без малейших колебаний. Были ли его  документы  уничтожены
наемниками французского консульства, или это  было  сделано  по  приказу
великого визиря, а возможно, и самого Али дея? На этот  вопрос  ответить
никогда не удастся.
   - Не  хотите  ли  вы  сказать  что-нибудь  еще?  -  спросил  Али  дей
величественным и в то же время сардоническим тоном.
   Марсель де Груа покачал головой. Кемаль, набравшись духу, сделал  шаг
вперед.
   - Явите милосердие, - проблеял он. Али дей сверху вниз  посмотрел  на
своего двоюродного брата.
   - За милосердием следует обращаться к Аллаху, да будет  благословенно
имя его. У меня же его для вас нет.
   Где-то прозвучал гонг.  Воцарилась  мертвая  тишина.  Казалось,  было
слышно, как пролетела муха, когда заговорил дей Алжира.
   - По моему решению мальчик-раб, принадлежавший Кемалю,  учитывая  его
юность  и  положение,  не  позволявшее  ослушаться  преступных  приказов
хозяина, будет бит по пяткам, а затем принят ко мне на службу. Остальных
двоих я приговариваю к удушению, которое они готовили для меня.

***

   Кемаль застонал, мешком повиснув  между  охранниками.  Марсель  начал
бороться.
   - Вы не имеете права делать  этого  со  мной,  -  закричал  он.  -  Я
гражданин Франции. Я не подчиняюсь вашему приговору!
   Дей сделал слабый жест  рукой.  Мальчика  Кемаля,  у  которого  слезы
струились по лицу, увели. Остальные двое остались на месте. По аудитории
пробежал шепот, затем все стихло. В наступившей тишине  раздался  мерный
звук шагов. Вошли четверо мускулистых мужчин  со  скрещенными  на  груди
руками. Толпа расступилась перед ними, они поклонились трону и встали по
обе стороны от  осужденных.  В  их  руках  оказались  прочные  пеньковые
веревки. Сдавленный шепот пробежал по залу заседаний.  Сидя  за  ширмой,
одна из жен дея внезапно нервно хихикнула, но звук этот тут же  замер  у
нее на устах.  Марсель,  уже  безмолвный,  оглядывался  вокруг  бешеным,
затравленным взглядом. Кемаль,  совершенно  утратив  власть  над  собой,
начал рыдать.
   Еще один взмах державной руки Али дея - и веревки были укреплены  над
головами осужденных. Раздался хрип, короткий вскрик. Затем все стихло!
   Джулия  опустила  голову  на  колени.  Она  не  испытывала   злобного
удовлетворения, как большинство зрителей. Если бы она знала, что  станет
свидетельницей такого дикого зрелища, ни за что бы  не  пришла.  Она  не
подняла глаз до тех пор, пока не услышала шуршание тяжелых тел,  которые
волоком тащили из зала заседаний.
   - Следующая моя обязанность гораздо приятнее,  -  сказал  дей,  когда
двери закрылись за стражей  и  палачами.  -  Я  должен  наградить  моего
доброго друга Рейбена за огромную услугу, оказанную трону. В  знак  моей
глубокой благодарности я дарю ему несколько безделушек. - Дей хлопнул  в
ладоши, и от  заднего  входа  потянулась  процессия  рабов,  нагруженных
подарками. Здесь  были  кофры  с  драгоценными  камнями,  с  золотом,  с
серебром. Привели пару чистокровных белых арабских скакунов,  жеребца  и
кобылу  с  нежными  глазами  и  совершенными  линиями.  Были   здесь   и
произведения искусства, и рулоны различных ковров,  и  маленькая  модель
корабля, в точности  повторяющая  линии  балтиморского  клипера.  Дольше
всего взгляд Реда задержался на этом последнем подарке - копии  корабля,
стоявшего в гавани. Отныне он стал его  собственностью.  Однако  Ред  не
выглядел счастливым.
   - Ты оказываешь мне слишком большую честь, о блистательный  правитель
века. У меня  нет  слов,  чтобы  выразить  тебе  свою  благодарность,  -
поклонился он.
   - Не спеши, - ответил Али дей. - Я приберег самое ценное под конец. -
Синий взгляд Реда на мгновение поднялся к ширме, скрывавшей Джулию.
   - Твое благородство  будут  вспоминать  с  благоговением  тысячу  лет
спустя, о Всемогущий.
   - Возможно, - отвечал довольный Али дей, - или скажут, что был  такой
неразумный правитель, который отсек  собственную  правую  руку.  Дар,  о
котором я говорю, - возможность вернуться в твою родную страну.
   Джулия увидела, как глаза  Реда  на  мгновение  сузились,  словно  он
почувствовал подвох. В самых гладких и вежливых словах он  выразил  свое
нежелание покинуть солнце присутствия всемогущего. В такой же  цветистой
манере его державный друг заверил его, что он будет принят с  музыкой  и
пирами, если захочет вернуться обратно.
   Когда дей окончил, Ред поднял голову и распрямил плечи.
   - Я должен просить  тебя  еще  об  одном  благодеянии,  если  я  могу
положиться на  твое  благородство,  о  блистательный.  Я  прошу  у  тебя
разрешения увезти с собой франкистанскую рабыню Гюльнару.
   Лицо дея стало мрачным. В зале  наступило  безмолвие.  Джулия  вообще
перестала дышать.
   Наконец Али дей заговорил.
   - Ты знаешь, что она была доставлена под мою защиту,  когда  осталась
одна и без охраны. Я мог предположить лишь одно: ты недостаточно  ценишь
ее. Она сильно пострадала из-за твоего легкомыслия.
   - Она осталась без охраны не по моему желанию или приказу,  -  заявил
Ред. - Она нужна мне не меньше самой жизни, и я буду страдать  до  конца
дней, если больше не увижу ее прекрасного лица.
   - Отлично сказано, мой друг,  но  испытывает  ли  она  то  же  самое?
Предпочтет ли она вернуться с тобой в твою страну  или  захочет  в  свое
время стать женой дея Алжира? Я думаю, на этот  вопрос  должна  ответить
сама Гюльнара. Послание будет передано ей в гарем. Если она решит уехать
с тобой, я лично прослежу,  чтобы  ее  благополучно  доставили  на  твой
корабль. Если же  она  не  придет,  ты  должен  знать,  что  она  решила
остаться, и отплыть без нее.
   Недоверие отразилось на лицах. Станет ли могущественный  дей  просить
девушку-рабыню решать свою судьбу? Ред наверняка чувствовал то же самое,
но лишь вежливо поклонился.
   - Ты сама мудрость, - сказал он. - Каким бы ни было решение, я покину
гавань на заходе солнца.
   - Да будет так, - откликнулся дей.
   При этом маленьком знаке недовольства  Ред  покинул  зал  длинными  и
бесцельными шагами.
   Ред любил ее. Он заявил об этом дею и высшей знати, готовый  рискнуть
всем, лишь бы она стала свободна. Даже если ей не  суждено  увидеть  его
никогда, она всегда будет вспоминать об этом.
   Часы тянулись, но никакого послания ей  не  принесли.  Наконец  зашла
служанка, а с ней Изабель. Когда  женщина  зажгла  светильник  и  вышла,
Изабель сказала:
   - Корабль Рейбена эфенди покинул гавань.
   - Он уплыл, - попыталась она примириться с этой мыслью.
   Что подумал Ред, отплывая? Понял ли  он,  что  она  оставлена  против
воли, или решил, что она сама выбрала себе жизнь в богатстве, роскоши  и
почестях? Но так или  иначе,  он  уже  далеко.  Разумеется,  он  не  мог
требовать у дея ее освобождения, если тот утверждал, что она осталась по
доброй воле. Что он мог предпринять? Напасть на дворец?
   "Он мог остаться, -  шептало  ее  сердце,  -  остаться  и  дожидаться
другого случая взять меня с собой".
   - Не отчаивайся, - сказала Изабель так  тихо,  что  Джулия  с  трудом
различала слова. - Если ты соберешь все свое мужество, у тебя  еще  есть
шанс избежать притязаний нашего хозяина.
   - Что ты имеешь в виду? - так же тихо спросила Джулия.
   - Тебе доставили послание от Базима, карлика, приносящего  удачу.  Он
просит тебя быть готовой. Базим придет к тебе ночью,  повинуясь  приказу
своего старого хозяина, Мохаммеда дея, который теперь в раю.
   - Почему послание пришло через тебя?
   Джулия понимала, Изабели на руку ее исчезновение. И  неважно,  убежит
ли она или попадется на попытке к бегству, потому что, если ее  схватят,
дею придется предать ее смерти. Таковы законы и обычаи ислама. А Изабель
сохранит внимание дея до  тех  пор,  пока  ему  не  попадется  на  глаза
очередная привлекательная рабыня.
   - Я не виню  тебя  за  подозрение,  -  сказала  Изабель.  -  Но  твое
беспокойство напрасно. Я не могу  доказать,  что  не  предам  тебя,  но,
клянусь Аллахом, это так.
   Они пошептались несколько минут, затем Изабель выскользнула прочь.
   Джулия отказалась от вечерней трапезы. Ее мутило при мысли о еде и не
хотелось встречаться с другими женщинами в общей комнате. К тому же было
удобно поддерживать легенду о том, что она больна, слишком больна, чтобы
повиноваться приказаниям. Ей  было  решительно  нечем  заняться,  нечего
собирать, готовясь в дорогу. Была лишь одежда, прикрывавшая  ее  наготу,
но и она на самом деле не принадлежала Джулии. Нельзя сказать, чтобы это
обстоятельство  слишком  печалило  ее.  Единственной  вещью,  о  пропаже
которой она могла сожалеть, была золотая пчела; что же касается  желтого
алмаза, вряд ли он мог пригодиться в ближайшее время. Она иногда думала,
что сталось с ними, кто поднял их с пола, где они лежали.  Были  ли  они
возвращены Реду или осели в кармане какого-нибудь слуги?
   Что станет она делать, покинув  дворец?  Куда  пойдет?  Ей  следовало
довериться Базиму в надежде,  что  у  того  будет  определенный  план  -
возможно, похожий на тот,  который  несколько  месяцев  назад  предложил
Мохаммед дей при совершенно иных обстоятельствах. Прежде  она  думала  о
том, как выехать за пределы Алжира и сесть  на  корабль  в  каком-нибудь
морском  порту  на  побережье  Африки,  плывущий  на  Мальту  или  через
Гибралтар, где английское или американское судно могло стоять на  якоре.
Это могло оказаться реальным и  теперь.  Возникало  немало  проблем,  не
последней из которых являлась возможность  путешествия  по  стране,  где
лица женского пола вряд ли осмеливались выходить за пределы  жилища  без
вооруженной охраны. Несмотря на это, подобные мысли пробуждали  присущее
ей мужество. Страх  и  неуверенность  были  чужды  ей,  она  чувствовала
огромный подъем. Если все сложится удачно, однажды, по прошествии долгих
месяцев, она наконец ступит на английскую  землю  и  доберется  до  дома
Тадеуса и Люсинды Бакстер. Как ее примут? Будет ли Ред  находиться  там?
Станет ли он сердиться на нее за то, что  она  не  возвратилась  раньше?
Поверит  ли,  что  она  не  могла  этого  сделать?  Примет   ли   ее   с
распростертыми  объятиями?  Ответов   на   подобные   вопросы   придется
подождать.
   Еле слышный звук поднял ее с кушетки. Лампа над головой, разбрызгивая
раскаленное масло, давно прогорела и погасла, но  снаружи,  в  коридоре,
продолжали гореть фонари. В их мерцающем свете Джулия увидела Изабель.
   Сунув ноги в шлепанцы, она проскользнула к двери так осторожно,  что,
казалось,  на  занавеске  не   вздрогнула   ни-одна   бусинка.   Девушка
предостерегающе прижала палец к губам, затем взяла руку Джулии  в  свою,
вложив в ее ладонь что-то маленькое и твердое. Джулия  на  ощупь  узнала
свою золотую пчелу. Был ли это знак  Базима,  что  он  ожидает  ее?  Эта
предосторожность могла  показаться  излишней,  но  она  была  рада,  что
маленькая брошь возвратилась к  ней.  Ведь  вместе  им  довелось  немало
испытать.
   Изабель повернулась и  пошла  впереди  Джулии  по  слабо  освещенному
коридору в сторону общей комнаты.
   Толстые шторы, которые опускали на  ночь,  были  прикрыты  не  совсем
плотно,  совсем  как  тогда,  когда  Джулия  поразилась,  увидев  Марию,
возвращавшуюся после своей полуночной вылазки. Теперь Изабель отступила,
позволяя Джулии первой выйти в сад и бесшумно затворив за ней дверь.
   Луна не успела подняться, однако  в  ночи  бесшумно  сновали  быстрые
тени,  заставляя  учащенно  биться  сердце  Джулии.  Бархатистый  воздух
поглощал звуки, и казалось, будто они не идут, а плывут в  прямоугольном
пространстве, ограниченном стенами. При их приближении Базим поднялся  с
каменной скамьи. Он приветствовал их  молчаливым  поклоном  и  сразу  же
повернулся к высившейся за ним стене.
   Там, прислоняясь к  камню,  еще  хранившему  солнечное  тепло,  росли
персиковые   деревья.   Их   узловатые,   вытянутые   ветви,   шпалерами
прикрепленные к стене, были  покрыты  темно-зелеными  листьями,  которые
зашелестели, когда карлик наступил на ветви и стал подниматься  по  ним,
точно по ступенькам. Добравшись до самого верха стены, он  подал  Джулии
знак следовать той же дорогой.
   Джулия повернулась к Изабели.
   - Мы квиты. Так же как я помогла тебе достичь  желаемого,  ты  теперь
помогла мне. Здесь мы должны  расстаться...  Надеюсь,  будущее  принесет
тебе  счастье  и  благоденствие,   Изабель,   и   ты   станешь   матерью
многочисленного   потомства,   оставаясь   такой   же   благородной    и
великодушной.
   - Будь осторожна, Гюльнара, - откликнулась девушка. - В мире  хватает
неожиданностей, как приятных, так и неприятных. Я  хотела  бы  пожелать,
чтобы на твоем пути встречались лишь приятные.
   Странные слова девушки заставили Джулию  испытать  нечто  похожее  на
опасение, однако раздумывать было некогда. Торопливо обняв Изабель,  она
простилась с нею и  принялась  подниматься  по  лестнице  из  персиковых
веток. Импровизированные ступеньки угрожающе подались под ее ногой:  она
была тяжелее Базима. Листья по краям были влажными и скользкими от  росы
и мешали ей  карабкаться  по  веткам.  Мгновение  она  балансировала  на
окованной железом верхушке стены. Посмотрев  через  плечо,  она  увидела
тень Изабели у самой стены. Девушка не оглядывалась.
   По другую сторону стены тоже был сад.  Однако  в  нем  уже  не  росли
удобные персиковые деревья, лишь веревка  с  узлами,  завязанными  через
промежутки по всей ее длине, спускалась со  стены  и  петля,  протянутая
через один из железных шипов, болталась в воздухе. Базим  уже  стоял  на
земле,   нетерпеливо   натягивая   веревку.   Джулия   поторопилась    и
занервничала. Она удерживала равновесие, сгибая ноги  и  ухватившись  за
веревку, затем, обхватив ее потуже, бросилась  вперед.  Ладони  ее  рук,
натертые веревкой, горели. Она чуть не  упала,  но  в  последний  момент
удержалась и быстро и неровно заскользила вниз." Наконец под ногами  она
почувствовала влажную от росы траву.
   Базим взял веревку из ее стиснутых рук.  Отступив  назад,  он  резким
рывком  приподнял  ее  над  шипом,  и  освобожденная  веревка   кольцами
опустилась на них. Намотав ее на руку, он направился  к  темной  громаде
другого дворцового крыла.
   - Сюда, прекрасная госпожа, - тихо позвал он.
   В  воздухе  чувствовался  запах  растений,  раздавленных  их  ногами.
Глубоко вдыхая этот аромат,  Джулия  решила,  что  сад,  в  котором  они
находились, располагается вблизи кухонь, пустых в этот поздний час.  Они
прошли под  ветвями  грушевых  и  сливовых  деревьев,  затем  нырнули  в
покрытую молочным налетом ароматную  листву  инжира.  Осторожно  миновав
маленький островок дынь, они вступили наконец  на  заброшенный  участок,
где царило запустение. Густо разросшиеся сорняки и колючки подбирались к
полуразвалившейся двери, которой, видимо, редко пользовались.
   Дверь была отворена на  несколько  дюймов,  словно  приглашая  внутрь
забытого  склада,  загроможденного  почти  доверху  треснутыми  сосудами
из-под  масла,  полуразвалившимися  корзинами  и  осевшими   бочками   с
провалившимися внутрь досками. Они  осторожно  протиснулись  сквозь  все
это, помедлив у следующей двери, которая выходила в  коридор.  Осторожно
выглянув и убедившись, что путь свободен, Базим пропустил ее вперед. Они
очутились в узком коридоре, который изгибался и разветвлялся,  переходя,
казалось, в  многие  мили  подземного  царства,  скрытого  за  каменными
стенами. Они миновали сотни  неосвещенных,  лишенных  окон,  похожих  на
темницы помещений, настолько крошечных, что  в  них  с  трудом  умещался
половик,  заменявший  ложе.  Эти  каморки  предназначались  для   рабов,
трудившихся на кухне и доставлявших огромное количество еды и  напитков,
ежедневно потребляемых во дворце. Все они  были  совершенно  темными,  и
изнуренные до предела человеческие существа спали там глубоким сном.
   Наконец они добрались до заднего входа, куда каждое  утро  поставщики
продовольствия привозили свой товар: сотни цыплят и прочей птицы, дюжины
ягнят, тонны пшеницы и риса, сушеных и свежих фруктов и  другие  дорогие
припасы. Теперь у ворот  было  тихо  и  пустынно,  не  считая  одинокого
охранника,  едва  взглянувшего  на  них,  прежде  чем  принять  кошелек,
брошенный ему Базимом.
   Однако они все еще не были в безопасности.  Впереди  были  конюшни  с
лошадьми, принадлежавшими дею и офицерам янычар, где находились сторожа.
Они прокрались мимо этих стойл и кормушек с особой осторожностью,  зная,
что их усиленно охраняют. Дальше находилось место, куда  выходили  стоки
дворца и выбрасывались отходы.  Это  была  отвратительная,  зловонная  и
потому пустынная территория. Джулия без возмущения миновала ее.
   Внезапно залаяла собака в конюшне позади них. Базим схватил Джулию за
руку. Бросившись бежать, они нырнули в темноту, оказавшись в  заваленном
мусором проходе. Стук их шагов отдавался от стен  извилистых  коридоров,
пока впереди не открылся слабый просвет, ведущий на другую улицу. В этом
просвете находился паланкин, по обе  стороны  которого  наготове  стояли
носильщики, а впереди - факельщик с зажженным фонарем.
   Базим  удовлетворенно  воскликнул.  Остановившись   у   носилок,   он
придержал занавеску, чтобы Джулия могла сесть. Как только она устроилась
внутри, носильщики взялись  за  ручки  и  помчались  бегом.  Подсознание
Джулии порывалось принудить их двигаться еще быстрее,  в  то  время  как
умом она понимала опасность привлечь к себе внимание. Они не были вполне
уверены, что их не заметили в окрестностях  дворца.  Теперь,  когда  они
быстро удалялись, представлялось маловероятным, что  стражи,  охранявшие
домашних животных,  могли  связать  появление  носилок  с  беспокойством
собаки. Стоило ли возбуждать подозрение своими действиями, которые могли
показаться  странными?  Она  выглянула  наружу,  чтобы  посовещаться   с
Базимом, который трусил рядом. Взглянув на него,  она  решила  этого  не
делать. Он не побежал бы на своих коротеньких ножках, стараясь держаться
рядом с носилками, если бы не считал это необходимым.
   Далеко за пределами дворца паланкин замедлил ход. Улицы  позади  были
тихими,  не  было  видно  никаких   признаков   преследования.   Выбирая
извилистые задние улочки, они пересекли город, минуя покосившиеся дома с
нищими, спящими на пороге,  бездомными  собаками,  шнырявшими  вокруг  и
лакавшими воду из  зловонных  клоак.  Время  от  времени  им  попадались
крадущиеся фигуры, которые хотели быть замеченными не больше чем они.
   Наконец они вышли на широкие улицы какого-то района. Рабы свернули за
угол внушительного дома, который мог  быть  жилищем  богатого  купца,  и
проследовали в  открытые  ворота,  примыкавшие  к  задней  части  целого
комплекса зданий. Место было  безлюдным.  Фонари  не  светили  даже  над
воротами, где должна была бы  находиться  стража,  света  не  было  и  в
жилищах слуг. Дом казался заброшенным. Здесь  носилки  опустили.  Раньше
чем вышла наружу,  Джулия  почувствовала  знакомый  запах  лошадей.  Они
стояли наготове, оседланные, сильные, хотя  и  не  совсем  чистопородные
арабские скакуны.  Поперек  одного  седла  лежал  плащ,  который  Базим,
схватив за край и стянув вниз, отдал Джулии.
   Одеяние пришлось как нельзя кстати.  Ее  шелковый  лиф  и  панталоны,
вполне уместные в гареме, не предназначались для ночного воздуха, даже в
такую ясную летнюю ночь.  К  тому  же  она  не  могла  не  почувствовать
интерес, вызванный у мужчин ее скудным  одеянием  и  лишенным  покрывала
лицом. Пока она закутывалась в плащ, Базим расплатился с носильщиками  и
факельщиком. Судя по довольному ворчанию, плата вполне удовлетворила их,
и деньги немедленно исчезли в лохмотьях одежд.  Если  их  любопытство  и
было удовлетворено в меньшей степени, они не подали  вида  и,  подхватив
носилки, скрылись так же быстро, как и появились.
   Видя, что Джулия провожает их взглядом, Базим сказал:
   - Не опасайтесь их,  о  моя  госпожа  Гюльнар