я для хранения собранной кукурузы. Потом зерна отделяют от початков и отвозят на мельницу. Люди, жившие здесь, - погорельцы. У них сожгли амбар, и этот сарай - единственное, что осталось.
     Летти услышала шуршащий звук стягиваемой одежды и обернулась. Оказалось, что Шип сбросил накидку, снял шляпу и стряхивает воду с ее полей.
     - Что вы делаете? - спросила она резко. Он пожал плечами:
     - Устраиваюсь поудобнее.
     - Но я думала... то есть вы же не останетесь здесь?
     - А почему же вы так подумали?
     - Вы хорошо одеты для плохой погоды, и вам, должно быть, есть чем заняться и куда поехать.
     - Насколько мне известно, нет, - сказал он, в точности скопировав ее ледяной тон.
     Рэнсом и сам не очень понимал, почему решил остаться. Он предпочел думать об этом, как о чем-то предопределенном, хотя и знал, что это не так. Ему следовало оставить ее в этом убежище, каким бы оно ни было убогим, и ехать дальше. Поступив так, он не чувствовал бы за собой никакой вины.
     Сначала он ехал за ней просто потому, что им было по пути - назад в Накитош. Но он Намеренно позволил ей не туда повернуть, хотя мог бы и остановить. Ему было интересно, случайно она отклонилась от правильного пути или на это имелись причины, и что она станет делать, когда обнаружит ошибку, - если это ошибка. Разумеется, он не показывался ей на глаза - Рэнсом всегда считал, что чем меньше кто-либо знает о его передвижениях, тем лучше. Кроме того, ему не хотелось, чтобы она думала, будто он ей угрожает.
     Однако из-за того, что он держался в тени, у брода на нее напали эти два подонка. Рэнсом понял, что ее не следует оставлять здесь одну. Не просто потому, что это дикое место, а потому, что те двое, на другом берегу реки, могут вернуться. Он чувствовал, что отвечает за нее - хочет она того или нет.
     Летти приняла решение еще до того, как он кончил говорить. Если он останется, она немедленно уедет! Быстрым и решительным шагом она направилась к двери, но Шип, отбросив в сторону шляпу и накидку, стал на ее пути.
     - Куда-то собираетесь?
     - Да!
     Она попыталась обойти его, однако у нее ничего не получилось.
     - Я не могу вам позволить этого.
     - Вы не можете меня остановить!
     - Думаю, что могу.
     Он приблизился к ней, его движения были стремительны и бесшумны. Летти успела только поднять руки вверх, как оказалась прижатой к стене, его твердые пальцы обхватывали ее запястья. В ярости Летти ударила его ногой по голени, он громко охнул, но не отпустил ее, а наоборот, придвинулся ближе. Его твердые колени прижали ее ноги так, что она не могла пошевелиться.
     - Поправьте меня, если я ошибаюсь, но мы, кажется, уже были в таком положении или в очень похожем, - сказал он с раздражением и досадой.
     - Отпустите меня! - Она чувствовала, как рукоятка его револьвера, висящего на поясе, давит ей на живот, и это было пугающее напоминание.
     - С удовольствием, если вы сядете и будете вести себя тихо. Не надо меня бояться.
     - Откуда я это знаю?
     Прошло какое-то время, прежде чем он ответил, его слова были четки и размеренны:
     - Я даю вам слово.
     - Это не слишком веская гарантия, особенно если учесть, в каком положении я нахожусь в данный момент. - Летти тяжело вздохнула. В его объятиях была такая неумолимая сила и что-то еще, что она уже однажды ощутила, но не потрудилась как-то назвать. Усилием воли она пыталась поддержать в себе гнев и упорство, но с ужасом чувствовала, что это ей не удается. Сладостная дрожь прошла по ней волной, потом еще одной и еще.
     Внезапно он отпустил ее и отошел к противоположной стене.
     - Ну, тогда идите, если вы думаете, что при встрече с теми двумя ваши шансы будут выше.
     - Они... они же на другой стороне реки! - Потеря на мгновение голоса была вызвана только дрожью, ничем иным.
     - Правда? - Шип усмехнулся. - Но ведь это же только мои слова.
     Он был прав. Летти сжала руки, попытавшись все обдумать.
     - Так, значит, вы солгали? Про паром, про скарлатину - все это была ложь?
     - Я такого не говорил. Да и зачем мне это было нужно? Может быть, вы думаете, я польстился на ваше прекрасное тело?
     Это была насмешка скорее над самим собой, чем над ней. Он действительно желал ее. Именно по этой причине он так быстро убрал свои руки и отошел на безопасное расстояние.
     У Летти перехватило дыхание.
     - Как вы смеете такое говорить?!
     - Почему бы мне это не сказать, если вы так думаете?
     - Я н-ни о чем таком не думаю!
     - Разве? А мне показалось, что вы обвиняете меня в желании изнасиловать вас. Теперь давайте посмотрим. Я уже давно мог бы это сделать, если бы хотел, не правда ли? Так почему же вы не верите, что мое единственное желание - защитить вас?
     - Как это трогательно! - К Летти вернулся ее обычный сарказм. - Вы такой благородный человек, никем не понятый, один против всех...
     - Вы ничего не понимаете! Почему вы так уверены, что я всех обижаю и никому не делаю добра?
     - Может быть, все дело в вашем воспитании?
     - Вот тут вы попали в точку. Разрешите исправиться и предложить вам одеяло. Боюсь, вы несколько... окоченели.
     Он нагнулся к своей накидке, достал из-под нее свернутое одеяло и, выпрямившись, бросил его Летти.
     В кукурузном сарае было так темно, что Летти вовремя не заметила летящего одеяла. Оно мягко ударилось ей в грудь и, когда она неловко попыталась схватить его, упало на пол. Летти быстро нагнулась и подняла одеяло.
     От него сильно пахло лошадью, но оно по крайней мере было сухим.
     Летти знала, что надо отказаться, но она так замерзла, что просто не смогла этого сделать. Дрожащими пальцами она расправила одеяло и завернулась в него.
     - С-спасибо, - не слишком любезно пробормотала она.
     - Рад услужить вам. Может быть, сядем или вас это слишком скомпрометирует?
     Молния сверкнула так ярко, что осветила сарай сверкающим серебристым светом. В тот момент, когда было светло, Летти заметила на его губах ироническую усмешку.
     - Вас все это забавляет?
     - А почему бы и нет?
     Что-то в его голосе озадачило Летти, и она промолчала. Некоторое время подождав, но так и не дождавшись ее ответа, Шип отвернулся и поднял свою непромокаемую накидку. Хотя в такой темноте было трудно увидеть, что он делает, Летти показалось, что он вывернул ее наизнанку и, нагнувшись, разложил на кукурузных листьях.
     - Мадам, - судя по интонации, он сделал приглашающий жест, - ваше ложе.
     Не было никаких признаков, что гроза утихает. Дождь колотил по крыше и скатывался с нее журчащими потоками, хлестал по стенам и просачивался сквозь щели в сарай. Гром грохотал раскатистыми взрывами. Холодный ветер дул по полу, поднимая в воздух песок и мусор, забирался под подол мокрой юбки, и от него по всему телу бежали мурашки.
     Было глупо продолжать стоять, а садиться - слишком опрометчиво. Хотя, по правде говоря, было ли это более безрассудным, чем оставаться с Шипом под одной крышей?.. Летти была не в силах раздумывать, как это получилось и что это означало. Она знала только одно: что ужасно промокла и замерзла и если сейчас же не сядет, то просто упадет.
     Пересиливая себя, на плохо гнущихся ногах Летти приблизилась к накрытой накидкой кипе кукурузных листьев и опустилась на колени, затем, откинувшись назад, села, прислонившись спиной к бревенчатой стене. Когда Шип опустился на накидку рядом с ней, она вздрогнула и плотнее закуталась в одеяло, сознавая, что протестовать бесполезно - это было бы напрасной тратой сил. Он, однако, не сделал в ее сторону больше ни одного движения, и Летти приободрилась.
     - А что, если паромщика не отпустят утром? - откашлявшись, спросила она.
     - Есть другие дороги, другие паромы. Я покажу вам.
     - Моя хозяйка будет беспокоиться. Она может послать людей искать меня...
     - Вы беспокоитесь обо мне или о себе? - усмехнулся он.
     - Конечно же, не о вас!
     Летти возмутилась. Неужели он действительно думает, будто она хотела предупредить его, что сюда могут прийти люди, которых он наверняка заинтересует? Она бы с радостью увидела его схваченным и закованным в цепи! С радостью ли?.. "Ангел и дьявол", - назвал его Генри. Он убил ее брата, но саму ее спас от смерти - или от того, о чем еще меньше хочется думать. Он обращался с ней с ужасной фамильярностью и при этом был заботлив. Его близость пугала, но в то же время заставляла ощущать, что она - женщина, а он - мужчина...
     - Я уже говорил - вам нечего бояться.
     Летти не ответила. Он был опасен, об этом не следовало забывать.
     Шип подвинулся ближе, опершись ладонью о колено, и Летти резко повернула к нему голову. Тусклый свет на мгновение осветил кожаную кобуру на поясе. Она тихо и глубоко вдохнула воздух, глаза ее сузились, затем она отвернулась.
     А что, если она сама схватит его, заставит ехать с ней в Накитош и потом сдаст полковнику Уорду? Все, что ей нужно сделать, - это немного придвинуться к нему и схватить револьвер, который близко. Ее дознание могло бы закончиться здесь и сейчас. Писем ее брата достаточно, чтобы власти могли держать его под стражей до тех пор, пока вина не будет доказана. В любом случае это было бы оправданно.
     От этих мыслей Летти вздрогнула и поежилась под одеялом. Шип повернулся и внимательно посмотрел на нее. Когда он заговорил, в его голосе звучала сдержанная осторожность.
     - Вам было бы уютней, если бы вы освободились от мокрой одежды.
     Летти раскрыла было рот, чтобы дать ему резкий отпор, но потом снова закрыла его. Одно-два неловких движения не покажутся странными, если она будет раздеваться. Разумеется, она и не подумает снять что-нибудь, кроме корсажа и юбки, а от этого большой беды не будет. Густой сумрак не позволит ему ее рассмотреть, и в любом случае она будет закрываться одеялом, как щитом.
     Летти облизала внезапно пересохшие губы:
     - Вы... вы, наверное, правы.
     Рэнсом нахмурил брови - он никак не ожидал, что она согласится. Напряжение в ее голосе также озадачивало. Потом он увидел, как она наклонила голову и начала возиться с пуговицами корсажа. Грудь его сжало, стало трудно дышать, он почти задохнулся. Желание, которое бурлило в нем, было таким сильным, что он изо всех сил сжал кулаки, испугавшись, что выдаст себя.
     Одеяло соскользнуло у Летти с плеча, но она тут же поправила его. Какой легкомысленной она себя чувствовала, готовясь раздеться на глазах у мужчины! Она была напугана своей безрассудной смелостью, но это не повлияло на ее решимость.
     Расстегнув последнюю пуговицу, Летти потянула за края корсажа и стащила его с плеч. При этом она нарочно наклонилась к Шипу, высвобождая руки из рукавов: нужно было усыпить его бдительность. Стянув корсаж, она положила его сбоку и начала расстегивать юбку. Когда это было сделано, она встала на колени, подняла подол юбки и медленно стащила ее через голову. Последняя операция была проделана с большим эффектом, чем требовалось. При этом она позаботилась, чтобы юбка каскадом упала на колени Шипа. Летти пробормотала извинение и потянулась за ней. Под мокрой материей ее пальцы скользнули к кобуре на бедре Шипа и сомкнулись на рукоятке револьвера. Она потянула к себе юбку, "и в конце концов револьвер оказался у нее в руке.
     Рэнсом почувствовал что-то неладное, но он был так сосредоточен на белеющем отблеске ее гладкой кожи и проступающих под одеялом формах, что прошло какое-то мгновение, прежде чем он заставил себя поверить в то, что она сделала. Он рванулся к ней, напрягая мощные мускулы, но Летти направила на него револьвер, не замечая, что одеяло упало с плеч.
     - Не двигайтесь! - закричала она. - Я буду стрелять!
     Шип замер, как грозная скала, бормоча проклятия. Услышав, какими эпитетами он ее награждает, Летти почувствовала, как в ее груди поднялась торжествующая волна. Неожиданно для себя она засмеялась.
     - Ведьма! - проговорил он, и в его голосе прозвучало восхищение. - Я этого не забуду, - Надеюсь, что нет. Бросьте мне одеяло.
     Несколько долгих секунд он был неподвижен, затем неохотно подчинился.
     - Осторожно, - предупредила она.
     Резко брошенное одеяло пролетело к ней, но сейчас она была наготове. Поймав одеяло одной рукой, Летти завернулась в него, не отводя глаз от смутных очертаний сидевшего рядом с ней человека, и, отодвинувшись к стене, откинулась назад.
     - И что теперь? - насмешливо фыркнул он.
     - А теперь, - сказала она ласково, - мы подождем до утра.

5.

     Время тянулось медленно. Гроза стихла и сдвинулась к северо-востоку, но дождь продолжался. Доски, на которых сидела Летти, были жесткими, глаза болели, потому что она постоянно пристально всматривалась в темноту в ожидании малейшего намека на движение со стороны пленника. Ее мучил вопрос: что делать, когда станет совсем темно и она не сможет больше видеть его? А вдруг она не выдержит и заснет? Если бы у нее была веревка, она могла бы связать Шипа. У него-то, наверное, есть та самая витая веревка, которой он связывал ее в Сплендоре. Но для выяснения этого ей пришлось бы обыскать его, а это было слишком уж рискованно.
     Шип ничего не предпринимал. Он устроился на куче кукурузных листьев, положив голову на нижнее бревно стены. Время от времени он потягивался, менял позу и зевал, как любой человек, готовящийся ко сну. Летти и не ожидала, что он будет охвачен ужасом, но такое полное отсутствие беспокойства раздражало ее. Кроме того, это вызывало подозрения, и она наблюдала за ним с особым вниманием. Ее рука так сжимала револьвер, что пальцы болели.
     Все, что она заметила, - легкое движение воздуха. Что-то ударилось об пол слева от Шипа и с шуршанием докатилось к стене. Нервы Летти были так напряжены, что она тут же прицелилась и нажала на курок. Револьвер громыхнул, выбросив пламя и дым; катившийся предмет разлетелся на кусочки, один из них, вращаясь, отлетел в угол и остановился там. В ту же секунду она перевела револьвер на Шипа, который даже не двинулся с места.
     - А вы умеете стрелять, - с удивлением в голосе произнес он.
     - Что вы бросили? - резко спросила Летти, хотя уже поняла, что предмет этот, легкий и круглый, был не чем иным, как кукурузным початком.
     - Я ничего не бросал. Должно быть, это крыса.
     Насмешливая невинность его слов возмутила Летти. А вдобавок еще это его преувеличенное удивление ее ловкостью... Она навела револьвер на место рядом с его ногой.
     - Ах да! Я вижу! Тут еще одна!
     Было бы лучше, если бы Шип остался неподвижным, - она хотела только напугать его, выстрелив в пол. Вместо этого он метнулся в сторону, и пуля задела его ногу. Шип чертыхнулся и застонал от боли, разглядывая кровоточащую царапину.
     Грохот выстрела затих, в темноте слоился режущий глаза голубоватый дым. Летти отбросила одеяло, опустила револьвер и наклонилась к нему:
     - Вы ранены?
     Он прыгнул молниеносно и без всяких усилий - просто пружины мышц разжались, как у охотящейся кошки. Летти попыталась вскинуть револьвер, но было слишком поздно: он сбил ее с ног и навалился на нее всем телом, пытаясь отнять револьвер. В отчаянии она отбросила оружие. Со стуком подпрыгивая на досках, револьвер откатился к дальней стене. Когда Шип вскинул голову, чтобы проследить, куда он упал, Летти обеими руками оттолкнула его и, извернувшись, попыталась дотянуться до револьвера. Но он поймал ее за талию, прижал к себе, словно железными тисками, перекатился с ней в руках и бросил ее спиной на кучу кукурузных листьев. Описав головокружительную дугу, ослепленная, потрясенная, задыхаясь в его объятиях, Летти затихла.
     Рэнсом сознавал, что им руководит гнев. Он страшно злился на Летти за то, что она пыталась ранить его, и на себя - за то, что так легко поверил ей. Но внезапно весь его гнев куда-то улетучился, теперь он чувствовал только жгучее желание. Кровь ударила ему в голову, он ощущал под собой ее тело, и этот соблазн было невозможно преодолеть. Он жаждал приникнуть к ее губам, как пьяница стремится припасть к бутылке. Это было сумасшествие, но бурная дождливая ночь проходила, и он понимал, что такой близости между ними больше никогда не будет.
     Летти почувствовала изменение в его настроении, и крик возмущения, готовый вырваться из ее груди, замер на губах. Ее охватило странное ощущение полной утраты воли, древнего как мир любопытства и чего-то еще, что было связано с изматывающей нервы близостью человека, который обнимал ее. Летти упиралась руками в его грудь и остро ощущала сухое шуршание кукурузных листьев под ними, стук дождя, свежий запах мыла от его одежды и его собственный мужской запах. Она заметила, как он вдруг задержал дыхание, словно принял какое-то решение. Медленно, почти неуверенно его скрытое сумраком лицо опускалось к ее лицу, пока их губы не встретились.
     Он был убийцей, но поцелуй era был страстным и уверенным, чарующим своей сладостью. Он был убийцей, но его руки были убаюкивающими и нежными. Он был разбойник и мятежник, но было в нем что-то такое, что заставило ее двинуться ему навстречу.
     Летти была совсем не готова к тому, что ее подведут собственные чувства. Это было невероятно. Она презирала этого человека, хотела, чтобы его повесили. Она знала, что ей надо бороться с ним до последнего, высвободиться во что бы то ни стало. То, что она не могла этого сделать, повергало ее в смущение и стыд. В конце концов она решила, что сама ее неподвижность может стать оружием, и с облегчением ухватилась за эту мысль. Ее жених приходил в совершенное смятение, когда целовал ее. Может быть, с этим человеком получится так же? Как только он на секунду утратит бдительность, она освободится и дотянется до револьвера.
     Его губы нежно ласкали ее губы, легко касаясь их гладкой поверхности, словно пробуя на вкус. Ощущение было удивительно ярким. Оно пробудило в Летти такой трепет и пылкую чувственность, что губы ее раскрылись от удивления. Рэнсом немедленно воспользовался этим неосторожным приглашением, углубив свои исследования. Его язык коснулся ее языка, обвивая его, увлекая любовной игрой.
     Его руки скользнули ниже, легли на ее бедра, он притянул ее еще ближе, так, что их тела полностью слились. Она ощутила жаркую твердость его напряженной плоти, осознала силу его желания, и по всему телу ее пробежала дрожь. Но Летти не надо было заставлять себя не шевелиться - ее руки и ноги налились свинцом, она чувствовала какое-то странное, сладостное оцепенение и надеялась, что, когда наступит подходящая минута, она сможет оттолкнуть Шипа и найти револьвер.
     Дорожка его жарких, как капли расплавленного металла, поцелуев прошла по овалу щеки и задержалась у нежной впадинки под ухом. Потом его теплое дыхание коснулось изгиба ее грудей; прижавшись губами к разделяющей груди ложбинке, он положил руку на одну из них, скрытую батистовой рубашкой, и ласкал пальцами сосок, пока он не затвердел.
     Прикосновение к груди наполнило Летти непреодолимым желанием, и она осознала это в паническом трепете. То, что с ней обращались так свободно, слишком уж выходило за границы испытанных ею когда-либо ощущений. Она знала, что должна прекратить это! Но как это сделать, не приведя его в ярость и не принуждая к насилию? Не успела Летти что-нибудь придумать, руки Шипа легли ей на плечи и стянули рубашку, обнажив грудь. Ее протестующий крик был заглушен его губами, которые снова прижались к ее губам в нежном и требовательном поцелуе.
     Летти попыталась оттолкнуть его, и от этого движения куртка Шипа распахнулась. Кончиками пальцев и всей поверхностью ладоней она ощутила тугие узлы мышц на его груди. Открытие поразило ее. Не осознавая, что делает, она позволила своим рукам задержаться там, исследуя твердые изгибы мышц, плотные и плоские окружности сосков. Ткань его рубашки была для нее преградой. Внезапная потребность убрать ее, чтобы почувствовать прикосновение его кожи к своей, оказалась такой сильной, что она судорожно сжала материю, дрожа от нетерпения.
     Словно угадав ее желание, Рангом рванул пуговицы рубашки и сорвал ее вместе с курткой. Когда он снова пр