предполагаемым
любовником, настиг их через неделю с небольшим.  Должно  быть,  он  знал
почти наверняка - впрочем, и простого подозрения ему было достаточно,  -
что ребенок Мими Тесс - его собственный. Вот почему он усыновил  Ника  и
дал ему свою фамилию, хотя для  остальных  обстоятельства  его  рождения
оставались тайной за семью печатями. Но как  же  Клод  Фрейзер  мог  так
обойтись с родным сыном? В этом случае  доля  в  "Голубой  Чайке"  могла
достаться Нику как в качестве компенсации за старое зло, так и по  праву
рождения.
   Но что способно компенсировать Мими  Тесс  годы  унижений  и  позора,
которые она прожила  с  клеймом  отвергнутой  за  неверность  жены?  Что
способно  вознаградить  ее  за  годы  неполноценного,  полурастительного
существования?
   - Нет, - мягко ответила Джессика. - В этом нет ничего плохого.
   - Все равно, Клод должен был знать. Я должна  была  сказать  ему.  Но
зачем он так говорил со мной? - Мими Тесс вздохнула,  и  в  этом  вздохе
прозвучали горечь давних обид и невысказанных сожалений. - Как  все  это
печально. А все его бешеный нрав... да и мой тоже.
   Ее выцветшие глаза снова затуманились, вернувшись к лицу Ника.
   - Старческие бредни, - вполголоса прошипела Зоя.
   - Оставь свое мнение при себе, - осадила ее Арлетта, сопроводив  свои
слова решительным жестом. -  Мама  просто  устала  -  ведь  ей  пришлось
столько времени хранить в себе эту тайну. - Она  посмотрела  на  мать  и
снова  отвернулась  в  смущении,  вызванном  скорее   таким   неожиданно
прилюдным проявлением любви и привязанности, чем слабостью Мими Тесс. Ее
взгляд остановился на Мадлен и внезапно  стал  пронзительным  и  острым.
Издав яростное восклицание, она, быстро наклонившись  вперед  и  схватив
молодую женщину за руку, поднесла ее к свету.
   - Я так и думала! Это кольцо принадлежало моей матери. Отец не  дарил
его тебе - не мог подарить! Ты сама взяла его. Значит, ты уже залезла  в
его сейф?
   - Я имею на это право!  -  возразила  Мадлен,  залившись  краской,  и
выдернула руку из цепких пальцев Арлетты. - Я - его жена!
   - Была, - поправила Арлетта. - Но ты не являешься  наследницей  и  не
имеешь права совать нос в дела, которые тебя не  касаются.  Меня  другое
интересует: что еще ты нашла в его сейфе и куда ты все это дела?
   Джессика в отчаянии переводила взгляд с Мадлен на Арлетту и  обратно.
Как она могла забыть! В сейфе деда лежали эти проклятые  фотографии,  от
которых Джессика должна была избавиться. А  она-то  думала,  что  они  в
безопасности...
   Что ж, значит, она опять ошиблась.

20.

   Уже ближе к полуночи Джессика наконец прокралась под покровом темноты
в спальню-кабинет деда, где находился встроенный в стену сейф. Свет  она
не зажигала, и не  только  потому,  что  не  хотела  привлекать  к  себе
внимание, - он ей был попросту не нужен. Джессика точно знала, где стоят
письменный стол, платяной шкаф и широкая старинная  кровать  на  четырех
резных столбиках, на которой спали  еще  ее  прадед  и  прапрадед.  Даже
недавно появившиеся здесь столики на колесах, на  которых  Клод  Фрейзер
держал все, что должно было постоянно находиться у него  под  рукой,  не
были для нее серьезным препятствием. Тем более хорошо Джессика знала, за
какой картиной скрывается дверь сейфа.
   Она не старалась заранее вспомнить комбинацию замка, но,  как  только
ее пальцы легли на холодный металлический диск с делениями, нужные цифры
сами собой всплыли в ее памяти. Послышалась серия негромких  щелчков,  и
облезлая металлическая дверца отворилась с негромким лязгом.
   Кипы бумаг,  перетянутых  резинками;  старая  бухгалтерская  книга  с
самодельным  коленкоровым  корешком;  две  или  три  облезлые  бархатные
шкатулки с драгоценностями; коллекция монет в  побитой  жестянке  из-под
табака - все это Джессика могла найти на ощупь даже с закрытыми глазами,
но ничего, напоминающего конверт с фотографиями, здесь  не  было.  Тогда
она стала вынимать из сейфа бумаги и  складывать  их  на  стоящий  рядом
столик, надеясь найти искомое среди них или под  ними.  Бумаг  оказалось
неожиданно  много,  и  Джессика  потянулась  к   выключателю   маленькой
настольной лампы.
   - Ты не это ищешь? - раздался из темного угла комнаты знакомый голос.
   Рафаэль...
   Сердце в груди Джессики подпрыгнуло так, что  она  чуть  не  потеряла
сознание и, почти не отдавая себе отчета в  том,  что  делает,  включила
свет.
   Рафаэль стоял у окна за портьерой, которая надежно  скрывала  его.  В
руке он держал толстый конверт  из  плотной  серовато-желтой  бумаги,  и
взгляд его был угрюмым и мрачным.
   Примерно час назад, отправляясь в ванную комнату, чтобы принять перед
сном душ, Джессика оставила его мирно  читающим  в  гостиной  на  первом
этаже, и то, что он вдруг оказался здесь, в спальне деда, она восприняла
как самое низкое коварство. Впрочем, по зрелом размышлении  она  поняла,
что удивляться тут было особенно нечему.
   - Если это фотографии, - сказала Джессика сухо, - то да. Именно их  я
и ищу.
   Рафаэль взвесил конверт на ладони.
   - Скорее всего это действительно они. Правда,  я  еще  не  заглядывал
внутрь.
   - И, разумеется, ты догадался, где именно они могут  лежать,  -  едко
заметила  Джессика.  Она  прекрасно  знала,  при  каких  обстоятельствах
Кастеляру стало известно, что снимки хранятся в сейфе, но  ей  хотелось,
чтобы Рафаэль сам в этом признался.
   - Нет, ты ошибаешься. Я видел, куда сеньор Фрейзер убрал снимки после
того,  как  показал  их  мне,  -  ровным  голосом  пояснил  Рафаэль   и,
предвосхищая ее следующий вопрос, добавил:
   -  У  моей  матери  в  спальне  стоит  точно  такой  же  сейф  -  его
устанавливал еще мой дед. Эта модель была особенно популярна в тридцатые
годы. Когда мне исполнилось  десять,  я  научился  легко  справляться  с
кодовым замком, хотя комбинация цифр время от времени менялась.
   - Что ж, поздравляю. Ты, видно, был  смышленым  мальчиком,  -  желчно
сказала Джессика, делая шаг вперед и протягивая руку за конвертом.  -  А
теперь дай-ка их сюда.
   - Минуточку, - возразил Рафаэль и, убрав руку с конвертом  за  спину,
задумчиво посмотрел на нее. - Тебе не кажется, что я тоже  имею  на  них
право? Как-никак, моя персона тоже запечатлена на этих снимках.
   -  Вряд  ли  для  тебя  это  имеет  какое-то  особенное  значение,  -
нетерпеливо ответила Джессика, не убирая протянутой руки.
   - Имеет, и очень большое. -  В  голосе  Рафаэля  явственно  зазвучали
стальные нотки. - Кроме того, я обязан беречь и защищать тебя, а  теперь
- больше, чем когда-либо. Мне будет гораздо проще выполнить эту  задачу,
если снимки останутся у меня.
   - Я уже давно взрослая и могу сама за себя постоять.
   - Ты собираешься их уничтожить?
   Джессика заколебалась.
   - Мы могли бы сжечь их вместе.
   - Могли бы, - сказал  он,  и  его  губы  изогнулись  в  сардонической
усмешке. - И, несомненно, нам следовало бы это сделать, но лично мне это
кажется трусостью.
   - Скажи лучше, что ты хотел бы сохранить  их  на  случай,  если  тебе
снова понадобится действенное  и  безотказное  средство  принудить  меня
поступать так, как хочется тебе. Что ж, другого я и не ожидала.
   Его взгляд остановился на лице Джессики, и  она  видела,  что  зрачки
Рафаэля стали крошечными, словно булавочные головки.
   - Что, если они нужны мне в качестве  доказательства?  -  спросил  он
таким вкрадчивым тоном, что Джессика сразу заподозрила подвох.
   -  Доказательства  чего?  -  презрительно  бросила  она,  и  ее  лицо
покрылось  краской  негодования  и  стыда.  -  Твоей  победы?  Или  моей
непроходимой глупости  и  беспечности?  Ничего  другого  эти  снимки  не
доказывают, кроме, пожалуй, того, что бразильские мужчины придерживаются
несколько, гм-м... экстравагантного способа знакомиться с женщинами.
   - Они могут служить доказательством того, что ты - страстная, нежная,
ласковая и щедрая, - сказал Рафаэль и тут же поправился:
   - Точнее, такой ты можешь быть, когда захочешь.
   - Или когда я слишком много выпью.
   - Ты знала, что делаешь, - с ударением сказал Рафаэль. - Ты знала это
и тогда, в Рио, и три дня назад, когда ты отдавалась  мне  уже  как  моя
жена.
   - Я и сейчас знаю, что я делаю,  -  проговорила  Джессика  с  ледяным
спокойствием. - Ты хотел, чтобы я думала, будто мой дед использовал  эти
фотографии против тебя. Что он шантажировал тебя  ими,  чтобы  заставить
жениться на мне. Что это он и никто  иной  нанял  частного  детектива  и
заплатил ему за эти снимки. Так вот, я уверена,  что  это  не  так.  Это
ты!.. Снимки были сделаны  по  твоему  приказу,  ты  привез  их  деду  и
использовал... как использовал меня.
   - Нет! - резко сказал Рафаэль,  и  его  брови  грозно  сомкнулись  на
переносице.
   - Да! - выкрикнула Джессика, едва владея собой. - Все  факты  говорят
против тебя! Ты знал, что  я  и  Кейл  все  еще  в  Рио,  знал,  где  мы
остановились. Ты подослал тех мужчину и женщину, чтобы  завлечь  нас  на
вечеринку, а сам, скрывшись под маской  разбойника,  старался  держаться
поближе ко мне, чтобы воспользоваться  моментом,  когда  погаснет  свет.
Если ты и спас меня от того похотливого идиота, то только потому, что  у
тебя были в отношении меня собственные планы, которые  включали  в  себя
снимки и... и все остальное.
   - И ты веришь во все это?
   Даже в полутьме Джессика увидела, как кровь  прилила  к  его  смуглой
коже. В такой ярости она Рафаэля еще не видела.  Что  ж,  удивляться  не
приходилось: он понял, что разоблачен, и ему это очень не понравилось.
   - Почему бы нет? - с вызовом сказала она, упрямо выпятив  подбородок.
- Мой дед почти открытым текстом сказал мне перед смертью то  же  самое.
Правда, я до сих пор ломаю голову, зачем тебе понадобилось  жениться  на
мне, ведь ты своей цели достиг, и дед уже согласился на  слияние  КМК  и
"Голубой Чайки"! Впрочем, это частность; что касается остального, то для
меня этого более чем достаточно. Все кончено, Кастеляр. Мой дед умер,  и
сделка расторгнута.
   - И тебе, очевидно, все равно,  что  могут  думать  по  этому  поводу
другие, например - я. - Голос Рафаэля прозвучал очень ровно, но под этим
внешним спокойствием чувствовалось крепко взнузданное бешенство.
   - Я не хочу быть женой человека, который может позволить  себе  нечто
подобное! -  выпалила  Джессика.  Он  улыбнулся  напряженно,  с  мрачной
иронией.
   - Что же это за жена, которая  обвиняет  своего  мужа,  даже  его  не
выслушав?
   - А что ты можешь сказать в свое оправдание? - спросила она  с  такой
же угрюмой настойчивостью. - Улики слишком  сильны,  и  все  они  против
тебя.
   - О, я мог бы многое сказать, если бы  только  ты  готова  была  меня
выслушать, - протянул Рафаэль.
   - Нет, я не хочу и  не  буду  тебя  слушать,  -  поспешно  отказалась
Джессика, боясь той силы  убеждения,  которая  заключалась  для  нее  не
столько в словах, сколько в звуках его низкого  проникновенного  голоса.
Она уже чувствовала, как ее решимость начинает  таять,  размываемая  его
тягучей и плавной речью, словно песчаный берег - приливом.
   Он долго смотрел на нее, и  за  темным  золотом  его  глаз  виднелась
напряженная работа мысли. Внезапно черты лица Рафаэля словно окаменели.
   - Не забудь, что фотографии все еще у меня, - напомнил он с  угрозой,
от которой Джессика невольно вздрогнула. Впрочем,  ей  удалось  довольно
быстро убедить себя, что вовсе не страх, а возмущение и  гнев  заставили
ее напрячься.
   - Ну так что с того? - небрежно спросила она. - Это вовсе не  значит,
что я стану жить с шантажистом из боязни,  что  он  вымажет  мне  ворота
дегтем. Кстати, разве тебе самому не повредит, если все откроется?  Я  в
этом очень сомневаюсь. Когда все узнают,  что  твоя  победа  -  сплошной
обман, от твоей мужской репутации останутся лишь жалкие клочья!  У  тебя
есть только один выход:  отдай  мне  фотографии,  и  я  даю  слово,  что
навсегда уйду из твоей жизни. А "Голубая Чайка"... Что ж, ты  победил  и
можешь распоряжаться ею как тебе угодно.
   - Нет. Я не позволю тебе...
   - Попробуй меня остановить! Да я и не верю, что  ты  хочешь  навязать
своей матери такую невестку, как я. Ты только представь себе, каково  ей
будет узнать, какая я на самом деле!
   - Джессика, прошу тебя! Я вовсе  не  собирался...  -  Рафаэль  шагнул
вперед, протягивая к ней свободную руку.
   - Не прикасайся ко мне! - воскликнула Джессика с истерической  ноткой
в голосе и поспешно отступила назад. - Я узнала все, что мне хотелось. У
меня нет никаких сомнений, что ты собирался быть, мне хорошим  мужем,  -
по крайней мере, по твоим собственным стандартам, - ведь сделка удалась,
ты выиграл, и объединение компаний состоится.  Однако  мне  этого  мало,
мало! Мне нужно  кое-что  еще,  кроме  уважения  и  заботы,  которую  ты
пытаешься мне навязать. Даже страсть и физическая  совместимость  -  это
еще не все, Кастеляр! А теперь отдай мне конверт, и мы простимся. И если
в тебе осталась хоть капля порядочности,  ты  немедленно  покинешь  этот
дом.
   Рафаэль снова потянулся к ней,  но  сдержался  и  остался  стоять  на
месте. Желтый свет настольной лампы косо падал ему на лицо, и  от  этого
его черты казались особенно резкими. Глаза  Рафаэля  горели  в  полутьме
словно у ягуара, но  в  самой  их  глубине,  под  расплавленным  золотом
ярости, Джессика разглядела темный, бурлящий водоворот невероятной муки.
Впрочем, все это могло быть лишь игрой света и теней - во всяком случае,
полагаться на свои  наблюдения  и  делать  из  них  выводы  Джессика  не
собиралась.
   Несколько мгновений пронеслись в томительном молчании.  Потом  где-то
вдалеке залаяла собака, и Рафаэль переступил с ноги на ногу.
   - Хорошо, я уйду! - сказал он с отчаянием. - Но фотографии я возьму с
собой.
   - Нет! - вырвалось у Джессики прежде,  чем  она  сумела  совладать  с
собой.
   - Попробуй мне  помешать,  -  отозвался  Рафаэль,  почти  в  точности
повторив ее собственные слова. - Но не беспокойся: никто не  увидит  их,
кроме меня. Впрочем, вряд ли ты мне поверишь, верно?  -  добавил  он  и,
круто  развернувшись,  пошел  к  двери.  На  пороге   Рафаэль,   однако,
оглянулся, и Джессика увидела, что лицо его стало замкнутым, а взгляд  -
непроницаемым.
   - По крайней мере, - сказал он, - у меня будет сувенир на память.

***

   Он повел себя как полный идиот - Рафаэль знал это  совершенно  точно.
Прежде всего он злился на себя за то,  что  отказался  вернуть  Джессике
фотографии, да и  потом,  уже  после  своего  отъезда  из  "Мимозы",  он
потратил слишком много времени, разглядывая их. Эта несомненная глупость
так подействовала на его мозги, что по пути в Новый Орлеан он  заработал
два предупреждения за превышение скорости, а  вернувшись  в  отель,  так
резко разговаривал с Пепе, что сбитый с  толку  гигант-индеец  промолчал
несколько часов кряду. Кроме того, уже в аэропорту Рафаэль никак не  мог
сосредоточиться,  проверяя  предполетное  состояние  самолета,   и   ему
пришлось трижды начинать все сначала, прежде чем он  убедился,  что  все
системы работают нормально.
   Джессика... Она была исключительно страстной натурой и умела отвечать
на его ласки с таким теплом и самоотречением, что  при  одной  мысли  об
этом у него снова и снова захватывало дух. Воспоминания роились у него в
голове,  бурля,  как  раскаленная  смола  в  котле,  и  вскоре   Рафаэль
почувствовал, что избавиться от  них  -  выше  его  сил.  Это  было  как
навязчивый бред, как горячка, как наваждение.
   Джессика...  Ему  нужна  была  именно   такая   женщина   -   похожая
одновременно на ангела и на сирену, на котенка и на тигрицу;  сдержанная
как леди и горячая как самый жаркий огонь, решительная как воин и мягкая
как самый тонкий шелк. И вот теперь, может статься, он навсегда  потерял
то, что нашел совсем недавно.
   Прежде чем они расстались, Джессика сказала ему, что он  выиграл,  но
Рафаэль в этом очень сомневался. Даже если  так,  то  это  была  пиррова
победа, и досталась она ему по слишком высокой цене. Он точно знал, чего
лишился, и боль от потери была  настолько  острой  и  сильной,  что  она
угрожала  его  здравому  смыслу  и  даже  самому  рассудку.  Теперь  ему
оставалось только сожалеть, что у него оказалось слишком много принципов
и слишком мало желчи, слишком много порядочности и слишком мало  мужской
самоуверенности. Ему нужно было переспать с ней, пока она  была  у  него
дома, в Бразилии, и плевать  на  традиции,  на  горничных,  на  братьев,
сестер и других родственников! Даже присутствие матери  не  должно  было
ему помешать. И сегодня ему надо было  не  препираться  с  Джессикой,  а
схватить ее поперек туловища и, как бы она ни брыкалась и  ни  кусалась,
увезти ее с собой в Рио. Или затащить в ближайшую постель, чтобы  любить
ее до тех пор, пока она не потеряла бы способность думать. А уж потом он
заставил бы свою строптивую жену выслушать свои доводы.
   Да, много было вещей, которые он должен был сделать, но не сделал...
   К счастью, это был еще не конец. Рафаэль очень рассчитывал на то, что
Джессике  все  равно  придется  работать  с  ним  бок   о   бок,   чтобы
координировать деятельность "Голубой Чайки" и КМК.  Да,  сейчас  она  не
желает выслушивать его объяснений,  но  он  надеялся,  что  со  временем
Джессика сумеет превозмочь свой гнев и прислушается к голосу рассудка  и
здравого смысла. И все же эта бессмысленная  разлука  с  нею  продолжала
бесить Рафаэля.
   Теперь ему придется начинать все  сначала,  это  уж  как  пить  дать,
мрачно рассуждал он. Как - этого Рафаэль пока не знал, но  он  собирался
все тщательно обдумать. В "Мимозе" он не справился с обстоятельствами  и
с самим собой, и это было достаточно удивительно, поскольку  прежде  ему
всегда  легко  удавалось  успокоить  чужие  гнев,  раздражение  и   даже
справиться с направленной против него неприязнью. Возможно, дело было  в
том, что нелепые и чудовищные обвинения Джессики -  особенно  после  тех
сумасшедших суток, которые они провели  в  одной  постели,  ни  разу  не
оторвавшись друг от друга больше чем на четверть  часа,  -  застали  его
врасплох и ошеломили настолько, что он утратил твердую почву под ногами.
А чего стоила ее откровенная враждебность? Ее любовь и нежность  значили
для него так много, что, в одночасье лишившись их, Рафаэль не смог  даже
призвать  на  помощь  логику,  чтобы  защититься  от  ее  несправедливых
упреков.  Не  в  силах  подыскать  ни  одного  мало-мальски  подходящего
аргумента или довода, который не задевал бы чувств Джессики и не походил
бы на попытку свалить всю вину на покойного Клода Фрейзера, он  вынужден
был опираться на одно лишь достоинство и гордость. И,  как  и  следовало
ожидать, это не привело ни к чему хорошему.
   Стараясь отвлечься от своих мыслей, Рафаэль  принялся  раздумывать  о
временах давно прошедших, когда брак был нерушим, ибо не жених и невеста
сговаривались  о  том,  чтобы  соединить  свои  судьбы,  а   две   семьи
договаривались об объединении капиталов и политического влияния. В таких
условиях молодая пара, которой  интимные  отношения  во  многих  случаях
навязывались чуть ли не силой, вынуждена была терпеть свое сожительство,
и, рано или поздно, в супругах все же вспыхивало взаимное  чувство.  Или
не  вспыхивало,  хотя  все  условия  для  этого  -  ив  первую   очередь
каждодневное тесное общение - безусловно, были. А как быть ему, если  он
- в Бразилии, Джессика - в Штатах, так что даже объясниться с ней  иначе
как по телефону ему будет вряд ли позволено?
   Рафаэль подавленно вздохнул. Конечно, можно было рассуждать и  иначе.
Не исключено, что  он  получил  по  заслугам,  согласившись  на  условия
сделки, хладнокровно предложенной ему старым Фрейзером. Спорить  с  этим
было нелегко, да Рафаэль и не  собирался  этого  делать.  Отказаться  от
предложения старика было просто-напросто выше  его  сил.  Рафаэль  хотел
оберегать Джессику о