кнопку   и
склонилась над стариком, чтобы проверить рефлексы. Оттянув ему веко, она
посветила в глаз маленьким фонариком и, обернувшись  через  плечо,  тихо
сказала Джессике:
   - Тебе пора идти, милая.
   - Он не... - Джессика так и не смогла закончить фразы.
   - Нет, нет. Похоже, сейчас состояние стабилизировалось. Выглядит  он,
во всяком случае, не так уж плохо. Если  что-нибудь  изменится,  мы  вас
позовем.
   Джессика  согласно  кивнула,  но  не  двинулась  с  места,  продолжая
смотреть на неподвижное лицо деда.  Она  была  абсолютно  уверена,  что,
когда его привезли сюда, он уже умирал, но  сумел  задержаться  на  этой
земле. И сделал это ради нее. Клод Фрейзер  ненадолго  вернулся  с  того
света, потому что любил внучку и хотел помочь ей. И точно так же  сейчас
он не хотел, чтобы Джессика видела, как он уйдет навсегда.
   Наклонившись к самому его уху, она отвела со лба  деда  прядь  редких
седых волос и прошептала:
   - Я люблю тебя...
   Ей показалось, что в ответ он слабо сжал ее руку  своими  бессильными
пальцами. А может быть, это ей лишь показалось.
   Примерно полчаса спустя,  когда  они  втроем  сидели  в  комнате  для
посетителей, по внутрибольничной сети объявили "штатную  ситуацию  номер
три". Никто из них не знал, что это значит, но видели,  как  сестра,  до
этого спокойно шедшая по  коридору,  сразу  повернулась  и  поспешила  к
дверям интенсивной терапии. Туда же торопливо прошло несколько  дежурных
врачей, и Джессика  машинально  повернулась  к  Рафаэлю.  Он  ничего  не
сказал, только взял ее руку в свою и крепко сжал,  а  Мадлен,  подавшись
вперед, впилась взглядом в розовощекую дежурную  за  окошком  справочной
службы.
   Прошло еще немного времени, и из широких дверей отделения интенсивной
терапии вышел высокий представительный врач в  белом  халате.  Его  лицо
было неподвижно-торжественным и подчеркнуто  невозмутимым.  Бесстрастным
голосом он объявил им  о  кончине  мистера  Фрейзера.  Горестно  склонив
головы, они внимательно выслушали его. Каждый из  них  уже  знал  и  без
этого, что Клод Фрейзер, президент "Голубой Чайки", покинул этот мир.

***

   - Я думаю, теперь вся ответственность ложится на нас,  -  со  вздохом
сказал Кейл, стоя на верхней террасе "Мимозы". - Вот не думал, что  этот
день когда-нибудь наступит. Лично мне дядя Клод всегда казался вечным. Я
и представить себе не мог, что он может умереть.
   Джессика бросила на Кейла быстрый взгляд. На террасе они были вдвоем,
но из комнат долетал приглушенный гул женских голосов, напоминающий  шум
прибоя в ветреный день. В воздухе витал запах еды -  обязательной  дани,
которую соседи по традиции приносили  на  алтарь  семейной  трагедии.  С
нижней террасы поднимались клубы табачного дыма - там собрались мужчины.
Они курили, негромко переговариваясь и сплевывая через перила в сад.
   - Все изменилось, Кейл, - сказала Джессика, вздыхая.
   - Да, - согласился ее брат. - Пока дядя Клод был жив, он  всем  здесь
заправлял, но теперь настал наш черед браться за штурвал. И,  признаться
честно,  я  чувствую  себя  не  слишком  уютно,  поскольку,  что  бы  ни
случилось, именно нам придется расхлебывать всю эту кашу.
   - Ну, не  совсем.  Не  забывай,  что  совсем  скоро  "Голубая  Чайка"
объединится  с  КМК,  -  сухо  напомнила  ему  Джессика,   непроизвольно
задумываясь, действительно ли Кейл хотел сказатьто, что  сказал.  Совсем
недавно его замечание прозвучало бы вполне  естественно,  но  только  не
после того, как аудиторы Кастеляра вскрыли недостачу  наличных  средств.
Кейл либо пытался сделать хорошую мину при плохой игре, либо у него  был
какой-то  свой  план,  о  котором  Джессика  не   имела   ни   малейшего
представления. А учитывая  все  известные  ей  обстоятельства,  Джессика
боялась, что последний вариант ближе к истине.
   Кейл повернулся к ней, и угрюмая улыбка чуть тронула уголки его рта.
   - Я нисколько не рассчитываю на КМК. Меньше всего мне хочется,  чтобы
эта компания стала для нас палочкой-выручалочкой, с помощью  которой  мы
решали бы все наши проблемы. Насколько я понял, даже  при  Кастеляре  ты
будешь руководить "Голубой Чайкой" так, как сочтешь нужным.
   - Черта с два! - отрезала Джессика. Она  еще  никому  не  говорила  о
пропаже двухсот пятидесяти тысяч долларов,  таинственно  исчезнувших  со
счета "Голубой Чайки". Отчасти она молчала потому, что в  последние  дни
перед свадьбой у нее не было  ни  одной  свободной  минутки,  чтобы  как
следует об этом поразмыслить, но  главной  причиной  того,  что  она  не
спешила поднимать эту тему, была надежда, что проблема  разрешится  сама
собой. Увы, этого не произошло, и  Джессика  подумала,  что  сейчас  уже
ничто не мешает ей разобраться в этом вопросе.
   - Тебе известно, что аудиторы КМК выявили у нас кое-какие  нарушения?
- спросила она.
   - Впервые слышу, - нахмурился Кейл.
   - Похоже, кто-то распорядился нашими денежными активами. Ты ничего об
этом не знаешь? Кейл еще больше помрачнел.
   - Ты хочешь сказать, что я положил их к себе в карман? -  спросил  он
резко.
   - Я ничего не хочу сказать, но я просто не  знаю,  что  и  думать,  -
откровенно призналась Джессика, чувствуя огромное  облегчение  от  того,
что  Кейл  явно  пребывал  в  полнейшем  неведении  относительно  судьбы
пропавших двухсот пятидесяти тысяч долларов.
   - Как я понимаю, речь идет о наличных, а не о ценных бумагах и других
нематериальных активах? Джессика кивнула.
   - Как ты думаешь, дед мог осуществить перевод фондов? - спросила она.
- В последнее время - я имею в виду еще до первого удара - он  вел  себя
странно. Фактически это началось со взрыва нашего судна в заливе. Что он
мог сделать с этими деньгами? Куда дед мог  их  спрятать,  если  боялся,
что...
   - ...Что "Голубая Чайка" может пойти ко дну? - закончил за нее  Кейл.
- Не знаю. Конечно, все возможно, но лично я уверен,  что  даже  в  этом
случае он предпочел бы сражаться до последнего.
   - Нам нужно как можно скорее выяснить, куда девались деньги, - твердо
сказала Джессика. - Потому что Рафаэль потребует от нас отчета.
   - Понятно. - Кейл в упор посмотрел на нее. - А я -  один  из  главных
подозреваемых? Ты знаешь, Джесс, у меня такое чувство,  что  кто-то  уже
давно охотится за моей головой.
   - За твоей?
   - Звучит глупо, да? - Кейл нервно пригладил  пятерней  свои  короткие
волнистые волосы, потом с силой потер шею. - Но  послушай,  ведь  это  я
должен был быть на яхте в день взрыва! Ты сама это знаешь,  поскольку  я
пользовался  ею  гораздо  чаще,  чем  все  остальные.  Вы  с  Кастеляром
оказались на борту чисто случайно. А то  происшествие  в  Рио?  Я  много
думал о том, что ты говорила, -  ну,  насчет  того,  что  эти  бразильцы
неспроста подошли ко мне в баре отеля, - и  пришел  к  выводу,  что  ты,
возможно, права. Кроме того, эти неприятности с таможней... Ведь  кто-то
сообщил  им,  что  нужно  обыскивать  именно  наш  корабль.   Любопытное
совпадение, правда? Вернее - цепь совпадений.
   - Но почему - ты? - удивилась Джессика. Кейл угрюмо пожал плечами.
   - Откуда мне знать? Впрочем, возможно, кто-то очень хотел  заполучить
"Голубую Чайку", поэтому каждый, кто мешал этому,  естественным  образом
превращался в мишень.
   В его словах была несокрушимая логика. Нападение на нее  в  Рио  и  в
подъезде собственного дома - равно как и  все  остальное  -  могло  быть
частью одного преступного плана. Но кто стоял за всем этим?  И  чего  он
надеялся достичь? Кто выигрывал больше всех,  если  бы  "Голубая  Чайка"
обанкротилась?
   Только один человек.
   Рафаэль был в Рио.
   Рафаэль оказался рядом, когда неизвестный напал  на  нее  в  подъезде
городского дома.
   Рафаэль был с ней на яхте.
   Рафаэль убедил ее деда, что слияние КМК и "Голубой Чайки"  пойдет  на
пользу обоим предприятиям, и согласился взять ее  в  жены,  чтобы  таким
образом скрепить сделку. И, заключив этот договор и  выкупив  закладную,
он приобрел "Голубую Чайку" без особого  труда  и  затрат.  Никто  и  не
подумал ему сопротивляться.
   Так неужели все, о чем она думала, было спланировано  и  осуществлено
только  для  того,  чтобы  дискредитировать  в  глазах  Клода   Фрейзера
исполнительных директоров фирмы и заставить его сдаться?
   Джессика кое-что  знала  о  головоломных,  многоходовых  комбинациях,
которые конкуренты использовали друг против друга, когда  противник  был
достаточно силен, но Кастеляр безусловно заткнул всех за пояс.  Когда-то
она сомневалась, что все это может быть правдой. Когда-то, но не теперь.
Даже последние слова Клода Фрейзера,  сказанные  им  на  смертном  одре,
обретали зловещий смысл.
   И все же Джессика  хотела  быть  абсолютно,  стопроцентно  уверенной.
Если, конечно, это было вообще возможно.
   Из дома вышли на галерею несколько женщин -  две  соседки,  Мадлен  и
Зоя. Мать Кейла тут же отделилась от группы и решительным шагом  подошла
к Джессике и сыну.  Незаметно  кивнув  головой  в  сторону  Мадлен,  она
заговорила, причем в голосе ее прозвучала неприкрытая насмешка:
   - Поглядите-ка на убитую горем вдову! Вырядилась в черное с головы до
пят что твоя ворона и разыгрывает  из  себя  леди-хозяйку.  Меня  просто
тошнит от этого спектакля.
   - Кто-то должен  делать  это,  -  спокойно  ответила  Джессика,  едва
взглянув в указанном направлении.
   - В таком случае это должна быть ты или твоя мать. А еще лучше - Мими
Тесс, ведь она тоже здесь.
   Мими  Тесс  действительно  приехала,  правда,   благодаря   стараниям
Арлетты, которая считала, что это будет позором для семьи, если ее  мать
не пригласят на  похороны.  Джессика  втайне  опасалась,  что  церемония
прощания будет для старой женщины слишком тяжелым  испытанием,  но  Мими
Тесс пока держалась вполне  удовлетворительно.  Когда  ей  растолковали,
что, собственно, произошло, она сразу разобралась в ситуации и с тех пор
говорила о покойном муже с сожалением и легкой печалью  в  голосе.  Если
она и чувствовала горе, то внешне это никак не проявлялось,  и  Джессика
невольно задалась вопросом, в самом ли деле ее бабка настолько  оторвана
от реальности, как это ей до сих пор представлялось?
   Несмотря на это, она все же решила, что  будет  гораздо  лучше,  если
Мими Тесс сядет в главной гостиной, принимая соболезнования и беседуя со
старыми друзьями. В самом деле, нельзя же было заставлять  ее  исполнять
роль хозяйки в доме, в котором она не жила Бог знает сколько времени!
   Так она и объяснила Зое, которая, нехотя согласившись с ее  доводами,
продолжала тем не менее в том же духе.
   - Все равно, - решительно заявила она,  -  Мадлен  позорит  всю  нашу
семью. Кто-то должен объяснить ей, что в обществе не принято надевать на
себя модерновое ожерелье из гиацинтов -  такое  большое,  что  им  можно
удавить  мула,  -  раньше  пяти  часов  вечера.  Да  еще   на   похороны
собственного мужа! Кстати, вам не кажется, что за последнее время Мадлен
изрядно раздалась в талии? Может быть, она беременна?
   - Ну перестань же, мам! - возмутился Кейл. Зоя смерила  сына  мрачным
взглядом.
   - Ты считаешь, что это невозможно, поскольку Клод лежал  больным?  Не
стоит обманывать себя -  он  до  старости  оставался  похотливым  старым
козлом. Кроме того, никто не говорит, что это  обязательно  должен  быть
его ребенок.
   - По-моему, ма, ты заблуждаешься,  -  перебил  Кейл  мать.  -  Мадлен
всегда была, гм-м... фигуристой женщиной.
   - Ты хочешь сказать, задница у нее была широкая?
   - Нет, просто она была пухленькой, - настаивал Кейл.
   - Ну что  ж,  будем  надеяться,  что  ты  прав.  -  Зоя  с  сомнением
вздохнула. - Потому что если Мадлен произведет на свет  своего  ублюдка,
это будет последней соломинкой.
   С этими словами она поглядела на Джессику, и в  ее  глазах  вспыхнуло
злобное удовлетворение.
   - Могу себе представить,  что  скажет  по  этому  поводу  Арлетта!  -
добавила Зоя и громко фыркнула.
   Джессика внутренне содрогнулась. Разумеется, она понимала, что именно
Арлетта потеряет больше всех, если у Клода Фрейзера  появится  еще  один
наследник. С другой стороны, было что-то нелепое и смешное в том, что  у
ее пятидесятилетней матери появится крошечный сводный братишка,  который
будет приходиться ей, Джессике, дядей. Впрочем, мысль эта развлекала  ее
не больше секунды.
   Между тем Зоя, заприметив внизу прошедшего в дом семейного  адвоката,
поспешно бросилась в погоню. Джессика проводила взглядом ее  коренастую,
неуклюжую фигуру и нахмурилась. Кейл  и  Мадлен  вместе  в  саду  -  эта
картина не шла у нее из головы.
   Покосившись на застывшее лицо кузена, Джессика сказала:
   - Как мило, что ты вступился за Мадлен.
   - Ей и так несладко приходится, - отозвался Кейл мрачно и, отойдя  от
перил, оперся плечом о стену дома. - Кроме того,  в  ней  нет  ничего...
такого. Ты же знаешь, что она росла в  бедной  семье;  ее  отец  получал
пособие по инвалидности, а мать  всю  жизнь  проработала  косметичкой  в
салоне красоты. Я, во всяком случае, не могу обвинять Мад в том, что она
вышла замуж за богатого человека, когда представилась такая возможность.
И, каковы бы ни были условия сделки  между  Мадлен  и  дядей  Клодом,  я
считаю, что свою часть договора она выполнила до конца.
   - Несколько  недель  назад  Мадлен  обронила,  что  дед  пишет  новое
завещание. Ты не в курсе, что могло измениться? Кейл покачал головой.
   - Наверное, где-нибудь в доме хранится черновик его  последней  воли,
надо только  знать,  где  искать.  Но  на  твоем  месте  я  бы  не  стал
волноваться. Мне кажется, все изменения связаны с тем,  что  он  захотел
оставить кое-что и Мадлен. Все остальное должно остаться как было.
   Скорее всего Кейл прав, подумала Джессика. Впрочем, в свое время  она
это узнает.
   - Удивительно,  -  снова  подал  голос  Кейл,  -  что  твой  Кастеляр
по-прежнему здесь. Я-то думал,  что  он  оставит  тебя  с  нами,  а  сам
вернется к делам. Похоже, он всерьез воспринял свои обязанности  мужа  и
зятя.
   Джессика издала  невнятный  звук,  который  при  желании  можно  было
истолковать как согласие, и огляделась по сторонам. Рафаэля она  увидела
внизу, во внутреннем дворе - он как раз беседовал  о  чем-то  с  местным
священником.
   - Может быть, он хочет поскорее закончить с "Голубой  Чайкой",  чтобы
спокойно отчалить к себе в Бразилию и больше к этому не возвращаться?  -
поинтересовался Кейл.
   - Понятия не имею. Он ничего мне не говорил.
   В голосе Джессики прозвучали горькие нотки, но сдержать себя  она  не
могла.  Строго  говоря,  в  последние  несколько  часов  она  почти   не
разговаривала с Рафаэлем. Ей нужно было так много  сделать  -  позвонить
друзьям и родственникам,  заказать  гроб,  выбрать  для  деда  костюм  и
галстук, указать могильщикам место на семейном кладбище  и  позаботиться
еще о множестве других важных мелочей.  Джессика  знала,  что  рано  или
поздно объяснения с человеком, который стал ее мужем, ей не избежать, но
боль и обида от его предательства были еще  слишком  сильны,  чтобы  она
могла спокойно думать о том, что она ему скажет.
   Кейл сделал вид, будто пропустил ответ Джессики мимо ушей, но  в  его
глазах промелькнуло удивление.
   - Я просто хотел  раз  и  навсегда  выяснить  у  него  свое  нынешнее
положение, - сказал он. - Если Кастеляр не  нуждается  в  моих  услугах,
пусть так сразу и скажет. Это меня не убьет. Честно говоря, я уже  давно
подумываю о том, чтобы открыть свое дело - маленькую  фирмочку,  которая
бы занималась туристскими круизами вдоль побережья.
   - О, Кейл! Что ты такое говоришь? Кейл натянуто улыбнулся Джессике.
   - Да, конечно, я тоже буду скучать по тебе,  сестренка,  но  "Голубая
Чайка" значит для меня гораздо меньше, чем  для  тебя.  Я  не  собираюсь
посвятить  ей  всю  свою  жизнь,  коль  скоро  у  меня  есть  и   другие
возможности.
   Слова Кейла то и дело вспоминались Джессике на протяжении всего  дня,
и каждый раз она с грустью думала о том, что стоило  деду  умереть,  как
все начало стремительно и неудержимо меняться. А это,  в  свою  очередь,
только усиливало ее собственные боль и неуверенность.
   К счастью, ей некогда было  сосредоточиться  на  своих  переживаниях.
Похороны и все с ними связанное отвлекали Джессику, не  оставляя  ей  ни
одной  свободной  минуты.  Искреннее  участие  друзей  и   соседей,   их
соболезнования,  проникновенные  слова  скорби,  дружеские   объятия   и
воспоминания о Клоде Фрейзере, его благородстве и  щедрости,  растрогали
Джессику до слез, так что  под  конец  она  уже  не  рисковала  отходить
слишком далеко от комода, в ящике которого лежали свежие носовые платки.
Несколько раз она с неудовольствием ловила  себя  на  том,  что  слишком
часто оглядывается, ища глазами Рафаэля. Как бы там  ни  было,  сознание
того, что он где-то рядом, и его молчаливое  одобрение  дарили  Джессике
новую уверенность  в  себе,  поддерживая  ее  в  самые  трудные  минуты.
Несколько раз, перехватив ее  взгляд,  Рафаэль  сам  подходил  к  ней  с
советом  или  помогал  выпутаться  из   объятий   какой-нибудь   дальней
родственницы или знакомой, которая уже приготовилась проплакать на груди
у Джессики весь остаток дня. Она была  благодарна  ему  за  то,  что  он
ничего от нее не требовал и не давил на нее, но вместе  с  тем  Джессика
знала, что вечно это продолжаться не может.  Многое,  еще  очень  многое
должно было измениться после похорон.
   Во время заупокойной мессы, которую служили в маленькой  часовне  при
кладбище, Мими  Тесс  все-таки  разрыдалась.  Это  было  душераздирающее
зрелище, и Джессика едва сдержалась, чтобы не заплакать самой.  Слезы  -
быстрые и блестящие, как капельки ртути,  -  катились  по  пергаментному
лицу Мими Тесс,  а  узкие  костлявые  плечи  вздрагивали  от  безутешных
рыданий. Ее горе казалось Джессике тем более трагическим, что она хорошо
знала, сколько лет - бесконечно долгих лет, вместивших в себя уязвленную
гордость,   измену,   обиды,   гнев,   сомнения,   страхи,   безумие   и
отчужденность, - словно каменная стена или неодолимая пропасть разделили
ее бабушку и Клода Фрейзера, этих двух  людей,  когда-то  любивших  друг
друга.
   Хрупкая фигура Мими Тесс вдруг расплылась перед глазами  Джессики,  и
она поняла, что тоже плачет.
   И  вот  все  осталось  позади.  Была  прочитана  последняя   молитва,
произнесены  последние  прощальные  слова,  а  на  крышку  гроба   легли
последние цветы. Потом гроб вынесли из часовни и опустили  в  могилу,  и
родственники, бросив в  отверстую  яму  по  горсти  земли,  вернулись  в
усадьбу, предоставив служащим похоронного бюро заканчивать свою работу.
   Еще через несколько часов была налита и выпита последняя чашка  кофе,
съеден последний кусок пирога, и  последний  из  дальних  родственников,
распрощавшись, отбыл восвояси. В "Мимозе" остались только  члены  семьи,
большинство из которых собиралось провести здесь ночь, ибо  возвращаться
в Новый Орлеан и Лафайетт было слишком поздно.
   Острое желание сбежать от всех сочувствующих и сокрушавшихся  выгнало
Джессику из дома. На сад уже опустились безмолвные  фиолетовые  сумерки,
но темнота не была ей помехой, ибо Джессика знала здесь каждый камень  и
каждое дерево. Пройдя старый сад насквозь,  она  свернула  на  тропинку,
которая вела к  кладбищу.  На  кладбище  было  уже  безлюдно,  и  свежий
могильный холм был заботливо обложен свежим дерном и завален цветами.
   Прохладный морской ветер с залива бережно раскачивал  кроны  дубов  и
кедров, росших по периметру заржавленной  чугунной  ограды  кладбища,  и
негромко шелестел  лентами  и  хвоей  венков,  стоявших  на  проволочных
подставках. Наклонившись к могиле, Джессика  взяла  на  память  одну  из
желтых роз, лежавших в ее в изголовье, и  выпрямилась,  вертя  цветок  в
руках.
   Она чувствовала себя так, словно из ее жизни безвозвратно ушло что-то
важное, что-то, что поддерживало  и  направляло  ее.  Как  странно  был