ку. Он посмотрел  на  Салли  Энн.  -  Я
действительно не хотел никого обидеть.
   Трагедия была предотвращена благодаря здравому смыслу и чувству юмора
тетушки Эм. Но больше всего Летти поразило, как  быстро  сориентировался
Рэнсом. Что это было? Снова  рефлексы?  Отголоски  давних  тренировок  и
военного опыта? Так или иначе, то, как он налетел на Мартина, неожиданно
напомнило Летти о Шипе, и это ей совсем не понравилось.
   Вряд ли можно было  ожидать,  что  при  таких  обстоятельствах  гости
засидятся. Однако, уезжая, все очень долго  прощались  и  выражали  свое
удовольствие проведенным вечером, изо  всех  сил  пытаясь  сделать  вид,
будто ничего особенного не случилось. Когда последняя  коляска  скрылась
за поворотом и пыль на дорожке улеглась, Летти и тетушка Эм Составили на
поднос стаканы, а Рэнни и Лайонел тем временем вернули столы и стулья на
их обычные места. Мама Тэсс, которая, вне всякого сомнения,  следила  за
происходящим  с   какого-нибудь   передового   наблюдательного   пункта,
поспешила на веранду, чтобы протереть  столы  мокрой  тряпкой  и  унести
поднос с грязными стаканами на кухню.
   Тетушка Эм направилась к  дверям  в  центральный  холл  и  на  пороге
обернулась:
   - Рэнни, ты идешь?
   Рэнсом стоял у колонны, глядя в ночь, и мысли его  были  далеко.  Ему
вдруг открылось с неожиданной силой, что временами он ненавидит ту роль,
которую сам  для  себя  выбрал.  Если  бы  его  не  сковывала  эта  поза
пускающего пузыри идиота, он мог  бы  в  этот  вечер  подойти  к  Летти,
поклониться ей и закружить ее в танце.  Он  бы  держал  ее  в  объятиях,
вдыхал ее аромат, заставлял бы ее смеяться. Может быть, он даже уговорил
бы ее прогуляться с ним под магнолиями...
   Вместо этого он сидел и смотрел, как она танцует с другими, улыбается
им, и делал вид, что его это нисколько не интересует, хотя на самом деле
сходил с ума от ревности. В результате он совершил глупость  -  бросился
на Мартина, когда тот вытащил пистолет, вместо того чтобы просто  встать
между своим другом и полковником Уордом. Впрочем, действительно ли этого
требовала ситуация или ему просто хотелось показать  себя  героем  перед
женщиной?  Это  был  вопрос,  над  которым  ему  не  хотелось   особенно
задумываться, и он решил этого не делать.
   - Я иду, - ответил он тетушке и подал руку Лайонелу.

8.

   Лунный свет беспокоил. Летти некоторое время лежала и  смотрела,  как
он  вливается  через  кисейные  занавески,   превращая   их   в   облака
золотисто-серебряной дымки. Воздух в комнате  был  раскаленным  и  таким
плотным, что трудно было дышать.  Летти  пыталась  заснуть,  но  сон  не
приходил. Она чувствовала  себя  как-то  необычно  возбужденной,  но  не
хотелось разбираться, почему это так.
   Дверь комнаты была открыта, чтобы воздух свободно циркулировал. Летти
слышала ровное тиканье часов в гостиной, тихое и  спокойное  посапывание
тетушки Эм, поскрипывание балок и дощатых перекрытий на чердаке. К  этим
звукам добавлялся стрекочущий  хор  ночных  насекомых,  и  в  результате
получалась какофония, которая действовала ей на нервы так, что  хотелось
сесть в кровати и закричать.
   Это было невыносимо.
   Летти  встала,  накинула  халат  и  босиком  вышла  на  веранду.  При
воспоминании о встрече с Шипом на этой самой веранде она вздрогнула,  но
потом резко качнула головой и двинулась к перилам. Столкновение с  Шипом
было случайностью, ей просто не повезло. Это не может произойти вновь.
   Она смотрела на теплую, благоухающую  ночь,  и  темнота  казалась  ей
живой.  Она  приглашала,  почти  уговаривала  Летти  войти   в   мягкие,
колышущиеся тени. Молодая луна шелковистой дугой выгибалась  в  небесах,
ее ясный свет, как путеводный огонь маяка, нес добрую надежду.
   Летти повернулась спиной к перилам,  закрыла  глаза,  откинула  назад
волосы и глубоко  вдохнула  ночной  воздух.  Фантастично!  Все  эти  дни
фантазии переполняли ее,  и,  наверное,  не  следовало  им  поддаваться.
Здесь, на веранде,  воздух  был  свеж,  ей  нравилось  чувствовать  себя
свободной, не стесненной стенами комнаты, вот и все.  Ночь  -  это  ведь
всего лишь время суток, когда не светит  солнце.  И  нет  в  ней  ничего
особенного.
   Двойные парадные входные двери  были  распахнуты,  словно  приглашали
случайный ветерок зайти в дом и прогуляться по нему. Летти  смотрела  на
открытые двери и думала, что никогда не сможет привыкнуть к этому,  хотя
готова согласиться, что при плотно  закрытых  окнах  и  дверях  в  таком
климате можно просто задохнуться. И все же подобная  степень  доверия  к
окружающим казалась в эти неспокойные времена  безрассудной  храбростью.
Летти никак не могла решить, действительно ли южане так верят  в  людей,
живущих рядом, или же всего лишь рассчитывают на свое умение защищаться.
Так или иначе, это ее беспокоило. Иногда  она  просыпалась  среди  ночи,
когда уже становилось прохладнее, и вставала, чтобы закрыть дверь  своей
комнаты. Летти  заметила,  что  дверь  комнаты  Рэнни  тоже  часто  была
закрыта. Может быть, он  также  ощущал  необходимость  в  этой  условной
защите?..
   Широкий коридор был похож на идущий через дом темный туннель. Смутным
прямоугольником виднелась открытая дальняя дверь, выходившая  на  заднюю
веранду. То, что все двери  были  открыты,  и  в  самом  деле  создавало
некоторый сквозняк:  края  расшитой  кружевами  салфетки,  накинутой  на
небольшой столик, еле заметно двигались в темноте.
   Желание ощутить эту прохладу, какой бы кратковременной она  ни  была,
притягивало. Летти вошла в дом и беззвучно двинулась  по  коридору.  Она
прошла гостиную и свою собственную комнату напротив, миновала столовую и
спальню, которую занимали Салли Энн и  Питер.  Из-за  одной  из  дверей,
справа, доносились ритмичные вздохи крепко спящего человека -  это  была
комната тетушки Эм.
   Дверь в комнату Рэнни закрыта, но на полу перед  ней  лежал  какой-то
странный сверток. Вздрогнув от неожиданности, Летти остановилась,  потом
осторожно приблизилась  -  и  чуть  не  задохнулась  от  смеха.  Сверток
пошевелился и вздохнул. Это был  Лайонел,  крепко  спавший  на  коврике.
Прямо как в Средние века! Однако Летти не думала, что мальчик  здесь  по
приказу хозяина. Скорее всего, у Рэнни опять  разболелась  голова  после
пережитого волнения и Лайонел расположился поближе на случай, если ночью
его позовут. Он был преданным другом и относился к своему подопечному  с
неподдельной любовью.
   Ступая легко, чтобы не разбудить мальчика,  Летти  двинулась  дальше.
Выйдя на заднюю веранду, она прошла наискосок к правой стороне,  где  на
пол  падал  широкий  клин  лунного  света,  остановилась   у   перил   и
прислонилась плечом к угловой колонне. Слева от нее была кухня с  тускло
отсвечивавшей шиферной крышей, а за  ней  ряд  полуразвалившихся  хижин.
Сбоку, за кухней, начинался заросший сад, а чуть ближе находилась  аллея
вьющихся мирт, переплетенных с густыми зарослями плетистых роз.
   Внезапно что-то задвигалось в зарослях миртовых лиан. Уловив  боковым
зрением трепетание листьев, Летти замерла. Через секунду из  зарослей  с
пронзительным криком взлетела разбуженная птица, а следом вышел знакомый
пестрый кот, подергивая хвостом от досады, что упустил добычу.
   Летти отругала себя  за  нервозность  и  снова  расслабилась.  Подняв
голову, она посмотрела на луну, и ей показалось, что лунный свет как  бы
касается ее лица. Это прикосновение создавало ощущение глубокого  покоя,
и Летти предалась ему на некоторое время.
   Лучи  падающего  на  нее  света  придавали  жемчужный  блеск  коже  и
запутывались в волнах волос, как холодное пламя. Они образовывали вокруг
нее некий сверкающий нимб, в котором она выглядела неземной и не  вполне
реальной. Рэнсом,  потрясенный,  стоял  в  тени  раскидистого  орехового
дерева, куда он поспешно отступил. Чувства захлестнули его, он схватился
за ствол укрывшего  его  дерева  с  такой  силой,  что  неровности  коры
врезались в кожу. Желание еще раз предстать перед Летти в  своем  ночном
обличье было почти непреодолимо, но он не мог позволить себе этого.
   Рэнсому было  ясно  одно:  эта  учительница-янки  -  вовсе  не  такая
незначительная помеха, какая казалась вначале.  Она  быстро  становилась
главной угрозой. Уже во второй  раз  Летти  вставала  между  ним  и  его
убежищем Рэнсом не сомневался, что это происходило случайно,  и  все  же
решение тетушки Эм взять постоялицу  осложнило  его  деятельность  сверх
допустимого. Более того, присутствие Летти делало странные  вещи  с  его
способностью мыслить здраво.  Она  была  опасна.  Очень  может  быть,  в
отношении нее что-то следовало предпринять. Но что предпринять -  он  не
мог придумать. Рэнсом надеялся, что после той ночи, проведенной с ним  в
кукурузном сарае, Летти сбежит из Луизианы в ужасе и отвращении. То, что
она не сделала этого, породило у него сложное чувство смущения,  тревоги
и странной, изнуряющей нежности. Это чувство совсем уж осложняло то, что
он знал наверняка - у него возникла серьезная проблема.
   Сама тетушка Эм, благослови ее господь, никогда не давала ему поводов
беспокоиться. Хотя она и была склонна заявлять, что  не  может  сомкнуть
глаз по ночам, она всегда моментально погружалась в сон, такой глубокий,
каким могут наслаждаться только люди с добрым сердцем и чистой совестью.
При небольшой помощи Лайонела  и  Мамы  Тэсс  у  него  была  возможность
приходить и уходить, когда он хотел.
   Решение не посвящать ни во что тетушку далось ему нелегко,  но  иначе
было нельзя. Она была  милой,  но  абсолютно  неспособной  что-то  долго
скрывать.  Нет,  пусть  уж  лучше  относится  к  нему  с   терпением   и
состраданием, как только и можно относиться к человеку, страдающем таким
недугом, который он приписывал себе. Так что с тетушкой он  устроил  все
как нельзя лучше, чего нельзя было сказать в отношении Летиции Мейсон. И
он хорошо знал, что виноват в этом сам.
   Мрачно нахмурившись, Рэнсом отступил на шаг,  потом  еще  на  один  и
наконец вышел на дорожку.
   До Летти донесся негромкий звук шагов, и она напряженно  выпрямилась,
пытаясь определить, откуда он исходит. По всему телу  молнией  пробежала
тревога, но на смену ей довольно скоро пришло любопытство: ведь никто  и
не пытался скрыть этот звук, подойти к дому незаметно.
   Из-за двери кухни  показался  какой-то  человек.  Летти  рванулась  к
двери, но вдруг остановилась. Как глупо!  Ведь  это  всего  лишь  Рэнни.
Неспешно, свободным и легким, даже изящным шагом он шел к ней по дорожке
- в одних брюках, с полотенцем на шее. Волосы его влажно блестели, и  он
приглаживал их рукой, откидывая  назад  быстрым  движением  так,  что  в
воздух взлетали мелкие брызги, как будто шел  серебристый  дождь.  Капли
воды сверкали на его обнаженном торсе. Направляясь  к  дому,  он  что-то
напевал.
   Летти подошла к ступенькам и негромко окликнула его:
   - Почему вы не спите, Рэнни?
   Он остановился прямо под ней и посмотрел вверх. На лице его появилась
улыбка.
   - Мисс Летти?
   - Я задала вам вопрос, - напомнила она. - Где вы были?
   Вопрос ее был вызван не столько подозрением, сколько не  имеющей  под
собой оснований уверенностью в том, что это было не  вполне  обычно  для
него - разгуливать по ночам.
   Он засмеялся:
   - Купался.
   - Один?
   - Было жарко, Лайонел спал...
   По его груди сбегала струйка воды.  Она  была  темной  от  коричневой
краски, и Рэнсом поспешно вытер ее.  На  самом  деле  он  пытался  смыть
краску на кухне, но это у него плохо получилось.  Слава  богу,  в  такой
темноте Летти не могла ничего разглядеть.
   - Вы часто купаетесь по ночам?
   - Нет. Только иногда.
   - В реке?
   Рэнсом все просчитал. Если  тетушка  Эм  услышит  об  этом  полночном
заплыве, она страшно расстроится: течение в реке было  довольно  бурным.
Оставалось только одно подходящее место.
   - Нет, я обычно купаюсь в пруду Динка.
   - И вам разрешают?
   Рэнсом пожал плечами:
   - Я им не говорю. Вы ведь тоже не скажете, правда?
   Вместо ответа Летти вздохнула:
   - Жаль, что я не пошла с вами...
   Это было так неожиданно, что у Рэнсома перехватило  дыхание.  У  него
перед глазами  ярко  промелькнуло,  как  это  могло  быть:  они  вдвоем,
обнаженные, резвятся и плавно скользят в темной воде пруда, лунный  свет
падает на их мокрые тела... Летти, конечно же, не понимала, что говорит!
А может быть, понимала? Да нет, ведь она говорила  это  Рэнни,  которого
считала абсолютно безобидным - и не совсем мужчиной.
   На него вдруг нахлынуло раздражение, такое  же  неподдельное,  как  и
бессмысленное.
   - Пойдемте сейчас,  -  сказал  он  тихо.  -  Я  готов  составить  вам
компанию.
   Летти сама не знала, почему она сказала это. Мысль о  ночном  купании
была заманчива и в то же время пугала. Она посмотрела на  Рэнни.  Лунный
свет позолотил его лицо и грудь,  высветил  великолепную  мускулатуру  и
вместе с тем оставил в тени глаза. Свет обратил его мокрые  взъерошенные
волосы в сияющее золото, а капли воды на коже - в искрящиеся бриллианты.
Где-то в глубине у нее появилось странное чувство. Невольно она  подняла
руку к горлу и стянула края халата.
   Ей было неловко сознавать, что Рэнни - мужчина. Вряд ли  он  думал  о
ней больше, чем о случайном  спутнике,  вроде  Лайонела,  да  она  и  не
хотела, чтобы было иначе.
   Это было нелепо, но Летти вдруг захотелось проверить, может ли он так
же реагировать на теплую улыбку, как другие мужчины.  Осознав  это,  она
отшатнулась от Рэнни: подобное желание показалось ей кощунственным.
   - Не уходите. - Рэнсом тут же раскаялся, как только увидел,  что  она
изменилась в лице. Он ступил на нижнюю  ступеньку  и  начал  подниматься
наверх.
   - Уже... уже поздно.
   - Я знаю, но поговорите со мной еще немного.
   - Я не могу!
   Он остановился и печально спросил:
   - Вы что, боитесь?
   Да, Летти боялась - боялась самой себя, боялась этой новой,  внезапно
открывшейся ей чувственной стороны своего существа. Но  прежде  чем  она
смогла что-то сказать, позади нее, в холле, послышались шаркающие  шаги.
Лайонел хриплым  со  сна  голосом,  в  котором  ощущалось  беспокойство,
воскликнул:
   - Мастер Рэнни, с вами все в порядке?
   - Мы поговорим с вами утром, - скороговоркой  пробормотала  Летти  и,
резко повернувшись, исчезла в доме.
   Снова оказавшись в своей  комнате,  Летти  прикрыла  дверь,  сбросила
халат и забралась в постель. Она легла на спину, вытянула руки по  бокам
и так плотно закрыла глаза, что ресницы сцепились друг с другом. Но  это
не помогло. Картины, которые не давали  ей  покоя  уже  три  дня,  снова
нахлынули на нее.  Шип.  Дождь.  Кукурузный  сарай.  Невероятная  потеря
власти над собой.
   Что же нашло на нее, как она могла  позволить  этому  отвратительному
убийце совершать с ней  такое?  Ведь  она  отказывала  в  этом  Чарльзу,
человеку, который любил ее и хотел жениться на ней!  По  правде  говоря,
Шип и так мог бы позволить себе любые вольности, согласилась бы  она  на
них или нет. Но, вспоминая сейчас все, она не думала, что он применил бы
силу, если бы она  оказала  сопротивление.  Больше  всего  она  мысленно
осуждала саму себя. Ведь она  и  не  пыталась  сопротивляться,  даже  ни
капельки не протестовала.
   Летти слышала, что физическое  влечение  -  всепобеждающая  сила,  но
никогда не верила этому. Она всегда думала, что это не более чем  порыв,
который  можно  контролировать  силой  разума.  Но   главное,   она   не
подозревала, что и ее это может  коснуться.  Летти  считала,  и  не  без
оснований, что по природе сдержанна,  даже  несколько  холодна.  Она  не
могла понять, что же с ней случилось, она не способна была  смириться  с
тем, что так заблуждалась в отношении себя самой.
   Может быть, причина заключена в том  человеке,  который  ее  обнимал?
Такое объяснение тоже не устраивало. Она  презирала  того,  кто  называл
себя Шипом, ненавидела его и все, что он делал.  Летти  была  решительно
настроена добиться того, чтобы  он  предстал  перед  судом,  а  если  бы
представился случай, с удовольствием расправилась бы с ним сама!
   Но так ли это? Она ведь могла застрелить его тогда, в  сарае,  но  не
застрелила...
   Правда состояла в том, что что-то было у нее внутри, и это "что-то" с
готовностью отвечало на прикосновения Шипа. И неважно,  что  происходило
это против ее воли, против ее принципов. Главное - происходило, и  этого
нельзя было отрицать. Но  самое  ужасное  заключалось  в  том,  что  эта
слабость начала распространяться на других мужчин.  Ведь  захотелось  же
ей, чтобы Рэнни увидел в ней женщину! Летти молила бога, чтобы смогла  и
дальше  подавлять  эти  чувства  так,  чтобы   не   было   необходимости
признаваться в них самой себе...

***

   Утром пришло известие, что вдова Клементс, чьи  дом  и  земли  должны
были в тот день пойти с молотка, проснулась ночью от  странного  шума  и
обнаружила на столике рядом со своей кроватью мешочек с золотом. Мешочек
был завязан желтой лентой, к которой были прицеплены саранча и шип.
   Только и было разговоров, что об этой чудесной истории.  Три  дня  на
веранде Сплендоры ее обсуждали с разными гостями,  которые  приезжали  и
уезжали. Сборщик налогов О'Коннор топал ногами и изрыгал  многочисленные
угрозы. Он уверял всех, что благодаря двадцати шести  тысячам  долларов,
которые  он  прибавил  к  пяти  тысячам,  уже  назначенным   за   голову
преступника, Шип будет схвачен и повешен.
   Вдова Клементс имела голову на плечах и  уничтожила  оставленные  при
деньгах символы. Она,  конечно  же,  рассказала  о  них,  но  только  по
большому секрету своим друзьям. В конечном итоге  ей  удалось  сохранить
свою собственность - никак нельзя было доказать, что деньги,  с  помощью
которых она все выкупила на аукционе, имеют хоть какое-нибудь  отношение
к деньгам, похищенным у О'Коннора.
   Полковник Уорд  философски  отнесся  к  случившемуся:  если  какой-то
человек желает рисковать своей жизнью, чтобы  подонкихотствовать,  он  и
его люди вряд ли могут ему помешать. Впрочем, Уорд  не  сомневался,  что
Шип не станет пытаться  ограбить  сборщика  налогов  еще  раз:  О'Коннор
обратился к властям с просьбой и получил  разрешение  брать  с  собой  в
поездки по штату отделение солдат, а солдатам  было  приказано  стрелять
без предупреждения.
   Возможно, подобное  отсутствие  служебного  рвения  было  характерной
чертой полковника, но, может быть,  причиной  тому  явилась  его  долгая
беседа с Салли Энн, когда  они  катались  в  его  коляске  после  обеда.
Добившись  успеха  в  кампании,  имевшей  целью   получить   возможность
находиться в ее обществе, Томас Уорд этим успехом очень дорожил. Вряд ли
он стал бы  оскорблять  чувства  Салли  Энн,  проявляя  излишнее  рвение
схватить человека, который для ее земляков становился героем.
   На  следующий  день  после  танцев  на  веранде  полковник  прибыл  в
Сплендору с коробкой  шоколадных  конфет  для  тетушки  Эм  и  небольшим
флаконом розового масла для  ее  вдовствующей  племянницы.  Он  еще  раз
попросил у Салли Энн извинения за  свое  поведение  накануне  вечером  и
умолял ее поехать прокатиться с ним в доказательство того, что у нее  не
осталось недобрых воспоминаний. Салли Энн совсем растерялась и не знала,
что сказать, особенно потому, что Питер  смотрел  на  конфеты  с  жадной
тоской в больших голубых глазах.
   Вдохновленный полковник распространил приглашение и  на  мальчика,  а
Питер взмолился, чтобы Лайонела тоже взяли. При мысли о двух  измазанных
шоколадом мальчишках на сиденье коляски  между  ней  и  полковником-янки
глаза Салли Энн весело засияли. Она  согласилась,  но  с  условием,  что
тетушка Эм  даст  им  с  собой  немного  шоколада.  Разумеется,  хозяйка
Сплендоры тут же отдала ей всю коробку,  и  после  обеда  они  вчетвером
отправились на прогулку.
   - Боже правый, - промолвила тетушка Эм,  когда  коляска  отъехала  от
дом