ли она его не увидит, в душе ее будут жить воспоминания о двух мужчинах, каждый из которых был ей близок по-своему. И эти воспоминания могут остаться чистыми и приятными.
     - Не понимаю, зачем вообще уезжать, - настаивала тетушка Эм. - У вас есть школа, вы можете работать. Все было так хорошо. Я думала, вам у нас понравилось...
     - Мне здесь очень нравится.
     Это было еще слабо сказано. Она полюбила эту землю и этих людей. Ей были дороги прохладные, умытые росой утренние часы, наполненные дремотой жаркие дни, нескончаемые сине-лиловые вечера и черные бархатные ночи, полные пульсирующей жизни. Летти знала, что ей будет недоставать сердечности этих людей, она будет скучать по большому старому гостеприимному дому, где двери всегда открыты и для ночной прохлады, и для одиноких путников. Ей будет не хватать этого смеха и этой музыки, простого и естественного восприятия любви, жизни и смерти. Холодными зимними вечерами в Бостоне она будет думать о них, вспоминать ослепительное солнце, щедрость и радость...
     Летти сознавала, что научилась понимать этих людей и на многие вещи стала смотреть их глазами. Теперь она уже никогда не будет прежней, никогда не будет так поспешно кого-то судить и обвинять, никогда не отвернется демонстративно от улыбки, прикосновения, поцелуя. Где-то в глубине души она теперь южанка. Как сказал Томас, на некоторых Юг действует именно так.
     - Но если вам здесь нравится, не уезжайте! - воскликнула тетушка Эм.
     Летти невольно улыбнулась: так проста и неопровержима была эта логика.
     - Мне нужно ехать, действительно, необходимо.
     Она надела шляпу, перчатки и в последний раз оглядела свою комнату. Вещи ее уже были в коляске. Все здесь выглядело теперь чужим и безразличным, как будто Летти никогда и не жила в этой комнате. Она повернулась к тетушке Эм и раскрыла объятия:
     - Спасибо за все. Вы были так ко мне добры. У меня нет слов, чтобы выразить, как я благодарна!
     - фи! - только и могла сказать тетушка Эм, крепко обнимая девушку. - Все, что я хочу услышать, - это когда вы снова приедете к нам.
     - Не знаю. Может быть, когда-нибудь...
     - Как можно скорее. А то, клянусь, пошлю за вами Рэнни и Лайонела!
     Летти улыбнулась, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Быстро поцеловав тетушку Эм в щеку, она вышла в коридор. Там ждали Мама Тэсс и Лайонел. Для них были приготовлены подарки: серьги с камеей - для поварихи и книжка о средневековых рыцарях - для ее внука. Летти пожала руку Маме Тэсс и обняла Лайонела, потрепав его жесткую шевелюру. Он улыбнулся ей во весь рот.
     У коляски Летти ждал племянник Мамы Тэсс, чтобы отвезти ее в город. Он помог ей забраться на сиденье, сам устроился рядом, и Летти еще долго махала рукой троим, стоявшим на веранде.
     - Скорее возвращайтесь, слышите? Приезжайте к нам! Возвращайтесь!
     По мере удаления коляски крики становились тише, и вскоре фигуры провожающих растворились вдали в дымке пыли и слез, заполнивших ей глаза.
     "Скорее возвращайтесь..."
     Летти знала, что не вернется сюда никогда, но было радостно ощущать себя желанной, нужной этим людям. Сердечность прощания смягчила ощущение холодной опустошенности в душе, но ничто уже не могло излечить ее полностью... Летти поправила шляпку и решила, что больше не будет оглядываться. Нужно смотреть вперед.
     "Скорее возвращайтесь". Этот крик стоял у Летти в ушах, когда она высадилась у станции, а коляска покатилась назад в сторону Гранд-Экора, и когда большой, громыхающий и подпрыгивающий на рессорах экипаж выехал из Накитоша в Колфакс, на вокзал. Неужели всегда теперь при воспоминании о нем слезы будут наворачиваться ей на глаза? Какой же она стала сентиментальной! Ей нужно быть начеку, чтобы такие люди, как ее сестра и зять, не удивлялись подобной чувствительности. Впрочем, ей было все равно. Пусть думают, что хотят.
     Попутчиками Летти оказались коммивояжер, торгующий щетками, и небольшого роста толстый седой священник с белым кроликом в клетке. Оба тут же откинулись на сиденьях, надвинули шляпы на лица и заснули еще до того, как колеса успели сделать первый оборот. Несколько минут, чтобы занять себя, Летти чесала кролику за ушами, просунув руку между прутьями клетки, пока и он не закрыл глаза. От нечего делать Летти принялась смотреть в окно на знакомые пейзажи и старалась не думать. Скорей бы в поезд! Может, тогда она почувствует наконец, что все случившееся осталось позади?
     Экипаж трясся, подпрыгивал на дорожных ухабах и скрипел так, что казалось, вот-вот развалится на части. Его то заносило в сторону, то он проваливался вниз, и Летти вместе с ним. На крыше экипажа с выводящей из себя регулярностью подпрыгивал и брякал какой-то чемодан или коробка. Кучер орал на лошадей, то и дело щелкал кнут. Пыль, поднимавшаяся из-под копыт, оседала на все тонким слоем песчинок. Встречный ветер трепал вуаль на шляпке Летти, но совсем не приносил прохлады: полуденное солнце неистово било в окна. Единственной передышкой были те несколько минут, когда они остановились на тенистом дворе фермы, чтобы напоить лошадей. Но когда снова двинулись в путь, жара и пыль стали еще невыносимей. Летти сжала зубы и выносила все с адским терпением. Как бы в награду, за это миля за милей оставались позади.
     Экипаж издавал такой шум, что Летти не слышала стука копыт и вздрогнула от неожиданности, когда с окном поравнялся всадник. Времени удивиться или испугаться не было. Она увидела очертания мужской головы, широкую спину и тут же поняла, кто это и зачем он здесь. Сердце больно забилось, она так крепко сжала руки, что лопнул шов на перчатке.
     Летти услышала, как он крикнул кучеру что-то о срочном известии для одного из пассажиров. Экипаж начал замедлять ход. Затем дернулся и остановился. Коммивояжер захрапел и проснулся; священник открыл глаза и разжал руки на животе.
     Дверь рядом с Летти распахнулась.
     - Летти, дорогая, - сказал Рэнсом, - вы кое о чем забыли. Может быть, вы спуститесь? Я вам об этом расскажу.
     - Это бессмысленно, - ответила Летти.
     Она посмотрела ему прямо в глаза, надеясь, что он все поймет и не придется объясняться под любопытными взглядами священника и коммивояжера. Из этого ничего не вышло.
     - Вы, возможно, правы, но я предпочитаю думать, что это не так, - заметил он. Его карие глаза блестели.
     - Вы не имеете права! - напыщенно произнес священник. - Если леди не желает с вами разговаривать, вы не можете...
     - Сэр, вас это не касается, - перебил его Рэнсом и снова повернулся к Летти:
     - Будьте благоразумны. Пусть эти люди спокойно продолжают путь, а мы с вами поговорим.
     В этой просьбе Летти послышалась угроза, но относилась она скорее к ее попутчикам.
     - Вы самый бессовестный, самый беспринципный...
     - Но, по крайней мере, благодаря вам не повешенный. Я могу ознакомить этих джентльменов с целым списком ваших достоинств, но не думаю, что это их развлечет. Я торжественно обещаю вам, что доставлю вас в Колфакс, когда все выскажу, и вы успеете на поезд.
     - Леди, ради бога... - начал коммивояжер, но умолк под тяжелым взглядом Рэнсома.
     - Хорошо! - воскликнула Летти.
     В ее голосе были раздражение и отчаяние. Она хотела избежать этого столкновения, но уж если не получилось, то нужно проявить хотя бы чуточку достоинства.
     Рэнсом протянул руку. Летти положила пальцы на его ладонь и спустилась вниз, не глядя на него. Он отступил, отводя в сторону лошадь, и махнул кучеру. Тот щелкнул кнутом, и неуклюжий экипаж тронулся.
     - Мой чемодан! - закричала Летти.
     - Он будет ждать вас на станции в Колфаксе.
     Она смотрела вслед экипажу, пока тот не исчез за поворотом. Когда его не стало, Летти сосредоточила внимание на лесе, который в этом месте обступал их со всех сторон: сосны, дубы, ясени, побеги пекана и эвкалипта.
     - Летти, посмотри на меня!
     Ей этого совсем не хотелось. Она вся напряглась, заставляя себя повернуться к нему, а когда наконец подняла глаза, замерла, не в силах вымолвить ни слова.
     Перед ней стоял Рэнни. Солнце переливалось в золоте его волос, лицо было серьезным. Он ждал. Но ведь Рэнни никогда не существовало. Лицо Летти исказилось от боли, она отпрянула.
     - Не надо!
     - Что не надо? Это я, Летти.
     - Нет.
     Он поймал ее руку и снова повернул к себе:
     - Но это так. Чего ты боишься?
     - Ничего! Отпусти меня. Это все, что я хочу.
     - Я не могу. Во всяком случае, не так. Я люблю тебя, Летти.
     - Неужели? Который из вас? - спросила она с горечью и болью.
     Он непонимающе посмотрел на нее, потом тяжело вздохнул:
     - Так вот в чем дело...
     - А чего ты ждал? Я знала двоих и каждого по-своему любила. Но оба оказались ненастоящими.
     Рэнсом уже потянулся, чтобы обнять ее: ведь она призналась ему в любви и была так хороша в этой шляпке, сдвинутой чуть вперед на высоко уложенных волосах. Нежная тюлевая вуаль смягчала вызов во взгляде. Но она сказала "любила" так, будто уже не чувствовала этого. Словно все уже в прошлом.
     - Неужели это так невозможно, - сказал он тихим низким голосом, - смириться с мыслью, что я - это они оба?
     Звучание его слов глубоко задело ее, всколыхнув волны чувств, как камешек, брошенный в тихую воду. Летти хотелось верить ему, хотелось броситься к нему в объятия. Но что-то мешало.
     - Ты не можешь быть и тем и другим! - в отчаянии воскликнула она.
     - Но почему?
     Рэнсом вдруг почувствовал такую боль, какую не причиняла ни одна рана. Он не мог убедить Летти словами и не смел применить силу, потому что боялся вызвать ее презрение. И вполне справедливо. Похоже, ей нельзя было ничего доказать.
     - Невозможно поверить, что два таких разных человека могут уживаться в одном. Кто-то один - ненастоящий.
     - Кто?
     - Этого я не знаю, - чуть слышно прошептала она. Он продолжал, не отрываясь, смотреть на лее.
     - Если бы ты могла выбрать, если бы могла сказать, который тебе ближе, кого бы ты назвала?
     - Я не хочу выбирать!
     - Но если бы?
     Она уже открыла рот, чтобы сказать, что предпочитает Рэнни, но остановилась, увидев огонь в его глазах. Этот огонь напомнил ей о ненастной, дождливой ночи в кукурузном сарае, о запретных радостях, которые она пережила на раскачивавшемся посреди реки пароме. Вопрос был поставлен некорректно, потому что ответить на него было невозможно. Летти предпочла бы, чтобы он оказался и тем и другим. Она страстно желала, чтобы он мог быть и тем и другим!
     Внезапно в лесу за спиной Рэнсома послышался шум. Из тени на солнце вышел какой-то мужчина - высокий, в грубых рубашке и штанах, в разбитых сапогах. В руке у него был револьвер.
     У Летти перехватило дыхание, она хотела предупредить Рэнсома, но не успела.
     - Советую тебе выбрать Рэнни, - медленно проговорил Мартин Иден. - Шип слишком необуздан и способен на любую выходку. Вряд ли из него получится хороший муж.
     Рэнсом резко обернулся. Все мышцы его напряглись при виде оружия. Он встал перед Летти, загородив ее собой, и, не спуская глаз с Мартина, спокойно произнес:
     - Уверен, она тебе благодарна за совет, Мартин.
     - Я думаю. Так же, как я благодарен тебе за то, что ты выманил ее из экипажа. Я боялся, что она может уехать, но полагал, что ты этого не допустишь, и давно следил за тобой. Умно, правда?
     - Блестяще.
     - Я знал, что ты это оценишь. Ты был всегда таким сообразительным, Рэнни. Я даже удивлялся, что ты не подозреваешь, кто именно, используя твои символы, перекладывает на тебя вину за все свои действия.
     - Мне приходило это в голову, но ведь ты был моим другом, моим и Джонни.
     Мартин пожал плечами:
     - Вы с Джонни оба такие доверчивые. Вас было даже неинтересно обманывать.
     - А убивать его было интересно?
     - Совсем нет. Я и не собирался этого делать. Но знаешь, что он учинил? После того как ты отправил его в Техас, Джонни вернулся сюда. Он приехал ко мне среди ночи и предупредил, что собирается во всем признаться. Он, видите ли, хотел, чтобы я приготовился к последствиям! И я приготовился. Мы выехали вместе. А когда на дороге никого не было, я застрелил его. Он выглядел таким удивленным. Даже не знаю, почему у него был такой вид.
     Он говорил так легко, совсем без эмоций, кроме, пожалуй, насмешливого самодовольства. И Летти наконец не выдержала:
     - Да потому, что он был человеком чести! Он никогда не смог бы предать друга и мучился оттого, что ему приходилось предавать других, незнакомых ему людей. Вам этого, конечно, не понять.
     - Вы говорите о чести? О, у меня ее было предостаточно до войны! Больше, чем достаточно, и чести, и благородства, и гордости. Только все это из меня выбили под Шипо и Геттисбергом и еще в дюжине других сражений. А потом выбивали в тюрьме у янки, пока я не подкупил охранника и не бежал. Честью не наполнишь желудок, она не прекратит боль и не вернет того, что потеряно. Она не стоит ломаного гроша, ваша честь!
     - Однако без нее человек - не более чем животное.
     - Хорошо, в таком случае я - животное. Но богатое животное.
     - А еще вор и убийца, - Летти разглядывала его узкое лицо, пустые глаза и поражалась, как ей могло когда-то прийти в голову, что он и есть Шип. Наверно, она была слепа, она сама ослепила себя.
     Мартин улыбнулся, но улыбка не сделала его взгляд менее холодным.
     - Забыли еще - "саквояжник". Но им я больше не буду. Я выхожу из игры. Хватит уступать дорогу напыщенным бывшим рабам. Хватит лизать сапоги "саквояжникам", быть у них мальчиком на побегушках. Теперь у меня будет больше денег, чем за всю жизнь раньше, и я стану респектабельным джентльменом. И честь здесь ни при чем - для этого нужны только деньги.
     - Ты ошибаешься, - сказал Рэнсом.
     - Разве? Посмотрим, что будет, когда я возьму этот новый конвой с золотом. Я куплю себе дом в самом фешенебельном районе Нового Орлеана и поселюсь там с аристократической женой-креолкой. Днем я буду дефилировать между кофейней и салуном, по вечерам посещать оперу, а ночи проводить у своей любовницы-квартеронки на Рампарт-стрит.
     - Этого не будет.
     Глаза Мартина сузились:
     - О, это будет! Только вы уже этого не увидите - ни ты, ни мисс Летти.
     - Тебе это не сойдет с рук.
     - Неужели? У меня ведь нет чести, и я решил снова сделать из тебя козла отпущения. Ну а что касается мисс Летти, с ней у меня свои счеты. Она оставила меня привязанным к дереву в одном нижнем белье на съедение комарам. Больше того, она подстроила, чтобы меня обнаружил отец Анжелики и запретил ей ехать со мной в Новый Орлеан. Из меня сделали дурака, и я этого так не оставлю.
     - Кажется, мы еще не квиты, - бросила Летти, вскинув подбородок. - Вы навели грабителей на моего брата, из-за вас его убили.
     - А вот это не так, - абсолютно спокойно произнес Мартин.
     Летти похолодела. Это было страшнее, чем человек, который целился в нее. Она уже поверила в теорию тетушки Эм, захотела поверить. Но теперь старые подозрения вернулись, и она почувствовала себя больной и неожиданно старой. Она медленно повернулась, чтобы посмотреть на Рэнсома Тайлера.
     Рэнни тоже молча смотрел на нее. Он понимал, что сейчас происходит в голове у Летти, и сознавал, что ничего не сможет сказать в свое оправдание. Он уже сказал ей все у прозрачного ручья, где погиб Генри Мейсон. Или она верит ему, или не верит.
     Летти опять повернулась к Мартину.
     - Вы лжете, - чуть слышно произнесла она, не веря самой себе. - Я знаю, именно вы подстроили убийство Генри.
     Он улыбнулся весело, как человек, который пережил триумф и хочет, чтобы кто-то знал об этом.
     - Нет, я не подстраивал его убийство. Я сам его убил.
     От боли Летти потеряла голос.
     - Вы... - прошептала она.
     - Это был почти несчастный случай. Почти. Я знал, что он везет золото один, а мне нужно было отвезти в Монро кое-какие документы. Так, ничего секретного и важного. Я нагнал его у ручья. Не помню, что у меня тогда было на уме, я знаю только, что я давно уже устал быть бедным. Мне надоело наблюдать, как другие - янки, чужаки, жирные дураки вроде О'Коннора - обогащаются, хватая все, что плохо лежит. Мы с Генри спустились к воде напиться. Он встал на колени, чтобы взять черпак... Это было так легко, так легко! Я не мог отказаться от соблазна.
     Картина, которую он нарисовал, была настолько яркой, что у Летти закружилась голова. Она прижала руки к груди, пытаясь успокоиться.
     - Так это все и началось, у ручья, - продолжал между тем Мартин. - Дело в том, что случайно меня там увидели двое джейхокеров - бандиты по имени Лоуз и Кимбрелл. Они забрали половину золота, черт бы их побрал, и пригрозили, что, если я не буду снабжать их нужными сведениями, донесут на меня. Но они не знали, с кем имели дело! Я не выношу игры в одни ворота и предложил, что буду добывать сведения, но в обмен на половину награбленного. Иначе шериф узнает их имена. Все шло прекрасно, тем более что запас панцирей саранчи и шипов не иссякал.
     - Теперь иссяк.
     Мартин пожал плечами:
     - Ну, что же. Тогда, я думаю, нам всем пора прогуляться в лес.
     Летти не двигалась.
     - Не понимаю, чего вы этим добьетесь?
     - Вы разве не слышали? От вас - сатисфакции. Вы лишили меня возможности обладать Анжеликой, так что теперь должны вернуть мне отнятое той же монетой. Ну а Рэнсом... Все будет выглядеть так, будто вы его убили после того, как он... вами попользовался. Панцирь саранчи, приколотый к камзолу, и записка со сведениями о грузе с золотом, обнаруженная вами, окончательно все запутают. Все решат, что сведения передавал он, а я... я буду жертвой обмана, несчастным другом, попавшим в ловушку и сообщавшим ему ценные сведения, ничего не зная об его преступных намерениях. Конечно, чтобы это сработало, вам, дорогая Летти, придется умереть от жестокого обращения этого дьявола. Какая жалость, какая трагедия!
     - Вы сумасшедший!
     - Я? Возможно. В такие времена многие сходят с ума.
     Рэнсом, до сих не произнесший ни слова, наконец заговорил; голос его был спокоен и тверд:
     - Сумасшедший или нет, но ты просчитался, Мартин.
     - Просчитался? Ты, конечно, просветишь меня, в чем именно? Думаешь, меня заподозрит шериф - этот бедный, запутавшийся человек?
     - Полковник Уорд видел улики.
     - О, но я же недаром сотрудничал с северянами и завел много друзей среди радикальных республиканцев. Не думаю, что полковнику позволят тронуть меня хоть пальцем, пока есть какое-то сомнение в моей вине. Ну а слишком уж скрупулезное разбирательство в среде "саквояжников" стало бы опасным прецедентом.
     "Самое ужасное, что это правда, - подумала Летти. - Если мы позволим Мартину уйти, у него все получится, ему все сойдет с рук".
     Однако Рэнсом если и беспокоился, то не подавал вида.
     - Есть еще одно обстоятельство. Ты согласишься, что это важно. Доказательства твоей вины также представлены Рыцарям Белой Камелии.
     Кровь отхлынула от лица Мартина, но уже через несколько секунд он взял себя в руки:
     - Даже если это не ложь, Рыцари узнали обо всем только сегодня, не так ли? - Он мрачно улыбнулся. - Что ж, спасибо за предупреждение. Значит, мне нужно поторопиться.
     - Это дело нескольких часов. Они идут по твоему следу уже сейчас.
     - Среди бела дня? - Мартин громко рассмеялся. - Не думаешь ли ты обратить меня в бегство. Повернитесь оба, и пошли.
     Револьвер недвусмысленно был направлен на Летти. Рэнсом отдал Мартину должное: тот знал, что он будет очень осторожен, пока она - мишень. Больше всего Рэнсом боялся, что Летти откажется, а это может вызвать у Мартина непредвиденную реакцию. Но он по опыту знал, какой упрямой и хитрой она может быть. Так или иначе, сейчас, когда Мартин был настороже и ждал ответного шага, их время еще не наступило.
     Рэнсом протянул руку и дотронулся до плеча Летти, пытаясь ее предупредить. Поняла ли она или все еще была в шоке после услышанного, он не знал, но Летти повернулась и пошла рядом с ним к лесу.
     После раскаленной и пыльной дороги в лесу