крепче, как бы в ожидании худшего.
   - В добром здравии. Вот полковник...  Ваш  брат  попал  в  него  ниже
ключицы, мисс Виллар. Мне кажется, он целился в сердце. Но когда Фаррелл
сбил его с толку, его рука дрогнула.
   - Сбил с толку?  -  спросил  поклонник  Шекспира  с  профессиональным
интересом.
   - Да, он выстрелил в воздух, вспугнув голубей.
   - Почему? Почему он так поступил? - спросила Мейзи растерянно,  задав
вслух тот вопрос, который в смущении задавала себе Элеонора.
   - Существуют две версии, насколько я понял. Одни утверждают,  что  он
последовал примеру генерала Уокера. Это у него такая привычка, поскольку
он противник дуэлей, но в то  же  время  не  хочет,  чтобы  его  считали
трусом. - Молодой человек бросил любопытный взгляд на Элеонору. - Другие
говорят, что таким способом он дал понять, что действительно виноват.
   - То есть, вы говорите, что он просто  стоял,  позволив  моему  брату
стрелять в него? - прошептала Элеонора.
   - Да, похоже на то.
   Она покачала головой.
   - Не могу поверить.
   - Клянусь Богом.
   - Но почему?
   - А кто знает, что в голове у этих мужчин. - Мейзи решительно встала.
- Во всяком случае, это не имеет  значения.  Полковник  больше  не  твоя
забота.
   - Да, - согласилась Элеонора. - Если... Если не будет  дисциплинарных
мер против Жан-Поля. Вы ничего про это не слышали?
   Молодой человек посмотрел на  стоявшую  рядом  девушку,  та  покачала
головой.
   - Нет, ничего, - сказала она.
   - Джон, - обратилась Мейзи к актеру.
   - Насколько я знаю, здесь,  в  Никарагуа,  нет  закона,  запрещающего
дуэли. То, что генерал Уокер их не одобряет, всего лишь  практицизм.  Он
не хочет дуэлей. В  Сан-Франциско  состоялась  его  знаменитая  дуэль  с
человеком  по  имени  Хикс,  другом  районного  судьи,  которого   Уокер
пропесочил в "Геральд".  Именно  это  мне  пришло  в  голову,  когда  вы
говорили. Уокер, как обычно, сбил с толку соперника выстрелом в  воздух.
Что надо было бы сделать тому -  последовать  примеру  Уокера.  Но  Хикс
опустил пистолет ниже и выстрелил ему в руку. Но в кость не попал. Уокер
взбесился  и,  не  обращая  внимания  на  рану,  потребовал  еще  одного
выстрела. В глазах его горела жажда убийства, и он  убил  бы  соперника,
если бы не вмешались секунданты и не прекратили  дуэль.  -  Взглянув  на
побледневшее лицо Элеоноры, он покачал головой. - Но вам это, видно,  не
интересно. Я не думаю, что будут последствия. Потому что, если  примутся
таскать в суд всех, кто участвует в  дуэлях,  им  придется  посадить  на
гауптвахту половину офицеров.
   Несмотря на уговоры актеров  успокоиться,  Элеонора  не  могла  этого
сделать, пока не встретится с братом. И в тот вечер такая возможность ей
представилась. Было поздно, почти десять вечера, когда  он  явился  сам.
Вышла легкая заминка, труппа после репетиции готовилась к обеду.
   Увидев Жан-Поля, Элеонора почувствовала облегчение и обняла его прямо
у порога. Он похудел, побледнел, но  на  щеках  горели  пунцовые  пятна.
Красная форма не шла ему, она скорее подчеркивала его молодость,  нежели
мужество. Он тоже обнял ее, но как-то холодно,  и  отвел  взгляд  от  ее
фигуры в необычной крестьянской одежде без корсета.
   - Привет, Элеонора, - сказал он неловко  и  продолжал  стоять,  глядя
мимо нее, пока она не потащила его в комнату.
   Знакомство с труппой было неестественно шумным. Они не могли обвинять
Жан-Поля в сдержанности его поведения. Конечно, он помнил Мейзи, но  его
приветствие было таким коротким и нелюбезным, что сестра  покраснела  от
раздражения за него, а не от смущения.
   - Мог бы я... Можем ли мы  поговорить  с  тобой  наедине?  -  спросил
Жан-Поль.
   - Это можно устроить, - ответила Элеонора, - если мои друзья  извинят
нас.
   Когда она  привела  его  в  отгороженную  ячейку,  которую  делила  с
молоденькой блондинкой-инженю, Жан-Поль резко повернулся к ней.
   - Во что ты влипла на этот раз? Эти люди похожи на цыган.
   - Говори потише, - попросила Элеонора гневным шепотом. - Это артисты,
они по-доброму отнеслись ко мне и помогли.
   - Артисты? Да это скорее идиоты, проститутки и сводники!
   - Жан-Поль! - невольно воскликнула она.
   - Не строй из себя скромницу, Элеонора. После  того  как  ты  провела
последние десять дней, тебе нечего притворяться, будто  тебе  непривычно
слышать такие слова.
   - Но я никогда не слышала их от тебя!
   - А я никогда не думал, что увижу свою сестру в ситуации,  где  такие
слова могут быть употреблены! Ты была леди, Элеонора.
   Элеонора побледнела, потрясенная.
   - Но я и остаюсь ею!
   - Не морочь мне голову. Ты стала любовницей полковника.
   - Да, я была. И ты, должно быть,  догадался  о  причине  этого,  если
вызвал его на дуэль. Или ты, Жан-Поль, сделал это не ради моей чести,  а
ради собственной?
   - Ради семейной чести, - отрезал он, и его темные глаза цвета  корицы
зажглись лихорадочным огнем.
   - Извини, конечно, но я не верю, что даже  такой  либерал,  как  дядя
Наркисо, одобрил бы месть за семейную честь, когда безжалостно  стреляют
в человека, выстрелившего в воздух.
   - Я не стрелял...  То  есть...  я  был  так  удивлен,  что  выстрелил
невольно... И вообще не успел полностью осознать, что произошло...
   - Но мне кажется, прежде чем  что-то  предпринимать,  ты  должен  был
поговорить со мной.
   - А зачем? Каждый бродяга в городе знает, что полковник подобрал тебя
на улице и утащил к себе в дом, как самую обычную шлюху.
   - Ну, у него были некоторые основания думать обо мне так,  -  сказала
Элеонора, устало махнув рукой.
   - Конечно, из-за той женщины, из-за Мейзи.
   - Да, пожалуй, но она хотела мне только добра.
   Он посмотрел на нее, потом в  сторону,  проведя  рукой  по  волнистым
волосам.
   - Извини. Я не должен был так говорить с тобой. Это все потому, что я
чувствую себя виноватым. И раз уж ты всем все прощаешь, может, ты и  мне
простишь, Элеонора, что я  притащил  тебя  сюда,  в  эту  забытую  богом
страну.
   Она коснулась его руки.
   - Не мучай себя, Жан-Поль. Мне самой не  надо  было  ехать  сюда.  Но
всякое бывает. И случается так, что никто ни в чем не виноват.
   -  Но  ты  же  не  можешь  не  понимать,  что  существуют  причина  и
следствие?
   - Да, но в то же время я, не хочу, чтобы они довлели надо мной.
   - Не очень-то утешительная философия. Такая философия отрицает Бога в
качестве поддержки.
   - И оставляет Его для более важных вещей.

***

   Уговорить Жан-Поля остаться на ужин не удалось. Он не мог чувствовать
себя раскованно среди актеров и не собирался притворяться. Однако он  не
предложил Элеоноре уйти от них. Он прекрасно понимал,  что  нет  в  мире
места более безопасного.
   Что она могла делать - это ходить на рынок,  вести  хозяйство,  шить.
Работой  Элеонора  пыталась  оплатить  свое  содержание.  С  дружелюбным
гигантом или с Джоном Барклаем, носившим за ней  корзинку  и  заменявшим
эскорт, она ходила за продуктами, иногда готовила. Ей часто  приходилось
бывать на центральной площади, так  как  в  театре  негде  было  хранить
продукты. По утрам и потом, в середине дня, она проходила мимо  особняка
полковника. Когда с ней был кто-то из мужчин, она отсылала их спросить у
охранников, до сих пор стоявших у дверей, о его здоровье. Но никогда  не
называла его при них Грантом, словно  старалась  показать,  что  они  не
близкие знакомые, а те принимали правила игры.
   Так постепенно, по кусочкам,  сложив  отрывочные  сведения  в  единую
картину, она могла представить себе, что происходит  в  особняке.  Грант
был вне опасности, но рана пока не заживала. Военный хирург,  работавший
у Уокера,  доктор  Джоунс,  удалил  пулю  и  оставил  его  на  попечение
ординарца-никарагуанца, толстого и высокого.
   Этот мужчина до смерти боялся полковника и этим очень раздражал  его.
А сеньора Паредес выводила его из себя своим трепетом и раболепием перед
указаниями  хирурга.  Грант  не  хотел  днем   оставаться   в   кровати,
предпочитая сидеть в кресле у стола, где он занимался бы тем же, чем  за
рабочим столом в  кабинете  Дома  правительства.  Посетители  с  разными
вопросами чередой проходили через его комнату. Он  не  жаловался,  но  к
помощи левой руки прибегал при крайней  необходимости.  И,  как  сообщил
ординарец охраннику, с каждым днем он действовал ею все реже.
   Кое-что о состоянии здоровья Гранта Элеонора узнавала от Луиса. Когда
она второй раз отправилась на площадь за продуктами для труппы, он вышел
из Дома правительства.
   - Крошка, как я соскучился по тебе! Каждое утро обещаю себе навестить
тебя. Грант, конечно, не сообщил, куда ты  ушла,  но  у  меня  появилась
возможность выяснить. И теперь я знаю, под какой  ты  крышей.  Сейчас  я
работаю вместо Гранта, а это значит, как сотня лошадей. Пока он болен, я
- правая рука Уокера и, скажу тебе, я просто  поражен,  насколько  силен
мой друг и физически, и духовно. Десять раз за одно сегодняшнее  утро  я
сказал себе, что с этим человеком, с моим генералом, я сойду  в  могилу.
Или перережу ему горло.
   Вместе они дошли до собора, где Элеонора должна была пересечь  улицу,
и остановились там под белым  жасминовым  кустом,  нависшим  над  стеной
патио. Подобно снегу, лепестки жасмина  устилали  землю  толстым  слоем,
словно желая скрыть грязь под ногами. Взглянув наверх, Луис сказал:
   - Я беспокоюсь о Гранте. Этот доктор Джоунс совсем  не  плох,  но  за
последние месяцы он видел так много ран, что, если рана не кровоточит  и
из нее не торчит кость, он считает, что все в порядке и любой  фалангист
может сам справиться с такой ерундой. Он забывает об опасности  здешнего
климата и не настаивает, чтобы больной  соблюдал  постельный  режим.  Он
думает, что организм сам справится с раной.
   Элеонора ничего не могла поделать,  с  чем  Луис  согласился,  и  они
расстались. Опасения Луиса подтвердили, что она бессильна помочь Гранту,
но выбросить из головы эту новость было невозможно. И когда на следующее
утро Элеонора медленно проходила мимо, она долго с грустью  смотрела  на
особняк полковника. В это ранее солнечное утро было  тихо  и  сонно,  но
погода не способствовала успокоению.  А  вдруг  Грант  умирает?  Потеряв
своего верного помощника, генерал может убить Жан-Поля.
   Уокер в Никарагуа был и судьей, и прокурором, и палачом. Он  поступал
так, как считал нужным.
   Дверь, ведущая на галерею из спальни, в которой они жили  с  Грантом,
была открыта. Когда Элеонора из-под ресниц посмотрела в  глубь  комнаты,
ей показалось, что она заметила какое-то движение.  Но  густая  тень  от
нависающей крыши мешала как следует  разглядеть  происходящее.  Элеонора
повернулась и направилась дальше, ей  даже  удалось  изобразить  улыбку,
заговорив о чем-то с Джоном Барклаем, Шагавшим рядом.
   Они  возвращались  с  рынка  по  выжженной  солнцем  дальней  стороне
площади, когда увидели ординарца Гранта, бегущего к Дому  правительства.
Его  круглое  лицо  посерело,  когда,  приблизившись  к  охранникам,  он
выкрикнул:
   - Эй, немедленно пошлите за доктором! Полковник Фаррелл упал и  никак
не придет в себя!
   Услышав это известие, один из охранников повернулся кругом и бросился
в особняк. Элеонора, ни о чем не думая, подхватила юбки и устремилась за
ним.  Уже  издалека  она  разглядела  очертания  темной  фигуры  сеньоры
Паредес, двигавшейся по галерее. Она  склонилась  над  Грантом,  пытаясь
закрыть его голову от горячего солнца.
   Охранник без всяких вопросов  пропустил  Элеонору,  а  Джона  Барклая
задержал, так что ей пришлось вернуться  и  поручиться  за  него.  После
этого они поспешили за ординарцем вверх по лестнице, в комнату,  которую
она так недавно и так поспешно покинула, недавно и в то же время давно.
   Ординарец, понимая, что за ним внутрь вошли люди, занервничал,  но  в
то же время почувствовал облегчение: он уже не один  отвечает  за  жизнь
полковника, и это помогло ему справиться с сомнениями - впустить их  или
нет. Вчетвером, подстелив под Гранта простыню, они сумели  положить  его
на кровать. Полковник лежал без движения, синеватые щеки  придавали  ему
изможденный, даже мертвенный вид.
   Нагнувшись, ординарец снял с него сапоги. Борясь с приступом жалости,
готовая расплакаться, Элеонора поправила его руку на перевязи,  которая,
как ей показалось, лежала слишком высоко на груди. Это движение сдвинуло
перевязь и рубашку, под которой открылись бинты на  ране.  И  когда  она
проследила взглядом, куда шли бинты, то заметила, что красная рубашка на
уровне плеча начала темнеть.
   Джон Барклай втянул воздух.
   - У него кровотечение. Наверное, от падения рана открылась.

Глава 10

   Доктор Джоунс был живой, подвижный человек средних лет с расчесанными
на прямой пробор седыми напомаженными волосами, в очках с  металлической
оправой, в длинном белом халате,  покрытом  запекшимися  и  несмываемыми
пятнами крови. Он срезал повязку на теле Гранта, лежащего без  сознания,
и  осмотрел  гноящуюся  рану.   Она   действительно   открылась,   ткань
воспалилась и чувствовался резкий запах гниения. Он  слегка  нахмурился,
сделал знак рукой ординарцу, державшему бутылку с карболкой.
   Элеонора поморщилась, видя, как он принялся промывать открытую рваную
рану. Она видела, что рана Гранта запущена, и от  беспокойства  за  него
перестала вдруг бояться крови. Ей хотелось отобрать у доктора  тампон  и
самой очистить рану, более осторожно.
   Комнату наполнил запах карболки. Доктор  снова  принялся  накладывать
повязку.  Он  прорычал   указания,   и   ординарец   кинулся   помогать,
переворачивая больного и удерживая на  ране  толстый  слой  марли,  пока
доктор не наложит повязку.
   Завязав последний узел, Джоунс отступил назад.
   - Теперь я хотел бы узнать, как так вышло, что полковник  упал,  если
он  находился  на  твоем  попечении?  -  обратился  он   к   вспотевшему
никарагуанцу.
   - Не знаю, сэр. Он пожаловался, что у него жар, и я  принес  холодной
воды, чтобы его умыть; как приказано. Но он мне не разрешил и велел  все
унести. Он был не в себе, я это видел  по  его  глазам,  но  что  я  мог
поделать? Он же полковник. Короче, я унес. Потом услышал, как он кого-то
окликнул на улице. А когда я вошел в комнату,  полковник  уже  лежал  на
полу. Он в опасности, сэр? Он что, умрет?
   - Он не настолько плох, - ответил доктор, - но у него на голове шишка
размером с гусиное яйцо. Это, и то, что он слаб, потребует много времени
для выздоровления. Считай, тебе  повезло,  что  он  не  упал  на  перила
галереи. Если ты не можешь позаботиться о своем пациенте, тебе  придется
вернуться обратно в полевой госпиталь.
   - Я буду стараться, сеньор доктор, сэр. Я обещаю. Но вы тогда  должны
сказать полковнику, чтобы он мне разрешал за ним ухаживать.
   - Убедить его - это твоя забота.
   - Я знаю, сэр. Но кто может убедить в чем-нибудь  Железного  Солдата,
если это противоречит его воле? Даже если это  в  его  интересах.  -  Он
беспомощно пожал плечами.
   Элеонора отвела глаза от впалых щек Гранта и сказала:
   - Я могу попробовать.
   Доктор повернулся к ней, будто впервые увидел.
   - А вы кто такая?
   - Я... Я любовница полковника.
   - А, понятно, - кивнул он и сощурился. - Женщина, из-за  которой  все
это и случилось.
   Элеонора  не  ответила.  Врач  взглянул  на   ее   гордо   вздернутый
подбородок, крепко сжатые  губы,  немигающие  зеленые  глаза  и  коротко
кивнул.
   - Хорошо. Он ваш, если настаиваете. Ординарец останется,  чтобы  быть
под рукой, но если он вам не нужен, скажите.
   - Я уверена, что он понадобится.
   - Хорошо. Тогда я оставляю полковника  Фаррелла  на  ваше  попечение.
Видит Бог, от вас будет больше пользы, чем от Педро.
   Кратко и четко изложив  инструкции,  доктор  подхватил  свой  кожаный
саквояж и большими шагами направился  к  двери,  придерживая  трепещущие
полы белого халата.
   Джон Барклай коснулся плеча Элеоноры.
   - Вы уверены, что хотите этим заняться?
   - Я должна, - ответила она. - Но  вам  нет  нужды  здесь  оставаться.
Труппа ждет завтрака.
   - Да, - кивнул он, печально посмотрев на корзинку, которую он оставил
в углу возле двери. - Мне бы очень не хотелось вас оставлять.
   - Все будет хорошо. Я же не одна.
   - Это так. Но я должен что-то объяснить Мейзи, - он мягко улыбнулся в
усы. - Возможно, она прибежит сюда и попробует отговорить вас.
   - Вы можете сразу сказать ей,  что  у  нее  ничего  не  получится,  -
предупредила Элеонора.
   - Что касается Мейзи, вряд ли на  нее  повлияют  мои  слова.  В  этом
смысле вы похожи. Она все равно попытается.
   Взяв Элеонору за подбородок, Джон Барклай наклонился и поцеловал ее в
щеку. Затем повернулся, подхватил плетеную корзинку и вышел.
   Стук закрывшейся двери нарушил тишину.  Элеонора  глубоко  вздохнула.
Ординарец терпеливо наблюдал за ней. Она улыбнулась.
   - Я думаю, Педро, первое, что мы сделаем, это  попытаемся  умыть  его
холодной водой.
   После умывания жар спал, но Грант не  пришел  в  сознание.  Такой  же
изможденный, он все же выглядел лучше: на его  лице  появились  признаки
жизни. Когда и нюхательная соль, поднесенная ему Элеонорой, не  помогла,
она прекратила попытки. Отправив ординарца  из  комнаты,  она  поставила
стул к кровати и села. И сидела до тех  пор,  пока  сеньора  Паредес  не
принесла ей на подносе еду.
   Женщина опустила поднос на стол и только после этого прямо посмотрела
на Элеонору. Сложив на груди руки, она сказала:
   - Я приготовила полковнику немного бульона -  очень  хороший  бульон,
крепкий, из хорошего мяса.
   - Я постараюсь накормить его, если он придет в сознание.
   - Он очень плох?
   - Похоже, доктор так не считает.  Но  то,  что  в  его  представлении
хорошо или плохо, отличается от того, что об этом думаем мы.
   - Этот Педро сейчас у меня на кухне, набивает желудок. Он вам нужен?
   - Не сейчас.
   - Тогда я его не отпущу. Если он понадобится, выйдите  на  галерею  и
крикните - я его сразу пошлю к вам.
   - Спасибо, - несколько удивившись, сказала Элеонора.
   Женщина молча вышла.

***

   К вечеру температура у Гранта  снова  поднялась.  А  еще  позднее  он
принялся беспокойно водить руками по простыне, протягивая руку к  плечу;
Элеонора ослабила повязку, и на какое-то время это  помогло.  Но  вскоре
его голова заметалась по подушке,  он  скинул  с  себя  простыню,  будто
пытался  освободиться  от  пут,  удерживающих  его   в   бессознательном
состоянии.
   Что еще можно было  бы  сделать,  кроме  того,  как  еще  раз  умыть?
Элеонора молча сидела, смотрела на него и  думала.  Что  она  натворила?
Глупо было снова возвращаться сюда. Все это щупая сентиментальность,  ей
могло просто показаться, что именно ее звал Грант,  когда  упал.  Может,
она выдает желаемое за действительное? Смешно. Ну, а может, и правда так
было? И она, не колеблясь ни секунды, вернулась. А  то,  что  она  якобы
должна была это сделать,  -  лишь  оправдание?  Конечно,  нет.  Элеонора
чувствовала, что это ее долг. Грант не пострадал бы,  если  бы  не  она.
Любой бы проникся сочувствием к сильному  мужчине  в  столь  беспомощном
состоянии. И то, что Элеонора чуть не расплакалась,  вовсе  не  значило,
что она в него влюблена.
   А когда он снова придет в себя, встанет на ноги, все изменится. Он уж
точно не будет в ней нуждаться, и ей надо будет  исчезнуть,  прежде  чем
это время наступит.
   Четыре раза присылали курьера из Дома правительства,  генерал  просил
встречи с ее пациентом. И каждый раз Элеонора отвечала,  что  полковника
нельзя беспокоить. В четвертый раз, когда стук в  дверь  помешал  Гранту
заснуть уже естественным сном, Элеонора потеряла терпение.
   - Передайте генералу Уокеру, что полковник Фаррелл без  сознания.  Он
не в состоянии отвечать на вопросы, готовить отчеты или вообще быть  ему
полезным в каком-либо качестве. И если он хочет, чтобы полковник  скорее
вернулся к своим обязанностям, пусть оставит его в покое.
   - И