оказалось, что я  слишком
зависима от мужчин. К комфорту, к ощущению  безопасности  слишком  легко
привыкнуть, так что теперь я готова броситься на шею любому,  кто  носит
штаны. Ну, почти любому...
   В голосе Арлетты было столько самоуничижительной горечи, что Джессика
поспешно сказала:
   - Если ты имеешь в виду Холивелла...
   - В каком-то смысле - да, хотя тут, я думаю, все будет в порядке.  Он
мне не нужен, как, собственно,  и  никто  другой.  Здесь  Зоя  абсолютно
права. Может быть, это знак, что мне пора перестать гоняться за мужиками
и подумать о том, как я выгляжу в глазах нормальных людей.
   - Не надо, не говори так! - воскликнула Джессика,  услышав  в  голосе
матери боль и растерянность. - Не позволяй никому - никому,  слышишь?  -
указывать тебе, как жить. Ты бежала от деда, а теперь сама сажаешь  себе
на шею другого надсмотрщика! Забудь про Зою, забудь про меня, забудь про
все, что мешает тебе быть собой и чувствовать себя счастливой.
   Арлетта и Джессика долго смотрели  друг  на  друга,  и  взгляд  одних
зеленых глаз встретился со взглядом других, передавая от матери к дочери
и обратно какое-то удивительно сильное и теплое  чувство.  Это  была  не
признательность,  даже  не  любовь,  а   что-то   еще   более   древнее,
примитивное,  неразрывное  -  то,  что  с  древнейших  времен   накрепко
связывает всех, в чьих жилах течет одна кровь.
   Неожиданно лицо Арлетты дрогнуло и перекосилось, как от  боли.  Глаза
ее наполнились слезами, а накрашенные губы жалко запрыгали.
   - О Боже! - выдохнула она. - Джессика, милая...
   - Что?! Что случилось? Скажи же скорей!
   Джессика инстинктивно потянулась к матери, и Арлетта крепко  схватила
ее за руку.
   - Я... я не понимала. Я не хотела причинить тебе вред, я только...  -
Голос ее прервался, она всхлипнула и попыталась начать сначала:
   - Я только хотела как лучше, для твоего же блага. О Боже!..
   - Мама, ты меня пугаешь. Что с тобой?
   Слезы потекли по лицу Арлетты.
   - Я думала, что тебя используют, что твой дед хочет сделать  из  тебя
холодную  и  жестокую  дрянь.  Ты  так  много  работала  и  никогда   не
развлекалась... Глядя на  тебя,  можно  было  подумать,  что  ты  так  и
родилась с карандашом и телефонной трубкой в руках. У  тебя  никогда  не
было мужчины, и я уже  начала  бояться,  что  ты  никогда  не  встретишь
человека, которого смогла  бы  полюбить.  А  потом...  потом  я  увидела
фотографии.
   - Фотографии? - Сердце Джессики забилось отчаянно и быстро.
   - Да. Те, где ты с Рафаэлем... Я была потрясена,  шокирована,  но  на
них ты выглядела совсем другой - живой, страстной, любящей.
   Арлетта замолчала, и Джессика слегка тряхнула ее руку.
   - Откуда они взялись? Кто прислал их тебе?
   - Они пришли  по  почте,  -  откликнулась  Арлетта,  и  в  ее  голосе
прозвучали отзвуки давнего удивления. - Ни записки, ни обратного адреса,
в обычном желтом конверте. Когда я его  вскрыла,  я  не  могла  поверить
собственным глазам.
   - А что ты с ними сделала? - нетерпеливо спросила Джессика.
   Арлетта прерывисто, глубоко вздохнула и,  отпустив  пальцы  Джессики,
обхватила себя за плечи. Раскачиваясь на стуле, она сказала:
   - Прости меня, Джесс, если сможешь. Я так потом жалела о том,  что  я
сделала, но исправить свою ошибку уже не могла. Я  хорошо  понимаю,  как
это может  выглядеть  со  стороны,  но  я  никогда  не  ревновала  и  не
завидовала тому, что твой дед - и мой отец - сделал для тебя.  Я  просто
надеялась, что если он увидит эти снимки, те цепи, которыми  он  тебя  к
себе приковал, ослабнут, и тебе будет легче вырваться на свободу.  Тогда
мне казалось, что это твой единственный шанс, но из моей затеи ничего не
вышло. Старик убрал их в сейф и сделал вид, будто ничего не знает.
   - Дедушка?! - в ужасе прошептала Джессика и побледнела. - Ты отослала
их дедушке? Ты?..
   Арлетта шумно сглотнула. Ее лицо все еще было искажено горем, и слова
давались ей с большим трудом.
   - Да, это была я, и теперь он мертв. Как  ты  думаешь,  это  я  убила
его?
   - О, мама, мамочка! - воскликнула Джессика и  потянулась  к  Арлетте,
забыв о собственной боли. - Это не ты,  ты  здесь  ни  при  чем!  Ты  не
убивала деда. Я не знаю, кто это сделал, но это была не ты!

23.

   Когда Джессика вернулась в офис, Софи как раз прибирала  на  столе  и
закрывала прозрачным чехлом клавиатуру компьютера, собираясь идти домой.
Заслышав шаги,  она  подняла  голову,  и  на  ее  темно-шоколадном  лице
отразилось беспокойство. Лишь узнав Джессику, Софи широко улыбнулась.
   - Как хорошо, что вы наконец пришли! - воскликнула  она.  -  Ей-богу,
этот  телефон  когда-нибудь  меня  доконает.  Здесь  для  вас  полдюжины
сообщений... - она осеклась, заметив выражение лица Джессики, и спросила
уже совсем другим голосом:
   - Что-нибудь случилось, мэм?
   - Ничего, - ответила Джессика,  стараясь  не  встретиться  глазами  с
любопытным взглядом секретарши. - Кейл не появлялся?
   Софи было не так-то просто провести, но она послушно сменила тему.
   - Нет, о нем по-прежнему ничего не известно, зато звонила кухарка  из
усадьбы, Крессида. Если я ее правильно поняла, то  на  старой  гравийной
дороге, которая проходит возле "Мимозы", происходит что-то непонятное  и
подозрительное. Крессида спрашивала, может  быть,  ей  вызвать  полицию?
Потом звонил некий Пепе, который имеет какое-то отношение к Рафаэлю...
   -  Телохранитель,  шофер  и  доверенное   лицо...   -   обескураженно
пробормотала Джессика.
   - Да, он. Так вот, он хотел  уточнить,  отправляли  ли  вы  факс  его
хозяину.  Я  сказала,  что,  насколько  мне  известно,  вы   ничего   не
отправляли, и он сказал - хорошо, нет проблемы или что-то в  этом  роде.
Это было все, что мне удалось от него добиться. А еще звонил...
   - Что за факс я должна была отправить в Рио?
   - Он не сказал и даже не дал мне спросить. Вообще, доложу я вам, этот
Пепе был не очень-то дружелюбно настроен. Да, еще  звонили  из  порта  и
просили вам передать, что "Танцор" вышел в рейс без  капитана,  с  одним
старшим помощником, а буквально  несколько  минут  назад  позвонила  эта
пожилая леди - мать Кейла. Что ей надо,  она  не  сказала,  но  оставила
номер, по которому ее можно найти. По-моему, это все.
   - Спасибо, - кивнула Джессика, машинально беря в руки листок  бумаги,
который протянула ей Софи. Бросив на него взгляд, она ненадолго  замерла
на месте, словно не зная, что ей делать дальше.
   - Вызвать для вас миссис Зою?
   Джессика с усилием улыбнулась.
   - Нет, не надо, я сама.
   Софи достала из нижнего ящика стола свою сумочку и повесила ее  через
плечо. Озабоченно нахмурившись, она спросила:
   - Так вы уверены, что с вами все в порядке?  Я  могу  и  задержаться,
если это вам чем-то поможет.
   Никто и ничто уже не могло помочь Джессике, но это, безусловно,  были
ее проблемы, которые Софи никак не касались. Повернувшись, чтобы идти  в
свой кабинет, Джессика отрицательно покачала головой.
   - Нет, все в порядке. Честно.
   - Вы точно знаете? Может, заварить вам  чашечку  кофе?  Или  принести
аспирин?
   - Нет, нет, иди домой к своему мужу.
   Софи неуверенно поглядела на нее, но повиновалась.
   - Хорошо. Тогда, до завтра, мэм?
   - До завтра, Софи.
   Даже после этого Софи еще колебалась, но, увидев, что Джессика уже не
смотрит на нее, она беззвучно вышла из приемной.
   Вернувшись в кабинет, Джессика положила перед собой на стол  карточку
с номером телефона и  придвинула  к  себе  аппарат,  но  вдруг  застыла,
положив руку на трубку.
   Рафаэль... Она обвинила его в том,  что  это  он  прислал  фотографии
Клоду Фрейзеру, а он не стал ни возражать, ни оправдываться. Он смотрел,
как она кипятится, и молчал.
   Почему?
   Этот вопрос был единственным,  на  чем  Джессика  оказалась  способна
остановиться, ибо все мысли у нее в голове перепутались, и не было среди
них ни одной связной. Если бы ей удалось понять, почему  Рафаэль  ничего
ей не сказал, тогда все остальное  встало  бы  на  свои  места.  Или  не
встало... Предательство Арлетты по-прежнему не  шло  у  нее  из  головы.
Джессика не видела в нем никакого  смысла,  и,  если  бы  она  узнала  о
поступке матери от кого-нибудь другого,  она  ни  за  что  бы  этому  не
поверила. Арлетта отослала ее деду фотографии. Фантастика!
   Тем не менее Рафаэль знал, что снимки находятся у Клода  Фрейзера,  -
он даже знал, где они лежат. Должно быть, это стало ему известно  тогда,
когда дед Джессики попытался использовать  фотографии,  чтобы  заставить
его жениться на ней.
   Или все было по-другому?
   Какова вероятность того, что это Рафаэль переслал фотографии Арлетте?
С его умением разбираться в людях он мог предположить, что  она  с  ними
сделает. Если именно таков был его план, то  все  сработало  как  нельзя
лучше, и ему оставалось только приехать в "Мимозу", чтобы  получить  то,
чего он хотел.
   Но и это тоже  выглядело  не  слишком  правдоподобно.  Рафаэль  хотел
завладеть "Голубой Чайкой", и он мог  получить  ее  совершенно  законным
путем,  не  вступая  в  ненужный   ему   брак.   Выкупленная   закладная
гарантировала ему это в любом случае.
   Но если не чувство вины заставило его молчать, тогда что же?
   Может быть, гордость? Именно в этом пытался убедить ее Карлос. Но так
ли это на самом деле? Что, если Рафаэль знал, кто сделал  эти  снимки  -
вернее, по чьему  заказу  они  были  сделаны?  Что,  если  он  знал  или
догадывался, кто прислал их Арлетте? В этом случае Рафаэль мог  молчать,
чтобы случайно не проговориться и  не  подвести  этих  людей  или  этого
человека. Неужели он не стал защищаться  только  потому,  что  не  хотел
давать ей ключа ко всей этой запутанной ситуации?
   Могло ли это быть причиной его упрямого молчания?
   Или - ведь всякое бывает - он собирался сделать с этими  фотографиями
что-то  такое,  что  было  для  него  важнее  доказательств  собственной
невиновности? Что-то такое, что он еще  не  осуществил,  но  обязательно
осуществит в ближайшем будущем?
   Да или нет?
   Джессика не исключала также, что в кадр могло случайно попасть  нечто
такое, чего Рафаэль ни в коем случае не хотел ей показывать. Но кто  или
что это было? Все это время Джессика  не  сомневалась,  что,  кроме  них
двоих и фотографа, в патио никого больше не было, но сейчас  ее  одолели
сомнения. Что, если за каждым окном, за каждой дверью и за каждым кустом
жасмина  скрывались  наблюдатели  и  слушатели,  любопытные  гости   или
извращенцы-вуайеристы, наблюдавшие за ее приобщением к  греховному  миру
запретных наслаждений?
   Непонятно и странно. Безумно странно. Безумно...
   Все сценарии Джессики,  один  невероятнее  другого,  словно  о  камни
разбивались о глубокую внутреннюю  убежденность,  что  человек,  который
даже пальцем  не  тронул  ее  в  своем  собственном  доме,  где  он  был
"патроном" - полновластным хозяином, никогда бы не стал утверждать  свое
мужское достоинство таким нечестным и грязным способом. Человек, который
спас ее не один, не два, а целых три раза, не мог намеренно  подвергнуть
ее публичному унижению и опасности.
   Берегись Рафаэля!
   Дед сказал ей эти слова перед смертью. Значит, он что-то знал, что-то
подозревал, если решился предупредить ее.
   Или она ошиблась? Тогда она знала слишком мало и  поэтому  восприняла
как должное, что дед пытается предостеречь ее против  Рафаэля.  Но  что,
если она просто ослышалась? Ведь Рафаэль был ее мужем  -  человеком,  на
брак с которым Клод Фрейзер фактически благословил свою  внучку.  Они  с
ним встречались, разговаривали, и у Джессики сложилось впечатление,  что
ее дед признавал и уважал Рафаэля. Тогда  почему  он  заподозрил  его  в
каких-то злых намерениях?
   Что,  если  он  пытался  сказать  ей  что-то  совсем  другое,  как  и
предполагала Мадлен? Что, если он сказал "Береги Рафаэля!"?
   Но с чего он взял, что это необходимо?  Почему  дед  решил,  что  эта
задача ей по плечу?
   Если только...
   Если только опасность не исходит от кого-то  из  членов  семьи...  Ее
семьи.
   Эта мысль была довольно  неожиданной,  и  она  не  принесла  Джессике
успокоения. Куда легче было подозревать  в  злом  умысле  не  своего,  а
чужака, человека  со  стороны,  который  обманом  проник  в  их  клан  и
перевернул ее жизнь самым невероятным образом.
   Мысленно Джессика уже  почти  сделала  Рафаэля  козлом  отпущения,  и
теперь она задумалась, возможно ли, чтобы кто-то еще -  кто-то  из  тех,
кого она знала, - использовал  его  в  том  же  качестве?  Для  кого  он
оказался самой удобной мишенью, человеком, на которого при малейшем шуме
можно указать, как на самого вероятного  виновника  всех  неприятностей?
Кому захотелось бы взвалить на  него  всю  вину  и  всю  ответственность
только потому, что  душной  и  жаркой  карнавальной  ночью  он  позволил
страсти возобладать над рассудком и своими самыми лучшими намерениями?
   Рафаэль не стал защищаться,  и  Джессика  поспешно  вынесла  вердикт:
виновен! Она прогнала его, и теперь у нее были все основания радоваться.
У себя в Бразилии он не стоял ни у кого на дороге и был вне опасности. И
очень может быть, что, покуда Рафаэль будет оставаться там, опасность не
будет угрожать ни ему, ни самой Джессике.
   Она все еще  держала  в  руке  листок  бумаги  с  телефоном,  который
записала  для  нее  Софи.  Взгляд  Джессики  упал  на  него  по   чистой
случайности, и тут  же  разум  ее  очистился,  переключившись  на  новую
задачу.  Записанный  на  бумажке  номер  был  ей  незнаком,  и  Джессика
подумала, что это, должно быть, сотовый телефон. На Зою это было  совсем
не похоже, и Джессика, удивленно приподняв брови, набрала номер, заранее
готовая к тому, что вот сейчас с ней соединится автоответчик и  сообщит,
что абонента нет дома. В трубке действительно раздалось три гудка, потом
что-то клацнуло, пискнуло, и Джессика услышала голос своей тетки.
   - Боже мой, тетя Зоя! - воскликнула Джессика. - С  каких  пор  у  вас
телефон в  машине?  Неужели  вы  наконец  решились  приобщиться  к  миру
современной техники?
   - Еще в прошлое Рождество,  -  отдуваясь,  ответила  Зоя  и,  не  дав
Джессике сказать ни слова, поспешно продолжила:
   - Сейчас не об этом речь! Ты можешь сейчас приехать в  "Мимозу"?  Это
срочно.
   - Что-нибудь случилось, тетя? - встревоженно спросила Джессика.
   - Да, случилось, но это не телефонный разговор.
   - Это... это касается Кейла? Он с вами? -  Когда  Зоя  упомянула  про
усадьбу, Джессика сразу подумала, что тетя что-то скрывает, но от  этого
ее беспокойство только возросло.
   - О, Джессика, это так ужасно! Ты должна приехать сюда немедленно. Ты
слышишь, немедленно! Да, можешь  не  заезжать  в  "Мимозу";  поворачивай
сразу на ту дорогу, которая ведет на Айл-Кокиль.  Ты  знаешь,  о  чем  я
говорю?
   - Разумеется, тетя.  Старая  гравийная  дорога,  она  же  -  взлетная
полоса. Но скажите, с Кейлом ничего не случилось?
   - Я действительно не могу обсуждать с тобой подробности, Джессика.  Я
слышала, что разговоры по сотовому телефону может  подслушать  любой,  у
кого есть достаточно мощный приемник. Приезжай  скорее,  и  я  тебе  все
объясню. Жду!
   В последних словах Зои прозвучала откровенно  истерическая  нотка,  и
Джессика  поймала  себя  на  том,  что  уже  стоит  за  столом,   слегка
наклонившись вперед, словно бегун на старте.
   - Может, вызвать полицию? - спросила  она  в  сильнейшей  тревоге.  -
Или... Тетя Зоя?
   Но в трубке раздавались только гудки. Зоя бросила трубку.
   Запереть стол. Выключить компьютер, закрыть дверь кабинета и запереть
ее. Эти операции Джессика проделывала, наверное, тысячу раз, и сейчас ее
руки  двигались  почти  автоматически.  Спускаясь  в  подземный   гараж,
Джессика прикинула, хватит ли ей бензина. Она залила  полный  бак  сразу
после возвращения с похорон, так что теперь  ей  не  было  необходимости
останавливаться в пути, чтобы  дозаправиться.  Значит,  до  усадьбы  она
доберется без задержек.
   Кейл всегда был ей как родной брат, а в  последние  годы  они  с  ним
сошлись особенно близко. Их сроднили и выговоры, на которые не  скупился
Клод Фрейзер, и его неумелые, грубоватые шутки,  и  долгие  разговоры  о
бизнесе, которые  порой  затягивались  далеко  за  полночь.  Они  вдвоем
уничтожили, наверное, целый вагон кофе, они вместе  шутили  и  смеялись,
помогали друг другу справиться с бумажной рутиной, и каждый считал делом
чести выручить другого, если кому-то из них случалось  допустить  ошибку
или промах. Правда, после того как над "Голубой Чайкой"  нависла  угроза
поглощения, после инсульта деда и злосчастной вечеринки в Рио,  Джессика
начала ощущать в отношениях с Кейлом некоторую напряженность, однако все
это было ерундой по сравнению с тем, что соединяло их прежде.
   Отрезок  шоссе  номер  десять,  шедший  вдоль  дамбы   Бон-Карре   до
Батон-Ружа, еще никогда не казался Джессике  таким  бесконечно  длинным.
Ощущение, что автомобиль ползет как черепаха,  не  оставляло  ее  с  тех
самых пор, как она выехала из Нового  Орлеана,  и  Джессике  приходилось
постоянно следить за тем, чтобы не превысить  разрешенную  скорость.  Но
стоило ей забыться, как стрелка спидометра упрямо возвращалась на правую
половину циферблата.  Тогда  Джессика  спохватывалась  и,  сбросив  газ,
вспоминала о своем последнем путешествии по этому маршруту, которое  она
проделала с Рафаэлем  на  вертолете.  Поняв  ее  состояние,  он  проявил
настоящую заботу,  предложив  этот  полет,  но  только  теперь  Джессика
оказалась способна в полной  мере  оценить  его  предусмотрительность  и
внимание.
   Но вот за окнами ее машины пронеслись и  Батон-Руж,  и  Брю-Бридж,  и
Лафайетт; остались позади болота, густо  заросшие  кугой  и  тростником;
отстучали под колесами стыки между уложенными на бетонные сваи  секциями
шоссе, и Джессика, обогнув озеро Чарльз,  оказалась  на  границе  страны
заливных лугов и рисовых чеков. Словно  дикая  утка,  возвращающаяся  на
ночлег в свой дом  на  болоте,  Джессика  пересекла  Береговой  канал  и
помчалась навстречу прохладному морскому ветру, несущему с  собой  запах
соли, йода и гниющих на берегу водорослей.
   К тому времени, когда она достигла Омбретера, было  уже  темно,  и  в
окнах городских домов зажглись  приветливые  огни.  Свернув  на  дорогу,
ведущую к Дубовой гряде, Джессика  вынуждена  была  сбавить  скорость  и
включить фары, чтобы не  налететь  на  пасущуюся  корову,  не  раздавить
нутрию или опоссума и не сбить выпорхнувшую из кювета цаплю,  напуганную
шумом ее мотора. Время тянулось невыносимо медленно, но наконец Джессика
разглядела впереди усадьбу, вздымавшуюся над кронами дубов и  кедров,  с
единственным освещенным окном в одной из задних комнат. Через минуту она
уже сворачивала на засыпанную гравием и ракушечником дорогу,  которая  -
прямая, как стрела, -  пролегла  между  Дубовой  грядой  и  Айл-Кокилем.
Светлый гравий отражал бледно-желтое сияние ущербной луны и фар,  громко
хрустел под  колесами,  а  в  темноте  по  сторонам  дороги  таинственно
поблескивала черная вода.
   В первое мгновение Джессике показалось, что ее обманули и  что  здесь
никого нет,  однако  довольно  скоро  она  разглядела  припаркованные  в
стороне от дороги "Кадиллак де вилль" и джип "Форд-Бронко".  Обе  машины
стояли  под  раскидистым  виргинским  дубом   на   невысоком   пригорке,
соединенном с дорогой широкой перемычкой.
   Джессика сбавила скорость. Уединенность и  пустынность  этого  места,
таинственная ночная тишина, темные машины под развесистыми ветвями  дуба
- все это навевало тревогу, и она почувствовала, как волосы зашевелились
у нее на голове.
   В  следующую   секунду   водительская   дверца   "Кадиллака"   широко
распахнулась, и Джессика увидела  приземистую,  полноватую  фигуру  Зои,
которая, не без труда выбравшись из машины, вышла на открытое  место.  С
облегчением  вздохнув,  Джессика  осторожно  свернула