м светом, кожа, приоткрытая скромным декольте на платье из синего муслина в рубчик, отливала перламутром. Амалия чувствовала необыкновенный прилив сил. Новый день не казался больше пустым и бессмысленным, как прежде, а был наполнен ожиданием случайных встреч и необыкновенных впечатлений.
     Пружинисто повернувшись, Амалия направилась к двери. Она шла и чувствовала, как, несмотря на панталоны, бедра во время ходьбы прижимаются друг к другу, чего раньше она никогда не замечала. Теперь многое (покачивание бедер, шелест юбок, интонации голоса) ощущалось Амалией по-новому - с позиции взрослой женщины. Она понимала это, и с лица не сходила радостная улыбка.
     Когда Амалия раздвинула входную дверь, в спальню почти впал Айза, который сидел, прижавшись спиной к двери, и терпеливо ждал выхода хозяйки. Он с трудом поднялся на ноги, прихватив толстую подстилку, на которой спал, разгладил складки на ней и сунул под мышку. По молчаливому знаку Амалии негритенок, отступив, пропустил хозяйку вперед. Он немного замешкался, укладывая подстилку в деревянный ящик, в котором хранилась всякая всячина: шляпы для верховой езды, хлысты, зонтики и промасленные дождевики, и все-таки успел, обогнав Амалию, распахнуть перед ней дверь в столовую.
     При ее появлении раздался скрип отодвигаемых стульев - Жюльен и Роберт встали. Брови Амалии поползли удивленно вверх: она ожидала найти за столом лишь Мами, в последнее время они завтракали обычно вдвоем. Роберт привык есть рано. Зачастую он прямо на кухне проглатывал стоя горячие булочки с ветчиной, запивал чашкой кофе, потом прыгал в седло и отправлялся на плантацию. Иногда Роберт завтракал второй раз, более плотно, вместе с Жюлье-ном, если тому удавалось заставить себя соблазниться едой еще до полудня.
     - Доброе утро всем! - сказала она, взглянув сквозь ресницы в сторону Жюльена.
     Айза выдвинул для нее стул у противоположного конца стола, и она мягко опустилась, не дожидаясь, пока мужчины займут свои места. Жюльен коротко ответил на приветствие, но в ее сторону даже не взглянул. Роберт вежливо кивнул, окинув быстрым взглядом кузена и Амалию, и на его губах застыла невеселая улыбка. Лицо Амалии поскучнело. Спасла положение Мами, поинтересовавшись у невестки, как она спала, и сделав несколько замечаний по поводу слишком жаркого утра, а значит, не менее жаркого дня.
     Айза прислуживал в специально сшитой для него белой домотканой курточке, которая висела обычно на спинке стула возле двери. Она была уменьшенной копией тех, которые носили домашние слуги, чей тихий разговор доносился из буфетной. Негритенок наполнил ароматным напитком чашку из сервиза, стоявшего на комоде, и осторожно поставил ее перед Амалией. Затем он взял: ее тарелку и, поднимая крышки серебряных мисок, выбрал для нее две намазанные маслом булочки, ломтик ветчины и очищенный и разделенный на дольки апельсин. Амалия поблагодарила мальчика ласковой улыбкой. Подняв чашку одеревеневшими руками, она с наслаждением отпила глоток горячего кофе.
     Демонстративное равнодушие Жюльена к тому, что произошло сегодня ночью, удивило и обидело Амалию. "А чего я, собственно, жду? - подумала она. - Страстных объятий и прилюдного излияния чувств? Пылких взглядов любовника? Так только в драмах бывает. И все-таки должно же хоть что-то указывать на изменение в наших отношениях? - заключила она с восхитительной логикой женщины. И тут же оправдала поведение Жюльена:
     - Просто он не любит демонстрировать на людях свои привязанности". Ей стало вдруг ясно, как мало знает она о мужчине, за которого вышла замуж, как мало узнала о нем за те несколько месяцев, которые провела в браке. "Несомненно, он - человек замкнутый и с тех пор, как мы переехали в "Дивную рощу", живет своей, отдельной от меня, жизнью. Но теперь все изменится! Все будет иначе!" - подумала она решительно.
     Собравшись с духом, Амалия громко, чтобы слышали все, произнесла:
     - Жюльен, ты сегодня рано поднялся.
     - Я плохо спал, - ответил он заученно. Слова были тщательно подобраны, как в дипломатической ноте.
     - Вот как? Возможно, стоит бывать больше на воздухе, ездить верхом, например? Такие прогулки помогают легче засыпать ночью.
     - В твоем обществе?
     Благодарность за то, что он понял ее, уничтожила всякую тень сомнения в ее темных глазах, а игривый, как ей показалось, ответ даже позабавил.
     - Почему нет, если ты хочешь, - ответила Амалия ему в тон.
     - Сегодня? - В голосе Жюльена послышалось удивление.
     - Я уверена, что сумею выкроить время.
     - Мне жаль разочаровывать тебя, дорогая, но сегодня с утра я собирался проследить за переоборудованием "Зефира".
     "Зефиром" называлось переделанное из баржи прогулочное судно Жюльена. Амалия опустила глаза в тарелку, продолжая машинально катать по скатерти шарики из мякиша булки.
     - Понимаю, - сказала она тихо.
     - А вот Роберт спал так крепко, - заметил Жюльен, не глядя на брата, - что проспал свой обычный утренний объезд плантации. Я уверен, что он захочет составить тебе компанию.
     - С превеликим удовольствием! - откликнулся Роберт тотчас.
     Амалия искоса взглянула на родственника, но, заметив суровый взгляд Мами, брошенный на сына, поникшим голосом ответила:
     - Возможно, в другой раз. Я... я только что вспомнила, что собиралась заставить женщин раскроить и сшить работникам новые рубашки. Многие поизносились.
     - Твое чувство долга достойно восхищения, - усмехнулся Жюльен, откидываясь на спинку стула и отодвигая тарелку с нетронутой едой. - Как мне повезло с такой прилежной женой!
     - И такой понимающей, - добавила Мами не без ехидства.
     Жюльен не обратил внимания на слова матери, однако его ирония задела Амалию.
     - Просто я стараюсь делать все как можно лучше, - растерялась она.
     - Успокойся! Ты делаешь все прекрасно... - начал Жюльен, но его слова заглушил шум отодвигаемого стула. Роберт вскочил из-за стола, бросил смятую салфетку и выбежал из столовой. Мами подскочила на стуле и, бормоча маловразумительные извинения, поторопилась за ним. Жюльен нахмурился, глядя им в след, а затем, тяжело вздохнув, запустил руку себе в волосы и уставился на пустую скатерть перед собой.
     - Прошу извинить меня, ma с here, за неважное настроение, - сказал он глухим голосом, не подымая глаз от скатерти. - Не ты тому причиной, а сорвался я на тебе. Извини!
     Прошла почти минута, прежде чем Амалия смогла ответить.
     - Не имеет значения, Жюльен.
     - Нет, имеет! - возразил он с несвойственным ему жаром, глядя ей прямо в глаза. - Я не хочу, чтобы ты возненавидела меня.
     - Я и не смогу, - сказала она просто, сознавая, что это - истинная правда.
     - Наверное, было бы лучше, если бы ты смогла! - Он резко встал из-за стола и направился к двери из столовой.
     - Жюльен! - Амалия попыталась остановить его, но он ушел.
     Неизвестно, как долго просидела Амалия в задумчивости с чашкой остывшего кофе в руке. Вернул ее к действительности все тот же постреленок Айза. Подойдя сбоку, он вежливо поклонился, потом взял из рук Амалии чашку и отнес ее на комод, где сполоснул водой и наполнил свежим ароматным напитком. Она с благодарностью выпила поданный Айзой кофе, но от булочек с ветчиной отказалась. Встав из-за стола, Амалия направилась во двор.
     День выдался напряженным и тянулся неимоверно долго. Амалия старалась работой заглушить воспоминания о сказочной ночи, которая стала прошлым, и мечты о тех, что грядут. Она заставила женщин заняться шитьем летней одежды.
     Ежегодно каждому работнику выдавалось два комплекта одежды - один для зимы, один для лета. Поскольку на плантации трудились семьдесят пять человек, то обшить всех - дело не из легких. Когда конвейер был налажен и работа закипела, Амалия заглянула в лазарет, а потом вернулась в дом и занялась весенней уборкой.
     Хотя по календарю лето еще не наступило, солнце в этих широтах припекало все сильнее. Вряд ли до осени кому-нибудь понадобятся камины, поэтому следовало очистить их от золы и тщательно вымести. Стоило уже сейчас начать выколачивать ковры, прежде чем их пересыплют табаком от моли и отнесут на чердак. Стены и потолки нужно было тщательно вымыть, мебель и деревянные детали интерьера почистить и подполировать, а также не забыть смахнуть пыль с картин, бронзы, книг и позолоты. Кроме того, предстояло вымыть окна и зеркала и протереть их до блеска, промыть порошком для чистки серебра мраморные столешницы и освежить уксусом и мыльным раствором бронзовые покрытия.
     И было бы странно, если бы среди всей этой хозяйственной кутерьмы не появились неожиданные гости. Из подъехавшей к дому кареты вышли три женщины. Две из них, мадам Лупу Одри и мадам Мари Одри, слыли светскими дамами и старинными приятельницами мадам Деклуе. Они, как и Мами, давно овдовели. Сопровождала дам внучка одной из них - мадемуазель Луиза Калло, - вечно хихикающая девица, ровесница Хлои.
     На вдовствующих сестрах шуршали черные платья, от которых их лица, и без того лишенные красок, казались невероятно бледными, а глаза напоминали кусочки обсидиана. Луиза, девушка себе на уме, изображала скромницу, поэтому в ее наряде преобладали белые тона. Разместившись в холле, старшая из дам объявила, что они захватили с собой дорогую Луизу, чтобы дать ей возможность побыть немного среди молодежи. Ее родители путешествовали по Алабаме, но скоро должны вернуться и забрать свою дочь. Тогда они обязательно посетят дорогих Софи и Жюльена, совместив приятное с полезным. Под полезным подразумевалось, что месье Калло торговал сахарным тростником и хлопком. Кроме того, его фирма вот уже несколько лет занималась продажей сахара, производимого здесь, на плантации "Дивная роща". Благодаря каким-то дальним родственным связям семьи прекрасно ладили и часто навещали друг друга в зимнее время, когда жили в Новом Орлеане.
     Интеллектуальную часть встречи, то есть светскую беседу, приняли на себя мадам Деклуе и Хлоя, поскольку они подходили гостям по возрасту. Дамы разрабатывали классический репертуар: кто из близких и знакомых болен, кто стоит на пороге вечности, а кто уже миновал врата. Репертуар Луизы был современнее, но тоже не отличался оригинальностью, ибо речь шла о баталиях на паркете танцевальных залов: кто пригласил, кому отказала, кто в чем ходит - да разве все упомнишь. Амалия не обижалась, что светская беседа протекала без нее. Хотя совсем без дела Амалию не оставили, на ее долю выпало заказать пирожные и прохладительные напитки, обязательное для такого случая угощение, и, конечно, присутствовать в холле до конца встречи. Пока гостьи и хозяева переливали из пустого в порожнее, она, чтобы не терять времени даром, заштопала расшитую узорами скатерть. Наконец дамы откланялись.
     Чуть позже стало известно, что Роберт вернулся к себе в "Ивы", прислав слугу за вещами, которых скопилось немало в "гарсоньерке" "Дивной рощи". Он обещал присматривать за плантацией, часто заезжать в гости, но жить предпочитал отныне у себя дома. Мами сокрушенно вздыхала, делая вид, что догадывается об истинных причинах такого решения. Амалия, наоборот, была уверена, что знает правду, связав внезапный отъезд Роберта с его интересом к ее скромной персоне.
     Она знала истинную цену своей внешности, справедливо считая себя не столько красивой, сколько обаятельной. Тетушка тоже постоянно твердила ей, что красота физическая преходяща, и только красота духовная - на всю оставшуюся жизнь. Амалия могла гордиться своей матовой кожей, стройной фигурой, но для большего эффекта недоставало великолепия златокудрой блондинки. И, как это ни грустно сознавать, не ее сногсшибательная внешность распалила совсем было увядшую страсть мужа, а банальная ревность плантатора, увидевшего однажды, что на его собственность посягает другой мужчина.
     Такая оценка не делала чести ни Жюльену, ни ей, но была, по ее мнению, объективна и все объясняла.
     Амалия стояла на верхней галерее, прислонившись к одной из многочисленных колонн, и наблюдала розоватый отсвет заката, отражавшегося в водной глади реки. Вечернюю тишину нарушало воркование голубей, готовившихся ко сну. Она видела сверху, как Джордж Паркман и Хлоя прогуливались в дубовой роще неподалеку от свежевыкопанного котлована, где англичанин собирался разместить зеркальный пруд. Размахивая руками и энергично жестикулируя, он живописал красоту будущего цветочного рая. За спиной послышалось легкое поскрипывание: это Айза рисовал углем прямо на полу. Амалии следовало бы остановить его, приказать смыть нарисованное, но на это у нее не было ни сил, ни решимости. Мальчик был так увлечен своим занятием, так искренне радовался каждому удачному штриху, что грешно было бы мешать ему в этом наивном занятии.
     Рядом на перила уселся голубь. Потоптавшись на месте, он стал боком медленно приближаться к Амалии. Голубь был серый с белой опушкой перьев на крыльях и разноцветным хохолком. Он смешно перебирал красными лапками и что-то мило ворковал. Хлоя иногда кормила птиц хлебными крошками и остатками тостов, поэтому гость и прилетел угощаться. Голубь закидывал голову кверху, издавая ласковые звуки, и при этом еще пританцовывал - не то просил о чем-то, не то сам хотел сообщить важную новость. Амалия рассмеялась.
     Айза взглянул на хозяйку, и его уголек заскрипел сильнее. Еще мгновение - и на полу появилось изображение голубя. Амалия взглянула на рисунок, и намерение поругать мальчишку за испачканный углем пол пропало. Вместо этого она восхищенно воскликнула:
     - Айза, да это же просто чудо! Ты мог бы добиться многого, будь у тебя другие возможности!
     Он взглянул на нее снизу вверх с терпеливым вопросом в темных блестящих глазах.
     - Иди к Лали и скажи, что мне нужна моя коробка с красками, - приказала Амалия. - Она стоит на верхней полке в шкафу. Потом найди Чарльза и попроси для меня немного оберточной бумаги. Понял?
     - Вы будете рисовать, мамзель? - Брови Айзы медленно поползли вверх.
     - Думаешь, не смогу? - поддразнила его Амалия.
     - Мамзель все сможет! - ответил он решительно.
     Тронутая такой верой в ее способности, Амалия улыбнулась.
     - Несколько лет назад я брала уроки рисования, - пояснила она, - но я рисовать не буду. Будешь ты!
     - Я, мамзель?! - теперь уже по-настоящему удивился негритенок.
     - Ты! Ты! Если, конечно, не будешь стоять столбом, а принесешь, что я просила, - рассмеялась Амалия.
     Она никогда еще не видела, чтобы он так спешил, и теперь боялась одного - как бы он случайно не оступился. Амалия думала о его хромоте больше, чем он сам: если бы была возможность помочь!
     За окном становилось темно, и Амалия зажгла лампу в холле. Пока Айза ходил за стаканом с водой, она аккуратно разложила листы бумаги и приготовила краски. Амалия показала мальчику, как набирать на кисть краску, как делать размывку, чтобы создать фон или написать небо, и еще какие-то самые начальные приемы рисования, которые помнила, а потом поднялась и стала с восхищением наблюдать, как мальчик быстро все схватывает. Его мазки были решительными и точными, он прекрасно чувствовал композицию и цвет. А главное, с его лица не сходило выражение восторга и блаженства. Они так увлеклись рисованием, что оба вздрогнули от неожиданности, когда сзади раздался знакомый голос:
     - Способный ученик! Но разумно ли учить мальчика рисованию?
     - Кузен Роберт?! - воскликнула Амалия радостно. - Я думала, что вы уехали к себе в "Ивы".
     В его словах звучала неподдельная печаль.
     - Я и уехал бы, но Мами срочно прислала за мной, чтобы посоветоваться по какому-то неотложному делу. И вот я здесь, чтобы заодно и поужинать.
     - Ужинать? Разве уже так поздно? - удивилась Амалия.
     - Боюсь, что да.
     - А я даже не переоделась к ужину. Вам придется извинить меня, кузен Роберт, за эту оплошность.
     Повернувшись к Айзе, она велела ему убрать краски и поторопиться на кухню, где ждет его ужин. Амалия позволяла мальчику прислуживать ей за столом, но не хватало, чтобы он делал это голодным.
     Айза быстро собрался и с красками под мышкой и мокрым рисунком в руке отправился на кухню. Амалия вежливо кивнула Роберту и направилась к себе в комнату.
     - Подождите, пожалуйста!
     - Я слушаю вас, - Амалия обернулась, и ее лицо осветила улыбка. - Что-нибудь важное?
     - Наверное, я вмешиваюсь не в свое дело, - начал Роберт, - но правильно ли вы поступаете, относясь к мальчику со столь трогательной заботой?
     Улыбка на лице Амалии разом погасла.
     - Что вы имеете в виду?
     - Вы балуете мальчика, превращаете в любимца, постоянно держите возле себя.
     - А вам хотелось бы отправить его к остальным? Заставить работать в поле?
     - Конечно нет, - ответил он твердо. - Но подумали ли вы о его будущем? Что станет с мальчиком, когда вам надоест эта живая игрушка? Кроме того, он не всегда будет ребенком. В один прекрасный день ему запретят следовать за вами по пятам, словно щенку...
     - Если вы намекаете, что я прогоню его...
     - Я не раз видел такое! - перебил ее Роберт.
     - Но вы никогда не видели и не увидите, что так поступлю я! - вспыхнула Амалия.
     - Вероятно, нет. Но то, что вы делаете, не лучше, - сказал Роберт с горечью. - Мальчик смышлен, даже талантлив, но учить его жестоко. Скорее всего вы проигнорируете общественные правила, и что тогда? Кому нужны его знания, талант или произведения искусства, которые он создаст? Молодой человек будет мучиться, страдать от безысходности. Не слишком ли высокая плата за его верность и преданную службу вам?
     Амалия развернулась, чтобы уйти, но передумала.
     - Я... возможно, вы правы. Но что же мне делать? Не замечать его? Позволить вернуться туда, где другие дети будут смеяться и издеваться над ним? По-моему, это жестоко и бессмысленно!
     - Я тоже не знаю, как поступить, - честно признался Роберт.
     - Надеюсь, он не останется навечно рабом, ведь от него как от работника мало толку. - В голосе Амалии затеплилась надежда. - В Луизиане тысячи вольных негров.
     - Вы правы, но большинство из них получили свободу много лет назад, задолго до того, как формальности ужесточились.
     Одной из величайших нелепостей последних лет стало то, что действия аболиционистов, борющихся против рабства, привели к созданию законов, по которым хозяину стало намного труднее дать рабу вольную. Прошли времена, когда раб сам или с помощью родственников мог выкупить себя, когда рабу давали вольную в награду за отвагу или особые заслуги. Теперь же чуть ли не единственным надежным способом предоставления свободы рабам стало оговаривать это в своем завещании.
     - Я могу поступать только так, как подсказывает мне сердце, - сказала Амалия с чувством.
     - Да-да, я понимаю, - кивнул Роберт. - Извините, я не хотел вас обидеть.
     - Не сомневаюсь, - ответила она, окинув Роберта насмешливым взглядом, и затем удалилась.
     Позже, много позже, после окончания ужина, когда все в доме уже спали, дверь между ее и мужниной спальнями плавно раздвинулась. Жюльен бесшумно подошел к ней, откинул противомоскитную сетку над кроватью и лег рядом. Амалия почувствовала, как, предательски скрипнув, при-опустился матрац под тяжестью его тела. Он обнял ее и прошептал тихо-тихо в самое ухо:
     - Прости меня, дорогая.
     Его теплые губы нашли ее полуоткрытый рот. Она прижалась к нему, застонав от удовольствия. Их тела сплелись. Кровь прилила к лицу, и в глубине своего тела Амалия ощутила, как поднимается, усиливается желание, постепенно захватывая ее всю без остатка. Но по какой-то неясной причине, возможно, потому, что слишком долго откровенничала с ним в этот вечер, лицо, которое она мысленно видела перед собой, принадлежало не мужу, а его кузену Роберту.

5.

     Намеченный выезд в оперу превратился в цепь мероприятий на целый день. Утром - воскресная месса в костеле Святого Мартина-странника, затем завтрак с друзьями в отеле Бруссара возле пристани. Вторая половина дня была отдана только опере. В тот день давали новую постановку романтической оперы Джакомо Майербера "Гугеноты". После оп