н" из стороны в сторону, загораживая ему дорогу.
   Я расшнуровал плотно стянутые половинки тента  и  выглянул  наружу.  Джип
висел у нас на хвосте, метрах в двадцати, его мотало по всей ширине  дороги,
водитель  выискивал  малейшую  возможность  протиснуться  между  кюветом   и
"ситроеном" и вырваться вперед. Малый, торчавший в верхнем  люке,  припал  к
пулемету и короткими очередями лупил по нашим колесам.
   - Готово!  -  крикнул  мне  Боцман  и  покатил  бочку  к  заднему  борту,
наваливаясь на нее всем телом, чтобы  инерцией  не  вышибло  ее  из  рук.  У
меня-то мысль была самая банальная: положить бочку набок. Но план Боцмана, в
который я мгновенно врубился, был  куда  лучше.  Даже  странно,  как  это  у
человека спросонья могут рождаться такие идеи.
   Мы притиснули бочку к середине заднего борта, отщелкнули замки и  припали
к щели, выжидая удобный момент. Он наступил довольно быстро. "Строен"  занял
правую полосу на шоссе, джип повторил его маневр. Это означало, что  впереди
появилась какая-то встречная машина. Джип начал подтягиваться, я видел,  как
водитель джипа даже чуть подался вперед, чтобы не пропустить  момент,  когда
левая полоса освободится и можно  будет  швырнуть  свою  машину  в  просвет.
Встречная была уже на самом подходе.
   Я крикнул:
   - Давай!
   Мы навалились на бочку, борт откинулся, бочка грохнулась на асфальт  и  в
нее, как по писаному, врезалась  хищная  морда  джипа.  Остальное  покрылось
мраком, пардон, синим пламенем  неизвестности.  Я  лишь  успел  краем  глаза
заметить, как справа мелькнула и снарядом  ушла  вперед  какая-то  встречная
легковушка, а на том месте, где состоялась встреча джипа  с  двухсотлитровой
бочкой прекрасного шелловского бензина "бляйфрай", возник багрово-дымный шар
и из него в стороны и вверх полетели куски металла. И, может быть, не только
металла.
   Мы с  Боцманом  сидели  на  полу  фургона  и  провожали  взглядом  быстро
удалявшуюся картину.
   - По-моему, это был "паджеро", - проговорил он.
   - Нет, "рэнглер", - без особой уверенности возразил я.
   - "Паджеро",  точно  тебе  говорю!  -  почему-то  загорячился  Боцман.  -
"Мицубиси-паджеро", движок три литра, пятидверный, семь мест.  И  не  спорь,
вечно ты споришь!
   Я возмутился:
   - Я спорю?! А кто рубаху на груди рвал, доказывая, что этот "ситроен" нам
даром не нужен? Я? "Солярка дешевле"! Хороши  мы  были  бы  сейчас  с  твоей
соляркой! Не так, скажешь?
   Боцман посопел и согласился:
   - Ну, так. Только это был все .равно "паджеро"!
   Мы подняли борт,  защелкнули  крепеж,  зашнуровали  заднюю  часть  тента,
пулевые дырки в котором делали темный фургон слегка похожим на планетарий, и
через спальный отсек пролезли в кабину. Док уже выбрался из гамака и сидел у
окна с неизменной своей  "Мальборо".  Он  потеснился,  давая  нам  место  на
сиденье, и спросил:
   - Ну, так что же это было?
   - "Мицубиси-паджеро", - ответил Боцман.
   - Мотор три литра, пять дверей, семь мест, - подтвердил я.
   - А если менее конкретно? - спросил Док.
   Дорога по-прежнему была  почти  пуста,  редко-редко  проходили  встречные
машины,      из      автомобильного      приемника      лилась      какая-то
полувосточная-полуевропейская мелодия.
   - Что это за музыка? - спросил я Трубача.
   - Сиртаки.
   - Сиртаки? - удивился я. - Это и есть сиртаки? Надо же. А могли бы так  и
не  услышать.  Симпатичная  музыка...  Ну,  что  ты  на  меня  уставился?  -
проговорил я, обращаясь к Доку. - А то сам не знаешь, что это  было.  Засада
это была. А если спросишь чья - сам и будешь отвечать на свой вопрос!
   Нас  со  свистом  обогнала  темно-вишневая  "альфа-ромео"  с   греческими
номерами.
   - Второй раз она нас уже обгоняет, - отметил Трубач.
   Я даже внимания не обратил на его слова. Обычное дело. Заехали пообедать,
тут мы их и обошли. Любая остановка  в  дороге  -  как  минимум  трехкратная
потеря времени. Особенно на наших, российских, дорогах. Обгоняешь, обгоняешь
бесконечно ползущие "зилки" и "МАЗы", остановился заправиться или перекусить
- и все они снова впереди, снова их обгоняй, вылетая на встречную полосу.
   - Засада, - помолчав, повторил Док.  -  Не  буду  спрашивать,  чья.  Меня
другое интересует. Семиместный "паджеро". Сколько мест в нем было занято?
   - Не обратил внимания, - ответил я.
   - Нам, знаешь ли, как-то не до этого было, - подтвердил Боцман.
   - Мне тоже, - сказал Трубач.
   Еще километров десять мы проехали молча.
   Засада, мать ее. В Болгарии. Не  могло  это  быть  Управление.  Никак  не
могло. В пору, когда КГБ было всесильно, куда ни шло. Да  и  то  не  так  бы
сделали. Задействовали бы дорожную полицию, они бы нас культурно тормознули,
мы бы культурно остановились - и бери нас голыми руками без всякой пальбы. А
сейчас - нет, не те времена. Независимая демократическая Болгария. Да они от
одного упоминания КГБ вздрагивают. Рискнули втихаря,  без  санкции  властей?
Больно уж сомнительно. Достать грузовик и джип - не  проблема,  допустим.  А
людей сколько задействовали? Один - водитель грузовика,  второй  -  водитель
джипа, третий - с пулеметом в верхнем люке, да еще двое, а то  и  трое,  что
палили из окон из автоматов и пистолета.  Кстати  -  по  колесам  палили.  И
пулеметчик тоже. Значит, задача была не перестрелять нас, а остановить.  Для
начала. Потом, может, и перестреляли  бы,  но  сначала  им  нужно  было  нас
остановить. Зачем? О чем-то спросить?
   Явно не Управление. Уж им-то нас не о чем спрашивать. Управлению мы нужны
только в  виде  неодушевленных  предметов.  И  желательно  -  непригодных  к
опознанию. И я на их месте решил бы  эту  проблему  элементарно.  Достаточно
всего двух человек и одного джипа. И одного ручного гранатомета типа "Муха".
Джип обгоняет "ситроен", задняя дверь  открывается,  и  мина  всаживается  с
десяти-пятнадцати  метров  прямо  в  нашу  кабину.  И  с  концами.  "Товарищ
генерал-лейтенант, ваше приказание выполнено".
   Вот так бы я сделал. А в Управлении сидят  люди  не  глупее  меня.  И  не
исключено, что намного умнее. А уж то, что опытнее, -  об  этом  и  говорить
нечего.
   Значит, не Управление.
   Кто?
   - Разворачивайся! - приказал я Трубачу.
   - Зачем? - не понял он.
   - Попробуем выяснить, сколько в этом проклятом джипе было занятых мест, а
сколько свободных.
   - Да мы уже полсотни кэмэ отмотали! - возмутился Трубач.
   - А мы разве куда-нибудь спешим?  В  Нови  Дворе  нам  нужно  быть  через
четверо суток. Раньше нас там не ждут.
   -  На  этой  тачке  нельзя  возвращаться,  -  поддержал  Трубача  Док.  -
Кто-нибудь мог увидеть и запомнить. Три оливы. Слишком приметная. Как жираф:
один раз увидишь и уже ни с чем не спутаешь.
   Это было серьезное соображение. Не стоило рисковать. Поэтому мы  свернули
с шоссе Е-87 на "второкласен път", как он был отмечен  на  нашей  болгарской
карте, и километров через пять нашли отмеченный  на  той  же  карте  мотель,
стоявший на  окраине  небольшого  поселка  Череша  на  берегу  моря.  Хозяин
довольно сносно говорил  по-русски,  игнорируя,  правда,  как  все  болгары,
мягкие  знаки  в  конце  слов.  Сотня  баксов  тоже  способствовала   нашему
взаимопониманию. Мы загнали "ситроен" на яму под навес, служивший  ремонтным
боксом, сняли на ночь две крошечных комнаты в сложенном из  песчаника  доме,
который хозяин именовал виллой. Не из тщеславия, однако,  просто  здесь  все
дома назывались виллами. После чего за дополнительную  тридцатку  он  охотно
согласился проехать с  нами  по  трассе  Е-87.  Объяснение  мы  нашли  самое
простое: выехали из Турции вместе с приятелями - мы на грузовике, а  они  на
джипе. Они почему-то отстали, и мы хотим  посмотреть,  не  сломалась  ли  их
машина где-нибудь на дороге. Тем более что джип они купили с рук,  очень  не
новый,  что  угодно  с  ним   могло   случиться.   Объяснение   его   вполне
удовлетворило,   он   выкатил   из   гаража   ярко-желтый,   как   цыпленок,
"фольксваген-жук" и гостеприимно раскрыл дверцу. О том, чтобы разместиться в
этой жестянке вчетвером, нечего было и думать,  особенно  учитывая  габариты
Трубача. Поэтому Трубача с Боцманом мы оставили в мотеле, а я с Доком влез в
"жука".
   "Фольксвагену" было лет тридцать, но ехал он на удивление бодро.  Правда,
хозяин, сорокалетний Пе'тро Пе'тров, оказался не просто словоохотливым, но и
задвинутым  на  политике.  Уже  через  полчаса  он  так  нас  достал  своими
сожалениями о развале Советского Союза, что я не выдержал и пообещал:
   - Вернемся домой и сразу же восстановим. И пришлем  вам  на  постой  пару
танковых дивизий и с десяток баллистических ракет с ядерными боеголовками.
   - Танки - нет! Ракеты - нет! - запротестовал он. - Зачем танки? Не  нужно
танков!
   - А как вы хотели? - спросил я. - Чтобы СССР был, а танков и ракет у  вас
не было? Так не бывает.
   - Почему не бывает? - удивился он.
   - А вы сами подумайте, - предложил я.
   Он  всерьез  отнесся  к  моему  предложению  и  оставшуюся  часть  дороги
сосредоточенно молчал.
   Солнце  уже  заметно  склонилось  к  закату,  когда  мы  увидели  впереди
несколько полицейских машин с включенными мигалками. Участок шоссе с черным,
будто залитым нефтью, асфальтом был обнесен широкой желтой лентой, в  центре
гаревого пятна валялись бесформенные  куски  железа,  в  них  копались  двое
каких-то гражданских - следователи или  эксперты.  Пе'тров  притормозил,  но
один из полицейских тотчас приказал ему жезлом: проезжайте, не загораживайте
дорогу. Мы отъехали метров на тридцать, вышли из  "жука"  и  приблизились  к
оцеплению. Наш хозяин о чем-то поговорил с полицейским и вернулся  к  нам  с
встревоженным видом:
   - На какой машине ехали ваши приятели?
   - На джипе "рэнглер", цвета металлик, - ответил я.
   - Нет, это был не "рэнглер". И не металлик, а синий или черный. А сколько
было приятелей?
   - Трое.
   Тут он уже вздохнул с явным облегчением:
   - Не они. Слава Иисусу. Там было пят человек. Их отвезли в  Медувково,  в
покойницкую.
   - Нужно съездить, - решительно сказал Док. - А  вдруг  все  же  они?  Еще
двоих могли подсадить по дороге.
   Пе'тров начал было уверять нас, что там нечего  смотреть,  что  эти  люди
были убиты миной или бомбой  и  все  сгорели,  но  дополнительная  двадцатка
сделала его сговорчивее. Еще десять баксов,  врученные  служителю  больницы,
открыли для нас двери морга. Пе'тров был прав: смотреть там было не на  что.
Пять обгорелых трупов. И все. На что я уж вроде насмотрелся такого в  Чечне,
но тут же отступил к двери. У Дока нервы были покрепче. Он натянул  на  руки
прозекторские  перчатки  и  большим  пинцетом   начал   раздвигать   остатки
обгоревшей одежды. Понятия не имею, что он  хотел  увидеть.  Однако  увидел.
Кивком подозвал меня к себе и указал  пинцетом  на  шею  одного  из  трупов.
Из-под гари блеснул какой-то желтый металл. Док подцепил его пинцетом и чуть
вытянул.  Это  была  толстая  золотая  цепь,  излюбленное  украшение  крутых
российских бандюг.
   Это было уже кое-что. Немного, но и немало.
   Мы вышли из морга. Пе'тров ждал нас возле крыльца больницы,  разговаривая
с каким-то плотным, довольно молодым человеком в белом докторском халате. Он
курил сигарету сильными затяжками, и вид у него был откровенно хмурый.
   - Началник, - представил нам его Пе'тров. - Труден ден был у  него,  очен
труден ден. Началник обучивался в Москве, наш самый важный хирург!
   - Что вы кончали? - поинтересовался Док.
   - Первый медицинский, отделение хирургии, - ответил врач.
   - А я Военно-медицинскую академию, тоже хирургию.
   - Коллега! -  обрадовался  врач.  -  Как  очень  кстати!  Просто  большая
повезуха!
   Он  объяснил:  два  часа  назад  привезли  молодого  человека   с   тремя
огнестрельными ранениями,  с  трассы,  примерно  оттуда  же,  откуда  и  тех
пятерых. Русский, был без сознания, большая потеря крови. С двумя пулями - в
предплечье и в грудине - ему все  ясно,  а  вот  третья  застряла  в  районе
селезенки, у него сомнения по тактике операции,  не  согласится  ли  коллега
провести небольшой консилиум?
   Док, понятное дело, охотно согласился. Русский, огнестрельные ранения,  с
того же места. И примерно в то же  время.  Я  и  сам  принял  бы  участие  в
консилиуме, но с моей стороны это было бы просто нахальством. Неуважением  к
медицине. А я ее уважал. Особенно хирургию.
   Больница была маленькая, уютная и почти пустая. Всего четверо или  пятеро
ходячих больных сидели в креслах в холле и смотрели телевизор.  Минут  через
тридцать Док и местный хирург вышли из палаты с кипой рентгеновских  снимков
в руках, заканчивая обсуждать тактику предстоящей  операции.  Прямо  военная
терминология. Потом Док снял с себя белый халат,  накинул  мне  на  плечи  и
кивнул на дверь палаты:
   - Зайди поговори.
   - О чем? - удивился я.
   - Поймешь. Я сказал коллеге, что ты хочешь расспросить  соотечественника,
откуда он. Может, нужно что родным передать. Коллега дал любезное разрешение
поговорить с ним.
   - Только недолговременно, - предупредил врач. -  Болной  в  сознании,  но
очен слабоватый.
   - Три минуты, - пообещал я и вошел в палату.
   На высокой белой кровати лежал под капельницей рыжий водила - тот  самый,
что встречал нас в аэропорту в Никосии.
   Твою мать. Только этого поворота сюжета нам и недоставало в нашей  и  без
того донельзя запутанной пьесе!
   Я придвинул  к  кровати  стул,  сел,  как  Некрасов  у  постели  больного
Белинского, и спросил:
   - Узнаешь?
   Рыжий кивнул.
   - Это ты грузовиком перекрыл нам дорогу? Он снова кивнул.
   - Кто в тебя стрелял?
   - Не знаю. Из машины. С ходу.
   - Из джипа?
   - Нет. Из спортивной, красной.
   - Из темно-вишневой "альфа-ромео"?
   - Да. Она выскочила, когда джип взорвался.
   - Кто был в джипе?
   - Люди Хруста. Он был в деле с Паном.
   - Хруста арестовал Интерпол.
   - Дело осталось.
   - Какое дело?
   Он не ответил. Лишь на его бледном лице с проступившими сквозь  бледность
веснушками появилась как бы обиженная усмешка.
   - Какое дело? - повторил я.
   - Ладно дуру гнать... А то ты не знаешь.
   Я не стал настаивать на ответе. Было неясно, на сколько  ему  хватит  сил
говорить, а у меня были вопросы поважней, чем дела этих бандюг.
   - Почему ты не сидел в Нови Дворе, как было приказано?
   - Мы сидели. Они нас нашли. По мерсовскому микроавтобусу. По билетам. Еще
в Варшаве засекли. И вели до Нови Двора.
   - Они не могли успеть перехватить вас в Варшаве.
   - Мы... это... в Афинах погуляли немного.
   - Сколько?
   - Ну... два дня.
   - Понятно. Акрополь посмотрели. Погуляли-то хоть хорошо?
   Он промолчал, но его ответ меня  интересовал,  как  вчерашняя  погода  на
Кубе.
   - Зачем они вас искали?
   - Выйти на вас... Они сначала думали - мы. Потом поверили.
   - Они вас пытали? - догадался я.
   Он молча кивнул. Честное слово, мне его даже стало жалко. И куда их  черт
несет, этих придурков? Сидел бы себе в своих Люберцах или Химках, крутил  бы
баранку какого-нибудь "зилка" или такси, подался бы, наконец,  в  "челноки"!
Так нет же, в крутые потянуло. Вот и стал крутым.
   - Отец у тебя есть?
   - Ну!
   - А мать?
   - Есть.
   - Братья? Сестры?
   - Сеструха... младшая. А что?
   - Ничего. Хороший у нее брат. Защита и опора. Ладно, продолжим. Что  было
дальше?
   - Они отвезли меня... в Ларнаку. Чтобы я показал вас.
   - И ты показал?
   - Да... вы как раз уезжали на "ситроене".
   - Откуда они нас пасли?
   - От турецкой границы. Хозяин "Эр-вояжа" рассказал, что вы в  Стамбул  за
товаром, а потом домой через Болгарию и Румынию.
   - Где они взяли оружие?
   - Не знаю. Когда джип пришел в Малко Тырново, там уже все  было.  Сначала
мы шли за вами. Потом обогнали... А потом...
   - Что было потом, я и сам знаю... В палату заглянул Док:
   - Сережа, закругляйся.
   - Все, еще только пара вопросов... Где остальные двое  твоих  корешей?  -
спросил я, когда дверь за Доком закрылась.
   - Там, в Нови Дворе.
   - В мотеле?
   - Нет. Их держат в старой сыроварне, с километр от мотеля.
   - Под охраной?
   - Да.
   - Сколько человек в охране?
   - Трое или четверо, точно не знаю.
   - Чего они там ждут?
   - Ну, чего... вас, конечно.
   - Зачем?
   - Кончай, а? - попросил рыжий. - Чего ты из меня жилы тянешь? "Зачем!" Вы
же всю дурь забрали! "Зачем!.." Я тебе все сказал. Как есть. Что мне  теперь
делать?
   - Это ты у меня спрашиваешь? -  удивился  я.  Он  снова  помолчал,  потом
как-то безнадежно вздохнул и ответил:
   - Мне больше не у кого спросить.
   Н-да. Такие признания  обязывают.  Я  даже  разозлился.  Да  что  я  ему,
Макаренко? Папа с мамой? Справочная "09"? Но...
   - Ладно, - сказал  я.  -  Первое:  выздоравливать.  Второе:  когда  будут
допрашивать болгарские полицейские, отвечать четко.  Был  на  Кипре,  деньги
пропил, возвращаешься домой автостопом. Проголосовал  перед  джипом,  оттуда
выстрелили. Никакого "строена" не видел, взрыва не видел. Ничего не видел  -
потерял сознание. Очнулся уже в больнице. Понял?
   Он кивнул.
   - Паспорт есть? - продолжал я.
   - Да. Отдали - чтобы билеты мог брать.
   - Тем лучше. Из больницы  смоешься,  не  дожидаясь  выписки.  Как  только
оклемаешься. Доберешься до Варны, там сядешь на теплоход до Одессы.
   - А Интерпол?
   - Забудь. Никто про тебя в Интерпол не сообщал.
   - Но... Бабок у меня нет, все забрали.
   - Как тебя зовут? - спросил я.
   - Вася.
   - Сука ты, Вася! Понял? На паперти стоять  -  вот  к  чему  у  тебя  есть
талант. Запоминай. В пятидесяти километрах отсюда - поворот к морю.  Поселок
Череша. Хозяин мотеля Пе'тро Пе'тров. У него будет конверт для тебя. Васе от
Сережи. В нем будет триста баксов. И ни в чем себе не отказывай, понял?
   - Спасибо, - сказал он.
   - Хотел бы я знать, когда ты последний раз произносил это слово!
   Он подумал и признался:
   - Не помню.
   - Верю. Похоже, ты  умеешь  быть  честным.  Это  позволяет  с  оптимизмом
смотреть в твое будущее. Как говорят дипломаты - с осторожным оптимизмом.
   Вошел местный хирург и решительно заявил:
   - Доволно, доволно!  Волной  должен  отдыхивать,  завтра  у  него  труден
операция.
   - Доктор, я умру? - спросил рыжий.
   - А как же? - ответил я вместо хирурга.  -  Ты  что,  рассчитываешь  жить
вечно?  Обязательно  умрешь.  Весь  вопрос:   когда,   где   и   при   каких
обстоятельствах. Будь здоров, Вася!
   - У вашего приятел странная привычка шутить, -  заметил  местный  хирург,
провожая нас с Доком к машине, возле которой уже истомился Пе'тро Пе'тров.
   - У него много странных привычек, - отозвался Док.
   - Каких? - заинтересовался хирург.
   - Ну, например, у него есть привычка  оказываться  в  самом  неподходящем
месте в самое неподходящее время и при самых неподходящих обстоятельствах.
   - Это не привычка, - подумав, возразил хирург. - Это характер. А характер
- это судба.
   В этом он, пожалуй, был прав.
   Я втиснулся на заднее сиденье "жука" рядом с Доком, рассчитывая  обсудить
с ним по дороге полученную от рыжего информацию. Но разговаривать  в  машине
не  рискнул  -  Пе'тров  даже  музыку  не  включил.  Он  сидел  за  рулем  с
сосредоточенным и, как мне показалось, хмурым видом.  Может,  был  недоволен
непредвиденной задержкой в больнице?
   Но один вопрос я задать Доку все же рискнул:
   - Что может означать фраза: "Вы же всю дурь забрали"?
   - В каком контексте?
   - Ну, в каком? В нашем. Начиная с виллы "Креон" и кончая золотой цепью  в
морге.
   - От кого ты ее услышал?
   - От рыжего.
   Док подумал и уверенно сказал:
   - Героин.
   В точку. Вот теперь все стало понятно. "Дурь". Килограммов пять  героина.
Те самые, что неподалеку от виллы "Креон" бестрепетной рукой датского принца
Гамлета, не обремененного вопросом "быть или не  быть",  вытряхнул  в  ручей
Артист. Вот, значит, в каком деле были Хруст и Пан. И хотя  первый  сидит  в
комфортабельном СИЗО Интерпола,