- В Никосии?
   - В Ларнаке. Это на южном берегу Кипра. Объект живет там. Снимает виллу в
пригороде на берегу моря.
   - Этот резидент - ваш, из Управления?
   - Нет.
   - ФСБ? Служба внешней разведки?
   - Неважно. В этой операции он работает на нас.
   - У нас с ним будет связь?
   - Нет. У него с вами - будет.  Конкретно  -  с  тобой.  Если  позвонят  и
попросят Сержа - это он и есть. Так что насчет  информационного  обеспечения
не беспокойся.
   Насчет этого я не очень и беспокоился. Беспокоило меня совсем другое.
   - Шесть человек на это дело - не слишком ли много?
   - Начальство решило - нет. Ты что, не хочешь дать своим  ребятам  немного
подзаработать?
   - Немного - не хочу, - ответил я. - Хочу - много.
   Голубков усмехнулся:
   - Тем более...
   В начале девятого я покончил с документами и закрыл папку. Голубков отнес
ее на кухню и передал штатскому. Тот спрятал папку в кейс, защелкнул замки и
вышел из квартиры. И все это - без единого слова.
   Ровно в двадцать пятнадцать стукнула входная дверь и вошел Волков. Видно,
и у него был свой ключ. Он был в светлом летнем костюме  и  почему-то  не  в
надетом, а лишь в наброшенном на плечи легком плаще. После нашей  встречи  в
Грозном, в кабинете командующего армией, он нисколько не изменился. Да  и  с
чего бы, времени-то всего прошло чуть больше двух месяцев. При его появлении
Голубков встал. Поднялся и я - сработала многолетняя армейская привычка.
   - Добрый вечер, - поздоровался Волков.
   - Здравия желаю, - ответил Голубков. - Познакомьтесь, Анатолий Федорович.
Это Сергей Пастухов.
   - Мы знакомы. Садитесь,  товарищи.  Рад,  Пастухов,  что  вы  согласились
поработать на нас. Не сомневаюсь, что ваша команда справится с этим делом. У
вас есть вопросы ко мне. Задавайте. Все. Потому что  больше  мы  с  вами  не
встретимся.
   Я начал с главного.
   - Что будет с Назаровым, когда мы доставим его в Москву?
   - Не в Москву, - возразил Волков. -  Ваша  задача  -  переместить  его  в
Россию. А еще точнее - на польско-белорусскую границу в указанном месте.
   - На польско-белорусскую границу? - переспросил я.
   - С детальной разработкой он еще не знаком, - объяснил Голубков Волкову.
   - Понятно, - кивнул тот.
   - И все-таки, - повторил я. - Рано или поздно он окажется в Москве.
   Волков, видимо, понял, что - хочет он того или  нет  -  отвечать  на  мой
вопрос придется.
   - Попробую объяснить. Хоть это и не мой вопрос. Как вы,  надеюсь,  поняли
из этих документов, - указал он взглядом на письменный стол,  словно  бы  на
нем еще лежала серая папка, - наш объект - фигура весьма крупного  масштаба,
человек, широко известный и популярный на Западе и в среде нашей либеральной
интеллигенции, с прочным имиджем деятеля демократического толка.
   - Я и раньше об этом знал, - заметил я.
   - И как вы оцениваете его деятельность?
   - Насчет всей деятельности - не скажу, не в курсе. Но он мне нравится.  А
вам?
   - Я отдаю должное  его  организаторским  способностям  и  умению  мыслить
государственными категориями, - уклонился Волков от прямого  ответа.  -  Так
вот, разногласия нашего объекта с Борисом Николаевичем  Ельциным  уже  давно
дают недоброжелателям на  Западе  и  оппонентам  внутри  страны  возможность
трактовать их как отход президента от провозглашенной  им  политики  реформ.
После неудачного покушения на господина Назарова  наши  контрагенты  усилили
пропагандистскую кампанию, обвиняя  высшее  руководство  страны  в  попытках
возродить практику политического террора. Понятно,  что  это  наносит  ущерб
престижу России и мы не можем с этим мириться.
   - Кто организовал взрыв яхты "Анна"?
   - Я ожидал, что вы зададите этот вопрос. У нас нет сомнений, что это дело
рук конкурентов Назарова или его партнеров по бизнесу.
   Я промолчал.
   - Если бы это было поручено нашим  спецслужбам,  как  заявляют  некоторые
западные газеты, он бы не уцелел, - счел нужным добавить Волков.
   Я хотел снова промолчать, но это было уже как-то неудобно и я кивнул:
   - Ну, допустим.
   - Наша задача, таким  образом:  обесценить  карты  наших  противников,  -
продолжал Волков, решив, видно, что его доводы меня  убедили.  -  Это  можно
сделать разными путями. Один из них: организовать встречу господина Назарова
и Бориса Николаевича, не один на  один,  конечно,  а  в  ходе  какого-нибудь
мероприятия. И показать ее по телевидению. Чтобы все убедились, что господин
Назаров и президент общаются, как уважающие друг друга политические деятели.
Есть еще один вариант. Если вы внимательно читали документы, то должны  были
обратить внимание на проект Назарова по восстановлению  нефтеносности  наших
загубленных и истощенных месторождений. Он хочет осуществить его с немецкими
партнерами.  Мы  предложим  ему  средства  Центробанка  или   уполномоченных
коммерческих банков, дадим соответствующие гарантии. Эффект понятен:  Россия
получает миллионы тонн нефти, открываются десятки тысяч новых рабочих  мест,
а господин Назаров активно включается в деловую жизнь  России.  И  руководит
своими фирмами и предприятиями не из Женевы или Лондона, а из Москвы.  После
этого его уже никому не удастся использовать в политической игре. Я  ответил
на ваш вопрос? Я спросил:
   - Если все так, для чего вообще эта операция с  перемещением?  Почему  бы
просто не объяснить все это самому Назарову?  Может  быть,  это  его  убедит
добровольно вернуться в Москву?
   - Объясните. Ничего не имею против. Это было бы идеальным решением.
   - Вы прекрасно понимаете, что это должен сделать не я.
   - А кто? Сам президент?
   - Или человек, достаточно близкий к нему.
   - Не уверен, что такой человек согласится лететь на Кипр для  переговоров
с Назаровым. И не очень  уверен,  что  эти  переговоры  могли  бы  кончиться
успехом.
   -  По-вашему,  Назаров  будет  сговорчивей,  если  мы  привезем  его   со
связанными руками и ногами и с кляпом во рту?
   - Послушайте, Пастухов, -  проговорил  Волков,  -  мы  не  о  том  сейчас
говорим. Я имею определенные  указания  и  обязан  их  выполнить.  Обсуждать
последствия этой акции - не в моей компетенции. И не в вашей. Давайте в этих
рамках и вести разговор. У вас есть конкретные вопросы?
   У меня были конкретные вопросы. И не один.  Но  я  понял,  что  он  будет
отвечать на них так же. Поэтому сказал:
   - Нет.
   - В таком случае давайте обсудим размер вашего гонорара за эту работу,  -
предложил Волков.
   - По пятьдесят тысяч баксов каждому, - сказал я. - Плюс все расходы.
   - Вы сможете обосновать эту цифру?
   - Вам кажется, что это слишком много?
   - Я сейчас не говорю о том, много это или мало, - возразил  Волков.  -  Я
хочу понять, откуда она взялась. Просто потому,  что  это  красивая  круглая
цифра, или еще почему?
   - Если мы попадемся на этом деле, все или один  из  нас,  то  получим  по
двадцать лет тюрьмы. Наши семьи должны будут на что-то жить. Пятьдесят тысяч
на двадцать лет - это чуть больше, чем по миллиону рублей в месяц.  Не  ахти
что, но прожить можно.
   - В вашем обосновании мне  больше  всего  не  нравится  слово  "если",  -
заметил Волков.
   - Если бы вы знали, как оно не нравится мне! - ответил я. - Но мы  должны
считаться с этой возможностью.
   - Мы уже заплатили двести тысяч долларов за лейтенанта  Варпаховского,  -
напомнил он.
   - Вы заплатили не нам. Вы просто оплатили его работу в Чечне.  И  гораздо
дешевле, чем она стоит. Кстати, вы вышибете его из армии так же, как нас?
   - Нет. Он будет уволен по состоянию здоровья.
   - И на том спасибо, - сказал я.
   Волков ненадолго задумался, потом спросил:
   - Как я понимаю, вы не даете мне выбора?
   - Нет.
   - Что ж, я вынужден согласиться. Пятьдесят процентов сейчас, пятьдесят  -
после завершения операции. Мы откроем для вас валютные счета в Сбербанке.
   - Никаких Сбербанков, никаких счетов, никаких пятьдесят процентов. Все  -
вперед и наличными.
   - Вы не доверяете мне?
   - Конечно, нет. Если бы я имел с вами дело как  с  частным  лицом,  я  бы
подумал, как ответить. Но вы - представитель государственного учреждения.  А
сейчас  в  России  госучреждениям  доверяют  лишь  последние  идиоты.  И  их
становится все меньше.
   На этот раз он думал чуть дольше. Наконец кивнул:
   - Я вынужден согласиться и с этим. У нас есть еще невыясненные проблемы?
   - У меня нет.
   - И у меня нет. - Он встал. - Желаю удачи.
   - Вам тоже, - сказал я.
   Голубков вышел его проводить, его не было минуты четыре.  Видимо,  Волков
давал ему какие-то цэу. Потом полковник вернулся.
   - Крепко ты его взял за горло, - отметил он, и неясно было, чего больше в
его тоне - одобрения или осуждения.
   - Надеюсь, - ответил я.
   - А как он отвечал на твои вопросы, а?
   - Ни одному его слову не верю!
   - Да? Ну-ну! -  неопределенно  отозвался  Голубков  и  как-то  словно  бы
искоса, с интересом посмотрел на меня. И вновь я не понял, одобряет  он  или
осуждает мои слова. - Ладно, Пастух, отдыхай. Смотри телевизор, а еще  лучше
- спать пораньше ложись. Машина за тобой придет в пять утра. Ключ от входной
двери у водителя есть. Когда соберешь  ребят,  дашь  мне  знать.  Встретимся
здесь
   - Как я с вами свяжусь?
   - Водитель знает. Спокойной ночи, Серега.
   - Спокойной ночи, Константин Дмитриевич...
   Когда он ушел, я вытащил записную книжку и подсел к телефону. Нужно  было
вызвонить Артиста, Муху и Трубача, чтобы завтра не тратить на это время.  Но
в трубке стояла мертвая тишина  -  телефон  был  отключен.  Я  сунулся  было
позвонить из уличного автомата,  но  дверь  была  заперта  и  не  отпиралась
изнутри. Мощная дверь, динамитом ее только и возьмешь.  Крепкие  решетки  на
окнах. Однако! Я к Кипру даже на метр не приблизился, а уже сидел в  тюрьме.
Что у них за порядки такие?
   А и хрен с ними, решил я. Пощелкал кнопками телевизора, но  глазу  не  за
что было зацепиться. Поэтому плюнул на развлечения, залез под душ,  а  потом
завалился на одну из кроватей в большой комнате. Все-таки встал я сегодня  с
петухами, а завтра предстоял хлопотливый день.
   IV
   К Калуге мы подъехали в половине восьмого утра, еще минут сорок потеряли,
пока искали улицу Фабричную, на которой жил Боцман.
   Полковник  Голубков  не  соврал:  машину  нам  дали  классную,  лучше  не
придумаешь: серебристый джип "патрол" с двигателем-"восьмеркой" мощностью не
меньше трехсот сил. И водитель был под стать тачке: лет  тридцати,  плотный,
как молодой подберезовик, в штатском, но явно с армейской выправкой. Старлей
или даже капитан. Но он не сказал, а я не стал спрашивать. Назвался  просто:
Валера. Ну, Валера и Валера. Лишь бы дело знал. А он его знал. На  свободных
участках "патрол" разгонялся километров до  двухсот,  сонные  гаишники  даже
жезл не успевали поднять и заверещать в свисток. Но информацию  на  соседние
посты о злостном нарушителе скоростного режима почему-то  не  передавали.  А
может, и передавали, но там не решались задержать  нас.  На  джипе  не  было
никаких ментовских прибамбасов вроде мигалок  или  сирен,  но,  возможно,  в
номере, с виду вполне нормальном, была какая-то цифирка, означавшая, что это
машина спецслужбы.  Или  по-другому  рассуждали:  если  человек  прет  таким
нахалом, значит, имеет на это право. И если бы не запрудившие все шоссе фуры
и тяжелые грузовики, снявшиеся спозаранку с ночных стоянок,  мы  были  бы  в
Калуге уже часов в семь утра. Но дорога - это  дорога,  у  нее  свой  отсчет
времени.
   В общем, когда я поднялся на пятый этаж блочной "хрущевки"  без  лифта  и
позвонил в нужную дверь, жена Боцмана сказала, что Митя уже уехал на работу,
он с девяти, но добираться на двух автобусах, а они плохо ходят и к тому  же
- час "пик", все на работу едут.
   Митя. Дмитрий Хохлов. Боцман,
   - Где он работает? - спросил я.
   - Охранником в  пункте  обмена  валюты.  Возле  автовокзала,  слева,  там
вывеска издалека видна. А вы кто?
   - Мы вместе служили. Я Сергей Пастухов.  Она  недоверчиво  посмотрела  на
меня:
   - Вы и вправду Пастух? Надо же. Митя много про вас рассказывал. Я думала,
что вы, как этот - Шварценеггер. А вы самый обыкновенный. Даже и не  слишком
из себя видный.
   - Ну, спасибо, - сказал я.
   Боцману было двадцать шесть лет, а жене его я дал бы не больше  двадцати.
Красавицей  я  бы  ее  не  назвал,  но  было  что-то  в  ее  круглом,   чуть
скуластеньком лице, какой-то затаенный внутренний свет,  который  пробивался
даже сквозь утреннюю будничную озабоченность.
   Их трехлетний сын, полуодетый к детскому саду, крутился тут же, в  тесной
прихожей, на пороге которой мы разговаривали. Он был весь в Боцмана -  такой
же чернявый, бука букой, тоже весь в отца.
   - Ты чего такой строгий? - спросил я его. Он посмотрел на меня исподлобья
и юркнул за юбку матери.
   Она улыбнулась:
   - Чужих стесняется. Как и Митя.
   - Ну, как он?
   Она поняла, что я имею в виду.
   - Да как тебе сказать, Сережа... Днем молчит. Ночью иногда  вскакивает  и
орет. Верней, наоборот: сначала орет, потом вскакивает.  А  потом  сидит  на
кухне до утра, кулак на кулак, и лбом  на  них  или  подбородком.  И  взгляд
иногда - как у рыси. - Она посмотрела на меня и  добавила:  -  Как  у  тебя.
Испортила вас эта война. Хоть вернулись - и то, слава Богу... Извини, мне на
работу к девяти, а еще Саньку в садик нужно.
   - Может, подвезти? - предложил я. - У меня машина внизу.
   - Да нет, тут рядом, мы дворами ходим. А обменный пункт сразу найдешь.  И
автовокзал каждый покажет. Через центр, на другом конце города...
   Автовокзал мы нашли быстро и вывеску обменника тоже увидели  издалека.  Я
велел Валере остановить машину метрах  в  тридцати  и  подошел  к  обменному
пункту. Он располагался в торце какого-то дома, входная дверь была открыта и
подперта колышком. Внутри было пусто, в этот ранний час нужды продавать  или
покупать доллары ни у кого еще, видно, не было. По предбаннику  от  стены  к
стене бродил Боцман, иногда останавливаясь и во всю пасть зевая.  Он  был  в
серой  униформе  "правопорядка",  только   ботинки   у   него   были   наши,
спецназовские.
   Я выждал,  когда  он  повернется  и  окажется  спиной  к  входной  двери,
проскользнул внутрь и сзади положил руку ему на плечо.
   - Замри, парень! Это ограбление!
   И не успел договорить, как уже  лежал  мордой  в  пол,  радуясь,  что  на
линолеум еще не успели натащить грязи,  а  Боцман  сидел  на  мне  верхом  и
деловито защелкивал на моих запястьях наручники. Я вывернул шею:
   - Боцман, твою мать! Он ахнул:
   - Ты?!
   Мгновенно сбросил с меня браслетки и рывком поставил на ноги.
   - Что такое, Дима? - спросила из узкого зарешеченного окошка кассирша.
   - Все в порядке! Какой-то алкаш думал, что это палатка!
   И - мне, быстрым шепотом:
   - Машина есть?
   - Есть.
   - Я сейчас ей скажу, что хочу налить кофе. Она откроет дверь.  Сразу  бей
меня по кумполу и входи. Кнопка тревоги у нее под столом слева. -  Он  сунул
мне тяжелый газовый пистолет, похожий на кольт 38-го калибра. -  Только  без
дураков бей. Пушку потом брось, пальцы сотри. Начали!
   - Боцман! - изумился я. - Обалдел?! В самом деле решил, что я хочу  взять
вашу вшивую кассу?!
   - А нет? - спросил он, словно бы даже  разочарованно.  -  Тогда  здорово,
Серега!
   - Здорово, Димка! Мы обнялись.
   - Опять этот пьяный? - спросила кассирша,  пытаясь  углядеть  через  свою
амбразуру, что происходит в предбаннике. - Может, наряд вызвать?
   - Не нужно. Просто старого друга встретил.
   - Скажи, чтобы она вызвала тебе подмену, - подсказал я.
   - На сколько?
   Я немного подумал и ответил:
   - Повезет - навсегда. Не повезет - лет на двадцать.
   - Какие дела?
   - Узнаешь.
   - Чечня?
   - Нет.
   Больше он вопросов не задавал. Так уж у нас повелось. Все  знали:  придет
время - скажу.
   Мы  смотались  на  "патроле"  за  сменщиком  Боцмана,  потом  заехали  на
Фабричную - Боцман переоделся и взял паспорт. Из автомата позвонил на работу
жене, сказал, что уедет ненадолго в Москву.
   - Недели на две, - уточнил я.
   - Недели на две, - повторил он в трубку, немного послушал и сказал:  -  Я
тебя тоже...
   И вышел из будки.
   На обратную дорогу мы потратили больше трех часов,  хотя  Валера  шел  на
такие обгоны, что мы с Боцманом судорожно хватались  за  ручки  и  упирались
ногами в пол, ожидая лобового удара. Но дело Валера знал не хуже Тимохи.
   В Подольске мы довольно быстро нашли дом Дока,  но  на  звонки  никто  не
отвечал. Позвонили в соседнюю квартиру. Какая-то тетка  долго  рассматривала
нас через дверной глазок, расспрашивала, кто мы  и  что,  а  потом  все-таки
сказала, что  доктор  Перегудов  сейчас  на  дежурстве,  а  работает  он  на
центральной подстанции "Скорой помощи". Но доктора Перегудова там  никто  не
знал. Санитар Перегудов - да, есть, а доктора нет.
   - Он сейчас на вызове, - сообщили нам в диспетчерской. -  Вот-вот  должна
вернуться машина.
   "Вот-вот" растянулись на полчаса.  Наконец  во  двор  подстанции  въехала
"скорая", дежурный врач пошел  в  диспетчерскую  за  новым  нарядом,  а  два
санитара присели на скамейку и закурили из красной пачки "Примы". А в  Чечне
Док курил "Мальборо". Такие-то вот дела.
   - Доктор Перегудов! - строго сказал я,  подойдя  к  скамейке.  -  С  этой
минуты вы уволены без выходного пособия!
   Узнав нас, он заулыбался, но все же спросил:
   - За что?
   - За служебное несоответствие. Хирургу таскать носилки -  это  все  равно
что генералу чистить картошку.
   - Жрать захочет, так и почистит, - рассудительно ответил  Док.  -  А  что
было делать? - объяснил он, когда мы, покончив с  его  делами,  двигались  к
Москве. - В подольских больницах вакансий не было, а ездить  каждый  день  в
Москву - на дорогу  больше  потратишь,  чем  заработаешь.  Вот  и  устроился
санитаром. А что? Работа грязная, но вполне честная.
   - Вот примерно такая работа нас всех и ждет, - сказал я, но в подробности
вдаваться не стал. Да и не при водителе же это делать. - Валера, -  попросил
я его. - Тормозни у автомата.
   - Зачем? - спросил он и из бокса между передними сиденьями извлек  трубку
какого-то крутого  телефона.  -  Звони.  Хочешь  -  в  Лондон.  Хочешь  -  в
Австралию.
   - А просто в Москву можно?
   - Можно даже в Москву, - подтвердил он.
   Я набрал номер Мухи. Ответила его мать.  К  счастью,  я  ее  знал  -  она
приезжала навестить сына, когда  он  лежал  с  небольшим  ранением  в  нашем
госпитале. И даже помнил, как ее зовут  -  Алена  Ивановна.  Она  тоже  меня
вспомнила.
   - А знаете, Сережа, Олежки нет дома, он работает.
   - Где?
   - Как-то даже неудобно говорить. Он газеты продает в электричках.
   - Чего же тут неудобного? Не наркотики же! - возразил я, хотя ее слова не
слишком-то меня развеселили. - На каком вокзале?
   - На Казанском. Голутвин, Черусти, Шатура - в этих электричках.
   - Спасибо, Алена Ивановна... Так, теперь Трубачу.
   Я начал набирать номер, но Док остановил меня:
   - Коле можешь не звонить, он тоже уже на работе.
   - А чем он занимается?
   - Любимым делом.
   - Шмаляет из "калаша"? В Москве? - удивился я. - В кого?
   - Нет, играет на саксофоне. Днем на Старом Арбате. А  вечером  или  когда
погода плохая - в подземном  переходе  на  Пушкинской.  Я  там  его  однажды
случайно встретил.
   - И как он?
   - Да как и все, - неопределенно ответил Док.
   - Ладно, Трубача мы отловим позже, - подумав, решил я и позвонил Артисту.
Мужской, с легкой старческой  хрипотцой  голос  (отец,  понял  я,  профессор
Злотников) объяснил, что Семен в театре на репетиции. "Хоть  один  на  своем
месте", - отметил я. Правда, про такой театр - "Альтер эго"  -  мне  никогда
слышать не приходилось.  А  когда  профессор  Злотников  сказал,  что  он  в
Кузьминках, против универмага "Будапешт", я и вовсе озадачился. Какой  может
быть театр в Кузьминках? Там может быть барахолка у "Будапешта",  штук  пять
пивных и жуткие черные очере