"молнию" на ее  платье,  Рафаэль  расстегнул  ее  одним
стремительным рывком. Освобожденная ткань платья  упала  с  ее  плеч,  и
платье соскользнуло к ногам Джессики и упало на пол тяжелыми  складками,
и она осталась в атласном маленьком платье, которое надела под свадебный
наряд. Руки  Рафаэля  тотчас  легли  на  его  прохладную  поверхность  и
медленно двинулись сверху вниз, словно он получал изысканное наслаждение
от прикосновений к тонкому атласу, обволакивавшему ее желанное тело. Его
ладони медленно скользили по груди Джессики, задержались на узкой  талии
и двинулись ниже. Длинные пальцы Рафаэля  накрыли  собой  ее  ягодицы  и
сжались в безудержном порыве желания, как  это  уже  было  однажды  -  в
темном патио в Рио.
   Джессика негромко застонала, ибо и она  уже  начинала  изнемогать  от
желания. Его руки напряглись, поднимая ее от земли, и Джессика  невольно
вскрикнула, почувствовав, как вминается в ее разгоряченное  тело  пряжка
его ремня.
   Негромко пробормотав что-то по-португальски,  он  ослабил  объятия  и
опустил Джессику на пол, но тут же наклонился  и,  легко  подняв  ее  на
руки, шагнул в темную спальню, распахнув дверь  пинком  ноги.  Старинная
широкая кровать с ее пышно взбитыми перинами была довольно  высокой,  и,
когда Рафаэль опустил свою драгоценную ношу, Джессика почувствовала себя
жертвой, лежащей на алтаре и предназначенной на заклание. Но ее ожидание
длилось не дольше минуты. Рафаэль бросил  на  пол  пиджак  и,  торопливо
расстегнув  пуговицы  на  рубашке,  швырнул  ее  в  угол.  Джессика  как
зачарованная следила за тем, как он расстегивает пряжку ремня и "молнию"
на брюках. Сбросив с ног лакированные туфли, Рафаэль стремительно сорвал
с себя оставшуюся одежду и опустился на кровать рядом с Джессикой.
   В свете настольной лампы, проникавшем в спальню из гостиной, его тело
казалось совершенным, как у большой хищной кошки, бесшумно скользящей  в
джунглях, - и таким же мощным. Плечи Рафаэля отливали светлой бронзой, и
когда он склонился над ней, Джессике показалось, что его глаза  светятся
в темноте.
   Густая тень легла на ее лицо, и Джессика затрепетала в  предчувствии,
с новой силой жаждя очутиться в его объятиях, но Рафаэль  не  торопился.
Опираясь на руки, он осторожно лег на нее, давая Джессике  привыкнуть  к
тяжести своего тела,  потом  сдвинулся  чуть  ниже,  стремясь  заполнить
каждую впадинку ее тела своим. Выпуклость к впадине, твердое к  мягкому,
мускул к мускулу, губы к губам, плотно, без малейшего  просвета,  словно
вся поверхность его тела была одним огромным органом  осязания,  Рафаэль
прильнул к ней, словно хотел пробить телесную оболочку и  устремиться  к
ее душе, чтобы слитьсй с ней навеки.  Дав  Джессике  привыкнуть  к  этой
близости, он взял ее руки в  свои  и,  сплетя  свои  пальцы  с  пальцами
Джессики, поднял ее руки над ее головой. И начал снова целовать ее.
   После  бесконечно  долгого,  головокружительно  сладкого  поцелуя  он
оторвался наконец от ее губ. Его жадный язык заскользил вниз, к  шее,  к
нежной ложбинке между ее грудями. Рафаэль тыкался щекой то в одну, то  в
другую грудь Джессики;  выбрав  левую,  он  начал  мучительно  медленный
подъем по ее крутому склону к остроконечной вершине,  покрывая  ее  кожу
мириадами поцелуев, лаская  языком  и  игриво  покусывая.  Покорив  одну
высоту, он перешел к другой и стал взбираться по ней с тем же  неспешным
тщанием.
   Джессика не в силах была пошевелиться или  уклониться  от  его  ласк,
даже если бы она этого  хотела.  Ее  руки  были  по-прежнему  прижаты  к
подушке за ее головой, а тело Рафаэля припечатало ее к кровати. Джессика
чувствовала, как он осторожно сдвигает в сторону мешающий  ему  шелковый
атлас нижнего платья, как мучительно осторожно и медленно мнет  и  давит
ее истекающую влагой горячую плоть, и ее сердце стучало все громче,  все
сильней.
   Восторженное  ожидание,  наполнявшее  Джессику,  как  горячий  воздух
наполняет  воздушный  шар,  до  звона  натягивая  его  тонкую  оболочку,
странным образом смешивалось в ней со сладкой беспомощностью и  паникой.
Предстоящее  страшило  ее,  и  она  решила  вести  себя   с   предельной
осторожностью, оставаясь, насколько это  возможно,  хозяйкой  положения,
однако глубоко внутри ее зрело инстинктивное знание, что Рафаэль никогда
не причинит ей физической боли. Знание  превратилось  в  уверенность,  и
Джессика даже была тронута тем, каким внимательным он может и хочет быть
с нею, но все эти мысли очень скоро  исчезли,  надежно  погребенные  под
ворохом новых, небывалых ощущений,  сквозь  которые  Рафаэль  вел  ее  к
сияющей вершине,  к  удивительному  чуду,  которое  по-прежнему  маячило
впереди.
   Он слегка пошевелился и, опираясь на одну руку, второй рукой  обнажил
живот Джессики и принялся покрывать его быстрыми, легкими поцелуями, так
что она чувствовала на коже горячую влагу его дыхания.  Неожиданно  язык
Рафаэля нырнул в ямочку на животе и, ненадолго задержавшись на  ее  дне,
снова выбрался оттуда и медленно, словно улитка,  оставляющая  за  собой
мокрый след, стал описывать круги по ее животу,  опускаясь  все  ниже  и
ниже к влажным истокам ее лона.
   Это было умопомрачительное ощущение, но Джессика,  вдруг  испугавшись
чего-то, попыталась высвободиться. Рафаэль не позволил ей этого сделать.
Сильно надавив ей на колени, он заставил Джессику еще больше  раздвинуть
ноги, чтобы глубже погрузиться в нее.
   - Как сладко! -  прошептал  он,  и  Джессика  почувствовала,  как  ее
чувствительную плоть закололо сотнями тупых иголочек. - Ты - как  глоток
прохладной  воды  в  жаркий  полдень,  как  мед  с  мятой  и   цветочным
нектаром... Я готов пить  тебя  словно  хмельной  напиток,  от  которого
кружится голова и по всему телу растекается приятная истома...
   И Рафаэль продолжил свое захватывающее исследование,  даря  ей  такие
неземные, волшебные ласки, что очень скоро Джессика позабыла обо всем на
свете. Околдованная, оглушенная, она отбросила стыд и открыла ему  себя,
пропуская  его  вглубь,  и  Рафаэль  немедля  этим  воспользовался.   Он
действовал осторожно и вместе с тем дерзко и решительно. Его губы и  его
вездесущий язык жгли ее  тело,  лишали  дыхания,  рождали  в  ней  огонь
чистейшего наслаждения и оглушительной радости.
   Господи, как же ей хотелось почувствовать его  внутри  себя!  Желание
слиться с ним было таким всепоглощающим, что Джессика  больше  не  могла
сдержать свою страсть. Повинуясь этой потребности, она схватила  Рафаэля
за плечи и, впиваясь в них ногтями, попыталась направить его.
   Он выпустил ее и, опершись на локоть, стащил с нее нижнее платье, так
что из одежды на Джессике остался лишь тоненький  пояс  и  белые  чулки,
украшенные у лодыжек вышивкой. Положив руку  ей  на  грудь,  ощутив  под
своей рукой биение ее сердца, Рафаэль склонился к ней и, пробежав языком
по  изгибам  ее  маленького  уха,  внезапным  словно  выстрел  движением
погрузился в нее так глубоко, что Джессика на мгновение оглохла.
   - Скажи, что ты хочешь меня! - прошептал он.
   Джессика подняла руку и накрыла ею его  ладонь,  лежавшую  у  нее  на
груди. Непонятный страх словно молния пронзил ее, хотя за  мгновение  до
этого она не чувствовала внутри ничего, кроме  жгучего  желания  быть  с
ним.
   - Зачем? - задыхаясь, спросила она.
   - Я хочу услышать это  от  тебя.  Я  должен  знать,  что  между  нами
существует хотя бы физическое влечение. Скажи,  пожалуйста...  Для  меня
это важно.
   - Что, если я... не смогу?
   Она почувствовала, как его  мускулы  судорожно  сжались,  напряглись,
потом медленно, неохотно расслабились. Он отстранялся от нее!
   - Нет, не уходи! Не надо...
   Какой смысл ей было отпираться, отрицать то, что было  очевидно?  Это
существовало  между  ними  всегда,  с  самого  начала.  Не  было  ничего
позорного или низкого в обычной плотской страсти,  особенно  после  того
как Рафаэль сам признался, что хочет ее.
   - Я... я тоже хочу тебя, -  произнесла  Джессика,  немея  от  сладкой
боли, разлившейся в теле. - Сейчас. Мне...
   Он не дал ей договорить и, закрыв ей рот горячим и глубоким поцелуем,
подсунул руки под ее ягодицы и слегка приподнял ее,  готовя  Джессику  к
новому вторжению.
   Это ощущение показалось ей  таким  изысканно-прекрасным,  что  у  нее
захватило  дух.  Рафаэль  был  внутри  ее,  и  она  почувствовала   себя
наполненной до краев. Джессика  не  могла  ни  думать,  ни  дышать;  она
чувствовала лишь, как ее пульсирующая плоть обволакивает его,  принимает
его как долгожданную награду, а он  продолжал  наступать,  проникая  все
глубже и глубже.
   Это продолжалось несколько бесконечных секунд. Когда Рафаэль  подошел
к завершению, Джессика не то всхлипнула, не то  вскрикнула,  и  он,  как
будто испугавшись, сразу же отступил, но тотчас задвигался неторопливо и
мощно, растягивая удовольствие и испытывая ее терпение.
   Подстраиваясь под  него,  Джессика  инстинктивно  обвила  ногами  его
бедра, плотнее прижимая Рафаэля к себе. Это движение раскрыло перед  ним
еще большие глубины, которые он покорил одним судорожным рывком, так что
их тела  сошлись  в  еще  более  близком  соединении.  На  мгновение  он
задержался в самой глубине, слегка покачиваясь, так что, казалось, в ней
уже не осталось пространства, где бы  ни  торжествовала  его  плоть.  Ее
члены отозвались на это движение  судорожной  дрожью,  и  Рафаэль  снова
начал свое уверенное наступление, раз  за  разом  покоряя  ее  до  самых
потаенных глубин.
   Его кожа стала влажной и скользкой от пота, и  Джессика  видела,  как
заблестели могучие мускулы  на  его  плечах.  Грудь  Рафаэля  вздымалась
словно  чудовищные  мехи,  а  на  лице   появилось   выражение   мрачной
сосредоточенности и свирепой жажды. Раскачиваясь в такт его движениям  и
чувствуя в  себе  его  горячую,  напряженную  плоть,  Джессика  внезапно
осознала, как внутри ее нарастает новое, незнакомое ощущение, которое по
своей силе и интенсивности было бы сродни острой боли, если  бы  оно  не
было  таким  сладостно-захватывающим.  Могучее  и   неостановимое,   оно
поднималось в ней как приливная волна, грозя  затопить  ее  чем-то,  что
было очень похоже на любовь. При мысли об этом горло у  нее  перехватило
внезапной  судорогой,  а  глаза  защипало  от  подступивших  слез.   Еще
несколько мгновений, и они пролились, увлажнив ей кожу на висках  и  тут
же затерявшись в шелке ее густых, спутанных волос.
   И вместе со слезами к ней вдруг пришло ощущение легкости,  как  будто
Джессика  окончательно  сдалась,  отворив  перед   ним   ворота   своего
последнего бастиона, который она защищала изо всех сил, не пропуская его
в святая святых своей души, где обитало ее подлинное "я". Он  ли  одолел
ее, или она сама уступила нарастающей в себе нежности - сейчас это  было
совершенно не важно. Она только почувствовала, как сердце шевельнулось у
нее в груди, а кожа запылала от прилива крови, в то время как внутри  ее
с бешеной скоростью раскручивалась какая-то  огромная  пружина,  которая
столько лет оставалась сжатой до опасного предела.
   С невнятным криком Джессика всем  телом  рванулась  вверх,  навстречу
ему. Ее губы в смятении коснулись его влажного лба,  потом  прижались  к
плечу и снова отпрянули, но  стоило  ей  только  приоткрыть  рот,  чтобы
схватить глоток воздуха, как губы Рафаэля приникли к ее губам  и  бешено
танцующий язык ворвался между ее влажно блестящими зубами.  Не  в  силах
даже застонать от  удовольствия,  Джессика  схватила  его  за  плечи  и,
впиваясь пальцами в его влажную кожу, задвигалась вместе с ним - вверх и
вниз - в мерном, как удары молота, ритме.
   Рафаэль негромко шептал что-то по-португальски, и его  слова  звучали
то как молитва, то как богохульство, то как любовная клятва. Еще никогда
его голос не казался Джессике таким чужим - и таким любящим. Она и  сама
была на грани того, чтобы прошептать  ему  слова  признания,  как  вдруг
Рафаэль изменил темп и задвигался так быстро, что Джессика, ошеломленная
внезапностью перехода  от  мерного  биения  прибоя  к  неистовой  ярости
урагана, почувствовала, как рвутся последние ниточки,  привязывавшие  ее
тело к ее душе и ко всему, что она считала главными составляющими своего
собственного "я". Еще несколько мгновений Джессика боролась, но тело  ее
стало воздушно-невесомым, и она поняла, что взлетает вместе  с  Рафаэлем
над смятыми простынями, над  темной  спальней,  стремительно  поднимаясь
туда, где в черной пустоте  космоса  нет  ничего,  кроме  света  далеких
звезд.
   И вдруг дрожь пробежала  по  плечам  и  груди  Рафаэля,  и,  совершив
резкое, атакующее движение, он вжался в ее  напряженное  тело  и  словно
закаменел, хотя его мускулы продолжали судорожно сокращаться.  Из  горла
его исторгся низкий, протяжный стон, и  Джессика  крепко,  обхватив  его
руками и ногами, с силой прижала Рафаэля к своему лону, которое все  еще
вздрагивало и пульсировало, продолжая звать его,  словно  признавая  его
своей неотъемлемой частью.
   Этот диалог двух душ и двух тел, диалог, во время которого ни один из
них не произнес ни слова, и был той самой древней  на  земле  тайной,  к
которой привела их горячка любовного неистовства. В ней было и  обещание
скорой весны, и надежда на обильную жатву, и  намек  на  начало  чего-то
неназванного, что не имеет конца, и ощущение  новой  жизни,  открывшейся
перед ними. Это была загадка, которую нельзя, невозможно было разрешить,
потому что ни один из них не осмелился бы отправиться на поиски  ответа.
И все же каждый из них знал, что если они будут любить друг друга долго,
то рано или поздно наступит такой день, когда  понимание  придет  к  ним
изнутри, как озарение, и  тогда  они  смогут  посмотреть  в  глаза  один
другому и увидеть в них долгожданную истину.
   Прошло несколько долгих секунд, прежде  чем  Рафаэль  расслабился  и,
выпустив  Джессику,  вытянулся  на  одеяле  рядом  с  ней.   Уловив   ее
протестующее движение, он, однако, снова привлек ее к себе, и  Джессика,
удобно устроившись у него на  плече,  перекинула  одну  ногу  через  его
колени. Тогда Рафаэль повернул к ней лицо и принялся поглаживать  ее  по
голове, убирая с лица пряди длинных густых волос.
   Джессика буквально купалась в его нежности, впитывая в себя ритмичные
удары его сердца и движение его груди, которая поднималась и  опускалась
в такт глубокому и ровному  дыханию.  Незаметно  для  себя  она  уснула,
чувствуя, как его руки продолжают обнимать ее, заслоняя от всех напастей
и невзгод.
   Когда она проснулась, в спальне было совсем темно. Рафаэль  продолжал
обнимать ее, и его руки  дарили  ей  уверенность  и  безмятежный  покой,
одновременно поощряя ее снова отдаться тлевшему в ней желанию.  Заметив,
что Джессика пошевелилась, он потянул ее на себя так, что она  оказалась
сидящей на нем  верхом,  после  чего  снова  затих.  Он  ждал,  что  она
предпримет.
   В первое мгновение Джессика не могла ни на что решиться.  Но,  ощутив
под собой его горячую и твердую плоть, она  почувствовала,  как  желание
словно электрический разряд пронзило ее.
   Джессика стала сползать вниз, и когда Рафаэль снова  оказался  внутри
ее,  она  была  вознаграждена  его   облегченным   судорожным   вздохом.
Приподнявшись  и  откинувшись  немного   назад,   она   стала   медленно
подниматься  и  опускаться.  Почти  мгновенно  в  ней  начало  нарастать
чувственное наслаждение - это было так  удивительно  и  неожиданно,  что
Джессика, захваченная врасплох, даже  не  пыталась  ему  сопротивляться.
Вместо этого она стала наращивать темп, склонившись к Рафаэлю и с  силой
обхватив его плечи, а Рафаэль, помогая ей и поддерживая ее, сначала сжал
руками ее грудь, потом переместил руки на ее бедра,  вполголоса  бормоча
какие-то ласковые слова.
   Так  она  мчалась  на  нем  верхом  -  дикая  и  могущественная,  как
валькирия. Эта неистовая, сумасшедшая скачка продолжалась  до  тех  пор,
пока тело ее не заныло от изнеможения. Тогда Рафаэль  перехватил  у  нее
инициативу, и Джессику захлестнуло, понесло могучим потоком его страсти,
которая наполняла ее непередаваемо дивными ощущениями с каждым ударом, с
каждым выпадом, который подбрасывал ее высоко  в  воздух.  При  этом  он
целовал ее, звал по имени, бессвязно выкрикивал какие-то слова, и так  -
до самого  конца,  когда  темнота  рассыпалась  перед  глазами  Джессики
мириадами ослепительных огненных брызг.
   Потом она снова  уснула  в  его  объятиях,  вернее  -  провалилась  в
забытье, словно в бездонный колодец, но даже в его кромешном мраке голос
Рафаэля и его нежные руки по-прежнему были с ней, и  Джессика  мимолетно
подумала, что это, наверное, и есть счастье.
   Потом  Джессика  вдруг  испугалась,  что  все  это  могло  ей  просто
присниться, пригрезиться, и в она страхе открыла глаза. Неужели все  это
происходило с ней на самом деле? Неужели все это - не сон?
   Ответ она увидела в янтарных глазах Рафаэля, поблескивавших в  первых
лучах рассвета едва ли не ярче, чем золотой медальон у него  на  шее.  В
его взгляде  она  прочла  удовлетворение,  нежность  и  томную  ласку  и
невольно вспыхнула.
   - Похоже, мы составим отличную пару не только в  бизнесе,  -  заметил
он, лениво растягивая  слова,  и,  подняв  руку  к  ее  волосам,  провел
пальцами снизу вверх, перебирая ее мягкие шелковистые пряди.
   - А в чем же  еще?  -  спросила  Джессика,  притворившись,  будто  не
понимает намека. При этом она громко фыркнула, отдувая в сторону упавшие
на лицо волосы.
   Он наклонился к ней и поцеловал, прихватив губами ту непокорную прядь
волос, которая щекотала ей лицо. Когда он  снова  заговорил,  его  голос
звучал напряженно.
   - Попробуй угадать, моя маленькая тигрица.
   От этих слов Джессику снова бросило в жар, и  она  поспешно  опустила
глаза, не в силах выдержать его взгляд. Вместе с  тем  желание,  которое
она испытывала, еще никогда не было таким сильным. Набравшись храбрости,
Джессика так стремительно повернулась к Рафаэлю, что  ее  упругие  груди
уткнулись в его крепкую  грудь.  Одновременно  рука  Джессики  совершила
дерзкий бросок, и  ее  пальцы  сомкнулись  вокруг  горячего  и  твердого
символа его мужественности.
   - Зачем гадать, если ответ очевиден? Или ты хотел бы еще раз  убедить
меня в нашей совместимости?
   Разумеется, он хотел. Доказательства, которые  привел  Рафаэль,  были
наглядны и убедительны, хотя сам процесс демонстрации,  будучи  повторен
несколько раз, потребовал времени, сил и значительных затрат энергии.
   За окном снова сгущались сумерки,  когда  они  наконец  выбрались  из
спальни, чтобы  как  следует  поужинать.  Их  ужин  состоял  из  салата,
холодного  цыпленка  и  нескольких  сдобных  булочек,  которые  Джессика
ухитрилась испечь в духовке в  промежутке  между  поцелуями  и  другими,
более смелыми ласками, которыми они то и дело обменивались. Они как  раз
заканчивали свой десерт - это было сливочное мороженое с изюмом и  ромом
у Рафаэля и ванильное под горячим шоколадным соусом у Джессики, -  когда
за дверью послышался звук шагов. Кто-то решительно и  быстро  поднимался
по лестнице, и не успели они переглянуться, как в дверь позвонили.
   Рафаэль зло выругался, и Джессика, поглядев на него с улыбкой, слегка
покраснела. Любуясь расцветающим на ее скулах нежным  румянцем,  Рафаэль
успел подумать, как здорово было бы снова увлечь ее  на  кровать,  чтобы
повторить то, что они проделали уже несколько раз, но тут  раздался  еще
один звонок.
   Вскочив, Джессика бросилась открывать, но Рафаэль удержал ее. На  ней
был только коротенький ночной халатик, в то время как  он  успел  надеть
джинсы и натянуть через голову белую футболку.
   - Нет  уж,  я  сам  открою,  -  сказал  он  решительно.  Джессика  не
возражала, что, учитывая как ее стремление к независимости,  так  и  то,
что они находились в ее квартире, было достаточно необычно, и Рафаэль не
преминул мысленно это  отметить.  Ему  хотелось  считать,