отца. А ведь лето в Новом Орлеане похоже на здешнее.
   - Но это, видимо, было для высшего слоя, для тех  пациентов,  которые
могут позволить себе другие условия, для тех, у  кого  есть  собственные
слуги.
   Элеонора нахмурилась.
   Мейзи говорила правду. Но вместо того чтобы разубедить, слова  Мейзи,
наоборот, разожгли ее  решимость.  Несмотря  на  то  что  доктор  Джоунс
достаточно убедительно изложил свою просьбу, она и не думала, что  нужда
действительно так велика.
   Чашки опустели, и Элеонора снова наполнила их.
   - А ты ничего не слышала о Жан-Поле? - спросила она как бы невзначай,
хотя понимала, что Мейзи не обманешь.
   Мейзи опустила ресницы, покрытые золотой пыльцой.
   - Я надеялась, что ты не спросишь.
   - Он, что... С ним опять что-то?
   - Неофициально. За что  ты  можешь  поблагодарить  своего  испанского
друга наверху. Я видела людей из отряда Ларедо, ведущих Жан-Поля к месту
его проживания. Несколько раз.
   -  К  месту  проживания?  -  спросила  Элеонора,  не  глядя  в  глаза
собеседницы.
   - Он ушел из барака, чтобы освободить место для новых  рекрутов.  Для
исполнения его обязанностей неважно, где он спит и с кем.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Я так и думали, что ты не знаешь, -  вздохнула  Мейзи.  -  Ненавижу
сплетничать.
   - Пожалуйста, не думай о себе так. У меня нет другого способа узнать,
если никто не расскажет. И  я  понимаю,  трудно  ожидать,  что  Жан-Поль
поймет, почему я сюда вернулась. Но я ведь его так и  не  видела  с  тех
пор, как мы встретились в театре.
   Мейзи кивнула.
   -  После  стычки  с  полковником  твой  братец   стал   своего   рода
знаменитостью. У каждого человека, занимающего высокое  положение,  есть
враги, которые всегда рады видеть его беды и  поражения.  Эти  люди  так
вскружили голову Жан-Полю, что он теперь даже гордится своим  поступком.
И больше других одна женщина, эта  черноволосая  никарагуанская  мегера,
которая, похоже, ненавидит  Уокера,  полковника  и  вообще  всех,  кроме
Жан-Поля. Ее зовут...
   - Ее зовут, - сказала Элеонора  медленно  и  совершенно  уверенно,  -
Хуанита.

Глава 11

   Хуанита. Та женщина, которая была любовницей Гранта и поцарапала  ее,
женщина, которую Грант сбросил с галереи.  Нет  ничего  удивительного  в
том, что она затаила зло. Однако для женщины ее  типа  довольно  странно
выбирать для мести такие окольные пути. И тем не  менее,  что  это  еще,
если не месть? Ее связь с Жан-Полем мало похожа на случайность,  слишком
уж это тонко и хитро, чтобы быть случайностью.
   После того как Мейзи простилась,  Элеонора  медленно  прошлась  вдоль
патио, размышляя. Да, у Хуаниты есть причины поступить  именно  так.  На
плитках, по которым она  ступала,  лежали  опавшие  цветы  -  оранжевые,
похожие на граммофонные раструбы. Она остановилась, чтобы поднять их, но
услышала  наверху  стук  двери.  Элеонора  выпрямилась,  увидела  Луиса,
торопливо шагавшего по галерее, и направилась к нему навстречу.
   - Уходите так быстро? - спросила она, взявшись за перила лестницы.  -
Я думала, вы останетесь на ленч.
   - Ждут дела, и очень срочные, - улыбнулся он, собираясь обойти ее.
   - Луис.
   - Да, Элеонора. - Он остановился, встревоженный ее тоном.
   - Почему вы ничего не сказали мне о Жан-Поле?
   - Я... Подумал, что у вас и так достаточно причин для волнения. Разве
я не прав?
   Она хмуро покачала головой.
   - Я бы что-то сделала, пошла к нему, объяснила.
   - Вас беспокоит, что вы с братом так далеки друг от друга и душой,  и
мыслями? Но это естественно. Вы не можете  всю  жизнь  сохранять  те  же
отношения, что в детстве.
   - Конечно, но я... единственная, кто у него есть.
   - Да, так было до сих пор. А теперь у него  есть  Хуанита...  Ах  да,
начинаю понимать. Вас это беспокоит?
   - Она хочет его использовать.
   - А он - ее. Такова жизнь.
   Элеонора вскинула ресницы.
   - Мне не нужна лекция  о  суетности  мира.  Что-то,  наверное,  можно
сделать.
   Он мягко взял ее за руку.
   - Извините, если я не оправдываю вашего доверия. Но здесь  ничего  не
сделаешь. Он должен учиться на своих ошибках, как и вы - на своих.
   Поднеся ее руки  к  губам,  он  поцеловал  их  и  отпустил,  печально
улыбнувшись, затем поклонился и легкой походкой ушел. Элеонора еще долго
слышала звон серебристых шпор, даже когда он исчез из вида.
   Подобрав юбки, она стала подниматься по лестнице. Уже почти дойдя  до
самого верха, Элеонора подняла глаза и увидела Гранта, стоящего в дверях
комнаты и держащегося рукой за  косяк.  Лицо  его  было  хмурым,  и  это
показалось ей дурным  предзнаменованием.  Потом  она  заметила,  что  он
смотрит мимо нее, туда, где только что  они  стояли  с  Луисом.  Секунду
поколебавшись, она продолжила путь наверх. Грант перевел взгляд на  нее,
наблюдая, как она подходит, пропустил Элеонору перед собой в  комнату  и
вошел следом.
   Стол был завален грудами бумаг и книг,  с  которыми  он  работал.  За
время болезни у него накопилось много дел. Повязка  из  черного  муслина
свободно болталась вокруг шеи. С каждым днем Грант  пользовался  ею  все
реже. Когда он склонился над бумагами, его  волосы,  отросшие  за  время
болезни, черным крылом упали на лоб. Элеонора, подошедшая поднять стопку
бумаг, свалившихся на пол, и забрать пустые стаканы, с трудом удержалась
от желания протянуть руку и убрать эту прядь.
   Скрип пера Гранта сперва замедлился, а потом смолк.
   Он взглянул на нее.
   - Элеонора.
   Голос его был тих и робок,  будто  ему  нравилось  само  звучание  ее
имени.
   - Да? - ответила она, повернувшись к нему, держа стаканы  со  следами
липкого лимонада на стенках.
   - Почему? Почему ты вернулась?
   - Ты сам должен понимать, - ответила она осторожно. Оп бросил перо  и
повернулся на стуле.
   - Нет, объясни мне.
   - Я чувствовала... что обязана.
   - Почему?
   - Потому что ты пострадал из-за меня.
   - Но я предпочел бы думать, что это причина для злорадства, а не  для
жалости.
   - Жалости? - спросила Элеонора, вскинув голову. - Я никогда не жалела
тебя.
   -  Нет?  Тогда,  если  ты  не  леди  Бауинтифул,  исполняющая  миссию
милосердия, какого черта ты тут делаешь?
   Элеонора открыла было рот для ответа, но не нашла  слов.  А  что  она
могла сказать? Уж, конечно, не правду.
   Пронзительный взгляд его  голубых  глаз  выдержать  было  невозможно.
Глядя мимо, через его плечо, она сказала:
   - Возможно, я здесь по той же самой причине,  по  какой  ты  позволил
моему брату выстрелить в тебя.
   - Ты не против, если я позволю себе в этом усомниться?
   - Думай что хочешь. Для меня это не имеет значения, -  ответила  она,
уязвленная ироничностью его тона.
   Легкий ветерок пошевелил муслиновые  занавески,  защищающие  окно  от
мух. Пахло пылью и перегретым воздухом улицы - ветерок мало что менял  в
атмосфере маленькой комнаты.
   - Видимо, ты обрадуешься, узнав, - начал он, и его  резко  очерченные
губы скривились в усмешке, - что завтра  я  собираюсь  вернуться  в  Дом
правительства.
   Она широко раскрыла глаза.
   - Но твое плечо еще не зажило. Рана снова может открыться.
   - А тебя это заботит, Элеонора?
   - Естественно, - сказала она,  и  ее  щеки  порозовели.  -  Я  же  не
бесчувственная.
   - Интересно, - пробормотал Грант, окидывая взглядом  гладкую  белизну
ее плеч в низком  вырезе  блузки,  особенно  в  том  месте,  где  слегка
разошлись тесемки. Проследив за направлением его взгляда,  она  поспешно
потянула их за концы, чтобы потуже завязать бантиком.
   Его движения были неестественно скованными, когда он  перевел  взгляд
на галерею.
   - Все, что мне остается, это выразить тебе благодарность за ту  роль,
которую ты сыграла в спасении моей жизни.
   - Не стоит.
   - Я не стану спорить с тобой, но, право же, она чего-то стоит.
   - Я не имела в виду... - начала Элеонора и затем остановилась, увидев
насмешку  в  его  взгляде.  -  Я  хотела  сказать,  что  моя  роль  была
незначительна.
   - Педро говорит иначе, - сказал Грант и сделал небрежный жест, как бы
давая понять, что закрывает эту тему. И этот взмах рукой был уже  жестом
командира.  -  А  теперь,  я  думаю,  ты   считаешь   свои   обязанности
выполненными? - спросил он.
   - Думаю, что да, - тихо согласилась Элеонора.
   Он  отодвинул  стул,  на  котором  сидел,  прошел  мимо   кровати   к
умывальнику. Из одного ящика комода вынул кожаный кошелек, какие  обычно
носят испанцы, и, повернувшись, протянул его Элеоноре.
   Она не сделала никакого движения, чтобы взять его.
   - Ты предлагаешь мне деньги?
   - Я хочу, чтобы они у тебя были.
   - Чтобы успокоить свою совесть? - возвысила она голос, и  ее  зеленые
глаза сверкнули на бледном лице. - Мои  услуги  не  оплачиваются  И  они
никогда не были предметом продажи!
   - А я никогда и не предлагал купить  твои  услуги  или  вообще  любой
другой женщины. И сейчас ничего не оплачиваю. Ну,  хорошо.  Называй  это
успокоением совести. Но  возьми  их,  чтобы  тебе  никогда  не  пришлось
торговать собой.
   Элеонора уже не слушала, она  повернулась  и  со  слезами  на  глазах
схватилась за ручку двери, широко распахнула ее и побежала в ту комнату,
которую  она  привыкла  считать  своей.  Заперев  за  собой  дверь,  она
бросилась на кровать и долго лежала, напряженно прислушиваясь. Где-то  в
подсознании она  ожидала  взрыва  ярости,  стука  в  дверь,  но  тишина,
казалось, окутала все вокруг и заполнила до  предела  комнату,  где  она
лежала с тяжелым грузом  в  душе,  и  наконец  давно  просившиеся  слезы
полились  из  глаз.  Бессонные  ночи  сиделки,  дни  нервного  ожидания,
эмоциональное напряжение последних недель -  все  было  в  этих  слезах.
Смертельно уставшая, она заснула, и мокрые ресницы, смежившись, замерли.
***

   Когда Элеонора открыла глаза, было темно.  Тяжесть,  навалившаяся  на
нее, не отпускала, она вдавливала ее в мягкую постель.  Ей  было  трудно
двигаться,  и,  медленно  пробуждаясь,  Элеонора  подумала,  что  должна
чувствовать голод, но горло словно распухло, и казалось, она  просто  не
сможет есть. С трудом она заставила себя сесть... Нет,  так  не  пойдет.
Надо собраться с силами, послать записку Мейзи  и...  Нет,  уже  слишком
поздно. Она, должно быть, проспала  несколько  часов.  Лунный  свет  уже
посеребрил крыши домов, видневшихся за галереей. Завтра. Это подождет до
завтра. Возможно, ей удастся тихо просидеть здесь до утра, пока Грант не
уйдет. Ей совсем не надо его видеть, а ему - ее. Так будет лучше.
   Встав, она  зажгла  свечу,  прошлась  по  комнате,  пытаясь  сбросить
последние остатки сна. Сполоснув  лицо  водой,  она  почувствовала  себя
свежее. Потом,  подчиняясь  внезапному  импульсу,  быстро  разделась  и,
поставив тазик на пол,  стала  обливаться.  Необыкновенное  удовольствие
испытала она, когда холодная, пахнущая мылом  вода,  побежала  по  телу.
Освежившись, она встала перед зеркалом и принялась  расчесывать  волосы.
Когда тело высохло, Элеонора  набросила  халат  и  стала  убирать  следы
своего купания. Вытирая пол, она  услышала  шум  в  соседней  комнате  и
замерла. Это скрипели пружины  кровати.  Грант,  видимо,  повернулся,  а
может, это она помешала ему спать? Значит, надо потише.
   Потом Элеонора села на край  кровати,  сложив  руки  на  коленях.  Из
ночного города донеслись  звуки  концертино  и  монотонный  лай  собаки.
Ложиться спать снова не было смысла, она думала, что больше  не  заснет.
Собрав свою одежду, Элеонора связала в узелок все, кроме платья, которое
собиралась надеть завтра. Это заняло еще несколько минут. Положив узелок
возле двери, она снова вернулась к кровати и  села,  прислушиваясь,  как
Грант в беспокойстве мечется во сне.
   Может, болит его рана? Может, у него снова  жар?  Глупо  беспокоиться
так о взрослом мужчине, но у нее это вошло в привычку, и она  ничего  не
могла с собой поделать, как не могла  запретить  себе  любить  его.  Что
более глупо - первое или второе?
   Что-то за стеной упало, и звук заставил ее подскочить. Она кинулась к
двери. Элеонора была босиком и прошла в  комнату  бесшумно.  Она  хорошо
знала, где дверь, и легко в темноте нашла ее  ручку.  В  комнате  Гранта
было еще темнее, и у нее по спине побежали мурашки,  когда  она  ступила
внутрь и на ощупь пошла к кровати.
   Нога ее коснулась бокала в луже воды. Без всякого сомнения, именно он
упал и покатился с таким грохотом по полу, но с кровати  никаких  звуков
или движений не доносилось.
   Простыни были скомканные и влажные  от  ночного  воздуха.  Она  легко
нащупала рукой подушку и коснулась пальцами его волос, лба.
   Но  неожиданно  ее  рука  оказалась  будто  в  капкане,  и,   потеряв
равновесие,  Элеонора  упала  на  кровать.  Рука,  твердая  как   сталь,
подтянула ее ближе.
   - У тебя был шанс уйти, -  прошептал  Грант.  Она  почувствовала  его
теплое дыхание на своей шее, услышала его голос, хриплый от  желания.  -
Тебе  следовало  им  воспользоваться.  Другого  такого  случая  уже   не
представится.
   - Грант... - сказала она слабеющим  голосом,  когда  его  рука  стала
гладить ее плечо, заодно снимая с нее халат. Он быстро развязал пояс,  и
Элеонора оказалась в полной его власти.
   - Я больше никогда не отпущу тебя, - прошептал он, сбрасывая ее халат
на пол. Его губы искали ее губы и, найдя, ощутили сладость добровольного
подчинения. Он прижал ее мягкое обнаженное тело к своему гибкому телу  и
прижимал все теснее, до боли в груди;  мускулы  его  руки  задрожали  от
желания и жажды ощутить ее частью себя. Он целовал уголки ее губ, нежный
изгиб шеи, глубоко и жарко дышал, впитывая свежий аромат ее  волос.  Его
руки, гладившие все изгибы, выпуклости и ямочки ее тела, пробудили в  ее
чреслах дремавший огонь, и она прильнула  к  нему  с  жаркой  жертвенной
нежностью. Он положил  ее  на  кровать  и  набросился  на  нее  с  таким
стремительным натиском, что ее мгновенно охватило неодолимое желание,  и
она, тихо шепча его имя, выгнулась ему навстречу. Их пыл  и  страсть  не
имели границ, они уносили их в недосягаемые пределы, и только биение  их
сердец отдавалось эхом в ушах, разбивая  узкие  границы  пространства  и
времени.
   Восторг и боль, соединившиеся вместе, постепенно  стихали,  и  прошло
несколько мгновений, прежде чем Элеонора ощутила, что у нее под  головой
- подушка, почувствовала, как Грант нежно убирает с ее вспотевшего  лица
волосы, высвобождает длинные пряди, которые он невольно придавил  рукой.
Он взял ее лицо в ладони, нежно поцеловал в слегка дрожащие губы,  потом
со вздохом откинулся на спину, повернул ее к себе и прижал ее  голову  к
здоровому плечу.
   Элеонора некоторое время лежала без движения в том положении, как  он
ее положил. Там, где  их  тела  касались,  жар  усиливался,  но  она  не
двигалась до тех пор, пока его грудь не начала  ритмично  подниматься  и
опускаться.  Тогда  она  очень  медленно  отодвинулась  и  накрыла   его
простыней.
   Да, она падшая женщина, поскольку находит такую радость в  физическом
единении с мужчиной, который ничего не предлагает ей,  кроме  того,  что
полагается проститутке, - деньги и страсть.
   Вот он спит рядом с ней, удовлетворенный, в то время  как  она  не  в
силах заснуть. Это нечестный обмен, подумала Элеонора с ранящим чувством
обиды. Его плечо уже скоро заживет, скорее, чем  она  полагала.  Похоже,
оно почти зажило, но тогда почему он такой  беспокойный?  Могла  ли  она
надеяться, что это волнение не из-за раны, а из-за нее? Но стоит ли  оно
того, если это всего  лишь  ради  удовлетворения  мужского  желания?  Он
попытался выпроводить ее из соображений чести, но, обнаружив  ее  рядом,
не выдержал. "Я тебя никогда не отпущу", - сказал он. Но ясно, эти слова
произнесены в порыве желания, они  ни  к  чему  не  обязывают,  хотя  ей
следует удовлетвориться и этим.
   Где-то далеко прокукарекал петух. Та же собака, которую  она  недавно
слышала, снова залаяла. Веки Элеоноры горели, и, хотя она ощущала боль в
глазах,  слез  не  было.  Они  исчезли,  оставив  ее  наедине  с  колким
презрением к себе.

***

   Проснулась  она  оттого,  что  не  могла   пошевелиться   -   тяжелое
мускулистое бедро придавило ее ногу. Слепящий солнечный свет  ударил  по
глазам, и она почувствовала безумный голод.
   На завтрак  был  омлет,  лепешки,  посыпанные  паночей  -  коричневым
мексиканским  сахаром,  горячий  кофе  и  апельсины.  Грант  очистил  ей
золотисто-красный плод, а когда Элеонора его  съела,  склонился  к  ней,
чтобы в поцелуе ощутить приторную сладость ее губ. Взглянув ему прямо  в
глаза, когда он поднял голову, она быстро проговорила:
   - Уже поздно. Тебя будут ждать.
   - Вчера ты считала, что мне еще рано возвращаться к работе, -  сказал
он, поднимаясь вслед за ней. - Я думаю, ты, может  быть,  права.  Может,
мне нужно еще несколько дней отдыха в постели?
   - Отдыха? Сомневаюсь, что это возможно.
   - Это угроза? Тогда я решил. Остаюсь. По крайней мере на столько,  на
сколько хватит сил.
   Улыбка Гранта казалась легкой, вольной. В его смеющихся глазах больше
не было угрюмости и мрачного блеска.  Увидев,  как  изменились  язычески
резкие черты его лица, Элеонора почувствовала, как  сжалось  ее  сердце.
Профиль  Гранта  не  отличался  классической   красотой,   но   он   был
выразителен, чувствовалось в нем даже  что-то  хищное,  и  этот  человек
действовал на нее как никто другой. Она не  хотела  бы  ничего  другого,
даже если бы представилась такая возможность.
   Его движения замедлились, и он остановился:
   - Ты что, боишься меня, Элеонора?
   Она покачала головой.
   - Конечно, нет.
   - Ты смотришь на меня, как  мышь  на  кота.  И  стараешься  держаться
подальше, хотя  иногда,  когда  ты  теряешь  бдительность,  мне  удается
захватить тебя врасплох.
   - Но это, может быть, потому... что я не знаю о твоих намерениях. И о
том, что ты чувствуешь.
   Нахмурившись, он сказал:
   - Я же говорил тебе: я хочу, чтобы ты была со мной всегда. А  что  ты
еще хочешь?
   - Ничего такого, с чем ты не мог бы свободно расстаться,  -  ответила
она и почувствовала, что это не правда.
   - Тебя бы удовлетворило предложение о замужестве, не  так  ли?  Может
быть, в тебе нет надменности красавицы или кокетства, но  ты  такая  же,
как они все. Вы  используете  любую  возможность  заманить  и  привязать
мужчину. А когда мужчина в ваших оковах,  вы  превращаете  его  жизнь  в
сущий ад.
   - Но не все браки таковы, - сказала она гордо. - Однако если  ты  так
считаешь, я склонна думать, что ты был  бы  плохим  мужем.  Кроме  того,
возникает вопрос о твоей способности обеспечить  безопасность  и  уют  в
доме... Нет, я не верю, что ты отвечаешь моим требованиям.
   - Тогда оставим все как есть, - проговорил он мрачно.
   - Нет, не совсем. Я бы хотела, чтобы ты пообещал отпустить меня, если
мне предложат нечто лучшее и более достойное.
   А когда он не ответил, она продолжила:
   - Видишь? Раз тебя нельзя повязать, значит, и меня нечего  связывать.
Разве что ты опять меня запрешь.
   - Если ты решишь уйти - твое дело. Твой выбор.
   Это была неожиданная уступка. Элеонора понимала, что никогда бы ее не
добилась, не разозли она его как следует. И быстро приняла эту  уступку,
пока Грант не передумал, упрекнув себя лишь  в  том,  что  не  попросила
большего.
   - Договорились? - спросил он, подойдя поближе.
   - В какой-то мере да, - ответила она со спокойным выражением лица.
   - Тогда...
   Он протянул руку жестом повелителя, призывая ее  в  свои  объятия,  и
Элеоноре ничего не оставалось, как подчиниться. Это было именно то, чего
ей страстно хотелось, - быть в этих крепких объятиях и не  думать  ни  о
гордости, ни о будущем.

***

   Педро больше не был нужен. Его непосредственным  начальником  являлся
доктор Джоунс, но, поскольку он отсутствовал уже несколько дней,  некому
было перевести ординарца на другую службу. Педро, впрочем, и не  спешил.
Обязанности у него  были