восторг, вытащил из-за пояса кинжал, перевернул его и таким же образом стукнул другого лодочника по макушке. Своих пленников бандиты уложили рядышком на земле. Больше лодочников никто и пальцем не тронул, но они продолжали тихонько скулить.
     - Очень неплохо, - еле выдохнул Рефухио, появившийся с противоположного конца причала. Он указал пальцем на самую большую лодку. - Все туда, живо. Отплываем немедленно.
     Он весь был вымазан сажей. По лицу, оставляя на нем светлые дорожки, стекали струйки пота. Из-за его плеча выглянула донья Луиза. Она всхлипывала и молотила Рефухио по спине кулачками. За ними гнались люди, наспех вооруженные кто косами, кто граблями.
     - Поджигатель! Убийца! Эль-Леон! Прикончить его! Прикончить!
     - А что с этими двумя? - осведомился Чарро, поигрывая шпагой.
     - Пусть убираются. Они нам не нужны. Отчаливаем!
     Все были слегка удивлены, но нехотя повиновались. Рефухио прикрикнул на них, не выбирая при этом выражений. Это возымело свое действие: все стремглав кинулись к суденышку. Энрике поспешно выкинул оттуда несколько самых громоздких узлов. Великан Балтазар с трудом сдвинул лодку с илистой отмели и, столкнув ее в воду, одним прыжком заскочил в нее. Рефухио, не замедляя шаг, швырнул горсть серебра лодочникам, уже стоявшим на ногах, но еще слегка пошатывающимся. Это была плата за лодку. Рефухио подбежал к краю пристани и бухнулся в воду, обдав веером брызг, донью Луизу, которая при этом истерически взвизгнула. Затем он одной рукой уцепился за борт лодки, а другой ткнул вдову в бок так, что она подскочила и угодила прямо в объятия Энрике. Акробат схватил ее и усадил к себе на колени. Он хотел помочь вдове усесться поудобнее, но она дала ему оплеуху и немедленно разразилась рыданиями. Рефухио, держась за борт, оттолкнулся ногами от берега, Балтазар и Чарро схватились за весла и стали выгребать на середину реки. Их преследователи стояли по колено в воде и осыпали их проклятиями, потрясая при этом своим оружием. Подтянувшись на руках, Рефухио взобрался в лодку и примостился у руля.
     Несколькими сильными гребками он заставил судно изменить направление. Балтазар удивленно заморгал.
     - Что ты делаешь? - спросил он. - Ты направил лодку против течения.
     - А что нас ждет, если мы поплывем по течению? - ледяным тоном произнес Рефухио. - Возвращение в Испанию стало теперь несбыточной мечтой, и в Гавану нам дороги нет, там нам никто не обрадуется. Нас снова преследуют. Дон Эс-тебан позаботится о том, чтобы губернатор Миро приказал обшаривать в поисках преступников каждый корабль. Наши приметы разошлют по всей Вест-Индии. Для нас закрыты все пути. За исключением одного.
     - И куда ведет этот путь?
     - В далекую таинственную страну, страну легенд и загадок, где водятся невиданные животные и обитают свирепые дикари. В страну золотого заката.
     - Техас... - мечтательно прошептал Чарро, его лицо словно просветлело, в глазах заплясали голубые искорки.
     - Матерь божья! - простонала донья Луиза и снова ударилась в слезы. - Нас там всех поубивают. Или что-нибудь еще хуже.
     - Или мы будем спасены, - продолжил Энрике.
     - Или о нас забудут, - пробормотал Балтазар.
     - Что ж, поживем - увидим, - вздохнул Висенте, обращаясь к самому себе.
     - Но ведь это так далеко, - осторожно подала голос Ис-абель.
     Пилар обернулась и посмотрела на Рефухио. Хотела бы она знать, что у него на уме. Действительно ли он так уверен в себе, как кажется.
     Рефухио глядел на дымящиеся руины - это было все, что осталось от Нового Орлеана. На его суровое лицо падал красноватый отсвет пламени, капельки воды дрожали на его ресницах, может быть, это были слезы.

16.

     Рефухио глубоко опустил весло в мутную желтовато-коричневую воду и сделал мощный гребок, чтобы не столкнуться с полузатопленным гнилым древесным стволом, преграждавшим им путь. Лодка весело бежала по волнам. Утро было погожим, ласково пригревало солнце, дул попутный ветерок. Сидеть на веслах - занятие довольно утомительное, но вместе с физической усталостью оно приносило душевное облегчение. Это было для них чем-то вроде искупления грехов, когда с каждым взмахом весел снималась частичка вины. Они боролись с течением, зорко следя за тем, чтобы судно не попало в стремнину и не напоролось на бревно-плывун. Им постоянно приходилось быть настороже, чтобы ни пираты, промышлявшие на реке, ни индейцы не застали их врасплох. Времени для размышлений или воспоминаний не оставалось. Да это было к лучшему.
     Они гребли, не зная отдыха, до самого вечера. Передышку сделали только тогда, когда Новый Орлеан остался далеко позади. Лагерь разбили на песчаной отмели. Конечно, можно было заночевать в зарослях деревьев, росших на прибрежной полосе: тенистая прохлада так и манила к себе. Но это казалось более опасным. Лучше было не рисковать.
     Ночь все провели отвратительно. Спать пришлось на голой земле. Для Рефухио и остальных мужчин не были в новинку ни жесткая бугристая подстилка, ни москиты, эти маленькие кровожадные дьяволы, которые тучей вились над ними. Но вот женщины... Они-то не были подготовлены к походной жизни.
     Пилар сидела в лодке напротив Рефухио и плела для всех шляпы из пальмовых листьев. Она подняла глаза от своей работы и посмотрела на убегающую вдаль линию берега. На дне лодки, у ног Пилар, расположилась донья Луиза. Сиденье напротив двух женщин занимали Висенте и Балтазар. В узком пространстве между их скамьей и той, на носу лодки, где сидели Энрике и Чарро, на узле, будто птица на жердочке, примостилась Исабель. Мужчины гребли в одном ритме, весла слаженно поднимались и опускались: вверх - вниз, вверх - вниз. Луиза не издавала ни звука - верный признак того, что она заснула. Впервые за все время, что они в пути, не было слышно ее стенаний. Она не относилась к тому типу женщин, которые стойко переносят удары судьбы.
     Но Пилар была именно такой женщиной. Она по несколько раз на дню требовала, чтобы ей дали заменить Висенте на веслах.. Она взвалила на себя кучу всяких обязанностей и прошлой ночью опустилась рядом с Рефухио на грубое одеяло, прикрыв лицо от насекомых-кровососов, только тогда, когда уже еле держалась на ногах от усталости. Пилар вообще теперь старалась спать как можно меньше. Часами она сидела на жесткой скамье, сплетая между собой полоски колючих пальмовых листьев и раздирая при этом в кровь свои нежные пальцы. Но ни слова жалобы не слетало с ее губ. Она держалась мужественно, но от этого Рефухио не чувствовал себя менее виноватым перед ней.
     Ну почему эта девушка должна страдать? И почему он не в силах избавить ее от этих страданий? Возможно, даже более чем вероятно, они никогда не вернутся домой, в Испанию, да и вообще к цивилизации. Это он, Рефухио, вынудил Пилар вступить на этот опасный путь. Он убеждал себя, что на это были свои причины, но они по большей части были надуманными. Все дело в его эгоизме. Он виноват в том, что она стала скиталицей, что ее жизнь все время подвергается опасности. Как он раскаивался теперь. И это чувство раскаленным железом жгло его сердце.
     Солнце запуталось в волосах Пилар, окрасив их в золотой цвет. Нежные прядки красиво обрамляли ее лицо, обволакивали шею и блестящими шелковистыми волнами падали на плечи. Как ему хотелось знать, что чувствовала она, когда ночью они лежали, тесно прижавшись друг к другу, и ее головка покоилась на его груди.
     К полудню солнце покроет кожу Пилар загаром, а возможно, и раньше, если перестанет то и дело прятаться за облаками, которые ветер гнал с юго-запада. Да и все они скоро станут смуглыми, как цыгане. Может быть, шляпы, которые плела Пилар, хоть немного защитят путешественников от палящих лучей. Солнцепек был даже не столько неприятным, сколько опасным: легко можно было перегреться и получить солнечный удар. Для Рефухио и других мужчин, людей привычных, это были сущие пустяки. Но не для Пилар. И конечно же, не для Луизы и Исабель.
     Пилар повернула голову и посмотрела на Рефухио долгим взглядом.
     - Что-нибудь не так? - спросила она.
     Рефухио почувствовал, какое мрачное, суровое выражение застыло на его лице. Невероятным усилием воли он стряхнул напряжение и произнес как можно мягче:
     - Я весел и бодр, как мул, навьюченный вязанкой хвороста. Что, по-твоему, здесь может быть не так?
     - Да все, что угодно. Но это вовсе не значит, что тебе следует так переживать из-за этого.
     - Мне ничего другого не остается.
     - Если ты думаешь о том, что произошло в Новом Орлеане, то, прошу тебя, успокойся. Пожар вспыхнул не по твоей вине.
     - Как раз это волнует меня меньше всего на свете.
     - Что-то я сомневаюсь.
     - Вижу, что сомневаешься. Боишься, что я опять захандрю и брошу тебя на произвол судьбы?
     Она холодно посмотрела на него.
     - Ничего подобного. Я уже убедилась, что ты никогда не теряешь над собой контроль.
     - Ты льстишь мне.
     - Вовсе нет. А вот ты недооцениваешь меня. Я не пропаду, если наши пути разойдутся. Ни трудностей, ни опасностей я не боюсь.
     Ему вдруг стало страшно, мысли путались. Голос предательски дрогнул, когда он наконец произнес:
     - Полагаю, это предупреждение о том, что приготовления к самостоятельной жизни уже ведутся. Позволено ли мне будет узнать, какие? Или я должен сам догадаться?
     - Никаких. Господи, как ты вечно все усложняешь. Я просто попыталась прояснить ситуацию.
     - Ты сама все это придумала?
     - Конечно. Мне больше не с кем было обсудить эту проблему.
     - Тебе неприятно то, что ты зависишь от меня?
     - Мне неприятно то, что ты считаешь себя связанным обязательствами по отношению ко мне.
     Она затронула тему, которая его действительно волновала. Будто заглянула в его душу.
     - Я по своей воле взял на себя эти обязательства, когда принял твое предложение там, в саду, ночью. И не тебе освобождать меня от них.
     - Ну, если тобой овладела тоска по мученичеству, то, пожалуйста, неси свой крест. Я не могу тебе в этом помешать.
     - А я неплохо справляюсь, правда? - с горечью заметил он.
     - Просто замечательно. Поэтому я совершенно уверена, что тебя беспокоит печальная участь Нового Орлеана.
     - Это кажется вполне логичным. - Он еще сильнее налег на весла.
     Пилар задумчиво покачала головой.
     - Ты думаешь, что мог остановить дона Эстебана? Но как?
     - Я должен был сразу выпустить дух из этой гадины, вместо того чтобы дать ему возможность защищаться.
     - Ты же не знал, что все так обернется.
     - Я должен был это предусмотреть. И то, что не сделал этого, - серьезная ошибка с моей стороны. - С замиранием сердца он ждал ответа.
     Когда их глаза встретились, Пилар не отвела взгляд.
     - Кому-то может так показаться, но не мне, - сказала она. - Ты же не дон Эстебан, чтобы совершать такие жестокие и бессмысленные убийства. И потом, я тоже виновата. Если бы я не увязалась за тобой, то эта вылазка могла бы пройти гораздо более успешно.
     - Или вообще никакой вылазки не было бы? Нет уж. Этот план полностью разработал я.
     - Но ведь именно мое присутствие подставило тебя под удар и вызвало пожар. Если бы не я, тебе не пришлось бы драться с доном Эстебаном и уж тем более не было бы этой стычки в часовне. Я везде была тебе только помехой.
     - Да нет же! Я испытывал огромное желание убить его, особенно после того, как увидел, что он сделал с Висенте. Мне достаточно было любого повода. И не твоя вина в том, что я не сдержался.
     - Ты собираешься лишить меня удовольствия немного покаяться и пообвинять себя? Грабитель. Ты уже отнял мою свободу.
     - У меня и в мыслях никогда не было что-то отнимать у тебя силой.
     Эти слова, казалось, повисли в воздухе между ними. Их взгляды - нежных карих глаз и холодных стальных - встретились. Краска, не имеющая ничего общего с загаром, медленно заливала лицо девушки.
     - Намерения меняются, - сказала она.
     Рефухио резко кивнул:
     - Люди тоже.
     - О чем это вы спорите? - Висенте смотрел на них через плечо.
     - О разном. В основном о грабеже и добрых намерениях, - глухо произнес Рефухио.
     - Это касается сундука с золотом? Я заглядывал внутрь. - В его голосе слышалась нотка осуждения.
     - Не совсем так, - сдержанно и немного устало ответил Рефухио.
     - А я думал, об этом разговор. Интересно, что я, по-твоему, должен был почувствовать, когда узнал, что оказался замешанным в краже? - Висенте смотрел на брата неприязненно.
     - Я бы непременно поразмыслил об этом, если бы догадался, что в университете тебя превратили в самоуверенного болвана, - вздохнул старший Карранса.
     Висенте закусил губу.
     - Ты прав, как всегда. Можешь теперь оторвать мне за это голову. Возможно, я это заслужил. Но не трогай сеньориту Пилар.
     - Ты уже обращаешься к даме по имени, - вскинулся Рефухио. - Слишком большая вольность, на мой взгляд, если учесть, что вы познакомились совсем недавно.
     - Я знаком с ней дольше, чем ты, братец.
     - Да ну?
     В тоне Рефухио звучала скрытая угроза, но Висенте не обратил на это внимания.
     - Я был первым, к кому она обратилась.
     - Так почему же ты не поспешил на выручку и не умчал ее на белом коне, подобно сказочному принцу?
     - Она не просила меня об этом. Увы.
     Рефухио почтительно поклонился Пилар:
     - Поздравляю. Вы сделали правильный выбор.
     - Честь мне и хвала за это, - сказала она.
     - Я тоже думаю, что ты это заслужила, - съязвил Рефухио, затем повернулся к брату:
     - Кстати, а где золото? Что-то я нигде не вижу ларца.
     Висенте снова нахмурился и тряхнул головой:
     - Неужели ты думаешь, что я стал бы пачкать руки об это золото, когда наверняка знал, что оно краденое?
     - Так ты оставил его?
     Висенте медленно кивнул, насмешливо глядя на старшего брата.
     - Вот это да, - ошарашенно пробормотал Рефухио и тут же разразился громовым хохотом. - Это золото принадлежало Пилар, мой честный и благородный мальчик. Это было ее золото.
     - Ты оставил его? - Пилар все еще не могла поверить. - Ты оставил его в доме дона Эстебана?
     - Мне казалось, что я поступаю правильно. - Висенте сразу сник и заерзал на сиденье, умоляюще глядя на брата, но тот сделал каменное лицо.
     - А дом сгорел, - подвела итог Пилар.
     - Наверняка, - подтвердил Висенте убитым голосом.
     Пилар смотрела на него некоторое время, потом ее лицо прояснилось, морщинки на лбу разгладились. Она скользнула взглядом по шраму на его щеке и покачала головой.
     - Думаю, мне не на что жаловаться и некого обвинять. Я сама во всем виновата. Мне просто не следовало впутывать тебя в мои дела. Я... я прошу прощения.
     - Вы не должны извиняться. Рефухио раньше никогда не позволял мне быть рядом с ним, но теперь ему от меня никуда не деться. Поэтому я вам даже благодарен.
     - Он не позволил бы тебе следовать за нами?
     Висенте с вызовом посмотрел на брата, но в глубине его глаз таилась нежность.
     - Похоже, он думает, что одного разбойника в семье вполне достаточно.
     - Так оно и есть, - согласился тот.
     Пилар и Висенте украдкой обменялись улыбками, затем вернулись каждый к своему делу.
     Рефухио обдумывал слова Пилар, уставившись невидящим взглядом куда-то ей в затылок. Он чувствовал, как сострадание, которое он испытывал к девушке, постепенно заменяется чем-то другим, большим. Да, он сочувствовал ей, но в то же время его захлестывала откровенная, бесстыдная радость. Теперь Пилар придется остаться с ним, у нее нет выбора.
     Мгновение спустя Рефухио затянул песню, грустную и мелодичную. Мужчины подхватили ее. Песня будто скользила над волнами, сопровождаемая плеском воды за бортом. А лодка уносилась все дальше и дальше на северо-запад.
     Стемнело. Они опять остановились, чтобы сделать привал. Уже давно пора было спать, но все сидели у костра, глядя на веселые голубые язычки пламени. Как приятно было отдохнуть, расслабиться, отвлечься от дневных забот. Ужин удался на славу. Исабель приготовила великолепное блюдо из двух странного вида рыбин, которых Висенте поймал при помощи крючка, сделанного из шпильки Пилар. Ко всему прочему дым костра отпугивал москитов. На землю спустилась ночь. Воздух то и дело оглашался стрекотом цикад и кваканьем лягушек. Охотничий клич болотной кошки был похож на женский плач. Звезды тускло поблескивали на иссиня-черном небе.
     На рассвете они проплыли мимо деревушки под названием Бэтон-Руж. Все предполагали, что после этого на их пути еще будут какие-нибудь поселения или форты, но обманулись в своих ожиданиях. Часы шли за часами, но никаких признаков человеческого жилья они больше не встретили. Создавалось впечатление, что, кроме них, в этой пустынной, дикой местности нет больше ни одного человека.
     Рефухио здесь все казалось странным. Эта первобытная красота и отталкивала, и притягивала одновременно. Все было не похоже на Испанию: огромные болотистые равнины, буйная растительность, которая образовывала непроходимые заросли, диковинные животные, от аллигаторов и змей до лохматых остроносых зверьков, таскавших своих детенышей в сумках на брюшке. Рефухио понемногу привыкал ко всему этому - и к здешнему сладковатому воздуху, и к непроницаемому мраку ночи.
***
     Испания постепенно теряла свое превосходство. При всем блеске Мадридского двора, при том, что армады испанских кораблей бороздили бескрайние океанские просторы и Испании принадлежало четверть мира, золотой век испанского могущества был уже позади. Более ста лет тому назад начался упадок империи.
     Это была, прекрасная страна, которую населяли храбрые, умные, благородные люди. Но они слепо верили, что их родина слишком хороша для того, чтобы в ней еще что-нибудь нужно улучшать. Они боялись каких бы то ни было перемен, отворачивались от всего нового и непривычного и непоколебимо придерживались старых устоев и порядков. Они разучились мыслить, разучились действовать. Чтобы пополнить свои богатства, они грабили Новый Свет, вели бессмысленные войны, продавали земли колоний. Испания слабела и умирала. А людишки вроде дона Эстебана, будто хищная стая родственников, толпящихся у постели больного, ждали его последнего вздоха и уже делили и растаскивали между собой предполагаемое наследство.
     А эти новые земли, наоборот, были полны жизненных сил, они оказались плодотворной почвой для развития новых идей.
***
     Впервые за много лет Рефухио было немного не по себе. Сидя у костра на очередном привале, он поежился; хотелось оглянуться, чтобы узнать, что там, у него за спиной, и было страшно это сделать. Кто знает, какие опасности таила в себе эта непроглядная ночь.
     Донья Луиза с ожесточением прихлопнула москита, севшего ей на руку. От резкого движения деревянная миска с остатками ужина, которую она держала на коленях, опрокинулась. Вся юбка вдовы оказалась в жирной подливке. Луиза с ревом подпрыгнула, пнув ногой миску, и та покатилась прямо в огонь.
     - Хватит! Надоело! - заверещала вдова. - Меня едят живьем москиты, я почернела на солнце так, что меня скоро можно будет принять за эту мулатку, любовницу моего муженька. У меня нет другой одежды, кроме той, что сейчас на мне, я вынуждена питаться всякой дрянью, от которой даже свинья будет нос воротить. Я хочу домой! Тысячу песо, две тысячи песо тому, кто отвезет меня обратно в Новый Орлеан!
     Рефухио быстро наклонился, схватил палку и, подцепив миску, вытащил ее из огня. Она не успела сильно обгореть и теперь лежала в сторонке и дымилась. У них было только по одной миске на человека, и где бы они еще в этих краях смогли достать другую.
     - Тебе живется не хуже, чем всем остальным, - сказал Рефухио Луизе, - но, если ты предпочитаешь смерть, мы можем просто бросить тебя здесь. По крайней мере, возни меньше, чем с возвращением в Новый Орлеан.
     - Это называется убийство, - прошипела Луиза, бросив на Рефухио взгляд, полный ненависти и презрения.
     - Но не исключено, что все еще хорошо кончится, - вступил в разговор Энрике и озорно подмигнул благородной даме. - Здесь вас может найти как