телохранители
Рольфа, шумные, оживленные, веселые они звучно поцеловали Анджелину,  не
спрашивая разрешения своего повелителя, и усадили ее в карету.
   Оказавшись вновь в карете, Анджелина повернулась к Рольфу, пристально
взглянув на него. Но буквально через несколько минут  они  уже  были  на
пристани, и прежде чем  она  нашлась,  что  сказать  ему,  карета  вновь
остановилась.
   Он подхватил ее на руки  и  понес  по  пристани,  затем  по  ступеням
деревянного трапа прямо на корабль, отправляющийся в Рутению.  Прозвучал
свисток, извещавший  об  отплытии  судна.  Пассажиры  склонялись  в  три
погибели, взбираясь по крутому  трапу  на  корабль,  Рольф  тоже  слегка
склонил голову, но не замедлил шага.
   Быстро двигаясь по проходу между каютами, он дошел до той,  по  обеим
сторонам которой стояли гвардейцы его  страны.  Они  отдали  ему  честь,
узнав своего короля. Один, самый бойкий из них,  распахнул  дверь  перед
Рольфом, державшим Анджелину на руках, и заслужил за это  улыбку  своего
короля.
   Каюта была довольно просторной, стены были обшиты деревом и  снабжены
лампами  на  китовом  жире,  пол   устилал   турецкий   ковер.   Мебель,
изготовленная из красного дерева, состояла из стола,  кресел  и  большой
кровати у противоположной стены, красное дерево которой украшала  резьба
и  позолота.  Столбы,  на  которых  крепился  полог,  были  декорированы
страусовыми перьями. А сам полог из синего  бархата  покрывала  вышивка,
изображавшая скрещенное оружие и инициалы королей Рутении. Рольф подошел
к кровати и осторожно положил Анджелину на покрывало. Матрас  прогнулся,
когда он сел на его край рядом с ней. Рольф наклонился  над  Анджелиной,
опираясь на руки.
   - Прости, если все произошло не так, как ты хотела. Но так было нужно
мне. Я не мог вынести разлуки с тобой и тем более мысли, что ты  -  жена
другого, вынашивающая моего ребенка и раскаивающаяся в своем прошлом.  В
конце концов ты бы отослала это невинное дитя  куда-нибудь  подальше  от
себя, чтобы оно не навевало тебе грустных воспоминаний,  ведь  у  вас  с
Андре появились бы собственные дети. Одним словом, я должен  был  увезти
тебя с собой или сойти с ума от тоски и бесполезных угрызений совести.
   Анджелина не была удивлена тем, что он знает о  ребенке,  она  просто
почувствовала глубокое облегчение.
   - Как ты узнал?
   - В твоих глазах светилась какая-то тайна, я заметил это на  балу,  а
твоя улыбка была скорбна и печальна. Позже - в нашу последнюю ночь любви
- я заметил, что твои груди налились и необычно упруги...
   - Да, - поспешно прервала она его, быстро  опуская  ресницы  и  снова
поднимая их, чтобы взглянуть на него испытующим взглядом. - Но если  все
это правда, и ты чувствовал себя свободным, чтобы жениться на мне, тогда
почему?..
   - Почему я не объявил о нашем предстоящем браке  еще  несколько  дней
назад?  И  не  взял  тебя  под  защиту  своего   надежного   крыла   под
торжественные звуки фанфар? Но тогда бы  ты  превратилась  в  мишень,  в
которую мог бы выстрелить каждый. А если бы твоя  тайна  стала  известна
всем  -  тогда  мой  наследник  подлежал  бы  такому   же   беспощадному
уничтожению, как и я сам. Далее, мои враги  воспринимали  бы  тебя,  как
заложницу, зная, что куда бы они не затащили тебя, я последую за  тобой.
Я не мог помешать козням против себя самого и покушениям на  собственную
жизнь. Как бы я мог защитить тебя и сохранить твою жизнь? Мне  казалось,
что тебе будет лучше, если мы расстанемся, однако моя тоска по тебе была
столь велика, что я все равно постоянно рвался к тебе и не мог  сдержать
себя.
   - Мейер разгадал всю ситуацию и использовал в конце концов  меня  как
заложницу.
   - Нет! - сказал он хриплым голосом. - Не думай  плохо  о  Рутении,  о
моей родине. Рутения - это ледяные алмазы и опаловые снега, это  шали  с
шелковой бахромой, золотые веера всех цветов радуги, лучащиеся солнечным
светом топазы и валенсийские кружева.
   Он снял с ее головы тонкие кружева, вынув шпильки из волос.
   - Значит, те подарки, которые были в корзинке  невесты,  прислал  мне
ты! - воскликнула Анджелина в изумлении. - А я думала, что Андре  обегал
все магазины и  страшно  потратился,  купив  для  меня  столь  роскошные
подарки.
   - А почему бы тебе так не подумать? Ведь ты сама избрала его  женихом
для себя в тот вечер, когда он  осмелился  во  всеуслышание  объявить  о
вашем  предстоящем  бракосочетании!  Я  понимаю,  что  ты  это  сделала,
разгневавшись на новоиспеченного короля Рутении...
   - Который поздравил моего жениха!
   - Если бы ты знала, как трудно дались мне эти слова. Вся эта  история
до сих пор гложет мое сердце и наполняет его болью и гневом.  Почему  ты
не подождала моего объяснения, ведь ты знала,  что  оно  неизбежно,  как
Орион следует по небу за Кассиопеей, так и я готовил тебе свое признание
после смерти Мейера, когда руки мои уже были развязаны?
   - Откуда же я могла знать, что твое признание готово уже сорваться  с
уст? Меня ведь наоборот убеждали, что в скором  будущем  ожидается  твоя
женитьба на Баварской принцессе, которую выбрал для тебя  твой  отец  и,
что ты ни в коем  случае  не  пойдешь  против  воли  отца,  чтобы  своей
покорностью заслужить, наконец, его одобрение и расположение.
   - Дорогая Анджелина, с тех пор как я вырос и возмужал, я не  нуждаюсь
ни в чьих знаках привязанности или одобрения. Что  же  касается  невесты
королевской крови, то, возможно, Макс сделал бы такой  выбор.  Но  зачем
это мне? Из глупого тщеславия?  И  если  я  выберу  в  жены  женщину  из
простонародья, то кто мне помешает сделать это? Я - король.
   - Но твои дети...
   - ...они родятся от союза взаимной любви.
   - И будут вскормлены кобыльим молоком и миндалем, - проговорила  она,
смутно припоминая его былые слова.
   - Да, и на них прольется вся любовь отца, которую он питает и  всегда
будет питать к их матери, - он улыбнулся, глядя ей в глаза, и продолжил.
- И если ты обеспокоена их судьбой и жизнью, которую они могут  положить
за смешанный цвет своей крови - голубой и красной,  слившейся  в  пурпур
королевской мантии, то подумай о Европе после того, как в ней  отгремели
наполеоновские войны. Корсиканец Наполеон объявил себя и свою плебейскую
семью  королевской  династией  -  причем  в  одночасье,  посадив   своих
родственников на несколько европейских тронов, правда, довольно шатких.
   - Действительно, зачем все это? - сказала она задумчиво.
   Рольф вскинул бровь.
   - Если уж говорить начистоту, то позволь мне  спросить  тебя,  почему
твоя семья в своей родословной  с  таким  почтением  относится  к  факту
родственных связей с династией Бурбонов.
   - О, это Клэр растрепала по всему свету, а не я!
   - Родословная, которой она щеголяла в Рутении, идет по линии отца.  А
ты - дочь его сестры, не так ли? Значит, ты тоже происходишь из того  же
корня - от родословного древа Бурбонов.
   - Ну теперь мне все понятно,  ты  женился  на  мне,  потому  что  мое
происхождение устраивает тебя, - проговорила  Анджелина,  надув  губы  и
дотрагиваясь розовым пальчиком до золотой пуговицы его мундира.
   - О, господи, ну, конечно же, нет! - он схватил ее за руки и прижал к
себе так, что она увидела играющие в глубине его глаз отсветы от висящей
на стене лампы. - Я женился на тебе, чтобы навсегда связать твою жизнь с
моей, чтобы никогда не разлучаться и чтобы  освятить  браком  тот  союз,
который был нами заключен в глуши лесов и полей, чтобы отдать  тебе  все
мои богатства - но богатства  не  королевских  кладовых,  а  моего  ума,
сердца и тела, чтобы каждый раз находить в твоих объятиях биение жизни и
обретать очищающий и исцеляющий дар, который, однако, может  и  погубить
человека...
   - Я люблю тебя, Рольф Рутенский. Я люблю тебя, мой король.
   Он осекся и прошептал:
   - Да, и чтобы все время слышать это.
   Она вцепилась в  его  плетеные  шнуры  и  аксельбанты  на  мундире  и
потянула его к себе, пока губы Рольфа не коснулись ее губ.  Он  заключил
ее в объятия, которые становились все  более  страстными,  пока  оба  не
упали на постель, не прерывая поцелуя. Она прижималась к нему, дрожа  от
счастья  и  сглатывая  слезы  радости,  желание  и  страсть   постепенно
пробуждались в  ней.  Его  тело  было  пылким,  волнующим  и  бесконечно
желанным.
   Как бы ни был злобен и подл этот мир с его  алчностью  и  коварством,
безобразной смертью, настигающей человека как в городе, так  и  в  глуши
лесов, но в серой пыльной  череде  дней  все  же  вспыхивают  бриллианты
счастливых часов и минут, овеянные  славой,  которые  сливаются  в  одно
великолепное шествие, называемое праздником жизни.
   Так  думала  Анджелина,  дотрагиваясь  до  лица  Рольфа.  Он  прервал
поцелуй, взглянув светящимися  счастьем  синими  глазами  в  глубину  ее
серо-зеленых глаз. Затем их губы снова слились, руки Рольфа заключили ее
в объятия, и Анджелина забыла все на свете.



   Дженнифер БЛЕЙК
   ЧЕРНАЯ МАСКА



Анонс

   Летти Мейсон, молодая учительница с Севера,  приехала  на  Юг,  чтобы
выяснить правду о гибели своего брата. В первую же ночь  в  ее  комнате,
спасаясь от погони, появился незнакомец в маске и смутил ее душу  пылким
поцелуем. Так началось бурное знакомство девушки с местным  Робин  Гудом
по прозвищу Шип, с человеком, которого она считала убийцей брата. Но кто
скрывается под маской? Летти готова подозревать кого угодно,  но  только
не "повредившегося головой" племянника своей  хозяйки,  милого,  доброго
Рэнни Тайлера.

1.

   Лай собак, идущих по свежему следу, сначала был слабо различим. Но  с
приближением к дому он стал громче, перешел в глухой, беспрерывный  вой,
в котором слышалась такая злобная угроза, что кровь  стыла  в  жилах.  С
этим воем сливалось смутное звучание голосов и стук подков.
   Услышав эти звуки, Летиция  Маргарет  Мейсон  оторвалась  от  письма,
которое писала. В ее темных карих  глазах  появилось  удивление,  вскоре
сменившееся страхом и отвращением. Вне  всякого  сомнения,  за  собаками
следовали люди в белых одеждах - люди,  преследующие  какого-то  бедного
чернокожего, который бежал сломя голову в теплой летней ночи, охваченный
паникой. Ей говорили, что именно сейчас, после  войны  и  Реконструкции,
Луизиана стала особенно опасным местом. Но Летиция не  ожидала  получить
подтверждение этих слов в первый же вечер по приезде.
   Ее также предупреждали,  что  этот  штат  -  неподходящее  место  для
женщины, путешествующей в одиночестве, особенно для женщины с Севера. Ее
могли  здесь  унизить,   оскорбить.   Случались   вещи   и   пострашнее.
Покровительство джентльменов Юга  не  всегда  распространялось  на  дам,
прибывших из районов к северу от линии Мейсона - Диксона. Особенно же  в
Луизиане  недолюбливали   женщин,   которые   отличались   упорством   и
стремлением к независимости.
   Старшая сестра Летиции и ее  муж  были  поражены  и  напуганы,  когда
узнали, что она решила ехать на Юг. Все родственники сочли безумием  уже
то, что после окончания войны она настояла на получении диплома учителя.
В этом не было ни малейшей необходимости, поскольку семья ни  в  чем  не
нуждалась. А этот ее новый порыв был вообще непостижим.  И  только  мать
поддержала ее.
   - Оставьте Летти в покое, - сказала она им.  -  Она  делает  то,  что
считает нужным, и это ее право.
   Впрочем, Летти  уже  начала  думать,  что  все  страшные  рассказы  и
предостережения  родни  слишком  преувеличены.  За  время  своей  долгой
поездки в поезде она сталкивалась исключительно с благожелательностью  и
учтивостью. По прибытии в Накитош она справилась у  начальника  станции,
не сдает ли кто-нибудь комнату, и тот рассказал ей, что в трех милях  от
города есть поместье Сплендора, хозяйка которого ищет жильцов. Начальник
станции даже нашел для Летти место в повозке фермера, который ехал в том
же направлении.
   Миссис Эмили Тайлер, хозяйка большого двухэтажного дома с  колоннами,
давно хотела взять  постояльца.  Это  была  пожилая  женщина,  полная  и
дружелюбная, с седеющими волосами и яркими голубыми  глазами.  Летти  ей
сразу же понравилась - она очень боялась,  что  придется  сдать  комнату
какому-нибудь грубому, прокуренному проходимцу. Раньше  она  никогда  не
сдавала жилье и просила Летти говорить, если что-то будет не так. Миссис
Тайлер простодушно объяснила, что решила как-то добывать  деньги,  чтобы
дом, который сильно обветшал за время войны между  Севером  и  Югом,  не
рухнул вдруг на нее и ее племянника.  Она  очень  надеялась,  что  Летти
понравится спальня; в ее распоряжении будут также и веранда, и гостиная.
Квартирантка должна чувствовать себя как дома, а если ей будет чего-либо
не хватать для полного комфорта, пусть она без колебаний скажет об этом.
   Гостеприимство и радушие миссис Тайлер были такими искренними,  а  ее
щебетание столь приветливым, что через пять минут  Летти  почувствовала,
что она желанный гость, "подружка", а не квартирантка.  Пожилая  женщина
настояла на том, чтобы ее звали  "тетушка  Эм",  поскольку  все  ее  так
называли, а Летиция скоро стала Летти. Хотя она и не  привыкла  к  таким
фамильярным отношениям с малознакомыми людьми, Летти не нашла в себе сил
отказаться от столь дружеского отношения. Поднявшись к себе  в  спальню,
она решила написать матери о своем новом окружении и  тут  услышала  лай
собак.
   Лай гончих приблизился. Казалось,  он  доносится  с  дороги,  которая
проходила перед домом. Летти очень  хотелось  выглянуть  в  окно,  чтобы
увидеть, что происходит, но  она  уже  приготовилась  ко  сну  и  надела
розовую фланелевую ночную рубашку. Летти быстро оглядела себя в зеркале.
Расчесанные волосы ниспадали  золотисто-каштановыми  волнами  по  спине.
Ночная рубашка с высоким воротником и  длинными  рукавами  была  слишком
теплой для здешнего климата и  такой  плотной,  что  у  Летти  не  могло
возникнуть  и  мысли  о  том,  чтобы  надеть  халат.  Но  поскольку  она
находилась в собственной спальне, риск быть замеченной в  таком  неглиже
совсем не беспокоил ее. Однако выглянуть в окно... Ее пуританские предки
все, как один, встали бы из своих могил, не перенеся такого  вызывающего
небрежения благопристойностью. Проблема, впрочем, была легко  разрешена.
Склонившись к лампе, стоявшей на столе, за  которым  она  сидела,  Летти
накрыла ладонью стекло и задула огонь.
   Окно выходило на длинную веранду, тянущуюся вдоль верхнего  этажа  со
стороны фасада. Отперев задвижку, открыв  небольшие  дверцы,  образующие
подоконник, и подняв затем оконную раму вверх до упора, можно было выйти
на веранду как бы через дверь. Отодвинув в сторону  кисейную  занавеску,
Летти отважилась ступить на  веранду:  темнота  ночи  скрывала  ее.  Она
подошла к перилам и перегнулась через них.
   С веранды открывался прекрасный вид на обнесенный частоколом  большой
передний двор Сплендоры  и  проходящую  перед  ним  дорогу.  Собаки  уже
миновали дом и были едва видны - их длинные,  вытянутые  тени  удалялись
куда-то влево по дороге. Теперь перед домом находился отряд всадников. У
двоих в руках были факелы из смолистой сосны, которые ярко вспыхивали от
встречного ветра и оставляли позади всадников шлейф искр. В их оранжевом
отблеске Летти с изумлением увидела не белоснежные балахоны,  сшитые  из
простыней, а темно-синюю военную форму. Люди, следовавшие  за  собаками,
были  солдатами  армии  Севера,  оккупировавшей  эти  места!  Они  шумно
проскакали мимо, преследуя жертву, которую Летти увидеть не успела.
   Обхватив себя руками за плечи, девушка в  недоумении  смотрела  вслед
солдатам. До войны и во время нее она столько слышала о жестокости охоты
с  собаками  на  людей.  В  газетах  и  речах,  звучавших  на  собраниях
аболиционистов  ,   гневно
обличали южан, которые этим занимались, называли их чудовищами. Казалось
невозможным представить  себе,  что  войска  Севера  когда-нибудь  будут
использовать собак в тех же самых целях. Вряд ли их  жертвой  был  негр.
Однако, если это белый, появление собак можно было, очевидно,  объяснить
желанием дать местным жителям почувствовать на собственной шкуре, каково
это - стать жертвой расизма. А может, все эти  обличительные  речи  были
лицемерием? Оба объяснения в равной мере портили настроение.
   Шум погони затих. Вновь воцарилась тишина. Опять  слышались  кваканье
лягушек,  стрекотание  сверчков  и  кузнечиков.  Ночь   была   наполнена
благоуханием, воздух был мягок и шелковист. Луна еще не  взошла,  звезды
ярко сияли и казались такими близкими,  что  можно  было  набрать  целую
горсть их одним взмахом руки. Густые тени деревьев слегка колебались  от
дуновения легкого ветерка.  Он  приносил  то  ясно  различимый,  то  еле
уловимый терпкий запах магнолии -  большое  дерево  с  темными  листьями
слева от веранды  было  все  усыпано  цветами.  Постепенно  Летти  снова
расслабилась, успокоенная теплотой, благоуханием и  ласкающей  мягкостью
воздуха. Забыв о солдатах, она смотрела вокруг, ощущая, как обволакивает
и чарует ее южная ночь.  Эта  ночь  завораживала  и  завлекала,  обещала
тайные радости, и Летти вдруг почувствовала прилив тягучего, сладостного
томления.
   От этого ощущения ей стало не совсем уютно. Резко  повернувшись,  она
вернулась в спальню, закрыла дверцы  и  расправила  кисейные  занавески,
оставив  окно  открытым  для  ночного  воздуха.  Некоторое  время  Летти
колебалась, раздумывая о незаконченном письме к матери, но потом решила,
что  письмо  подождет  до  утра:  ее  голова  была  слишком   затуманена
усталостью и непривычным ночным  теплом.  Завтра  ей  предстоит  трудный
день, нужно хорошенько выспаться.
   Внезапно снаружи, с веранды, донесся звук шагов. Шаги были тихими, но
не крадущимися и  довольно  решительными.  Летти  обернулась,  мгновенно
охваченная тревогой. В окне возникло неясное очертание мужской фигуры  -
темный силуэт на  фоне  одного  света  звезд.  Одним  быстрым  движением
человек перенес ногу через подоконник, отбросил в  сторону  занавеску  и
оказался в комнате. У Летти перехватило дыхание. Через мгновение мужчина
был рядом с ней. Он зажал ей ладонью рот и так сильно прижал к себе, что
ей показалось, будто хрустнули кости.  Бедро  пронзила  острая  боль  от
удара о кобуру с револьвером на его поясе. Она оказалась придавленной  к
нему, словно слившейся с его мускулистым, жестким телом.
   Это было потрясением, неожиданностью для них обоих. Мужчина ощутил  в
своих руках стройное, упругое тело, вдохнул теплый женский запах. Такого
он не испытывал уже давно. Первой мыслью, пришедшей ему в голову,  было:
"Кто же это такая?"; второй, раздраженной: "Какого черта  она  делает  в
этой комнате и в это время?"
   - Тихо! - прошептал он.  Его  голос  был  хриплым  и  грубым,  в  нем
чувствовалась угроза. - Ни звука - и тогда я отпущу вас.
   Летти с трудом удалось  сдержать  крик.  Сердце  билось  так,  словно
собиралось выскочить из груди. Однако она нашла  в  себе  силы  кивнуть.
Постепенно давление руки, зажимавшей ей  рот,  ослабло.  Она  заставляла
себя стоять спокойно, хотя всем своим существом, каждой своей  клеточкой
чувствовала, как крепкая грудь незваного гостя давит на  ее  грудь,  как
его длинные мускулистые ноги касаются  ее  бедер.  Летти  была  среднего
роста, даже, может быть, несколько выше  среднего,  но  показалась  себе
маленькой по сравнению с ним. Ее подавляла огромная сила воли, исходящая
от этого человека. Такого чувства она не испытывала никогда.
   В тот самый миг, как она ощутила, что объятия ослабли, что  его  рука
перестала зажимать ей рот, она рванулась прочь, а  из  груди  ее  помимо
воли вырвался крик. Тут же она опять оказалась прижатой к крепкому телу,
и на этот раз его губы закрыли ей рот, заглушая  рвущийся  наружу  крик.
Летти боролась, извивалась в его руках, отталкивала, пыталась  отвернуть
лицо, но безуспешно. Объятие было крепким.  Его  рука  двинулась  вверх,
пальцы запутались в длинном шелке ее в