- Слаба? Это экспедиция,  хорошо  профинансированная,  организованная
самим Наполеоном и поддерживаемая его сторонниками на двух  континентах,
не говоря уже о Святой Елене!
   - С моей стороны, мадемуазель, это выглядит так:  я  еду  освобождать
человека, охраняемого флотом самой большой морской  державы  в  мире,  с
помощью пожилого джентльмена,  щеголя,  молодой  женщины  и  умирающего.
Стоит ли винить меня за излишнюю осмотрительность?
   - Послушайте, капитан, - произнесла она, - вы не должны недооценивать
собственные силы!
   - Но не ваши, - откликнулся он и,  оттолкнувшись  от  перил,  зашагал
прочь.

***

   Последующие дни были похожи один на другой. Мсье Робо  и  Марсель  де
Груа редко выходили к завтраку. Отец Джулии, сибарит, всегда  встававший
поздно, казался взволнованным морским воздухом и их общей целью. Он взял
привычку завтракать, обедать и ужинать  вместе  с  офицерами  корабля  и
настаивал,  чтобы  Джулия   сопровождала   его.   Она   делала   это   с
удовольствием. Ей была по душе дружеская атмосфера в обеденном салоне, и
она без особого труда узнала много подробностей об управлении судном  от
Джереми Фри и второго помощника - ирландца по фамилии  О'Тул.  Последний
не отличался особой красотой - у него были огненно-рыжие волосы, которые
торчали дыбом от сырого  соленого  воздуха  и  напоминали  металлическую
щетку, щербатые зубы и покрытое шрамами лицо, на котором оставили  следы
все  его  сорок  прожитых   лет.   Но   все   эти   внешние   недостатки
компенсировались смелостью. Еще до того, как они оставили позади  мутное
течение Миссисипи, Джулия перестала быть для него "мадемуазелью Дюпре" и
превратилась в "мою дорогую Джулию". Сколько она ни хмурилась,  принимая
холодный и чопорный вид, ничто не могло удержать его от фамильярности, а
он был слишком занятным, и ей было  жаль  лишаться  его  общества  ценой
сохранения собственного достоинства.
   Бродя по палубе, сидя с книгой  в  шезлонге,  полоская  и  просушивая
одежду, Джулия коротала утро. В полдень, если она не оставалась в каюте,
занимаясь рукоделием, Марсель де  Груа  обычно  составлял  ей  компанию.
Нельзя сказать, что она не чувствовала расположения к нему. Де Груа  был
истинным  джентльменом,  обильно  расточавшим  похвалы  ее   необычайным
качествам. Сначала казалось естественным, что он считал Джулию с отцом и
себя в определенном смысле выше остальных, но вскоре она устала  от  его
постоянных жалоб на корабль и его  офицеров.  Он  так  явно  дорожил  ее
обществом, что временами  казалось,  его  скорее  привлекает  ее  статус
единственной женщины на борту, чем личное очарование.
   Постепенно фамильярность  стала  проявляться  и  в  манерах  Марселя.
Однажды, когда Джулия подала ему руку для приветствия, он  вместо  того,
чтобы склониться над ней, как было принято, крепко сжал ее  и  поднес  к
губам  ладонью  вверх.  А  затем  Джулия   почувствовала   прикосновение
горячего, влажного языка. Она вырвала руку и звонко ударила его по щеке.
На короткое мгновение в глазах де Груа вспыхнула ярость, но  он  подавил
своя чувства и притворился обиженным.
   - За что, мадемуазель Дюпре? Разве я чем-то оскорбил вас?
   - Вы сами прекрасно знаете, - вспыхнула Джулия и инстинктивно вытерла
ладонь о юбку. Ей даже не верилось, что это происходит с ней.
   - Я протестую. Понятия не имею...
   Золотые искорки гнева загорелись в ее глазах от такой  наглости.  Она
открыла рот, чтобы разоблачить его,  но,  осознав,  что  будет  непросто
выразить словами совершенное им преступление, не нашла что сказать.
   - Не можете объяснить?  И  не  пытайтесь.  Как  человек  с  некоторым
опытом, я понимаю, что перепады настроения присущи молодым  леди.  Я  не
обижаюсь на вас за эту внезапную вспышку и искренне  прошу  прощения  за
ошибку, которая вызвала ваш гнев.
   Менее уверенная в себе молодая  женщина  могла  бы  предположить  под
воздействием его вежливых возражений  и  обиженного  вида,  что  чувства
обманули ее. Джулию нельзя было провести: но, не желая  обвинять  его  в
грубой, скандальной форме, она не могла придумать  ничего  лучшего,  чем
удалиться с высоко поднятой головой, окутавшись холодным презрением. Это
возымело желанный результат. Марсель  теперь  вел  себя  с  подчеркнутой
вежливостью,  хотя  время  от  времени  Джулия  ловила   на   себе   его
бессовестный "взгляд.
   Она не могла решить, стоит ли говорить о  нем  отцу.  Шарль  был  так
занят, постоянно совещаясь с капитаном Торпом и мсье  Робо,  что  ей  не
хотелось его обременять. Кроме того, Джулия отчасти  сама  создала  себе
сложности подобного рода, отправившись в путешествие без  горничной  или
подходящей компаньонки. Возможно, отец начал бы выговаривать Марселю, и,
если бы тот продолжал настаивать на своей невиновности, они  обязательно
бы поссорились. А де Груа  слыл  искусным  фехтовальщиком;  поговаривали
даже, что он убил родственника  и  был  вынужден  бежать  из  Франции  в
Луизиану. Скорее всего это было правдой, и Джулия не  хотела  подвергать
риску отца. Хотя мсье Дюпре любил прихвастнуть тем, как он хорошо дрался
на рапирах в молодости, теперь у него вряд ли хватило бы сил на подобный
поединок.
   Как-то отдыхая в своей каюте в теплые  послеполуденные  часы,  Джулия
услышала звон оружия  на  палубе  и  рывком  вскочила  на  ноги.  Широко
открытыми глазами она смотрела на мужчин, столпившихся у  бака  в  одних
рубашках. Через минуту девушка облегченно вздохнула:  один  из  них  был
Марсель де Груа, второй - капитан  Торп.  Ее  отец  с  горящими  азартом
глазами стоял с другой стороны вместе с мсье Робо и значительной  частью
команды. Было шумно: заключались пари, вслух обсуждались  достоинства  и
недостатки  противников.  Судя  по  комментариям,  капитану   отдавалось
предпочтение за более длинный выпад и  физическую  силу,  но  сторонники
Марселя де Груа были голосистей. Француз был несколько меньше ростом, но
быстрее двигался и владел оружием с необычайной легкостью и грацией.
   Противники ходили кругами, делая ложные выпады и защищаясь. Клинки из
отличной стали звенели и пели. Лицо капитана было сосредоточенным, в  то
время как де Груа  самоуверенно  улыбался.  Один  или  два  раза  клинок
француза грозил оказаться быстрее  защиты  соперника,  но  Торп  вовремя
исправлял  положение.  При  каждом  случае  де  Груа  удваивал   усилия,
уверенный в молниеносной победе. Они медленно передвигались по палубе, и
капитан отступал перед блестящими выпадами Марселя. Но французу ни  разу
не удалось коснуться противника клинком, и постепенно им  овладел  гнев.
Улыбка растаяла, уступив место напряженной гримасе. Капли пота собрались
на лбу и побежали по вискам, тогда как капитан отмахивался от  него  как
от мухи. Когда матросы  подвинулись,  чтобы  лучше  видеть  сражающихся,
Джулия подошла к отцу.
   - Что это, папа? Почему они дерутся? - спросила она шепотом.
   - Кто знает? Может, из спортивного интереса, или от скуки,  а  может,
просто хотят померяться силами.
   - Но это не дуэль?
   Отец нахмурился, продолжая следить за борьбой.
   - Начиналось не как дуэль, но теперь, боюсь, добром это не кончится.
   Уж не хочет ли капитан Торп испытать мужество де  Груа,  как  в  свое
время испытывал ее? Если так, то он  зашел  слишком  далеко.  Француз  -
серьезный  противник.  Джулия,  к  своему   изумлению,   вместо   тихого
злорадства чувствовала беспомощность и гнев. Их  миссия  слишком  важна,
чтобы рисковать ею в подобных поединках.  Хотя  капитан  Торп  временами
бывал попросту несносен,  его  роль  в  общем  успехе  операции  значила
слишком много, чего нельзя было сказать о де Груа.
   В то время как глаза  Джулии  следовали  за  сверкающей  сталью  двух
клинков, она обдумывала, как прекратить этот  поединок.  Проще  всего  -
встать между ними. Однако  прежде  чем  она  успела  сделать  какое-либо
движение, обстановка изменилась. Капитан Торп прекратил  отступление  и,
не сдерживаемый  более  слабеющей  защитой  француза,  двинулся  вперед.
Рапиры скрестились,  и  легкое  лезвие,  вырвавшись  из  руки  де  Груа,
загремело о палубу. Капитан Торп опустил шпагу и тут  же  раздался  гром
поздравлений от моряков. Де Груа, с белым  как  мел  лицом,  принужденно
поклонился.
   - Мои  поздравления,  капитан.  Отдаю  должное  вашему  мастерству  и
стратегии.
   Джулия затаила дыхание,  ожидая,  как  капитан  Торп  воспримет  этот
завуалированный намек на бесчестный выигрыш. Но он,  держа  свой  клинок
под мышкой, спокойно поднял шпагу и подал ее де Груа.
   - Одно не может существовать без другого, -  невесело  сказал  он.  -
Пойдемте, я угощаю.
   - Позвольте присоединиться к вам через несколько минут, я хочу  пойти
в каюту и привести себя в порядок, - произнес де Груа.
   - Как вам угодно, - отозвался Торп  и,  заказав  грог  для  матросов,
повел  остальных  в  кают-компанию  праздновать  победу.  Если   бы   он
оглянулся, как это сделала Джулия, то увидел бы, что де  Груа  провожает
его тяжелым взглядом, крепко сжав губы; его  черные  глаза  сверкали  от
ненависти.

***

   Через четыре дня они прибыли в порт Гавана на острове  Куба.  Капитан
Торп немедленно сошел на берег договориться о  доставке  свежей  воды  и
продовольствия. Отец Джулии пошел вместе с ним. Он  упоминал  о  местных
бонапартистах, но Джулия  думала,  что  он  просто  хочет  развеяться  и
посидеть в каком-нибудь кабачке с подходящей компанией.
   Опустились сумерки, а  отца  все  еще  не  было.  Джулия  не  слишком
беспокоилась. Де Груа и корабельный хирург Хастингс, маленький человек с
тонкими чертами лица и лысеющей головой, также сошли  на  берег  прошлой
ночью и до сих пор не вернулись. Капитан Торп появился за час до  обеда.
Он сказал, что расстался с ее отцом несколько часов назад перед входом в
кафе неподалеку от берега, и, очевидно, Шарль слегка увлекся  и  потерял
счет времени, но скоро вернется, вспомнив, что  дочь  будет  переживать.
Джулия  выслушала  это  сообщение  и  холодно   кивнула,   а   затем   с
благодарностью приняла предложение Джереми Фри пройтись по палубе.  Было
приятно прогуляться в присутствии ненавязчивого  первого  помощника,  и,
кроме того, она надеялась увидеть отца, спешащего на борт "Си Джейд".
   Вид Гаваны с палубы корабля Джулии не понравился -  скопление  старых
некрашеных зданий, привалившихся друг к другу в  грязи,  словно  пьяные.
Островки света фонарей вспыхивали то здесь, то там, раздавалась  громкая
музыка и хохот. Свет, казалось, притягивал уличных женщин:  они,  словно
бабочки, слетались на огоньки.  Их  груди,  открытые  низкими  вырезами,
казались бледными, бедра покачивались под длинными юбками с разрезами до
щиколоток. Джулия увидела, как моряк потащил  одну  из  женщин  в  глубь
улочки и, прислонив  ее  к  стене,  в  полутьме  воспользовался  длинным
разрезом на юбке. Джереми немедленно увел ее в другую  часть  корабля  и
заговорил о достопримечательностях Гаваны, и лишь спустя какое-то  время
они вернулись на старое место.
   Они пробыли  наверху  около  часа,  когда  Джулия  увидела  человека,
идущего по плохо освещенной улице. Хрупкая фигура, самодовольный,  почти
надменный вид выдавали Шарля Дюпре. И  хотя  на  таком  расстоянии  было
трудно разглядеть лицо, но по  тому,  как  он  шел,  помахивая  тростью,
Джулия сразу догадалась, что отец хорошо провел время  и  очень  доволен
собой. Капитан Торп был прав, не стоило так волноваться,  подумала  она,
глядя, как отец шагает вдоль грязных улиц.
   Джулия уже хотела сказать об  этом  Джереми,  как  вдруг  увидела  за
спиной пожилого человека два темных силуэта. Они нависли над ним прежде,
чем тот успел повернуться или вскрикнуть. Нож сверкнул и опустился  раз,
другой. У Шарля подкосились колени, он упал. Разбойники  склонились  над
ним, обшаривая одежду. Через секунду они вскочили, держа в руках кошелек
и часы. Джулия закричала, но разбойники уже бросились наутек, и их  тени
растаяли в темном квартале.
   Джереми не позволил Джулии идти  туда.  Дюпре  принесли  на  борт  на
носилках еще живого. Корабельный хирург по-прежнему пребывал  в  городе.
Капитан Торп  сам  остановил  кровотечение,  перевязал  раны  и  устроил
пожилого  джентльмена  по  возможности  удобнее  в  его  каюте.   Джулия
помогала, и никакие доводы капитана не могли остановить ее; когда же она
заявила, что не боится крови, так как много раз видела, как перевязывают
раны слугам и  наблюдала  за  появлением  на  свет  детей,  он  перестал
уговаривать ее.
   К счастью, все это время  отец  не  приходил  в  сознание.  Его  лицо
посерело, грудь вздымалась неровно, словно дыхание причиняло  ему  боль.
Раненого приподняли на подушках, и ему немного полегчало, хотя временами
Джулии казалось, что он не дышит. Она поменялась  каютой  с  мсье  Робо,
чтобы быть рядом с отцом, подолгу лежала, прислушиваясь к его дыханию, и
страдала от собственного бессилия. К утру он пришел в сознание,  но  был
слаб и бледен, хотя полностью отдавал себе отчет в происходящем.  Послав
за капитаном, Дюпре сообщил ему, что не хочет никаких  изменений  планов
из-за своего  ранения,  что  не  останется  в  Гаване  и  не  собирается
возвращаться в Новый  Орлеан,  не  желая  допустить,  чтобы  случившееся
несчастье помешало ему участвовать в исторических  событиях.  Экспедиция
не должна откладываться. Рядом дочь, которая сможет ухаживать за ним, и,
если  случится  худшее,  пусть  это  произойдет  во   время   выполнения
достойного дела.
   Капитан Торп посмотрел на Джулию. Она стояла рядом, положив  руку  на
плечо отца.
   - Вы согласны? - отрывисто спросил он.
   Как могла  она  не  согласиться?  Борьба  за  исполнение  своей  воли
изнуряла отца, и Джулия пальцами чувствовала дрожь его тела.
   - Пусть будет так, как хочет мой отец, - глаза девушки  потемнели  от
боли.
   - Даже если это не в ваших интересах?
   - Не имеет значения.
   - Подумайте, - мрачно промолвил он. - Позднее, когда  не  будет  пути
назад, вы наверняка пожалеете о своем решении.
   Что он имеет в виду?  Что  отец  не  выдержит,  если  плавание  будет
продолжаться? Что потом будет невозможно повернуть назад, даже если  они
захотят, и придется придерживаться плана императора?
   Подняв голову, она сказала:
   - Ни я, ни мой отец не желаем погубить экспедицию.
   - Не сомневаюсь, но я не о том.
   Его напряженный взгляд пытался  выразить  что-то  важное,  но  он  не
решался высказаться вслух, боясь побеспокоить раненого.
   Внезапно Джулия поняла значение его слов. В случае  смерти  отца  она
остается на корабле одна, без опекуна и защитника. Мысль пугала, но  она
прогнала ее. Отец будет жить! Облизнув пересохшие губы, девушка сказала:
   - Мы ценим вашу заботу, капитан, и тем  не  менее  просим  продолжить
плавание, как будто бы нас не было на корабле. Ничто не должно  помешать
спасению Наполеона.
   - Очень хорошо, - согласился он и с коротким  поклоном  вышел.  Когда
звук его шагов стих в кают-компании, отец повернул голову на подушке.
   - Дочь моя, - начал он, но остановился.
   - Да, папа? - Джулия повернулась, чтобы он видел ее лицо.
   Он долго смотрел на нее, нахмурившись, видимо, не только от  боли,  и
наконец, покачал головой.
   - Ничего, - произнес он. - Нет, ничего.
   Они отплыли на рассвете. Через пять дней  судно  оказалось  в  полосе
штормов. Качка на корабле открыла ножевые  раны  ее  отца.  В  бреду,  в
лихорадке, он стал кашлять кровью. Спустя девять дней  после  того,  как
они вышли из Гаваны, он скончался и был похоронен в море.

Глава 3

   Есть что-то особенно безысходное в смерти на корабле. Только что отец
был здесь, а теперь ушел, погребенный волнами, не оставив и следа. Когда
Джулия вернется в Новый  Орлеан,  она  обязательно  закажет  заупокойную
мессу и поставит памятник, но сейчас она ощутила безграничную пустоту.
   Собираясь в поездку, девушка, конечно же,  не  предполагала,  что  ей
понадобится траур. С этим придется подождать  до  Лондона.  А  пока  она
ограничилась черной бархатной ленточкой вокруг  шеи  и  темной  одеждой.
Лавандово-синий шелк и коричневый батист создавали  нужное  впечатление,
особенно в сочетании с темным бархатом пелерины.
   Мысли об одежде отвлекли Джулию от воспоминаний о самых тяжелых часах
жизни отца - когда он снова и снова пытался  что-то  сказать  ей.  Какую
мысль старались донести до ее  сознания  широко  открытые  глаза,  когда
кровь клокотала у него в горле?
   Сегодня она наденет коричневый батист... В первый раз выйдет к  обеду
после своего несчастья. Невыносимо оставаться в каюте наедине  со  своей
печалью. Кроме того, не следовало позволять мужчинам  считать,  что  она
боится их окружения.
   Они миновали полосу штормов, но море оставалось  неспокойным.  Джулия
осторожно шла к салону, держась за канатные перила.  Она  пришла  раньше
обеденного времени и принесла маленькую корзинку  с  вышиванием.  Работа
поможет ей занять руки и избежать беседы. В свое время  Джулия  получала
удовольствие, кладя стежки и замечая, как расцветает под иглой ткань.  В
последние годы она забросила это занятие, но в  дорогу  взяла  корзинку,
чтобы скоротать время. Рукоделие  оказалось  весьма  кстати,  когда  она
просиживала долгие часы у изголовья отца. В глубокой задумчивости Джулия
подошла  к  салону  и  уже  собиралась  войти,  когда  услышала  голоса,
доносившиеся  из  открытой  двери.  Гневный  тон  говорившего  остановил
девушку, так как ей  не  хотелось  вмешиваться  в  ссору  или  обсуждать
вопросы  корабельной  дисциплины.  Услышав   собственное   имя,   Джулия
остолбенела.
   - Так нельзя поступать с  девушкой,  -  протестовал  второй  помощник
О'Тул. - Это бесчеловечно.
   - А что вы можете предложить взамен? Нужно обеспечить ее безопасность
и тайну нашей миссии, - отвечал капитан  Торп  усталым  голосом.  Слышно
было, как он расхаживает но салону. Джулия и не подозревала,  что  О'Тул
знает  о  цели  путешествия.  Похоже,   что   офицеры   капитана   Торпа
пользовались полным доверием.
   - Не заковать же ее в кандалы! - негодовал О'Тул.
   - Я вовсе не призываю удерживать ее на "Си Джейд", пока  мы  будем  в
Англии, да еще в кандалах. Она сможет свободно передвигаться...
   - Послушайте, сэр, но если человек не может покинуть  помещение,  оно
становится для него тюрьмой, независимо от того, как вы это назовете.
   - О'Тул прав, капитан, - подал голос Марсель де Груз. -  Я  знаю,  вы
дали слово отцу мадемуазель Дюпре, что позаботитесь о ней.  Но  вряд  ли
подобные крутые меры имелись в виду.
   -  Несомненно,  но   он,   как   отец,   имел   больше   возможностей
контролировать ее поступки и круг общения.
   - Думаю, старый джентльмен не слишком беспокоился об этом, - произнес
О'Тул.
   - Тем большим дураком он был, - отрезал капитан.
   - Полегче, - предостерег второй помощник. -  О  покойниках  -  только
хорошее.
   Капитан Торп промолчал, и тут впервые подал голос Джереми Фри:
   - Не лучше ли поговорить с самой  мадемуазель  Дюпре?  Возможно,  она
предпочтет вернуться в Новый Орлеан, как только мы войдем в порт.
   - Это существенно все бы упростило, - промолвил де Груа, -  но  я  не
очень надеюсь на  такой  исход.  Насколько  я  знаю  эту  леди,  она  не
стремится к покою, особенно сейчас, когда ее отец невольно сделал это.
   - Мне не нравится, что ей предстоит путешествовать в  одиночестве,  -
произнес О'Тул с сомнением в голосе. - Такая привлекательная женщина...
   -  Можно  было  бы  нанять  компаньонку,  -  предложил   Джереми,   -
какую-нибудь порядочную вдову...
   - Если бы у леди была  спутница,  сопровождавшая  ее  днем  и  ночью,
капитан, возможно, и смирился бы с ее  присутствием  на  корабле  -  так
вначале и думали, - выдвинул О'Тул осторожное предложение.
   Ответа от капитана не последовало, но звука шагов его  тоже  не  было
слышно.
   - Как найти спутницу, которой можно доверять? - спросил  де  Груа.  -
Это приведет к другой пр