поздний, поэтому Джессика  начала  с  того,
что разыскала в буфете банку декофеинового кофе. Потом она выставила  на
стол две чашки с блюдцами из гаоляньского сервиза, серебряную сахарницу,
кувшинчик для сливок и хрустальное блюдо с печеньем. Доставая  из  ящика
буфета салфетки, Джессика невольно улыбнулась. Похоже, она  превращалась
в  типичную  женщину-южанку,  которая  тем  вернее   следует   старинным
традициям и установлениям, чем большую неуверенность ощущает.
   Увы, все ее  старания  были  напрасны.  Во  всяком  случае,  никакого
видимого  впечатления  ее  демонстрация  гостеприимства  на  Мадлен   не
произвела. Взяв с блюда печенье, она категорически отказалась от кофе  и
попросила вместо него воды. Уязвленная Джессика принесла ей  минеральной
воды в хрустальном бокале, но Мадлен приняла его из рук хозяйки с  таким
равнодушием, словно это был картонный одноразовый стакан  в  придорожной
забегаловке.
   - Ты, наверное, думаешь, что я  не  должна  была  приезжать  сюда,  -
сказала Мадлен, усаживаясь на подлокотник обтянутого  шелком  дивана  из
розового дерева.
   - Нет, почему же... - смешалась Джессика. Она действительно не была в
восторге от этого визита, но совершенно по иной причине.
   - О, все говорят, что в наше время вдовы не  должны  носить  траур  в
течение трех лет, как бывало в старые времена, но попробуй только  снять
его раньше срока, и за твоей спиной сразу начнутся сплетни  и  пересуды.
Но мне плевать. Пока Клод  был  болен,  я  честно  оставалась  с  ним  в
усадьбе, но теперь с меня хватит!  Мне  нужно  вырваться  оттуда,  может
быть, даже куда-то уехать. В конце концов, я  еще  молода,  и  мне  тоже
хочется пожить нормальной человеческой жизнью...
   - Тебя кто-нибудь  обидел?  -  предположила  Джессика,  когда  Мадлен
неуверенно замолчала.
   - Зоя. Она, похоже, считает, что я должна последовать  ее  примеру  и
навсегда запереть себя в четырех стенах в  память  о  своем  безупречном
муже. Но, судя по тому, что я о ней  слышала,  сама-то  она...  Впрочем,
неважно. Я хотела просто сказать, что мне не  помешала  бы  какая-нибудь
работа. Любая работа, лишь бы уехать из  "Мимозы",  с  этого  проклятого
холма, пока я окончательно не спятила!
   Джессике очень не понравилось, что Мадлен считает свой брак  с  дедом
чем-то вроде тюремного заключения, однако она не  могла  не  оценить  ее
желания жить своей собственной, самостоятельной жизнью и ни от  кого  не
зависеть.
   - Я была бы рада помочь тебе. Честное слово -  рада,  -  сказала  она
медленно. - Но ты ведь знаешь, что у нас сейчас  происходит  с  "Голубой
Чайкой". Я не знаю, имею ли я право нанять новую уборщицу, не говоря уже
о какой-то исполнительной должности...
   -  Да  я  не  прошу  ничего  особенно  шикарного.  Я  могла  бы  быть
чьим-нибудь референтом, помощником, секретарем.
   Похоже, она хотела быть помощником самой Джессики. Или  какого-нибудь
другого ответственного сотрудника.
   - Это... случайно, не имеет никакого отношения к Кейлу?  -  осторожно
осведомилась она. Мадлен вскинула на нее глаза.
   - Почему ты так решила?
   - Я однажды видела вас вместе в саду. Вот и подумала...
   Мадлен долго молчала, потом нервно облизнула губы.
   - Я не знаю, что ты там видела, но не думаю, чтобы это было что-то уж
очень страшное. Кейл никогда не пытался... Ну,  ты  понимаешь.  Нет,  я,
конечно, чувствовала, что ему не безразлична,  да  и  сама  была  бы  не
против... - Она смущенно улыбнулась. - Даже очень не против. Хочешь верь
- хочешь не верь, но между нами ничего не было. Кроме того, я не  думаю,
что Кейл... что я ему нравлюсь по-настоящему.
   - А вот  я  в  этом  сомневаюсь,  -  возразила  Джессика,  неожиданно
прозревая. Вот чем,  оказывается,  объяснялись  постоянное  беспокойство
Кейла, его неспособность заняться делами! Должно быть, в последнее время
он отчаянно  сражался  с  собой,  чтобы  не  закрутить  любовь  с  женой
собственного дяди.
   Мадлен по-прежнему смотрела в сторону.
   - Ты права, - сказала она тихо. - Я была бы рада  возможности  видеть
Кейла каждый день, но главная причина не в этом.  Во-первых,  мне  нужно
чем-то занять свое время, а во-вторых, я не хочу брать  деньги,  которые
оставил мне Клод.
   - Почему? - вырвалось у Джессики.
   Мадлен так решительно покачала головой, что ее короткие темные волосы
встопорщились, как перья у галки.
   - Из-за них я буду продолжать чувствовать себя  дешевой  содержанкой,
нулем без палочки, - сказала она. - И потом, я всегда считала, что он не
должен был брать эти деньги, пока... пока идет слияние.
   - Что ты имеешь в виду? - резко спросила Джессика.
   - Я почти ничего не знаю, - пожала  плечами  Мадлен.  -  Клод  сказал
только, что он снял деньги со счета  "Голубой  Чайки"  и  перевел  их  в
Камеронский банк. Наверное, он уже чувствовал, что ему недолго осталось.
Эти микроинсульты... В общем, Клод сказал, что тебя и всех остальных  он
обеспечил, но ему хочется, чтобы и со мной было все о'кей. Он не считал,
что я имею право на долю в "Голубой Чайке", поэтому он взял эти деньги и
отдал в доверительное управление банку, чтобы я могла получать  проценты
каждый месяц. Но я-то знала, что он не  может  себе  этого  позволить  в
такой трудный для компании  момент.  И  потом  мне  это  казалось...  не
правильным, что ли...
   Вот она, исчезнувшая наличность  "Голубой  Чайки",  двести  пятьдесят
тысяч долларов! Кажется, Джессика начинала кое-что понимать.
   - Раз ты не хочешь брать эти деньги, тогда тебе  действительно  нужна
работа... - медленно проговорила она. Мадлен с гордостью выпрямилась.
   - В этом-то все и дело. Я не хочу висеть на  шее  у  компании  или  у
Кейла. Я хочу просто отрабатывать то, что получаю.
   Джессика медленно кивнула. После небольшой паузы она сказала:
   - Дед хотел, чтобы у тебя был стабильный доход, так что эти деньги  -
твои, и как ты решишь, так и будет. А если ты серьезно насчет  работы...
Я проверю, что можно сделать, хотя обещать ничего не стану.  Сейчас  все
мы находимся в подвешенном состоянии, и от меня почти ничего не зависит.
   Мадлен кивнула, потом бросила на Джессику быстрый взгляд из-под своих
густых ресниц.
   - Я думаю,  этот  период  неопределенности  скоро  закончится.  Клода
больше нет,  и  теперь,  когда  Рафаэль  взял  в  свои  руки  управление
компанией, а  ты  получила  назад  свои  фотографии,  все  очень  быстро
вернется в нормальное русло.
   - Ты их видела?
   Джессика допускала, что такой вариант возможен, однако, когда  Мадлен
подтвердила это, у нее перехватило дыхание.
   - Не переживай, пожалуйста, меня это ни капли не волнует. Если хочешь
знать, после этого ты даже стала нравиться мне больше. Во всяком случае,
у меня появилось такое ощущение, что мы  двое  можем  разговаривать  как
нормальные люди.
   С губ Джессики сорвался невольный смешок.
   - Что ж, это тоже точка зрения, - сказала она.
   - Да нет!.. - Мадлен досадливо махнула  рукой.  -  Ты  не  поняла.  Я
всегда тебя уважала, честное слово, уважала, просто  раньше,  когда  мне
приходилось общаться с тобой, мне сразу становилось не по себе. Все  эти
дела с компанией Кастеляра - они ведь никак меня не  касались.  Со  мной
обращались как с безмозглой куклой, и мне это очень не нравилось,  хотя,
если говорить откровенно,  то  я  и  вправду  многого  не  понимаю.  Все
тонкости этого вашего объединения, все формальности и споры о  том,  кто
должен быть главнее - для меня это темный лес... - Она пожала плечами. -
Не то, чтобы я совсем в этом не разбиралась,  но  ведь  все  это  просто
бизнес, а не вопрос жизни и  смерти.  Я  даже  могу  признаться,  что  в
какой-то степени эта возня мне даже противна. Да и Клод,  наверное,  был
бы еще жив, если бы не сходил с ума из-за того звонка.
   - Из-за какого звонка? - насторожилась Джессика.
   - А ты разве не знаешь? Ему позвонили и сказали что-то насчет  взрыва
парохода, который произошел в прошлом году. Ну, помнишь?  Когда  погибло
несколько человек. Так вот, похоже, что это был  никакой  не  несчастный
случай.
   Кто-то хотел устранить Клода как конкурента, и, надо сказать, едва не
преуспел.
   - Но кто это мог быть? Мадлен дернула плечом.
   - Я понятия не имею. Думаю, Клод и сам не знал. Человек, который  ему
позвонил, не назвал себя, он только сказал, что у  него  есть  для  него
важная информация. Конечно, Клод обязательно бы все выяснил, но  он  так
расстроился... В общем, он не успел ничего предпринять.
   Джессика поняла, что ее дед умер до того, как успел узнать,  кто  так
стремится уничтожить его и его дело.
   -  Но,  может  быть,   он   догадывался?   Может,   строил   какие-то
предположения? Он ничего такого не говорил?
   - Он упоминал только  инцидент  с  таможней  по  поводу  обвинения  в
контрабанде наркотиков. Клод считал,  что  эти  два  случая  могут  быть
связаны между собой. Кажется, у него на уме были Ник и Вик Гадденс  -  я
слышала, как он звонил в банк и пытался поговорить с  ним.  -  Мадлен  с
горечью улыбнулась. - Но это только мои догадки. Клод почти  ничего  мне
не рассказывал и не посвящал в свои дела.
   - Мне начинает казаться, - медленно проговорила Джессика, -  что  дед
явно недооценил твои способности.
   На светлой коже Мадлен проступил ярко-розовый  румянец.  Она  открыла
рот и хотела что-то сказать, потом заколебалась и внезапно выпалила:
   - Мне кажется, Клод знал гораздо больше, чем говорил. Когда  я  везла
его в больницу, он все время пытался сказать мне что-то  важное.  Что-то
насчет Бразилии... Может быть, это глупо,  но  мне  почудилось,  что  он
очень боится за твоего Рафаэля.
   - Он боится Рафаэля, или он боится за  Рафаэля?  -  еле  сдерживаясь,
уточнила Джессика. Мадлен неуверенно наморщила лоб.
   - Не знаю, я не уверена. Язык  плохо  его  слушался.  Один  раз  Клод
сказал что-то вроде того, что Кастеляр-де стоит у них на дороге и что им
придется позаботиться о нем, но, повторяю, я не уверена. Это было похоже
на бред.
   - Да, я понимаю, - со  вздохом  согласилась  Джессика.  Вытянув  ноги
перед собой, она откинулась назад и, положив  локоть  на  мягкую  спинку
дивана, запустила руку в волосы.  -  Спасибо,  Мадлен,  -  добавила  она
искренне. - Я очень рада, что ты пришла и мы смогли поговорить.
   Мадлен улыбнулась ей почти смущенной улыбкой.
   - Я тоже рада, - промолвила она. - Я пришла бы к тебе раньше, но я не
была уверена, что Клод это одобрит. Ему не нравилось,  когда  у  близких
ему людей появлялись друзья. Он не то чтобы ревновал, просто...  Ну,  ты
понимаешь?
   - Он хотел быть  для  своих  близких  единственным  и  самым  главным
человеком, - со слабой улыбкой ответила Джессика.
   - А если он переставал быть им, близкие становились ему не  нужны,  -
подхватила Мадлен. - Примерно так обстояло дело с тобой  и  с  Рафаэлем.
Клод считал, что ты сама сделала свой выбор, и хотел посмотреть,  что  у
тебя получится дальше, сумеешь ли ты принять следствия  своего  решения.
Ты хотела мужа, ты его получила - вот как он считал.
   Джессика удивленно поглядела на Мадлен.
   - Он сам так тебе сказал?
   Мадлен улыбнулась.
   - Клод выразился гораздо крепче и гораздо  короче  -  ты  же  знаешь,
каким он был. Когда к нему попали фотографии, он не спал целую ночь, все
прикидывал и рассчитывал, чем это  может  грозить  тебе,  ему,  "Голубой
Чайке". И он был уверен, что принял лучшее решение из всех возможных.
   - То  есть  это  не  Рафаэль  привез  фотографии,  когда  приезжал  в
"Мимозу"?
   - Конечно, нет! - Мадлен удивленно посмотрела  на  Джессику.  -  Клод
получил их за несколько дней до того.
   - А ты случайно не знаешь, кто их ему прислал?
   - Нет. - Она покачала головой. - Они просто... появились. Может быть,
их прислали по почте, может, еще как-нибудь. Я не знаю.
   - Значит, это дед предложил Рафаэлю жениться на мне? - Джессика ждала
ответа, чувствуя, как в ней нарастает страх, готовый  захлестнуть  ее  с
головой.
   - Зачем же еще он мог пригласить его в усадьбу?
   - Но  ты  не  уверена,  что  именно  это  было  главной  причиной?  -
продолжала допытываться Джессика.
   - Не вижу, какая  тут  могла  быть  другая  причина?  Конечно,  из-за
фотографий, ведь к тому времени Рафаэль уже выкупил закладную, так  что,
строго говоря, ты была ему уже не нужна. Он и так держал "Голубую Чайку"
за горло.
   Да, она была ему не нужна, но он все равно согласился на брак с  нею.
Почему? Ведь не из сострадания, не из чувства ответственности, не  из-за
того, что он ее скомпрометировал, ибо  на  исходе  двадцатого  века  эти
понятия давно вышли из моды, и почти никто не  воспринимал  их  всерьез.
Тогда, может быть, потому, что две другие женщины, которые  были  в  его
жизни, нанесли ему слишком серьезную душевную рану, и Рафаэль не  хотел,
чтобы это  повторилось?  Он  жалел  ее,  утешал,  всячески  помогал  ей;
наконец,  он  включил  ее  в  число  людей,  за  которых  нес  моральную
ответственность... Возможно, впрочем, Рафаэль просто-напросто решил, что
обязан уступить Клоду Фрейзеру хотя бы в этом вопросе, ибо понял, что  и
так отнимает у него слишком много.
   - Да, - согласилась Джессика упавшим голосом. - Наверное, так  оно  и
было.
   - Да нет! - всполошилась Мадлен. - Не думай, что  раз  Клод  все  это
устроил, значит, он тебя не любил. Он очень любил тебя, Джесс.
   Джессика лишь неопределенно хмыкнула,  что  можно  было  с  некоторой
натяжкой принять как знак  того,  что  она  не  очень  возражает  против
услышанного.
   - Я же знаю, что ты не хотела бросить его, но ты выросла,  и  у  тебя
появились свои дела, - с горячностью продолжала  Мадлен.  -  Вот  почему
Клод решил сам отослать тебя. Ему было легче убрать тебя с  глаз  долой,
чем постоянно видеть тебя и каждый раз убеждаться, что ты больше не  его
маленькая Джессика. И еще... Мне кажется, что женщины,  у  которых  есть
своя голова на плечах,  немного  пугали  его.  Во  всяком  случае,  Клод
считал, что только такая женщина способна покинуть его, если  она  вдруг
решит, что без нее ему будет лучше.
   - Я знаю, - печально отозвалась Джессика. Ей и  в  самом  деле  вдруг
сделалось очень грустно. Как будто мало того, что люди  несовершенны,  с
горечью размышляла она. Как будто мало им собственных слабостей, так нет
-  кому-то  понадобилось,  чтобы  жизненные  обстоятельства  и   события
продолжали ранить их души и калечить характеры. Вот  почему  люди  то  и
дело говорят вещи, о которых потом жалеют; совершают поступки,  а  потом
плачут над делом рук своих, ибо ничего изменить уже нельзя.
   И она сама отнюдь не была исключением из общего правила.

22.

   Орхидеи  на  рабочем  столе  Джессики   были   такого   удивительного
бледно-лилового  цвета,  что  порой  казались  почти   серыми.   Тяжелая
серебряная ваза была выполнена в такой необычной манере,  что  ее  можно
было принять  за  подлинную  археологическую  древность,  относящуюся  к
культуре майя доколумбовой эпохи. Впрочем, Джессика  не  исключала,  что
так, возможно, и было.
   Но, несмотря на очевидную красоту цветов и  редкостный  дизайн  вазы,
подарку чего-то  недоставало.  Он  казался  Джессике  каким-то  неживым,
холодным,  строгим,  а  его  бесцветное  совершенство  просто  физически
угнетало и подавляло ее.
   Никакой карточки или записки к букету приложено не было, но в них  не
было никакой необходимости,  поскольку  цветы  в  офис  "Голубой  Чайки"
доставил Карлос собственной персоной. Теперь  он  сидел  на  краешке  ее
рабочего стола и напропалую любезничал  с  Софи,  которая  с  хихиканьем
отвечала на его комплименты.
   При виде вошедшей Джессики улыбка Карлоса погасла. Соскочив со стола,
он шагнул ей навстречу и расцеловал в обе щеки.
   -  Доброе  утро,  сеньора  Джессика,  -  приветствовал  он  ее  самым
почтительным тоном.
   Его манеры странным образом тронули Джессику. В них было и  уважение,
и  признание  ее  авторитета,   и   родственное   тепло,   и   искренняя
привязанность, тем более ценная, что она ничего для  этого  не  сделала.
Вместе с тем  его  неожиданное  появление  испугало  и  встревожило  ее,
особенно когда Карлос многозначительно кивнул Софи в знак того, что  она
должна удалиться.
   Озадаченно подмигнув Джессике, секретарша вышла в приемную и  закрыла
за собой дверь.  Что  она  хотела  сказать  этим  подмигиванием,  так  и
осталось неизвестным.
   - Ну, как вы там живете в своем Каса Репосада? -  спросила  Джессика,
огибая стол, чтобы занять свое обычное место.
   - Неплохо, неплохо, - отозвался Карлос, пристально ее разглядывая.  -
Рад видеть тебя в добром здравии.
   В  его  интонации  Джессике  послышалась  какая-то   недосказанность,
какой-то скрытый смысл, и взгляд ее сделался печальным.
   - У меня действительно все нормально, - коротко подтвердила она.
   - Я очень рад. Значит, вовсе не болезнь  помешала  тебе  вернуться  с
Рафаэлем в Бразилию?
   - Господи! Конечно, нет! Разве он ничего не объяснил?
   - По-моему, Раф сказал, что тебя задержали какие-то  дела,  связанные
со вступлением в права наследования.
   - Разве этого объяснения недостаточно?
   - Я очень хорошо знаю Рафа, - просто ответил Карлос. - С тех пор  как
он вернулся без тебя, его словно подменили. Он - да простятся мне  такие
слова - ведет себя как последний ублюдок  и  бросается  на  всех  словно
бешеный пес. Признаться, я бы не удивился, если бы узнал, что ты умерла.
   - Ну конечно, - скептически заметила Джессика. - А кто  эти  бедняги,
на которых он... бросается?
   - Да все! - Карлос широко развел руками и криво  улыбнулся.  -  Мать,
бабка, дядья, тетки, кузены - все. Даже мне перепало несколько тычков.
   - Можешь не волноваться, Карлос, это  у  него  пройдет.  Ведь  ничего
особенного не случилось... - сказала  Джессика,  тщательно  избегая  его
взгляда, и поправила на столе безупречно ровную  стопку  бумаг,  которые
Софи принесла ей на подпись.
   - Это ты так говоришь. Тогда объясни мне, почему  орхидеи  преподношу
тебе я, а не он? Почему мне приходится  это  делать?  Поверь,  Джесс,  я
спрашиваю не из праздного любопытства. Мне важно знать!
   Джессика подняла на него взгляд.
   - Так, значит, эти орхидеи не от него?..
   - Увы, нет, не от него. Так кто же?
   Он слегка изогнул бровь - совсем как Рафаэль, и Джессика поняла,  что
выдала себя. Поэтому она сказала с легким раздражением:
   - Ты хочешь знать, почему Рафаэль перестал посылать  мне  цветы?  Все
очень просто. Теперь я его жена, и ему больше не нужно меня завоевывать.
Кто беспокоится из-за жен? Никто.
   - Нет, я не верю, что дело только в этом.
   - Тогда я не знаю. Тебе придется спросить у самого Рафаэля.
   Карлос жалобно улыбнулся.
   - Если бы мне жизнь была недорога, я бы уже давно расспросил Рафа. Но
я предпочитаю пока с этим обождать. Вместо этого я лучше скажу тебе, что
я  думаю  по  этому  поводу.  Вы  двое  поспорили,  может   быть,   даже
поссорились, и Рафаэль, как человек  гордый,  просто  счел  ниже  своего
достоинства оправдываться. Он считал, что  ты  знаешь,  как  он  к  тебе
относится и как высоко тебя ценит; именно поэтому твое подозрение, будто
он способен сознательно причинить тебе боль, оскорбило и унизило его.  А
ты приняла его молчание за безразличие или - еще  хуже  -  за  признание
вины.
   - Почему же он ничего мне не возразил?
   - Возражать, оправдываться значило открыть тебе, до какой степени  ты
ему небезразлична, а Раф не хотел, чтобы ты  узнала  его  слабое  место,
пусть это даже касается только тебя. Он  рассердился,  Джессика,  но  не
только. Ему было больно, очень больно - вот почему он послушался тебя  и
ушел. Вы просто не поняли друг друга, и вот теперь ни  один  из  вас  не
может забыть обиду и протянуть другому руку.
   - Типичная ссора двух любовников, - подвела итог  Джессика,  и  в  ее
голосе прозвучала ирония. -  Увы,  Карлос,  мне  очень  не  хотелось  бы
разочаровывать тебя, но причина нашей размолвки гораздо  серьезнее,