мужчины. Они казались ясными и  добрыми,
несмотря на их холодный серо-голубой цвет.  Прямые  брови  нависали  над
чуть  опущенными  уголками  век,  а  густые  ресницы  придавали  взгляду
таинственность. Прямой римский нос не портили чуть выпиравшие славянские
скулы. Тяжесть челюсти скрадывалась  нежностью  губ  строго  очерченного
рта. В суматохе он, видимо, потерял шляпу, и  теперь  ветер  трепал  его
коротко остриженные волосы.
   Вайолетт, упиравшаяся руками в грудь незнакомца, вдруг почувствовала,
как тяжело бьется его сердце. Заметив,  что  его  глаза  потемнели,  она
опустила взор.
   Он тотчас отпустил ее.
   - Прошу прощения, мадам! - произнес мужчина, отступая с поклоном.
   Еще до этого момента она уже знала, что  его  речь  будет  звучать  с
акцентом, даже если и легким.
   - Ах, что вы, - отозвалась она, - это я должна благодарить вас.
   - Не стоит благодарности. Я ничего не сделал. - Он обернулся и увидел
на мостовой свою шляпу, смятую проехавшим по ней экипажем.  Рядом  лежал
ее  зонтик  с  расколовшейся  ручкой  и  переломанными  спицами.   Дождь
припустил сильнее.
   - Боюсь, что ваш зонтик, как и моя шляпа, ни на  что  уже  не  годен,
иначе бы я подал его вам.
   - Благодарю, не стоит, - пробормотала она.
   - А теперь вам надо укрыться от дождя. Пойдемте. -  И,  предложив  ей
свою руку, он повел ее к павильону.
   Она охотно  последовала  за  ним.  Прошлепав  по  мокрой  траве,  они
поднялись по ступеням и,  нагнув  головы,  забежали  вовнутрь,  стараясь
уклониться от стекавших с крутой  крыши  потоков  воды.  Юбки  Вайолетт,
разметавшиеся при ходьбе, намокли и тяжело повисли,  когда  она  наконец
остановилась, повернувшись лицом к выходу.
   Во время грозы в тени деревьев было на  удивление  темно.  Шум  дождя
походил скорее на рокот  водопада.  Потоки  воды  лились  на  траву,  на
весеннюю листву, на крышу, на ступени павильона.
   Вайолетт, смотревшая на дождь как зачарованная, почувствовала  вдруг,
что дрожит, и обхватила себя руками. Но ее  зеленый  бархатный  жакет  с
длинной баской тоже  намок,  и,  сняв  перчатку,  она  стала  с  досадой
смахивать капли с одежды. Теперь материя безнадежно  испорчена,  а  ведь
она надевала этот костюм раза  два,  не  больше!  Гилберт  будет  крайне
недоволен.
   Мужчина, стоявший рядом с ней, тихо заговорил:
   - Я понимаю, что так не принято, но, поскольку рядом никого нет,  кто
мог бы  меня  представить,  позвольте  мне  сделать  это  самому.  -  Он
поклонился. - Мое имя - Аллин Массари. К вашим услугам, мадам.
   - Неужели я  могу  быть  настолько  неблагодарной,  чтобы  отказаться
знакомиться с вами? - ответила Вайолетт, протягивая ему руку в перчатке.
- Но вы, видно, не  англичанин.  Наверное,  француз?  Или,  быть  может,
итальянец?
   Глаза его блеснули.
   - Моя мать была наполовину итальянкой, наполовину француженкой.  Отец
мой ни одну из стран не считал своей родиной, но любил многие,  особенно
Англию. Во мне течет много разных кровей, а сам  я  предпочитаю  считать
себя просто европейцем.
   Не было ли это способом дать понять, что он  не  имеет  прав  на  имя
отца, поэтому носит имя матери? Но столь бестактного вопроса она  задать
не могла. Да и какая разница, ведь их знакомство, вероятнее всего, будет
мимолетным. Эти мысли быстро пронеслись в голове Вайолетт, и вдруг она с
удивлением заметила, что они говорят не по-английски.
   - Ваш французский великолепен, месье.
   - Мне показалось, что так вам будет удобнее. Я оказался прав?
   Она согласилась, сообщив о своих французских предках из  Луизианы,  а
потом спросила:
   - А по-итальянски вы говорите столь же свободно?
   - Мне легко даются языки, - ответил он и вдруг, взглянув на ее  щеку,
нахмурился и достал из кармана носовой платок. - Позвольте мне еще  одну
вольность.
   Двумя пальцами он взял Вайолетт за подбородок и, повернув ее  лицо  к
свету, стер платком капли дождя с ее лба, висков и даже век.
   Вайолетт  знала,  что  она  должна  отступить  или  по  крайней  мере
возмутиться. Однако она стояла, не в силах шелохнуться. Она взглянула на
его руки и заметила, как они красивы и ухожены, но обратила внимание  на
мозоли на пальцах и ладонях,  какие  обычно  бывают  у  тех,  кто  часто
пользуется саблей. Это ее заинтриговало. Она позволила себе взглянуть на
него повнимательнее, тем более что сам он  был  целиком  поглощен  своим
занятием.
   Аллин вдруг поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза.
   То, что случилось  потом,  казалось  невероятным  и  в  то  же  время
абсолютно  неизбежным.  Он  выпустил  платок  из  рук,  который  сначала
опустился ей на юбку, потом белоснежным облачком слетел на землю. С  его
уст сорвалась тихая фраза - то ли  просьба,  то  ли  проклятие  в  адрес
собственной  неловкости,  она  не  могла  разобрать,  ибо  язык  был  ей
незнаком, а сердце ее колотилось так, что,  казалось,  стучало  в  ушах.
Очень медленно он наклонился к ней и коснулся ее губ своими губами.
   Его поцелуй был столь почтительным и столь нежным, что тронул  ее  до
глубины души. Слезы подступили к глазам Вайолетт, она  даже  ощутила  их
солоноватый привкус, в то время как кровь стучала  у  нее  в  висках.  И
вдруг  с  ней  что-то  случилось,  она  почувствовала   себя   настолько
преображенной, что ей уже неважно было, кто она  и  откуда.  Словно  она
обрела часть себя, ту часть, которая была  давно  утеряна  и  теперь  не
желала с ней расставаться. Главным было лишь это мгновение и то, что оно
принадлежало ей.
   Вайолетт подняла голову, и взгляд ее задержался на его мягких  нежных
губах. Медленно, будто преодолевая  невидимую  преграду,  он  отходил  в
сторону, пока не коснулся спиной железной опоры павильона.  Тогда  Аллин
отвернулся и ухватился  за  опору  рукой,  сжав  ее  так,  что  побелели
костяшки его пальцев.
   - Простите меня, - с трудом выговорил он. -  Но,  клянусь,  я  никоим
образом не хотел вас обидеть.
   - Прошу вас, не надо. - Вайолетт говорила так тихо, что он  с  трудом
мог разобрать слова. - Я... в этом есть и моя вина.
   Он покачал головой.
   - Должно быть,  вы  считаете  меня  повесой,  который  воспользовался
обстоятельствами.  Это  не   так.   Вернее,   так,   но   я   действовал
непреднамеренно.
   - Я... я понимаю. -  Она  посмотрела  на  его  широкую  спину,  потом
бросила взгляд на свои стиснутые руки.
   - Правда? - Он повернулся к ней, но не  приблизился.  Вайолетт  слабо
улыбнулась.
   - Я думаю, что если бы вы делали  это  намеренно,  то  вели  бы  себя
иначе.
   - Мне хотелось бы так думать. -  В  голосе  его  слышалось  радостное
облегчение.
   Она отвернулась и, глядя на парк, сказала:
   - Я замужем.
   Он ответил не сразу.
   - Я это понял. Я видел кольцо.
   Вайолетт взглянула на свою  руку,  на  золотое  кольцо  с  рубином  и
бриллиантами, фамильное обручальное кольцо  семьи  Гилберта.  Она  сжала
руку в кулак и накрыла кольцо другой ладонью, чтобы убрать его  с  глаз.
Ей вдруг пришло в голову, не  слишком  ли  много  она  себе  вообразила,
сообщая этому человеку о  своем  семейном  положении,  будто  это  могло
представлять для него какой-то интерес.
   Он заговорил снова:
   - Где вы остановились в Лондоне?
   - В гостинице, - сказала она, не упоминая  названия.  -  Мы  пробудем
здесь еще несколько дней, а потом  отправимся  в  другую  часть  Англии,
после чего собираемся во Францию.
   - Наверняка в Париж.
   Она кивнула. В возникшей  паузе  слышен  был  лишь  шорох  утихавшего
дождя. Вайолетт взглянула на Аллина из-под ресниц, но  он  весь  ушел  в
свои мысли, нахмурив брови. Кашлянув, она неловко произнесла:
   - Мой муж будет ждать меня в гостинице. Мне надо вернуться как  можно
скорее.
   - Как только дождь прекратится, я найду для вас экипаж.
   - Очень любезно с вашей стороны.
   - Нет, - ответил он. - Это всего  лишь  необходимость,  хотя  мне  бы
хотелось, чтобы этой необходимости не было.
   В его голосе слышалась какая-то  странная  решимость,  но  он  так  и
стоял, не двигаясь с места. Она тоже не двигалась. Они смотрели друг  на
друга, и лица их были бледными от напряжения.
   Дождь  уже  почти  перестал.  Тучи   рассеялись,   свет   озарил   не
правдоподобно зеленую траву на лужайке - казалось, будто она соткана  из
отблеска крошечных частиц изумрудов. Где-то протяжно  запела  птица,  но
призыв ее остался без ответа.
   Некоторое время спустя он посадил ее в  экипаж,  и  Вайолетт  назвала
кебмену свой адрес. Аллин отошел в сторону, отвесил исполненный уважения
поклон, хотя во взгляде его явно  читалось,  с  какой  неохотой  он  это
делает. Вайолетт в ответ склонила голову и помахала ему рукой. Когда кеб
тронулся, она обернулась и увидела, как он стоит неподвижно и смотрит ей
вслед.
   Оказавшись в гостинице,  она  обнаружила,  что  Гилберт  все  еще  не
вернулся, чему была несказанно рада. Это дало  ей  возможность  снять  с
помощью гостиничной горничной мокрое платье и отослать его  в  чистку  -
вдруг да удастся его спасти. Еще она успела  послать  за  чаем,  который
помог ей унять дрожь и немного собраться с мыслями.
   Когда муж вернулся, она сидела в синем шерстяном халате перед  огнем,
разведенным в небольшом камине.  Отставив  свою  чашку,  Вайолетт  стала
наливать ему  чай.  Гилберт  подошел,  поцеловал  ее  в  лоб,  а  потом,
повернувшись спиной к огню, потянулся к предложенным угощениям. От  него
пахло несвежим бельем и манильскими сигарами, запах  которых,  он  знал,
она не любила. Когда она протягивала ему чай, рука  ее  дрогнула,  чашка
звякнула о блюдце.
   - Тебе удалось договориться со столяром?  -  поспешно,  чтобы  скрыть
неловкость, спросила Вайолетт.
   - Не совсем. Большинство шкафов и комодов они делают под  такие,  как
эта, крохотные комнатки. Боюсь, мне не удалось  объяснить  им,  что  для
наших просторных, с высокими потолками домов  в  Луизиане  нужно  что-то
посолиднев. Они умеют работать для небольших пространств, в которых надо
согреваться, а не для объемных помещений, в которых  надо  спасаться  от
жары.
   - А я-то думала, что при  нынешних  интересах  в  Индии,  чей  климат
вполне схож с нашим...
   - Ох уж эти англичане! Они рассчитывают, что скорее Индия переймет их
привычки - я имею в виду стиль мебели, - чем наоборот.
   - Но ведь эти великолепные шелковые ширмы, расшитые восточные  ткани,
я уж не говорю про фарфор и отделанные медью столики - все это, кажется,
сейчас в моде.
   - Это касается лишь убранства, а не мебели, - ответил он. - Придется,
видно, искать старинную мебель, которой пользовались в больших усадьбах.
Может, выбор будет побольше.
   - Прекрасная идея, - пробормотала Вайолетт, понимая, что именно этого
от нее и ждут. Он отхлебнул чаю и продолжал:
   - Но, возможно,  искать  здесь  вообще  не  стоит,  а  следует  сразу
отправиться во Францию. Из-за  этой  войны  в  портах  происходит  такое
столпотворение и неразбериха, так как припасы и оружие  шлют  войскам  в
Турцию и на Черное  море,  что  с  отправкой  мебели  в  Луизиану  могут
возникнуть проблемы. Все  говорят,  ситуация  может  измениться  лишь  к
худшему.
   Вайолетт знала, что муж ее получал удовольствие,  находясь  в  Европе
именно тогда, когда в Крыму назревала война.
   Он проявлял живейший интерес к тому,  как  правители  Великобритании,
Франции, Австрии и Пруссии объединялись против императора России Николая
I, силившегося установить контроль над  Турцией,  страной,  беспокоившей
всю Европу. Каждое утро Гилберт отправлялся за газетами, в которых читал
последние телеграфные сообщения  о  военных  действиях.  Совсем  недавно
стало известно  о  высадке  в  черноморском  порту  Варна  английских  и
французских войск, посланных  на  защиту  Константинополя  от  нападения
русских.
   - Ты думаешь, война действительно будет? - спросила она.
   - Похоже на то, что англичане  уже  прониклись  духом  войны.  Скорее
всего Абердин и его кабинет должны будут отдать приказ о выступлении  на
Крым еще  до  начала  лета,  хотя  бы  для,  того,  чтобы  удовлетворить
праведный народный гнев.
   - То есть напасть на порт русских Севастополь?
   - Именно. - Гилберт был немногословен. Его  раздражало  то,  что  она
порой проявляла слишком большую осведомленность в вопросах,  которые  он
считал достойными лишь мужског