удно. Наряд мавританского принца сидел на нем великолепно. Пилар отказалась и от костюма мавританской принцессы, закутанной в покрывала так, что были видны только глаза, и от костюма танцовщицы, требующего гораздо меньше драпировок. Облачение монахини ее тоже не привлекло. Наконец она остановилась на необычайно широком кринолине из шелка цвета синих сумерек, корсете с пластинами из китового уса, отделанном голубым шелком, и высоким узким воротником - наряде придворной дамы прошлого столетия.
     Рефухио, надев снежно-белый наряд, набросив на голову покрывало с золотым шнуром, удалился, любезно предоставив спальню в распоряжение Пилар и Исабель. Одеть Пилар в кринолин, напоминающий корзину, было делом нелегким. Пилар видела уходящего Рефухио в зеркало. Она сидела за туалетным столиком, а Исабель высоко зачесывала ее напомаженные локоны, готовясь напудрить прическу. Рефухио выглядел беспокойным, взвинченным и каким-то невероятно чужим. В своем развевающемся костюме он был похож на вождя из пустыни, готового принять участие в пирушке, если представится случай, и в сражении, если возникнет необходимость.
     Через некоторое время Пилар неловко, боком протиснулась в дверь, ведущую из спальни на галерею. Шелестя и покачивая юбками, она проплыла туда, где в отдаленном конце крытой галереи стоял Рефухио.
     Внезапно она услышала громкий плач, раздавшийся с противоположной стороны, из-за угла дома. Рефухио повернулся и пошел в направлении, откуда доносились звуки. Пилар, зайдя за угол, увидела его стоящим на коленях перед ребенком. Лицо мальчика, которому было года три, исказила горестная гримаса. Это был младший сын чиновника. Он носил короткие, до колен, штанишки; рубашка выбилась из-под пояса. На его крошечных туфлях блестели пряжки, а густые шелковистые волосы были собраны сзади. Он поднял вверх пальчик, на котором виднелась маленькая капелька крови. За мальчиком важно, по-голубиному надувшись, стоял большой зеленый попугаи с желтой головой.
     - Он укусил меня! - рыдал мальчик. - Он укусил меня!
     - Кто? - спросил Рефухио, беря маленькую розовую ручонку своей большой загорелой рукой и бережно вытирая краем своего покрывала кровь.
     Мальчонка повернулся, указывая другой рукой на попугая:
     - Эта гадкая птица. Он укусил меня за палец!
     - Вижу, - серьезно подтвердил Рефухио. - А что ты ему сделал?
     - Я просто играл с ним.
     - Может, ему не хочется играть.
     Малыш промолчал, шмыгая носом и размазывая слезы по щекам. Попугай, подойдя ближе к мужчине и мальчику, принялся расхаживать вокруг.
     - Это твой попугай? - спросил Рефухио.
     - Нет, мамин, - покачал головой мальчик.
     - Может, расскажем маме, что он натворил, чтобы она сама могла его наказать.
     - Не надо.
     - Понятно, - кивнул Рефухио, - значит, раньше так бывало.
     Мальчик, не отвечая, уставился в пол. Попугай, наклонив голову набок, забавным голосом произнес: "Привет, Матео!"
     - Это ты Матео?
     Малыш кивнул и снова потупился.
     - Ну, так чего же заслуживает гадкая птица за то, что покусала тебя? Может, отрежем ему голову и приготовим из него жаркое?
     Испуг мелькнул на лице ребенка.
     - Нет!
     - Нет? Ну, так, может, завяжем ему клюв?
     Мальчик снова покачал головой. Его взгляд был прикован к попугаю. Тот, найдя удобную складку ткани, карабкался на плечо к Рефухио.
     - Хочешь в ответ укусить его за палец? - спросил Рефухио.
     - У него нет пальцев.
     - Зато у него есть две лапы.
     Малыш улыбнулся, показав ямочки на щеках. Он хихикнул:
     - Они слишком грязные. Не хочу!
     Рефухио тяжело вздохнул:
     - Ну, тогда я просто не знаю, что и делать.
     - Я знаю! - закричал мальчик. Он протянул к попугаю руку. Птица ловко и привычно перебралась на нее и полезла на плечо к мальчику. Матео повернулся и побежал, а попугай, словно в полете, отчаянно захлопал крыльями.
     Рефухио поднялся на ноги. Его лицо, когда он смотрел вслед убегавшему мальчику, было мягче, спокойнее, чем обычно. Наблюдая за ним, Пилар почувствовала непривычную боль и странную пустоту внутри.
     Рефухио повернулся и оглядел ее. Его взгляд скользнул по высокой напудренной короне волос, по округлым грудям, приподнятым корсетом, и тонкой, нещадно стянутой талии, по кринолину, занимавшему окружность в добрый ярд радиусом. Он улыбнулся. Его глаза заблестели от удовольствия.
     - Выглядишь величественно, - наконец признал он. - И, как всегда, прелестна! Я думал, что тебе пойдет костюм монашки, но приходится признать, что этот наряд гораздо лучше.
     Комплимент был неожидан и заинтриговал ее.
     - Почему? - Она постаралась, чтобы ее голос звучал непринужденно.
     Он протянул к ней руку, а она в ответ отвернула свою. Рефухио обошел ее вокруг, все еще протягивая руку.
     - Потому, - заявил он, - что благодаря твоему наряду ни один мужчина не сможет подойти к тебе достаточно близко.
     - Пока я ему не помогу. - Она бросила на него лукавый взгляд из-под ресниц.
     - Существует и такая вероятность. Но, принимая во внимание твое доброе сердце, не думаю, что ты поступишь столь опрометчиво.
     - А при чем тут мое сердце?
     - Ты не захочешь быть причиной чьей-либо смерти.
     Она взглянула ему в глаза, затем отвела взгляд.
     - Кто будет очередной жертвой?
     - Что? - резко переспросил он.
     - Я имею в виду, после моей тетки.
     - Это совершенно другое дело. Ты не виновата в поступках сумасшедшего.
     - Нет? Тогда и ты не виноват, - тихо сказала она.
     Он смотрел, как она уходила, не дождавшись его ответа.
     Обед был сервирован с подобающей роскошью. Было очевидно, что жена чиновника, гордясь присутствием тех, кто, по всеобщему утверждению, принадлежал к сливкам испанской аристократии, задалась целью поразить соседей, приглашенных для количества, наряду со старшими членами семьи. Все серебряные предметы, находившиеся в доме, были отполированы до блеска и принесены в столовую. Сверкал венецианский хрусталь, поблескивал английский фарфор, а жар многочисленных свечей заставлял увядать недолговечные тропические цветы, стоявшие в вазах севрского фарфора. Огромное количество людей, приборов и подсвечников мешало достичь элегантности, которая была пределом мечтаний хозяйки дома.
     Рефухио усадили по правую руку хозяйки, донья Луиза заняла место справа от хозяина. Пилар сидела далеко от Рефухио. По одну сторону от нее расположился пожилой человек в немодном черном костюме, по другую - старший сын хозяина. Незнакомый ей гость с воодушевлением налегал на еду, не выказывая ни малейшего желания беседовать с Пилар. Филипп Гевара, напротив, не был расположен обедать.
     - Сеньорита, - он говорил так тихо, что шум разговоров и звон тарелок заглушали его слова. - Я чувствую себя последним глупцом. Умоляю вас простить мое невежество, но я не знал, кто вы. Подумать только, два дня находиться под одной крышей со знаменитой Венерой де ла Торре и не подозревать об этом!
     Молодой человек был удивительно, по-кастильски, хорош собой. Он явно был избалован, о чем говорило его излишне уверенное и опытное обращение с женщинами, которое совсем не пристало в его возрасте.
     - Пожалуйста, не будем об этом, - искренне попросила Пилар.
     - Я должен был знать. И как я не догадался? Ваше лицо, ваша фигура - вне всяких сравнений. Неудивительно, что граф держит вас взаперти. Я вел бы себя так же, будь вы моей.
     - Должна напомнить, что причиной этому, - Пилар кивнула в сторону Рефухио, наблюдавшего за ними поверх бокала, - необычайная ревнивость графа.
     Юноша едва взглянул в направлении, указанном Пилар. Его темные глаза засверкали.
     - Вы боитесь его? Хотите, я спасу вас?
     - Разумеется, нет! Вы и думать не должны о таких глупостях!
     - Глупостях? Вы говорите так, словно считаете меня неспособным защитить вас.
     Пилар, услыхав в его голосе нотки оскорбленного тщеславия, постаралась успокоить Филиппа:
     - Ни в коем случае. Я просто не нуждаюсь в спасителе. Я вполне довольна жизнью. - Ее голос был тих и мягок.
     - Я думаю, вы просто боитесь. Осмелюсь ли надеяться, что вы беспокоитесь обо мне?
     - Я почти не знаю вас, - возразила она.
     - Мужчины и женщины влюбляются друг в друга, мельком увидевшись на прогулке или перекинувшись парой слов во время утренней мессы. - Его лицо вспыхнуло, в устремленном на нее взгляде сквозила страсть.
     Она бросила ему вызов. В ней была тайна, которую он жаждал постичь, и она видела это. Для него она была куртизанкой, чьи прелести пленили дворянина, и этот дворянин заключил ее в башню. Казалось, молодого человека восхищает сама возможность говорить с нею. Тяга соблазнять ее была непреодолима.
     - Но не я, - холодно возразила она. - Мне нет пользы от любви.
     - Женщина, выглядящая, как вы, не может говорить так.
     - Тем не менее, уверяю вас, это так.
     - Вы предпочитаете, чтобы вас обожали, как это делает граф, я прекрасно понимаю вас. Для меня будет величайшим наслаждением преклонить перед вами колени.
     - Благодарю, но в этом нет необходимости.
     - Если вам нужен достаток, то я богат.
     - Вы имеете в виду, что богат ваш отец. А титул?
     - Вам нравится быть жестокой, но тем приятнее будет миг, когда вы сдадитесь.
     Она явно понапрасну теряла время и силы, пытаясь охладить его пыл. Безразлично пожав плечами, она отвернулась. Ее глаза встретили взгляд Чарро, который, должно быть, слышал беседу. Чарро улыбнулся, в его ярко-голубых глазах Пилар прочла интерес и сочувствие.
     Было уже поздно, когда пышный обед наконец завершился, и гости, освежившись, собрались отправиться на бал. Юноши должны были ехать верхом, освещая факелами дорогу. Господа постарше и дамы путешествовали в каретах.
     Рефухио, равно как и Чарро с Энрике, предпочел ехать на лошади. Балтазар, как слуга, должен был стоять на запятках одной из карет. Сеньора Гевара намеревалась ехать в семейной карете вместе со своей старшей дочерью и дуэньей девушки, дальней родственницей. Четвертое место хозяйка дома собиралась предложить Пилар, когда появилась вдова Эльгесабаль с маской в руке. Ее пухлые плечи покрывала мантилья.
     - Разве вы тоже едете, донья Луиза? - удивилась хозяйка.
     - Разумеется. - Донья Луиза, казалось, была поражена, что ее спрашивают об этом, и продолжала:
     - Ах, вы подумали о том, что я в трауре! Конечно же, я не буду танцевать, но мне нужно повеселиться, чтобы не думать о моей потере. Я знаю, мой милый муж порадовался бы за меня. Он был на редкость неэгоистичен.
     Энрике, стоявший неподалеку, заметил вполголоса:
     - Без сомнения, это был святой.
     - Да, - подтвердила вдовушка.
     - И именно поэтому вы не могли хранить ему верность и оставаться рядом с ним?
     Вдова отвернулась от акробата, делая вид, что не слышит его. Кивнув в сторону свободного места в карете, она обратилась к хозяйке:
     - Я вижу, вы оставили это место для меня?
     - Если оно вас устроит. - Сеньора Гевара явно не испытывала особой симпатии к донье Луизе.
     Пилар поразила настойчивость вдовушки. Она слышала, сколь неодобрительно отозвался об этом Энрике. Пилар была встревожена - ведь она сама тоже не носила траура по своей убитой тетке и собиралась насладиться всеми прелестями вечера. Ситуация была и вправду трудной, но Пилар надеялась, что она сможет с честью выйти из нее.
     Сеньора Гевара обратилась к Пилар. С ней она не была так холодна, как с доньей Луизой:
     - Простите, сеньорита, но возникли осложнения. Боюсь, что я буду вынуждена просить вас поехать с нашими добрыми друзьями, нашими соседями...
     Вдруг заговорил ее сын:
     - Прошу прощения, мама, но я отвезу эту даму. Запрячь лошадей в мой экипаж не потребует много времени.
     Хозяйка нахмурилась, но, поглядев на остальных гостей, наблюдавших за происходящим с живым интересом и достаточно неодобрительно, раздосадованно поинтересовалась у Пилар:
     - Вас это устроит?
     Пилар чувствовала, что Рефухио, уже сидящий на вороном пританцовывающем от нетерпения жеребце, смотрит на нее. Да и добрая половина собравшихся напряженно прислушивалась в ожидании ее ответа. Собравшись с духом, Пилар твердо ответила:
     - Да, благодарю вас. Я как раз собиралась взять с собой Исабель, свою горничную, на тот случай, если мне надо будет поправить костюм. В экипаже ей будет гораздо удобней, чем на козлах рядом с кучером.
     Филипп выглядел расстроенным, но не отменил свое предложение. Он явно не был в восторге, когда Рефухио, Чарро и Энрике поскакали рядом, образовав эскорт маленького экипажа. Дорога, ведущая ко дворцу губернатора, была приятной. И проходила рядом с гаванью, в виду старой крепости Ла-Фуэрца, чью сторожевую башню венчал флюгер в форме фигуры индейской девушки - "Ла Гавана". Они проезжали мимо двух укреплений, охранявших вход в гавань, замка Морро и Ла-Пунта. Как сообщил Филипп, все эти укрепления, находящиеся за замком Морро и тянущиеся до стен города, были выстроены для того, чтобы запугать пиратов и привести в замешательство англичан. Если с первым заданием они вполне справлялись, то со вторым дело обстояло гораздо хуже. Гавана была захвачена англичанами чуть больше двадцати пяти лет назад, во время Семилетней войны, и годом позже, после окончания войны, возвращена Испании в обмен на земли Флориды.
     Дворец губернатора представлял собой величественное здание в стиле барокко, радующее глаз пышностью и великолепием. Он находился в восточной части центра города, известного под названием Оружейной площади, Пласа-де-Армас. Это название было обычным в городах испанских колоний. Дворец был построен недавно, кое-где строительство еще не завершилось. Комнаты были просторны и богато украшены. Это было жилище, достойное человека, держащего в руках всю юридическую власть над обширными владениями Испании в Новом Свете.
     Бал во дворце губернатора являлся событием незаурядным, ибо Марди Гра - последний день карнавала - был последним праздником радости и веселья, главной пирушкой перед долгим воздержанием поста. Низкий потолок узкого и длинного бального зала был расписан фресками на религиозные сюжеты и украшен позолотой. Застекленные створчатые двери в обоих концах зала распахнуты настежь, открывая доступ воздуху. Подвески огромных хрустальных люстр еле слышно позванивали от сквозняка. Волшебные звуки скрипок, гитар, клавикордов, флейт, барабанов и кастаньет страстно вибрировали в пространстве. Гости сверкали драгоценностями и шуршали шелками, колыхались бархат и страусиные перья. Все танцевали постоянно, повинуясь звучанию музыки. Мужчины кланялись, женщины, обмахиваясь веерами, улыбались. Взгляды сверкали в прорезях масок.
     Несмотря на веселье, приличия соблюдались. Чопорные дуэньи и мамаши, мерно колыхая веерами, сидели вдоль стен, зорко следя за своими подопечными. Строгие мужья были начеку. Подобный надзор лишь усиливал страсть, делал ее более притягательной, поощрял намеки и недосказанность, прикрывая соблазн налетом благопристойности.
     Пилар танцевала первый танец с сеньором Геварой. Она догадывалась, что, исполняя долг хозяина по отношению к гостье, он надеялся сделать ее присутствие на балу более законным в глазах общества. Он был сдержан и почтителен, добросовестно следуя правилам, принятым в светском обществе. Сразу же после этого Филипп настоял, чтобы Пилар станцевала с ним кадриль. После благородного жеста его отца отказать было невозможно. К тому же именно Филипп отвез Пилар на бал. Тем не менее она сразу же пожалела о своем согласии. Он демонстративно хвастался полученной наградой. На нем был костюм конкистадора, который очень шел ему: бархатный камзол, обтягивающие штаны, нагрудник и шлем. Настроен он был весьма решительно. Хотя временами Пилар и чувствовала себя неловко, играя роль Венеры, любовницы графа, но до сих пор она ни разу не ощущала себя униженной. Горящие взгляды, которые бросал на нее Филипп, смелые прикосновения его рук, когда он вел ее в танце, - все недвусмысленно говорило о том, что он считает ее женщиной определенного рода и твердо вознамерился добиться ее.
     - Если вы не прекратите так пялиться на меня, - процедила она сквозь зубы, - я дам вам пощечину.
     - Я не понимаю, о чем вы. - Блеск глаз явно выдавал его.
     - Думаю, что понимаете. Я не из тех глупых девиц, что готовы упасть без чувств у ваших ног. Предупреждаю, вы затеяли опасную игру.
     - Вы уверены? Мне кажется, вы слишком высоко себя цените. Что-то не видно, чтобы граф хотел увести вас.
     - Он не желает делать всеобщим посмешищем ни себя, ни меня.
     - Или же ему просто нет до вас дела. Мужчинам быстро надоедают их любовницы.
     Разумеется, подобная опасность существовала, но Пилар предпочитала не думать об этом.
     - Удивляюсь, что вы так интересуетесь ненужной вещью.
     - О, для меня вы будете в новинку. К тому же вы прекраснее всех ночных бабочек Гаваны.
     Ее лицо застыло.
     - Уверена, что вы мне польстили, - гневно произнесла Пилар.
     - Нет, нисколько. Вам невозможно польстить.
     - Вы невыносимы, - холодно бросила она и больше не разговаривала с ним.
     Музыка смолкла. Чарро, случайно или намеренно, оказался рядом и, поклонившись Филиппу, предложил Пилар руку, чтобы увести ее. На секунду показалось, что Филипп откажется отпустить ее. Он хмуро глядел в глаза Чарро, о чем-то раздумывая, но, по-видимому, прочел в этом взгляде нечто, заставившее его отказаться от своих намерений, и, сухо кивнув, отвернулся.
     Пилар, как только музыка зазвучала снова, закружилась в танце с новым партнером, тепло улыбнулась ему:
     - Спасение подоспело вовремя. Благодарю.
     - Этот тип нам надоедает?
     - Это неважно. Просто он слишком молод и самоуверен.
     - Если хотите, я отправлю его домой.
     - Лучше не надо привлекать к этому внимания.
     Чарро засмеялся, его худое лицо сморщилось от удовольствия.
     - Боюсь, слишком поздно. - Он уверенно вел ее в народном танце.
     Чарро был наряжен тамплиером, рыцарем христианского монашеского ордена, основанного в средние века на Мальте. Туника с красным крестом и воинственный вид красили его. Он остроумно и едко вышучивал гостей. Его манеры были восхитительны и рассчитанно-безлики, даже, пожалуй, слишком безлики. Поклон, отвешенный им по окончании танца, был глубоким и непринужденным. Это было больше, нежели простая вежливость. В его голубых глазах, видных через прорези полумаски, читалась искренняя преданность и, пожалуй, сожаление.
     Рефухио, видевший это, встревожился, однако не был удивлен. Он видел, какое впечатление производит Пилар на его друзей, но винить за это мог только себя. Она была прекрасна, она подвергалась гонениям и была совершенно одинока: результат был предсказуем. Он чувствовал, как борется в нем желание защитить ее с желанием подчинить себе, обладать ею. Почему его друзья должны испытывать другие чувства?
     Но что ощущала Пилар? О, как бы он хотел знать это! Она раскраснелась от жары и танцев, на ее лице выступили бисеринки пота, дыхание участилось. Он заставил ее взять себя под руку и пошел к дверям. Не дав Пилар опомниться, он заговорил вежливым тоном, предупреждая:
     - Обилие поклонников улучшает цвет лица и заставляет сердце быстрее биться, но за все приходится платить.
     Пилар бросила взгляд на Чарро, зная, что Рефухио намекает на него. Она видела, как настойчиво юноша ищет ее общества, но была уверена, что их просто сблизило долгое путешествие. Отношения же Рефухио и доньи Луизы отнюдь не были столь невинны.
     - Разумеется, ты говоришь так, исходя из собственного опыта, - холодно парировала она.
     - Конечно.
     - И как обычно приходится платить?
     - Поклонники разрывают предмет обожания на кусочки. - Сравнение было точным и едким.
     Он предпочитал избегать конкретных обвинений. Может, он думал о прошлом? О потерянной невесте?
     - А как защититься от этого? - спросила Пилар.
     - Нужно быть сильным и уметь причинять боль.
     - И, напротив, не отвергать никого?
     - Да, если ты избегаешь мучить других.