было рассказывать ему про обыск. Это только ее проблемы. Если
бы она сообщила ему про это, он мог бы решить, что ее холодность идет от
подозрительности.
   - Конечно, нет, - постаралась ответить она как можно спокойнее.  -  Я
немного научилась о себе заботиться.
   - Легко бы в это поверил, если бы только что не увидел, как вы прошли
мимо своей гостиницы.
   Он смотрел на нее с легкой иронией. Но Джолетта быстро  нашлась,  что
ответить:
   - Должна вам сказать, что я отлично знаю, где я и куда направляюсь.
   - И можно полюбопытствовать, куда?
   - В паре кварталов  отсюда  есть  кондитерская,  а  я  просто  обожаю
эклеры.
   - Стоило вам об этом вспомнить, как я тоже потерял голову. При мыслях
об эклерах, конечно. Вы позволите к вам присоединиться?
   Роун просил не просто разрешения пройтись с ней до  кондитерской.  Он
хотел убедиться, что она рада его видеть.
   - Почему бы и нет, - согласилась она.
   - А я боялся, что у меня могут быть неприятности. - Он  сделал  жест,
указывающий,  что  готов  следовать  за   ней.   Джолетта   постояла   в
нерешительности, потом еще раз взглянула в сторону гостиницы. Там никого
не было. Тогда она развернулась, и они двинулись дальше вместе.
   - А почему  у  вас  могли  быть  неприятности?  -  немного  помолчав,
поинтересовалась она.
   - По нескольким причинам, - ответил Роун уже более серьезным тоном. -
Я бросил вас на произвол судьбы в Лондоне да еще оставил одну на три дня
в Париже. Тяжкое преступление. А еще я позволил себе  принять  на  веру,
что вас будет волновать мое отсутствие.
   - Я  не  претендую  на  ваше  время,  так  же  как  и  вы  не  можете
претендовать на мое.
   - Хорошо, возможно, я заслужил это.
   Она спокойно посмотрела на него.
   - Я вовсе не собиралась сводить с вами счеты.
   - Хотите сказать, что это был просто удачный  выстрел?  -  усмехнулся
он.
   - Не будьте смешным. - Ей хотелось быть строгой, но это у  нее  плохо
получалось.
   -  А  как  насчет  того,  чтобы  поужинать  вместе,  так  сказать,  в
ознаменование перемирия?
   - Отлично, - согласилась Джолетта. Интересно, что он теперь ответит?
   - Вот и хорошо. Тогда я вам  признаюсь,  что  я  прибыл  в  Париж  не
сегодня, но мне пришлось похлопотать  некоторое  время,  чтобы  устроить
свои дела и высвободить несколько недель, которые я мог  бы  провести  с
вами. Вам, быть может, это безразлично, а вот для меня важно.
   Она сделала еще несколько шагов, прежде чем заговорила:
   - Вы не должны мне ничего объяснять, вы вообще мне ничего не  должны.
Мы отлично провели время в Англии, но у меня есть свои планы, и я...
   - Если вы хотите сказать, что предпочитаете, чтобы я  исчез  с  ваших
глаз, вы опоздали, - заявил он, и его голубые глаза озорно блеснули. - Я
уже купил остаток тура.
   Несколько мгновений она изумленно смотрела на него.
   - Вы имеете в виду автобус, экскурсии и тому подобное?
   - И тому подобное, - передразнил ее молодой человек.
   - А вам не кажется, что вы зашли слишком далеко, пытаясь  мне  что-то
доказать?
   Он улыбнулся с какой-то особенной теплотой.
   - И вы думаете, что я поэтому так себя веду?
   - А почему же еще? - Ей было трудно поверить, что  все  это  делается
ради нее.
   - Меня можно уговорить отказаться  от  тура,  -  продолжал  он  после
небольшой паузы. - Только скажите, и я возьму напрокат машину и  проложу
на карте отличный СЧС-маршрут для нас с вами.
   - СЧС-маршрут?
   - Следующий Чертов Собор. Только не говорите, что в вашей группе  еще
так не шутят.
   - Не думаю.
   - Соборы, музеи, рестораны,  маленькие  уютные  гостиницы  -  вы  все
увидите. Я мог бы даже довезти вас до Рима, чтобы вы успели на  самолет.
- Потом склонил голову и добавил:
   - А мог бы и не довезти.
   - Откуда вы знаете, что я полечу домой из Рима?  -  Ей  сейчас  легче
было думать об этом, чем представлять, как из-за него она пропустит свой
обратный рейс.
   - Все очень просто. Номер вашего тура  я  узнал  из  бирки  на  вашем
багаже, тогда же я узнал, как вас зовут. Я просто звонил в туристическое
агентство и сказал, что мне нужен тот же тур.
   - Вы очень сообразительны.
   - Благодарю, - любезно согласился он. - Но  вы  не  ответили  на  мой
вопрос. Хотите  вы  отправиться  в  собственное  путешествие  на  взятой
напрокат машине? Естественно, условия мы обговорим.
   - Например, разные комнаты? - осведомилась Джолетта.
   - Именно, - согласился он, но в глубине его глаз  мелькнули  задорные
искорки.
   Предложение было очень заманчивым, особенно теперь, когда она отлично
понимала все трудности, связанные с групповым путешествием. Но, не желая
рисковать, она с сожалением покачала головой.
   - Боюсь, мне такое путешествие не по карману.
   - Мне по карману. - Его слова прозвучали спокойно, без давления.
   - Спасибо, - твердо ответила Джолетта, - но я предпочитаю платить  за
себя сама.
   - Вы - эмансипированная женщина? - с усмешкой спросил он.
   Она сосредоточенно сдвинула брови.
   - Не в этом дело.
   -  Бриллиантовых  браслетов  в  подарок  вы  тоже  не  принимаете?  -
поинтересовался он. Она подняла на него глаза.
   - Кажется, теперь вы поняли.
   Он смотрел на нее со странной полуулыбкой, внимательно, но без обиды.
   Они купили эклеры, потом  пошли  дальше  без  всякой  цели,  пока  не
наткнулись на кафе со столиками на тротуаре. Официант принес  заказанный
ими кофе, и они долго сидели, ели сладкие  пирожные  и  прихлебывали  из
крохотных чашек горькую густую жидкость. Столик  тоже  был  крохотным  и
чуть  качался  на  неровном  тротуаре.  Легкий  ветерок  играл  листьями
платана. По газону в поисках крошек прыгал воробей. Движение  на  улицах
усилилось  -  парижане  возвращались  с  работы.  Официант,  который  их
обслуживал, в белой рубашке, черных брюках и  длинном,  чуть  ли  не  до
земли фартуке, начал вытирать со столов и уносить стулья.
   - Боюсь, - заметила Джолетта, - мы не изменили в лучшую  сторону  его
мнения о манерах американцев.
   - Потому что  принесли  свое  угощение  в  его  милое  заведение?  Не
волнуйтесь, его надменный вид ничего не значит. Возможно, он беспокоится
о своем банковском счете.
   - Вы так считаете?
   Он кивнул.
   - В Европе никому ни до кого нет дела, если, конечно, вы не шумите  и
никого не трогаете. Сидите ли вы в парижском кафе или переходите улицу в
Риме, главное - быть безукоризненно вежливым и не  обращать  ни  на  что
внимания. Делайте, что хотите, но сохраняйте достойный вид и никогда  не
смотрите в глаза.
   - Вы шутите!
   - Поступайте так, и все будут считать вас местным жителем.

***

   Роун наблюдал за  Джолеттой,  которая  сидела  напротив  него,  такая
далекая  и  напряженная.  Внимание  ее  на  какой-то  момент   привлекла
блондинка, судя по виду, американка,  которая  шла  в  их  сторону.  Она
успокоилась, только когда блондинка прошла мимо,  даже  не  взглянув  на
них.
   Ему было интересно знать, видела  ли  Джолетта  Натали  у  гостиницы.
Скорее  всего  да.  Она  прошла  дальше  по  улице   не   только   из-за
кондитерской. Это было так похоже на нее - не  говорить  ему  о  мотивах
своего поведения, ведь для нее он был случайным знакомым.
   Роун  постепенно  начинал  понимать,  как  много  скрывается  за   ее
наружностью, которую  она  являла  окружающим.  Она  казалась  человеком
сдержанным, может быть, даже чересчур сдержанным. Ее нельзя было назвать
застенчивой - застенчивые женщины не ходят по темным улицам ночью  и  не
отправляются одни путешествовать по Европе. Скорее  она  подавляла  свои
естественные порывы, чтобы иметь возможность защититься  от  неожиданных
ситуаций. Он бы многое отдал, чтобы оказаться рядом, когда  она  наконец
выберется из своего панциря.
   Вечерний закат играл в волосах девушки, бросал жемчужные отблески  на
ее кожу, поэтому казалось, будто она светится.  На  нижней  губе  у  нее
остался крохотный кусочек  шоколада,  и  Роуну  захотелось  стереть  его
поцелуем. Желание было столь велико, что он сидел,  боясь  пошевелиться,
затем откинулся на спинку стула, сжимая в руках чашку с кофе, в  надежде
восстановить самоконтроль.
   Роун засомневался, правильно ли он поступил, решившись на  этот  тур.
Он хотел облегчить свою работу,  во  всяком  случае,  так  он  сам  себе
объяснял, но легче ему, очевидно, не будет. Вопрос в том, сможет  ли  он
это выдержать. Принципы могли  доставить  ему  массу  сложностей,  если,
конечно, слово "принципы" подходит к данной ситуации.
   Ему вдруг стало невообразимо жаль, что все не так легко и просто, как
он пытался представить это Джолетте. Он бы многое отдал  за  возможность
путешествовать с ней  по  Европе  без  забот  и  проблем,  строить  свои
отношения с ней без каких-либо  ограничений,  за  исключением  тех,  что
предполагает  обычное   порядочное   поведение.   Да,   можно   сказать,
исключительно порядочное.
   То место на его груди,  до  которого  она  дотронулась,  до  сих  пор
горело. Ему тут же представилось, как это было бы, если бы она коснулась
его по  собственной  воле,  в  порыве  нежных  чувств.  Запах  ее  тела,
смешанный  с  нежным  ароматом  "Чайной  розы",   кружил   ему   голову.
Большинство знакомых ему женщин не отличались индивидуальностью, обладая
неким универсальным женским запахом. Другое дело Джолетта.  Он  подумал,
что именно это притягивало его к ней, ему хотелось быть все время рядом,
чтобы вдыхать  ее  аромат.  В  нем  чувствовалось  немного  сладковатого
благоухания дикой орхидеи, смешанного с ароматом  спелой  груши.  Или  -
смеси темной сливы и ночного жасмина.
   Что бы это ни было, оно сводило его с ума. Ему следовало  подумать  о
чем-нибудь другом, если он хотел когда-нибудь убрать салфетку с колен  и
встать из-за стола. Он слишком увлекся.
   И еще он стал бояться того, что может  случиться,  когда  путешествие
закончится.

***

   Уже совсем стемнело, когда они направились обратно  к  гостинице.  На
улице в этот час было много народу - продавцы и  секретарши  в  пончо  и
шарфах; бизнесмены в драповых пальто с газетами, засунутыми  в  карманы;
пожилые женщины с сумками, из которых торчали длинные батоны. Машин тоже
стало больше, они сновали из ряда в ряд, почти все непрерывно гудели,  а
велосипедисты протискивались между ними, не обращая никакого внимания на
разъяренных водителей.
   Джолетта и Роун шли по улице и, не замечая  толкавших  их  пешеходов,
обсуждали поездку в Версаль. Джолетта уже записалась на экскурсию  и  не
хотела ее пропускать. Она считала,  что  Роун,  если  постарается,  тоже
может туда попасть.
   Они были уже у  перекрестка,  когда  откуда-то  справа  раздался  вой
полицейской сирены. Поток машин замедлил ход, потом и вовсе остановился.
Пешеходам тоже было некуда идти, и они столпились  на  углу  улицы.  Все
тянули шеи, пытаясь разглядеть, что произошло.
   Роун, глядя поверх голов, объяснил причину затора:
   - Там три полицейских фургона.
   Машины ярко-синего цвета,  который  по  ту  сторону  Атлантики  можно
встретить разве  что  на  роскошных  лимузинах,  их  сопровождал  эскорт
мотоциклистов. Они пробирались вперед, объезжая препятствия и  время  от
времени выезжая на тротуар.  По  мере  их  приближения  завывание  сирен
становилось все оглушительнее.
   По-видимому, это был обычный  полицейский  рейд,  хотя  вся  суматоха
могла быть связана и с каким-нибудь террористическим актом  -  в  Париже
все возможно. Джолетта  уже  дважды  просыпалась  ночью  от  шума  таких
кавалькад.
   - Эти звуки всегда напоминают мне сцену  из  "Дневника  Анны  Франк",
когда гестапо арестовывает Анну и ее семью, - сказала она.
   - Там город другой, - спокойно ответил Роун.
   - Я знаю. - Она подняла на  него  глаза,  но  он  пытался  что-нибудь
разглядеть сквозь, толпу и больше ничего не сказал.
   Наконец  проехала  последняя  из  машин.  Джолетту  кто-то   случайно
толкнул, она оказалась в нескольких шагах от Роуна, но даже не  пыталась
пробраться  поближе.   Что-то   вдруг   изменилось   между   ними,   она
почувствовала, как он отделяется от нее. Да и светофор снова  заработал,
пора было переходить улицу.
   Взревели моторы, машины набирали скорость. Это было похоже на гонки -
каждый из водителей хотел успеть проехать, пока  не  переменится  сигнал
светофора. Поток машин тек, как река, и ничего, казалось, не сможет  его
остановить.
   Потом   завизжали   тормоза,   машины   снова   замерли.    Джолетта,
продвигавшаяся вперед вместе с осторожными французами, сошла с  тротуара
и оказалась на обочине. Вдруг раздался рев набиравшей  скорость  машины.
Завизжали женщины, закричали  мужчины.  Джолетта  обернулась  и  увидела
красную спортивную машину, летящую из-за угла прямо на нее.
   Она оказалась зажатой с обеих сторон, подняться с обочины  ей  мешала
стена людей на тротуаре. Она почувствовала, что холодеет от ужаса. Толпа
нехотя расступилась, и, увидев просвет, Джолетта кинулась к нему.
   Ей казалось, что движения  ее  безумно  замедленны,  она  в  отчаянии
рванулась вперед, но ноги будто застревали в  вязком  воздухе.  Тело  ее
изгибалось от  неимоверных  усилий.  Она  вытянула  вперед  руки,  чтобы
смягчить падение.
   Но - не почувствовала его. Только  удар  в  бедро,  резкую  боль.  Ее
перевернуло, закружило словно вихрем. Голова коснулась чего-то твердого.
   А дальше - тишина и темнота.

8

28 мая 1854 года

   Все  в  Париже  кажется  мне  либо  скучным,   либо   отвратительным.
Невыразимо тоскливо слушать старых родственников Гилберта, которые, живя
в   безвкусном   комфорте   мелких   буржуа,   превозносят   красоту   и
аристократический блеск канувшего в Лету правления Бурбонов  и  порицают
действия Наполеона III,  присвоившего  себе  титул  императора,  которым
никто не пользовался после смерти его дяди.
   Гилберт же превратился в тирана. Он заявил, что я не должна  выходить
из дому без сопровождения Термины, чтобы не запятнать  его  доброе  имя,
известное в Париже. Известное? Его имя? Что за  претензии!  Может  быть,
под этим предлогом он просто хочет держать меня под контролем?

***

   Бледно-лиловый, лавандовый сумеречный свет окутал Париж, окрашивая  в
фиолетовый цвет серые, закопченные  стены  домов  и  булыжную  мостовую,
отражаясь  аметистовым  блеском  в  лужицах,  скопившихся   в   выбоинах
конюшенного двора, куда выходили окна комнаты Вайолетт.
   Она стояла у открытого окна, прижавшись лбом к стеклу, и наблюдала за
служанкой в окне напротив, которая кокетничала с конюхом,  бравшим  воду
из фонтана в центре двора. Холодный,  сырой  воздух  пахнул  лошадьми  и
прелью, время от времени  легкий  ветерок  приносил  запахи  протекавшей
неподалеку Сены. С улицы доносился стук колес экипажей, крики погонщиков
лошадей и уличных разносчиков, приглушенные расстоянием и стенами домов.
Некоторое  время  слышался  нестройный  колокольный   перезвон,   вскоре
затихший.
   С обеда шел дождь, но он прекратился как раз вовремя,  уступив  место
яркому закату, разнообразившему скучный  вечер.  Гилберт  ушел  из  дому
много часов назад, возможно, он был занят поисками подходящего зеркала в
стиле рококо или стула в стиле Людовика XVI.  Он  все  больше  и  больше
увлекался старинными  вещами,  без  конца  говорил  об  их  родословных.
Гилберт считал, что покупает предметы истории. Поскольку это делало  его
счастливым, Вайолетт не возражала.
   Почти весь день Вайолетт  провела  с  книгой.  Она  читала  печальную
историю под названием "Дама с камелиями", написанную Дюма-младшим, сыном
знаменитого  писателя  Александра   Дюма,   которого   теперь   называли
Дюма-отцом.  Книга  вышла  в  свет  давно,  но  стала  знаменитой  после
постановки одноименной пьесы примерно год назад и недавнего исполнения в
Венеции оперы Джузеппе Верди  "Травиата",  заимствовавшей  сюжет  романа
Дюма-сына. Книга рассказывала о трагедии куртизанки, которая  отказалась
от любви красивого и богатого молодого человека ради спасения его чести,
но сердце ее при этом оказалось разбито, и она умерла  от  чахотки.  Эта
история повергла Вайолетт в такую глубокую  печаль,  что  она  не  могла
более  продолжать.  Опера,  должно  быть,  была  чудесной,   она   могла
представить себе, как она поплачет над ней во Французской Опере в  Новом
Орлеане когда-нибудь в будущем сезоне. Но не теперь. Теперь ее обуревало
нетерпение и беспокойство, и у нее не было ни малейшего желания  плакать
или жертвовать собой.
   Гилберт так и не связался с Делакруа, сославшись на его неуловимость.
Художник слишком знаменит - ведь всего год  назад  по  заказу  парижских
властей он расписал потолок Зала Мира в городской ратуше,  где  заседает
парижское правительство. Вайолетт, конечно, очень мила, сказал  Гилберт,
но такой великий художник в расцвете  своей  славы  вряд  ли  согласится
рисовать ее портрет. Его дорогая  молодая  женушка  должна  смириться  с
постигшим ее разочарованием и подумать о другом кандидате.
   Вайолетт  отказывалась  мириться.  Что  будет,  если   она   позволит
исчезнуть этой единственной ниточке, связывающей ее с Аллином? Станут ли
последними те слова, которыми они обменялись в холле  гостиницы,  и  они
больше никогда не увидятся?
   Наверное,  ей  следовало  покориться  судьбе.  Возможно,   лихорадка,
будоражившая ее кровь, пройдет, и через какое-то время она уже не сможет
вспомнить лица Аллина и не будет больше терзаться мыслью о том,  где  он
находится, что делает и думает ли о ней.
   Нет! Снова и снова нет.
   По вечерам Гилберт уходил. Он говорил, что ужинает с тем  или  другим
своим кузеном, но возвращался в гостиницу пьяным,  насквозь  пропитанным
запахами дешевого вина и еще более дешевых духов. Вайолетт была не столь
наивной, чтобы не догадываться, где он  проводит  время  по  вечерам.  В
театре  варьете  с  полуголыми  актрисами,   в   полусветском   обществе
куртизанок,  любовниц  знаменитостей  и  прочих  распущенных  женщин   -
светские дамы в Новом Орлеане говорили о таких вещах шепотом. Парижскому
полусвету приписывалась столь притягательная сила,  что  вряд  ли  можно
было предположить, что, оказавшись в Париже, мужчина упустит возможность
узнать поближе его соблазны.
   Вайолетт запирала дверь в свою комнату  и,  накрыв  голову  подушкой,
притворялась спящей, когда Гилберт возвращался  в  гостиницу,  чтобы  не
слышать его стука.  Утром  она  объясняла,  что  заперлась,  потому  что
боялась  оставаться  одна.  Обиженный  Гилберт  погружался   в   угрюмое
молчание.
   Раньше такое поведение мужа расстраивало  Вайолетт.  Она  чувствовала
себя виноватой и старалась что-нибудь  предпринять,  чтобы  вернуть  его
расположение. Теперь же она радовалась молчанию Гилберта.
   В тот вечер Вайолетт надела шелковое платье  с  розовыми  и  зелеными
полосками на белом фоне и вышитыми между ними букетиками роз с  зелеными
листками. Термина уложила ее волосы в высокий узел с пышными кудрями  на
затылке и  длинными  локонами  на  висках.  На  стол  выставили  вазу  с
конфетами.
   Но никто не пришел. Вайолетт была бы  рада  любому  посетителю,  даже
родственникам Гилберта или кому-нибудь из его  новых  деловых  знакомых,
любому.
   Дождь начался два часа назад,  его  непрекращавшийся  монотонный  шум
сопровождался раскатами грома,  ослепительные  вспышки  молний  освещали
торчавшие в небо трубы домов. Вайолетт провожала глазами  косо  падавшие
капли. Они  завораживали  ее  и  пробуждали  воспоминания.  Когда  дождь
прекратился, над мостовыми улиц заклубился пар.
   Наконец она решилась.
   Подойдя к стоявшему у стены письменному столу, Вайолетт села, достала
чистый лист бумаги и положила его перед собой. Открыв  чернильницу,  она
взяла малахитовую ручку  с  золотым  пером  и,  поднеся  его  к  бумаге,
погрузилась в раздумья, устремив взор на кончик пера. Потом  она  начала
писать.
   Через несколько  минут  письмо  было  готово.  Запечатав  конверт  из
веленевой бумаги, она взяла его за уголок, как