- Вы очень добры, хотя у меня были  основания  на  это  рассчитывать.
Обещаю вам, что вы не пожалеете о том, что пришли ко мне.
   Возвращение экономки прервало их беседу.  Аллин  указал  на  место  у
камина, куда следовало поставить  поднос  с  угощением.  Одарив  Термину
теплой улыбкой, он обратился к Вайолетт деловым тоном:
   -  Когда  я  рисую  натуру,  присутствие  третьего  лица  мешает  мне
сосредоточиться. Может быть, вашей горничной больше понравятся  пирожные
и вино внизу, у мадам Мейллард? А если она вам  понадобится,  вы  всегда
сможете ее позвать.
   Вайолетт пристально посмотрела на него. В открытом взгляде его  серых
глаз не было ничего такого, что заставило бы ее бояться остаться  с  ним
наедине. Она согласилась и последовала за ним к камину, в то  время  как
экономка увела Термину, мягко, но решительно закрыв за собой дверь.
   Аллин наполнил  вином  кроваво-красного  цвета  красивые  хрустальные
бокалы  с  золотыми  ободками.  Один  бокал  он  предложил  Вайолетт  и,
подождав, пока она сядет, занял стул подле нее.
   Он сделал глоток вина,  продолжая  неотрывно  смотреть  на  нее.  Его
пальцы так крепко сжимали  ножку  бокала,  что,  казалось,  она  вот-вот
треснет. Наконец он сказал:
   - Я не могу поверить, что вы здесь.
   - Я тоже. - Вайолетт неуверенно улыбнулась. Она хотела  выпить  вина,
чтобы немного успокоиться, но боялась расплескать его,  если  попытается
это сделать. Не  решаясь  поднять  глаза,  она  смотрела  мимо  него  на
серебряный поднос у камина, на котором громоздились  кипы  конвертов  из
веленевой бумаги, похожие на те, в каких обычно присылают приглашения.
   Аллин смущенно проследил за  направлением  ее  взгляда,  затем  снова
посмотрел на нее.
   - Я так много хотел сказать вам, что теперь не знаю, с  чего  начать.
Вот вы сидите сейчас передо мной, и мне  хочется,  чтобы  это  мгновение
никогда не кончилось...
   - Прошу вас... - прервала она его еле слышно.
   - Я не хотел огорчать вас. Просто я не смел и думать о  том,  что  вы
придете ко мне. Я хотел надеяться, но не более того. Мне казалось, что я
знаю каждую черточку вашего лица, каждый  локон  вашей  прически,  но  я
ошибался. Вы гораздо красивее того образа, который я мысленно создал для
себя, и в то же время в вас есть  что-то  неуловимое.  Мне  вдруг  стало
страшно начинать рисовать ваш портрет, страшно, что в вас  всегда  будет
что-то такое, что я не смог увидеть прежде.
   Лицо Вайолетт горело, ей было трудно дышать. Бокал с вином  дрожал  в
ее руке. Горло сжалось так, что она не могла вымолвить ни слова. Она  не
знала, чего она ожидала от этой встречи, но только не подобных речей.  В
этом она могла поклясться.
   - Простите меня, - сказал Аллин со вздохом и встал. Он  повернулся  и
положил руку на каминную полку, находившуюся на уровне его плеч. - Я  не
собирался говорить вам такие вещи, хотел быть сдержанным и галантным. Вы
подумаете, что я не в своем уме.
   Его смятение немного успокоило Вайолетт.
   - Нет, - тихо  проговорила  она  дрожащим  голосом,  -  я  просто  не
привыкла слышать такие слова и не знаю, как ответить вам.
   Он взглянул на нее  через  плечо  и  одарил  ее  теплой  и  искренней
улыбкой.
   - Вам нет необходимости отвечать. Вы не несете ответственности за мои
чувства и за мою болтовню.  Но,  пожалуйста,  выпейте  вина.  И  давайте
приступим к работе, пока я не сказал что-нибудь  такое,  о  чем  мы  оба
потом пожалеем.
   Этот разговор между ними задал тон последующим  сеансам  позирования.
Аллин обращался  к  Вайолетт  с  почтением  и  безупречной  вежливостью.
Комплименты,  которые  он  говорил  ей  непрестанно,  заставляли  пылать
румянцем ее щеки, но были столь беспристрастны и так ловко  привязаны  к
его работе над портретом, что она не могла против них ничего возразить.
   Каждый день Аллин усаживал Вайолетт на подиуме, расправляя складки ее
платья, устанавливая поворот головы или  плеча  мягкими  касаниями  рук,
тепло которых она продолжала ощущать в  течение  долгих  часов.  От  его
близости в такие минуты ей  становилось  трудно  дышать,  она  не  могла
встретиться с ним взглядом. Вайолетт гадала, замечал ли он когда-нибудь,
как вздымается ее грудь от ударов сердца, и догадывался ли, что  она  не
могла расслабиться, как  он  ее  просил,  потому  что  чувствовала  себя
слишком беззащитной под его проницательным и внимательным взглядом.
   Может быть, для того,  чтобы  снять  напряжение,  он  много  говорил,
передавая ей споры о столкновениях темпераментов в художественной среде,
слухи об интригах при дворе  Наполеона  III,  сплетни  о  разбазаривании
средств, отведенных на реконструкцию Парижа, или сведения о  героических
усилиях, предпринимаемых для подготовки войны в Крыму. Он рассказывал ей
о трениях в молодой королевской  семье,  созданной  всего  полтора  года
назад, вызванных склонностью императора домогаться каждой  встретившейся
ему хорошенькой женщины.
   Он говорил так легко и  непринужденно,  с  таким  юмором  и  с  такой
терпимостью по отношению к недостаткам и  просчетам  других  людей,  что
Вайолетт  стали  нравиться  эти  беседы  и  она  ждала  их,   предвкушая
удовольствие. Его мнения и оценки настолько совпадали с ее собственными,
насколько это возможно у разных людей. В  этом  сходстве  взглядов  было
что-то особенно привлекательное для Вайолетт.

***

   Однажды, спустя почти месяц после начала работы  над  портретом,  они
снова заговорили об императрице.
   - Вчера в Булонском лесу мимо  меня  в  карете  проехала  Евгения,  -
поведала Вайолетт. - Она поразительно красива.  Ее  золотисто-каштановые
волосы в сочетании с синими глазами так хороши, что я не могу  поверить,
будто император может смотреть на другую женщину.
   - Нет никаких сомнений в том, что он любит ее, -  ответил  Аллин,  не
отрывая сосредоточенного взгляда от мольберта. - Как правитель  Франции,
он мог выбрать в  жены  девушку  более  знатную,  чем  американка,  дочь
испанского князя. Говорят, Луи  Бонапарт  хотел  сделать  Евгению  своей
любовницей, но был настолько  очарован  ее  отказом,  что  вместо  этого
предложил ей стать его женой. Дело в  том,  что  для  некоторых  мужчин,
наделенных властью, борьба  за  обладание  чем-то  имеет  первостепенное
значение, гораздо большее, чем даже  любовь.  Луи  Бонапарту  необходимы
новые победы, чтобы наслаждаться ощущением своей силы.
   - Такое  стремление  к  власти  кажется  мне  слабостью,  -  медленно
проговорила Вайолетт. Лицо Аллина помрачнело.
   - Согласен с вами, - кивнул он. - Жажда власти может стать  столь  же
разрушительной, как пристрастие к абсенту.  -  Аллин  не  сводил  с  нее
заинтересованного взгляда. Помолчав, он продолжил:
   - Однако я слышал, что Евгения не  намерена  мириться  с  увлечениями
своего мужа. Говорят, она заплатила немалую сумму денег одной  старушке,
бывшей когда-то служанкой императрицы Жозефины, за рецепт духов, которые
та использовала, чтобы вернуть себе расположение Наполеона.
   Вайолетт улыбнулась и покачала головой.
   - Как такие вещи становятся достоянием молвы?
   - Слуги болтают, да и императрица, конечно, не могла сама отправиться
к старой служанке Жозефины за рецептом.
   -  Возможно,  вы  правы.  Но  что  касается  духов,  как  она   может
рассчитывать на них? Что в них такого, что  позволяет  ей  надеяться  на
какой-то результат?
   - Кто знает? Может быть,  что-нибудь  экзотическое.  Старая  служанка
рассказала, что духи привез  из  Египта  сам  Наполеон.  Предполагается,
солдаты императора извлекли  их  из  неопознанного  захоронения.  Кто-то
сообщил Наполеону, что там похоронена  Клеопатра.  Вместе  с  духами  из
могилы достали глиняную  табличку,  в  которой  говорилось,  будто  духи
придают силу благодаря содержащимся в них маслам, применявшихся  жрицами
в таинственных ритуалах древних культов в дофараоновы времена.
   - И эти духи помогают Евгении?
   - Думаю, пока еще рано говорить о результатах, но она  надеется,  что
это случится.
   Вайолетт снова покачала головой:
   - Не вижу оснований для таких надежд. Ведь известно, что  Наполеон  I
не отличался супружеской верностью.
   Аллин попробовал возразить:
   - И все же в течение  многих  лет  он  больше  всех  любил  Жозефину,
женщину старше его, с некрасивыми  зубами,  которая  тоже  не  славилась
своей верностью, но именно ей он написал  тысячи  писем,  подтверждающих
его привязанность. И, возможно, он никогда бы не развелся с ней, если бы
она могла родить ему сына. Это наводит на размышления, не правда ли?  Но
меня удивляет то, что сам  он  не  пользовался  этими  духами.  Говорят,
Наполеон каждый день принимал ароматические ванны, используя в  основном
комбинацию  бергамота,  лимонного  масла  и  розмарина,  известную   под
названием "Венгерская вода".
   - Может быть, у духов Клеопатры был  слишком  сладкий  и  женственный
запах? - предположила Вайолетт.
   - Вполне вероятно, но мне почему-то кажется, что  ароматы  ритуальных
таинств должны  содержать  запахи  церковного  ладана  и  пахучих  пород
деревьев, таких, как кедр, сандал. Однако это лишь предположение.
   - Я вижу, вы неплохо  разбираетесь  в  запахах?  -  Реплика  Вайолетт
прозвучала вопросительно.
   - У меня есть друг, парфюмер с улицы рю де ла Пэ.  -  Аллин  взял  на
кисточку немного  бледно-розовой  краски  и  сделал  бережный  мазок  на
холсте.
   - Вероятно, от него вы и узнали о духах Клеопатры?
   - Он говорил мне о них. Но я знал эту историю давно.  Мне  рассказала
ее моя мать.
   - Вот как! - Вайолетт была заинтригована. - А откуда узнала она?
   - Мой отец подарил ей такие же духи, получив их, как и  Жозефина,  от
самого Наполеона.
   - Ваш отец знал Наполеона?
   Было непривычно столь  непринужденно  говорить  о  таком  легендарном
человеке. Наполеон Бонапарт всегда был героем в глазах Вайолетт.  И  так
же считали почти все в Новом Орлеане, несмотря  на  позорное  поражение,
постигшее его в конце жизни.  Тогда  казалось,  что  в  короткий  период
времени, всего за несколько лет, он мог вернуть славу  Франции,  так  же
как теперь это мог бы сделать Наполеон III.
   Аллин  кивком  головы  ответил  на  ее  вопрос,  продолжая  скользить
рассеянным взглядом по холсту, которого он больше не касался кистью.
   - Духи и довольно подробную инструкцию  по  извлечению  и  смешиванию
масел, входивших в их состав, мой  отец  получил  от  Наполеона  в  знак
дружбы. Но это было очень давно, когда оба они были молоды, почти  сорок
семь лет назад.
   - Наверное, ваш отец воевал вместе с Наполеоном? Улыбка скользнула по
его лицу.
   - Мой отец вначале чрезвычайно восхищался этим человеком, но в  конце
был не согласен с ним, как и многие другие в то время.
   Аллин  положил  кисть,  палитру  и  не  спеша  вытер  руки  смоченной
скипидаром  тряпкой.  Двигаясь  с   необыкновенной   грациозностью,   он
приблизился к Вайолетт и сел на  краю  возвышения  у  ее  ног.  Поставив
согнутую в колене ногу на край платформы и опершись на колено рукой,  он
повернулся к Вайолетт.
   - Мадам, -  заговорил  он  и  остановился.  Холодный  северный  свет,
льющийся  из  окон,  придавал  его   серым   глазам   голубой   оттенок.
Устремленный на  Вайолетт  открытый  взгляд  делал  выражение  его  лица
беззащитным.  Растроганная  и  смущенная,  Вайолетт   ощутила   странное
смешанное чувство боли и радости.
   - Меня зовут Вайолетт, - тихо проговорила она.
   - Вайолетт, - повторил он обрадованно. И,  набрав  в  грудь  воздуха,
спокойно продолжил:
   - Мадам Вайолетт, вы должны знать, что ваш портрет почти окончен.
   - Я догадывалась, что ваша работа  близка  к  завершению,  -  грустно
ответила она после некоторого замешательства.
   - Если бы я хотел, я мог бы сделать последний мазок неделю назад. Мог
бы сделать это и сейчас.
   У  нее  перехватило  дыхание  от  этих  слов,  в  которых  прозвучало
откровенное признание. Он предоставлял ей право решить его участь.
   - Могли бы? - мягко спросила она.
   - Вопрос в том, должен ли я это делать?
   Аллин говорил ровным голосом, более никак не проявляя  своих  чувств.
Решение оставалось за ней. Если она скажет "да", он покорится  ее  воле,
завершит портрет, и сеансы ее позирования на этом закончатся. А если она
скажет "нет"?
   - Я полагаю, - медленно проговорила она, - у  нас  нет  необходимости
спешить.
   Улыбка озарила его лицо, засияв в лучиках морщинок вокруг  глаз  и  в
уголках рта. Аллин не сделал никакого движения навстречу ей, но Вайолетт
ощутила силу его восторга, словно бурей захлестнувшего ее. Она не смогла
удержаться от ответной улыбки.
   - Мадам Вайолетт, - сдержанно заговорил он, - не  согласитесь  ли  вы
отправиться со мной на прогулку, раз уж у  меня  больше  нет  работы  на
сегодня? Мы могли бы пройтись с вами по свежему воздуху, как это  делают
большинство людей, и, может быть, посидеть где-нибудь в  тихом  месте  с
бокалом вина?
   Осмелится ли она? Что, если кто-нибудь увидит и расскажет Гилберту?
   О, разве могла она отказаться, когда все ее существо жаждало  принять
его приглашение! Нет, у нее не хватит сил сдержать свой порыв.
   - Да, - прошептала она. - Я согласна.

9

   Вайолетт и Аллин покинули дом через боковую дверь, чтобы  не  попасть
на  глаза  Гермине,  которая  коротала  время   с   экономкой;   женщины
подружились, поскольку обе не могли похвастаться  отменным  здоровьем  и
имели примерно одинаковый набор жалоб. Вайолетт не думала,  что  Термина
может донести на нее, но ведь служанка нянчила Гилберта, когда  тот  был
еще малышом, и  поэтому  Вайолетт  не  хотела  подвергать  испытанию  ее
чувство преданности хозяину.
   День выдался чудесный. Удаляясь от острова Ситэ, Вайолетт  с  Аллином
прогуливались по правому берегу Сены. Они говорили о многом,  но  иногда
просто молчали, обмениваясь нежными взглядами. Не имея никакой цели, они
шли по улицам, не обращая внимания на окружение,  наслаждаясь  обществом
друг друга. Вайолетт ощущала, как  напряжены  его  крепкие  мускулы  под
тканью рукава, и это волновало ее. Прикосновение ее юбок  к  его  одежде
приводило ее в трепет,  словно  ткань  являлась  частью  ее  обостренных
нервов. Она так остро чувствовала  его  близость,  его  открытость,  его
нежные взгляды и строгую сдержанность его манер по отношению к ней,  что
это становилось почти невыносимым.  И  все  же  ей  хотелось,  чтобы  их
прогулка длилась бесконечно.
   Когда послеполуденные тени стали длиннее, они нашли кафе на краю сада
и выбрали столик под раскидистым платаном. От железного стола и  стульев
тянуло холодом. Аллин заказал вино  и  горячий  кофе  с  молоком,  чтобы
Вайолетт согрелась. Оглядевшись, она  заметила,  что  столики  заведения
заняты парочками, вокруг которых царила особая атмосфера. Казалось,  все
их внимание было сосредоточено друг на друге. Она поделилась  с  Аллином
своим наблюдением.
   - Приглядитесь получше, - усмехнулся он.
   Вайолетт последовала его совету и  увидела,  что  большинство  женщин
были намного моложе  своих  кавалеров,  хотя  некоторые  дамы  выглядели
старше и заметно богаче.
   - О! - Вайолетт в смущении не знала, куда устремить свой взгляд.
   - Да. Я надеюсь, вы  не  очень  расстроились.  -  Он  взял  ее  руку,
лежавшую у нее на коленях,  и  погладил  выступавшие  косточки  суставов
большим пальцем, огрубевшим от упражнений в фехтовании. - Флирт в обычае
парижан.
   - Понимаю, - задумчиво ответила Вайолетт.
   - Думаю, что вы вряд ли это понимаете, и надеюсь, вы не считаете, что
я привел вас сюда ради подобной атмосферы, Я просто решил,  что  вам  не
захочется  подвергаться  риску  быть  кем-то  узнанной,  что  могло   бы
случиться в более фешенебельном кафе.
   - Вы можете не объяснять, - возразила Вайолетт, глядя ему в глаза.  -
Я доверяю вам.
   Аллин долго смотрел на нее, прежде чем снова  заговорить.  Его  слова
звучали непривычно резко:
   - Не надо, прошу вас. Я не заслуживаю  вашего  доверия.  У  меня  нет
большего желания, чем полностью завладеть вашими мыслями.
   - Но ведь вы не сделаете этого? - Мягкая улыбка замерла  на  дрожащих
губах Вайолетт.
   - Не сделаю? - Аллин помолчал и со вздохом ответил на свой вопрос:
   - Только с вашего позволения.
   В его словах прозвучало  признание,  которое  должно  было  возмутить
Вайолетт, но, вместо того  чтобы  вызвать  в  ней  праведный  гнев,  оно
взволновало ее до глубины души. Он откровенно выразил свое желание,  Она
нужна ему. И в то же время он не навязывает ей  своей  воли,  ничего  не
требует, не предъявляет  своих  прав.  Понимал  ли  он,  какой  глубокий
соблазн для нее заключался в произнесенных им словах,  каким  танталовым
мукам подвергает он ее сознание, предоставляя ей право решить, каковы  в
дальнейшем будут их отношения.
   Их отношения. Какое странное словосочетание.
   Но чего же все-таки она хочет? Разве  ради  безопасной  платонической
связи подвергла она себя  риску?  И  даже  если  она  ощущает  учащенное
сердцебиение в его присутствии, посмеет ли она, сможет ли  она  решиться
на нечто большее? А если решится, изменится ли отношение Аллина  к  ней?
Возможно ли, чтобы его представления о ней были столь  романтическими  и
будут подвергнуты разочарованию, если она даст  ему  понять,  что  хочет
большего?
   Как  все  это  сложно!  Так  сложно,   что   она   чувствовала   себя
парализованной борющимися внутри ее страхами.
   С того дня сеансы позирования стали лишь предлогом для их встреч,  во
время которых они вновь отправлялись  на  прогулки.  Теперь  они  ходили
дальше, углубляясь в центр Парижа. Аллин  знал  лучших  портных,  лучших
модисток  и  наиболее  искусных  изготовителей  перчаток  и  обуви  и  с
удовольствием сопровождал Вайолетт во все эти места. Он  обладал  тонким
вкусом и  безошибочным  чувством  цвета  и  линии,  однако  не  старался
навязать ей свои идеи, а поощрял ее к развитию своих собственных.  Аллин
говорил, что ей присущи врожденное чувство  стиля  и  элегантность,  что
делает  все  в  ней  совершенным,  и  считал,  что  Вайолетт  надо  лишь
довериться своему чувству прекрасного.
   Только однажды он попытался  заплатить  за  ее  покупку,  но  протест
Вайолетт был столь решительным, что он сразу же уступил ей. После этого,
бывая с ним, она редко покупала понравившуюся ей вещь сразу, а приходила
за ней позже. Она понимала, что ему трудно безучастно стоять рядом с ней
в то время, когда она оплачивает свои покупки.
   Аллина удивляло, что Гилберт не советуется с женой и не учитывает  ее
желания, приобретая обстановку для их дома. Он жестко критиковал ее мужа
за то, что тот не брал с собой Вайолетт, отправляясь в магазины. Но в то
же время Аллин был благодарен Гилберту  за  его  пренебрежение  к  жене,
потому что иначе она проводила бы время с ним, посещая антикварные лавки
и мебельные салоны.
   Однажды они отправились на прогулку сразу после грозы. Дождевая  вода
еще бурлила в сточных канавах, а в небе громоздились серые тучи,  но  их
обоюдное желание уединиться за  пределами  привычного  мира  было  столь
велико, что они не посчитались с сыростью. Постукивая концом  трости  по
смятым ярко-зеленым  платановым  листьям,  прибитым  дождем  к  морскому
тротуару, Аллин нарушил молчание:
   - Графиня Фурье на днях дает бал. Не хотели бы вы пойти?
   - Очень хочу, - ответила Вайолетт,  -  если  у  Гилберта  нет  других
планов. В последнее время он занят по вечерам.
   - Это будет дипломатический бал в  честь  улучшения  отношений  между
Францией и Бельгией. Весьма престижное  мероприятие,  хотя  и  несколько
церемонное. Я буду счастлив сопровождать вас на бал, если ваш муж  будет
занят.
   Она слегка вскинула голову, взглянув на него  из-под  загнутых  полей
элегантной соломенной шляпки голубого цвета.
   - Я сомневаюсь, что он сочтет это подобающим.
   - Многих замужних дам сопровождают кавалеры. Никто не обращает на это
внимания, пока они остаются на виду. Вы може