ецкий капитан  попросту  избавится  от  нее,
чтобы не переводить средства. Не потому ли Ред отказался от нее? Неужели
он, со своим скудным  знанием  мусульманских  обычаев,  приобретенным  в
средиземноморских портах, мог предвидеть эту ситуацию? В  данный  момент
Джулия не знала, должна ли она быть  благодарна  ему.  Если  она  скажет
правду, от чего предостерегал ее араб, то ей уже не придется  переживать
ни горе, ни гнев, ни унижения. Но сила, подаренная  мускусом,  заставила
ее почувствовать  удивительную  тягу  к  жизни.  Джулия  хотела  выжить.
Неважно, где и в каких условиях, но она должна защищать  и  поддерживать
этот огонь, который едва теплился в ней. Она будет хранить  и  оберегать
его, питая мечтами о мести и надеждой на  свободу,  пока  он  не  станет
сильным пламенем. Она не виновата в  том,  что  произошло.  Сожаление  и
раскаяние были ни к чему. Сейчас ей нужна сила.
   - Нет, - медленно произнесла Джулия. - Я никогда не была  замужем.  У
меня был любовник, но он погиб во время  шторма  и  навеки  потерян  для
меня.

***

   Они пристали  к  берегу  под  покровом  ночи,  словно  причаливать  с
пленниками среди  бела  дня  было  противозаконно.  Джулия,  пребывавшая
неделями в каком-то  дурмане  между  сном  и  бодрствованием,  не  имела
представления, в какую страну они  приплыли.  По  запаху  пыли,  навоза,
едкого дыма и пряностей она могла лишь догадываться, что  они  где-то  в
Африке.
   Завернутую в шерстяной балахон, с покрывалом, опущенным на лицо, и  в
кожаных сандалиях на ногах, Джулию отвели в сторону от судна и поместили
в крытые носилки. Кто-то выкрикнул  приказ,  носилки  подняли  и  быстро
понесли. Сквозь  крохотную  щель  в  занавеске  она  видела  вооруженную
охрану, стоявшую с обеих сторон.  С  корабля,  который  она  только  что
покинула, потянулась цепочка людей - без сомнения, пленных моряков. Цепи
на их щиколотках и запястьях звенели в ночной тишине.  Джулия  не  могла
сказать, были ли среди них Ред и О'Тул, хотя провожала колонну взглядом,
пока та не скрылась из виду.
   Носилки с трудом продвигались по узким улицам. Закутанные  в  тяжелые
складки бурнуса, черные, коричневые и  белые  люди  проходили  мимо.  Их
ничего не выражающие лица казались тенями. Джулия опустила  занавески  и
откинулась на подушки носилок.
   Они прошли  в  ворога,  затем  пересекли  двор  и  нырнули  в  темный
лабиринт. Здесь пришлось ждать, пока их пропустят во внутренний  дворик.
Наконец занавески откинули, и арабский врач по имени Измаил вывел Джулию
наружу.  Ее  привели  в  маленькую,  темную  комнатку,   где   находился
невероятно толстый турок с безбородым лицом. Джулии приходилось  слышать
о евнухах, но видела она его впервые. Он что-то сказал, она не поняла  и
инстинктивно посмотрела на араба.
   - Это  Абдулла.  Ты  прижмешь  руку  ко  лбу,  как  я  тебя  учил,  и
поклонишься ему в знак уважения. Лучше улыбнуться  ему,  потому  что  он
очень влиятельный человек и управляет гаремом алжирского  дея.  Он  тебе
пригодится, если тебя примут.
   - Если меня примут? То есть если я попаду в гарем к дею?
   - Тебе неприлично об этом спрашивать. Когда твою судьбу решат, ты все
узнаешь. Иди с Абдуллой-эфенди  и  повинуйся  ему,  исполняя  лишь  волю
твоего господина и Аллаха. Поступай, как я говорю, и все будет хорошо.
   Голос араба звучал сурово, но Джулия уловила в нем ноту сочувствия  и
интереса. На алжирском корабле она общалась только с ним. Это он дал  ей
лекарство, которое вернуло ее к жизни.  Хотя  Джулия  понимала,  что  им
двигал отнюдь не интерес  к  ее  судьбе,  ей  казалось,  равнодушие  его
напускное. За это и за его помощь она была ему благодарна и  постаралась
выразить свои чувства единственно возможным образом.
   - Я сделаю, как ты говоришь, о целитель раненых душ. Да пребудешь  ты
с миром.
   Джулия следовала за евнухом Абдуллой по бесчисленным переходам,  пока
наконец они не  остановились  перед  высокой  дверью,  которую  огромный
человек открыл большим, украшенным золотым орнаментом  ключом,  висевшим
на связке у него на поясе. Они вошли, и Абдулла закрыл дверь.
   Джулия сразу почувствовала аромат благовоний.  Он  висел  в  воздухе,
напоминая смесь всех запахов мира: розы,  цветов  апельсинового  дерева,
лилий,  мускуса,  пачули,  бергамота,  ладана,  жасмина.  Они  стояли  в
коридоре, освещенном тяжелыми висячими бронзовыми светильниками, в конце
которого виднелась арка выхода в сад. Оттуда доносилось журчание фонтана
и сонное воркование потревоженных голубей.
   Повернувшись к Джулии, Абдулла указал ей  на  дверь  справа.  Откинув
занавеси, она последовала за  евнухом  и  оказалась  в  огромной  ванной
комнате. Две нумидийские рабыни приблизились к ним. и низко  поклонились
Абдул-ле. Он отдал им  пространный  приказ  на  турецком,  затем  грузно
зашагал прочь.
   Хихикая и обмениваясь восклицаниями по поводу ее  желтеющих  синяков,
рабыни раздели Джулию, затем сняли с себя шаровары  и  короткие  туники.
Улыбаясь,  они  погрузили  ее  в  маленький  бассейн  посреди   комнаты,
наполненный горячей водой. Немного  посовещавшись,  они  выбрали  мягкое
мыло с ароматом  дамасской  розы,  наполнили  ладони  этим  пенообразным
веществом и вступили в бассейн вслед за Джулией.
   Ей не понравилось, как девушки на нее  смотрят  -  словно  предвкушая
что-то интересное, но  пришлось  подчиниться.  Вода  была  восхитительно
мягкой и теплой. Ее кожа - грязная,  покрасневшая  от  грубой  шерстяной
робы, которую она в последнее время носила, начала бешено зудеть.  Пусть
делают что хотят, решила Джулия. В конце концов, так хорошо опять  стать
чистой.
   Они снова и снова намыливали ее волосы. Их тонкие,  проворные  пальцы
скребли, массировали, терли,  очищая  ее  тело  с  такой  тщательностью,
словно  она  была  чем-то  осквернена.  Удовлетворившись  наконец,   они
завернули ее в огромное банное  полотенце  и  препроводили  в  следующую
комнату с еще одним бассейном. Там они смыли  с  нее  последние  остатки
мыла и провели далее в зал,  уставленный  длинными  мраморными  столами.
Здесь рабыни насухо вытерли и  расчесали  волосы  Джулии,  завили  их  в
мелкие локоны, умастили драгоценным розовым маслом ее тело,  сопровождая
это действие легким массажем, затем,  взяв  пемзу,  удалили  загрубевшую
кожу с ее подошв, локтей и  колен.  Пока  она  наслаждалась  миндалем  и
медом, запивая их гранатовым соком, ее ногтям на руках и  ногах  придали
форму, затем отполировали до блеска. Ее сухие, потрескавшиеся губы  были
смягчены маслом, брови и ресницы приглажены.
   Затем девушки принесли накидку из прозрачного розового самаркандского
шелка и надели на нее. Покрывало более темного оттенка  опустили  ей  на
лицо. Джулия посмотрела на себя, осознав, что ее тело ясно видно  сквозь
шелк. Хотя это одеяние было несомненно приятнее, чем  корабельная  роба,
она не могла поверить, что это - обычная одежда женщин турецкой империи.
Ведь даже нумидийские девушки выглядели более пристойно.  Однако  нельзя
было отрицать разумность их выбора: розовый шелк хорошо сочетался  с  ее
естественными цветами, через его воздушные складки кожа Джулии  мерцала,
словно живой мрамор, розовые соски казались рубиновыми, а синяков  почти
не, было видно. Разумеется, будущее больше не-было для  нее  загадочным,
но теперь у нее родилось подозрение, что это произойдет публично. Она не
ожидала  такого  скорого  развития  событий,  несмотря  на  слова  врача
Измаила: "Если тебя выберут..." Араб  объяснил  ей,  что,  возможно,  ее
будет осматривать представитель шаха, чтобы выяснить,  подходит  ли  она
для гарема. Это считалось большой честью, но вряд ли можно  рассчитывать
на нее. Гарем давно уже не пополнялся: дей был пожилым  правителем  и  в
последнее время  все  чаще  обращался  к  радостям  ума.  Однако  упорно
носились слухи об указе, обязывающем всех работорговцев  изыскивать  для
дворца необычайно красивых женщин. Если ее не  выберут,  она  попадет  к
работорговцу, который предоставит возможность ее осмотра более  широкому
кругу  клиентов.  В  Алжире  насчитывалось  свыше  пяти   тысяч   домов,
принадлежащих мужчинам, ищущим новизны и разнообразия в  постели",  пять
тысяч тюрем, готовых поглотить ее. Ирония заключалась в том,  что,  хотя
все пять тысяч могли свободно глазеть на ее тело, ни один не мог  видеть
ее лица без покрывала, кроме работорговцев и человека, который ее купит.
Сколько раз ей придется демонстрировать себя,  пока  ее  наконец  купят?
Сколько непристойностей придется выслушать и испытать?
   Девушки-рабыни уложили складки ее одеяния так тщательно, словно с нее
должны  были  писать  портрет,  затем  склонились  в  глубоком  поклоне,
который, естественно, адресовался не Джулии, а ширме, стоявшей  у  стены
как раз перед ней.  Острый  слух  молодой  женщины  уловил  приглушенный
шепот; кто-то наблюдал за ней  оттуда.  Смириться  с  этой  мыслью  было
нетрудно, но ей вдруг захотелось убежать и спрятаться. Только сжав зубы,
усилие воли она с трудом подавила этот импульс. Джулия  поняла,  что  за
ширмой находились два человека, так как слышала вопросы  и  ответы.  Они
обсуждают ее, словно телку или кобылу, выставленную на продажу, невольно
с отвращением подумала она. Джулия почти не сомневалась, что один из них
-  арабский  врач,  другой  голос  принадлежал  незнакомцу,   привыкшему
повелевать.
   - Повернись.
   Она  повиновалась,  как  во  сне,  без  всякой   грации   и   желания
понравиться.
   - Ты что-нибудь умеешь?
   Джулия задумалась.
   - Что именно, эфенди? - спросила она наконец. - Я могу многое.
   - Умеешь ли ты петь или играть на цимбалах?
   - У меня обычный голос, и я никогда не играла на  цимбалах,  но  умею
играть на фортепиано.
   - А твои остальные умения, какие  из  них  пригодны,  чтобы  развлечь
мужчину, уставшего от забот? - спросил голос.
   - Я умею ездить верхом и стрелять...
   - Бесполезно, даже если  это  не  пустая  похвальба,  за  которую  ты
заслуживаешь наказания.
   Джулия порылась в памяти, затем, облизнув губы, сказала:
   - Я умею играть в азартные игры и часто играла  в  шахматы  с  отцом,
когда он был жив.
   - Ты танцуешь?
   - Ну да, - начала Джулия, потом поняла, что  человек  по  ту  сторону
ширмы вряд ли имел в виду  танцы,  исполняемые  западными  женщинами  на
балах.
   - Вот это в твою пользу.
   Второй человек за ширмой что-то пробормотал, и первый снова спросил:
   - Говорят, ты знакома со знаменитым Наполеоном  Бонапартом  и  носишь
его эмблему. Ты его родственница?
   - Нет, эфенди. Мой отец был его последователем.
   - Но ты беседовала с ним лицом  к  лицу,  без  покрывала,  по  обычаю
Франкистана?
   - Да, эфенди.
   - Я хочу видеть эту эмблему.
   Джулия поднесла руку к шее, где так  много  дней  находилась  золотая
пчела. Ее там не было.
   - К сожалению, ее сняли вместе с моей одеждой.
   Прозвучал приказ, и одна из рабынь с  поспешным  поклоном  удалилась.
Она быстро вернулась, неся на ладони золотую пчелу. Поклонившись  вновь,
она передала ее через ширму.
   Джулия попыталась примириться с потерей пчелы. Она потеряла так много
всего, так много, что не позволяла себе  думать  об  этом.  Что  значила
сейчас утрата маленького украшения?
   -  Любопытно,  -  сказал  человек  за  ширмой,  -  очень   любопытно.
Интересно, почему пчела? Львы, орлы, соколы, драконы - это я понимаю. Но
почему пчела?
   Джулия облизнула губы.
   -  В  древние  времена  считалось,  что   ульем   правил   император,
заботившийся о благе своих подданных - пчел,  а  они,  в  свою  очередь,
приносили ему дань, и это  был  естественный  порядок  вещей.  Мой  отец
говорил так, эфенди, хотя я  не  могу  утверждать  этого.  -  Ответа  не
последовало, и Джулия продолжила:
   - Пчела дорога мне, эфенди. Могу  ли  я...  будет  ли  мне  позволено
оставить ее?
   Согласие было дано небрежно, как бы невзначай,  словно  у  говорящего
были дела поважнее. Чувствуя,  как  слезы  подступают  к  горлу,  Джулия
приняла брошь из рук рабыни. Она  так  крепко  сжала  ее,  что  крылышки
вонзились в ладонь.
   Раздалось шуршание одежды, словно человек  за  ширмой  встал.  Джулию
охватил необъяснимый ужас, хотя она не могла  бы  ответить,  что  больше
пугало ее: быть отосланной или оставленной в гареме.
   - Отведите ее в комнату гарема, - раздался приговор. -  Позаботьтесь,
чтобы она ни в чем не нуждалась.
   Джулии казалось, что она уже находится в гареме. Она обнаружила  свою
ошибку, когда  ее  вновь  поручили  заботам  Абдуллы.  Они  прошли  мимо
коридоров, прежде чем  остановились  перед  большой  дверью  с  арабской
вязью, выложенной слоновой костью, которую охраняли двое евнухов-эфиопов
- черных, словно адская ночь.
   Снова Абдулла снял ключ с пояса. Они  вошли  в  огромную  спальню  со
сводчатым потолком. Закрытая на ночь, с опущенными ставнями,  она  слабо
освещалась бронзовыми светильниками. На низких диванах возвышались  горы
шелковых подушек? с маленьких столиков  из  черного  дерева  и  слоновой
кости призывно манили фрукты и сладости. Стены, обитые яркими тканями  с
геометрическими узорами, едва проступали из темноты.  Ковры,  мягкие,  с
богатым" разноцветным орнаментом,  устилали  гладкий  мраморный  пол.  В
одном углу в кадках небольшая рощица  апельсиновых  деревьев  приглашала
отдохнуть в тени ветвей,  к  которым  маленькими  золотыми  цепями  были
прикованы бесчисленные птицы с украшенными драгоценными камнями перьями.
   Из общей комнаты выходили несколько коридоров, в  каждый  из  которых
вел занавешенный дверной проем.  Абдулла  повел  ее  к  одному  из  них,
расположенному посреди зала, откинул занавес, тяжелый  от  металлических
нитей, которые звенели при каждом движении, и знаком показал, что  нужно
войти. Помня предостережения арабского врача, Джулия склонила  голову  в
вежливом поклоне и подчинилась.
   Комната оказалась небольшой, с окном, укрепленным узорчатой  железной
решеткой,  через  которую  проникала  ночная  прохлада.  У  одной  стены
находилась кушетка, у другой - инкрустированный сундук. Все  это  Джулия
разглядела, откинув занавес над  дверью  после  ухода  Абдуллы.  Хотя  с
потолка свисала лампа, она не  горела.  Единственным  освещением  служил
звездный свет и слабое мерцание фонаря в проходе.
   Она с шумом опустила занавеску. Оставалось лишь улечься  на  кушетке.
Сбросив накидку  и  расстелив  ее  на  крышке  сундука,  после  минутной
нерешительности Джулия отбросила мысль  о  ночной  сорочке.  Вероятность
найти ее в полутьме невелика, да и нужна ли она ей? Сколько дней и ночей
на корабле она провела в одном и том же платье... Глаза у нее слипались,
и она почувствовала огромное облегчение от того,  что  осталась  наконец
одна. Шелковое покрывало низкой кушетки приятно холодило и ласкало кожу.
   Джулии казалось невозможным заснуть в  таком  непривычном  окружении.
Кроме того, хотелось разобраться во всем, подумать  о  своих  планах,  о
возможном бегстве. Но теперь эта мысль показалась ей смешной. Бежать? Но
как? Отсюда не убежишь. Она заперта за толстыми  дверями,  охранявшимися
день и ночь. Кроме того, гарем был пронизан сетью неведомых коридоров, в
которых без проводника легко  затеряться,  даже  если  ее  не  остановят
охранники прямо у двери. И вне дворца она окажется на улицах города, где
мужчины накидываются на женщин, как стая шакалов. Ну, а если бы удалось?
Что бы она стала делать в чужом,  незнакомом  городе?  Как  отыскала  бы
корабль, который увез бы ее в Англию или в Америку? Но даже  если  бы  и
удалось зайти столь далеко, кто осмелится взять на борт рабыню из гарема
алжирского дея, даже если бы она могла заплатить за проезд? Нет, об этом
не стоило и думать. Возможно, потом, когда она будет лучше подготовлена.
Сейчас она рабыня. Ради спасения своей жизни можно на время  подчиниться
чужой воле.
   Между  тем  ночная  прохлада   наполнила   комнату,   ветер   шевелил
металлические нити на занавесках. Джулия  слышала,  как  сухо  шелестели
листья на пальме, напоминая успокаивающий и медленный шум дождя. Кушетка
была мягкой и удобной,  куда  удобнее  ложа  из  половиков  на  корабле.
Чистая, окруженная комфортом и запахом роз, она погрузилась в сон.

Глава 14

   Джулию разбудил звон нитей на  занавесках.  В  комнату  хлынул  яркий
свет. Было заметно теплее, чем вечером. Из сада доносился веселый  щебет
птиц и женских голосов.
   Сознание резко возвратилось к Джулии. Она  приподнялась  и  повернула
голову к двери. В  дверном  проеме,  подбоченившись,  стояла  женщина  с
искаженным яростью лицом. "Это черкешенка с Кавказских гор", -  подумала
Джулия, так много слышавшая об  этом  племени.  Светлые  волосы,  широко
расставленные голубые глаза, высокие скулы и треугольный  рот  придавали
ее лицу жесткое выражение. Она выглядела на два-три года старше Джулии и
была немного ниже ростом.  Гибкую  и  мускулистую  фигуру  портили  лишь
несколько тяжелые бедра и щиколотки. Ее глаза обследовали  тело  Джулии,
покрытое шелковым покрывалом, с губ слетела яростная тирада на турецком,
похожая на раскат грома.
   -  К  сожалению,  я  не  понимаю  вас,  -  сказала   Джулий   сначала
по-французски, затем по-испански.
   Женщина презрительно фыркнула и вихрем вылетела  из  комнаты.  Джулия
села. Раньше чем она коснулась пола, вошла  служанка,  внесла  маленький
круглый столик,  на  котором  был  накрыт  завтрак  -  жареный  ягненок,
пшеничные лепешки, свежий инжир и засахаренные абрикосы, а также горячий
мятный чай. Джулия помыла лицо и руки горячей водой из сосуда и села  за
стол. Пока она ела, женщина подошла к сундуку  и  извлекла  оттуда  пару
панталон цвета морской волны из прозрачного  газа  и  свободную  вышитую
блузку из турецкого шелка, которая перехватывалась  поясом  ниже  груди.
Все это она разложила перед Джулией,  прибавив  пару  бархатных  вышитых
шлепанцев с загнутыми носами. Служанка сложила розовую накидку и  убрала
ее, жестами объясняя, что такое пышное одеяние с покрывалом,  скрывающим
лицо, нет необходимости носить внутри гарема.
   Когда Джулия поела и переоделась, женщина подтолкнула  ее  в  сторону
общей  комнаты.  Джулии  не  хотелось  покидать   помещение,   где   она
чувствовала себя в безопасности, но пришлось повиноваться.
   В большой комнате оказалось светло и  прохладно.  Глухие  шторы  были
отдернуты, открывая вид на залитый солнцем сад. И повсюду были  женщины.
Они сидели на диванах, на подушках, лежавших на полу,  прогуливались  по
саду, кормили сидевших на ветках птиц и  разговаривали  с  ними  нежными
голосами. В воздухе витал запах пищи. Служанки мелькали  тут  и  там  со
столиками, похожими на подносы,  уставленными  всевозможными  яствами  и
напитками. Под сводчатым потолком висел дым,  вьющийся  из  курильниц  с
благовониями, расставленных по всей комнате.
   Джулии показалось,  что  среди  женщин  есть  представительницы  всех
наций, живущих под солнцем: угольно-черные эфиопки, со сверкавшей словно
эбеновое дерево кожей,  тонкогубые  египтянки  с  подведенными  глазами,
сирийки с  толстыми  губами  и  длинными  носами,  темнокожие  турчанки,
индианки  с  длинными,  доходящими  до   колен   волосами.   Миниатюрные
светлокожие и узкоглазые женщины с  Дальнего  Востока  стояли  рядом  со
свирепыми на вид уроженками монгольских степей.  Была  здесь  и  знойная
итальянка, и греческая  красавица,  и  наваррка  с  рыжевато-каштановыми
волосами. Хотя все они были одеты  почти  в  такие  же  костюмы,  как  и
Джулия, ни один из них не совпадал по цвету с другим.  Некоторые  носили
небольшие тюрбаны, другие  -  бархатные  шапочки  с  длинными  шелковыми
кистями или головные  повязки,  откидывающие  волосы  назад.  Сверкающие
золотым и серебряным шитьем,  шелковыми  лентами  и  бахромой,  а  также
золотыми  и  серебряными  украшениями,  они  сами  походили  на  птиц  с
причудливым оперением. Звук их речи и  смех  напоминал  щебетание  стаи.
Девушек насчи