и Жермен!
   - С таким бюстом, да еще бы не повезло, - заметил я, хотя обычно  -  зная
Ольгину затаенную ревность -  никогда  не  рисковал  заводить  разговоры  на
подобные темы.
   Но в этот раз она лишь пренебрежительно отмахнулась:
   - Силикон! Хочешь, я через две недели буду такая же?
   - Ни в коем случае! - вполне искренне запротестовал я.
   - То-то же! - усмехнулась Ольга. - Пошли ужинать.
   За столом она время от времени поглядывала  на  меня,  словно  бы  ожидая
каких-то объяснений. А когда  Настена  отправилась  смотреть  свою  законную
передачу "Спокойной ночи, малыши", прямо спросила:
   - Что-то случилось?
   - С чего ты взяла? -  удивился  я.  -  Просто  немного  устал,  день  был
суетной.
   - Не врешь? Честно?
   - Честно, - подтвердил я. - Не было совершенно ничего, о чем  можно  было
бы сказать "случилось".
   И действительно - не было. Не скажешь же "случилось" о разговоре, который
произошел у меня с нашим молодым священником  отцом  Андреем  сегодня  днем,
когда я возвращался  из  Зарайска.  Он  сидел  на  скамейке  у  ворот  нашей
церквушки Спас-Заулок в своей странноватой,  будто  из  мешковины,  рясе,  с
бледным лицом в обрамлении длинных волос, с нагрудным крестом.  Может  быть,
отдыхал после утренней службы.
   При приближении моего "террано" он слегка поднял руку.  Да  я  и  так  бы
остановился поздороваться, всегда останавливался.
   - Вы видели человека  с  молодой  дамой  на  "БМВ"  триста  восемнадцатой
модели? - спросил он, когда мы обменялись приветствиями, вполне светскими.
   - Да, на Осетре, у новых русских, - подтвердил я.
   - Этот человек с неделю назад следил за вашим домом из зеленых "Жигулей".
Из салона, через стереотрубу СТИ-6. Он был в парике и с наклеенной бородкой.
Он собирается предложить вам какое-то дело?
   - Откуда  у  вас  такие  познания,  отец  Андрей?  -  удивился  я.  -  Вы
разбираетесь  в  новых  моделях  "БМВ",  в   стереотрубах   с   инфракрасной
приставкой. Я сам-то их держал в руках всего раза три.
   - В миру у меня было много суетных  увлечений.  Вы  не  ответили  на  мой
вопрос.
   - Дело? Возможно. Почему нет?
   - И вы примете его предложение? Тут я почему-то понял, что нужно отвечать
честно, и сказал:
   - Да.
   - Пойдемте, - сказал он.
   Мы миновали пустой церковный дворик и вошли в храм. Он был  тоже  пустой,
лишь лампады тлели под ликами святых.
   - Зажги свечи, сын мой, - негромко проговорил отец Андрей. - За себя и за
своих друзей.
   Я послушно поставил семь свечей. Две - перед ликом  Пресвятой  Богородицы
за упокой души бывшего лейтенанта спецназа Тимофея Варпаховского по прозвищу
Каскадер и старшего лейтенанта Николая Ухова, Трубача. А еще пять, за  Дока,
Муху,  Боцмана,  Артиста  и  за  себя,  -   перед   Георгием   Победоносцем,
покровителем воинов.
   - А теперь помолись, - сказал отец Андрей.
   - Я не умею молиться.
   - Тогда помолчи. Господь сам читает в сердцах. Через четверть часа, когда
мы оказались на солнечной улице за церковной калиткой, отец Андрей  -  вновь
по-светски - протянул мне узкую бледную руку.
   - Будьте осторожны, Сергей. Будьте очень осторожны. А я буду молиться  за
вас.
   Он взглянул на меня и ответил на вопрос, который прочитал на моем лице:
   - Этот человек - человек Тьмы.
   * * * "Помилуй меня. Боже, помилуй меня, ибо на тебя  уповает  душа  моя.
Душа  моя  среди  львов;  я  лежу  среди  дышащих  пламенем,   среди   сынов
человеческих, у которых зубы - копья и стрелы и у которых язык - острый меч.
   Будь превознесен выше небес, Боже, и над всей землею да будет слава Твоя!
И да победит свет мира все мраки вселенские и тьмы египетские..."
   Глава пятая. Посредник
   I
   В один из последних мартовских дней, когда  в  Египте  ощутимо  наметился
перелом от бархатного сезона, зимы, к мгновенной весне и бесконечному  лету,
а с Синая начал уже потягивать  обжигающий  суховей  -  хамсин,  в  каирском
международном  аэропорту  Альмаза  приземлился  самолет   "Ил-76"   компании
"Аэрофлот", выполнявший чартерный рейс по маршруту Москва - Афины - Каир.
   Среди разномастной публики, заполнявшей хвостовой,  самый  дешевый  салон
экономического класса, выделялась  группа  пассажиров  человек  в  двадцать,
державшихся кучно и старательно поглощавших куриные окорочка, баночное  пиво
и сухое вино, стоимость которых была включена в цену билета. Не  нужно  было
обладать опытом стюардесс, чтобы угадать в этих людях  российских  туристов,
соблазнившихся   возможностью   за   умеренную   плату   посетить   колыбель
человеческой цивилизации, на что делался упор в рекламных проспектах  "Lucky
Turs", одного из четырех крупнейших агентств Египта. Туристский бизнес  АРЕ,
дававший едва ли не  половину  национального  дохода,  переживал  не  лучшие
времена. После нескольких взрывов экскурсионных  автобусов,  ответственность
за  которые  взяла  на  себя  никому  до  тех  пор   не   известная   группа
фундаменталистов, резко сократился приток богатых туристов из Европы и  США.
У причалов застыли комфортабельные многопалубные теплоходы с каютами  класса
"люкс", совершавшие круизы по Нилу от Каира до Асуана. В  ангарах  аэропорта
Имбаба пылились в бездействии сине-желтые оболочки огромных воздушных шаров,
в подвесных корзинах которых наиболее богатые немцы и американцы  проплывали
над колыбелью человеческой цивилизации, делая остановки в Долине царей  и  у
отдаленных пирамид и древних храмов Луксора.
   Предпринятые  правительством  АРЕ  беспрецедентные   меры   безопасности,
снижение тарифов и повышение класса обслуживания не выправили  положения.  И
лишь агентству "Lucky Turs", два десятилетия назад начавшему осваивать тогда
еще советский рынок, удавалось сохранять положительное сальдо. То ли русские
по природе своей были фаталистами, то ли  привыкли  к  тому,  что  постоянно
кто-то кого-то взрывает и  расстреливает,  но  группы  туристов  из  Москвы,
Санкт-Петербурга и крупных провинциальных городов прибывали одна за другой.
   Среди  них  почти  не  было  богатых  людей,   но   качество   искупалось
количеством.  В  генеральной  дирекции  "Lucky   Turs"   понимали   важность
отвоеванных   позиций   на   российском   рынке,   поэтому   все   гиды    и
менеджеры-администраторы,   прежде   не   без    некоторого    пренебрежения
относившиеся к  нищим  русским,  были  персонально  предупреждены,  что  при
малейшем выражении недовольства туристами из России все они будут немедленно
уволены.
   Этим, возможно, и объяснялась необычная любезность и  предупредительность
сорокалетней энергичной дамы, встретившей тургруппу, прилетевшую на "Ил-76",
у выхода из зала таможенного  контроля.  Она  препроводила  русских  леди  и
джентльменов к мерседесовскому экскурсионному автобусу, три  крупных  звезды
на  бортах  которого  означали,  что  он  оборудован   туалетом,   баром   и
кондиционером.
   При входе в автобус каждый был награжден самой  обаятельной  улыбкой,  на
которую только была способна гид, манерами  напоминавшая  бойкую  продавщицу
московского  универсама,  персональным  приветствием  "Добро  пожаловайт  ту
Эджипт", а также роскошной белоснежной розой сорта "Нифертари".
   Тут  же,  у  входа  в  автобус,  всем  были  вручены  синие   пластиковые
папки-конверты с клапаном на кнопке. На  лицевой  стороне  каждого  рядом  с
логотипом агентства значилось имя адресата, сопровожденное словами "миссис",
"мисс" или "мистер".
   Такой конверт вместе с улыбкой гида и розой получил и сухощавый,  скромно
одетый немолодой турист с простоватым добродушным лицом  и  седыми,  коротко
подстриженными волосами. На его конверте значилось: "Mister Golubkov К.".
   Оказавшись в автобусе  и  погрузившись  в  удобное,  с  высокой  откидной
спинкой кресло, он повертел в руках розу, явно не зная, что  с  ней  делать,
оглянулся по сторонам, но все миссис и мисс тургруппы, которым можно было бы
галантно  сплавить  цветок,  сидели  в   стороне,   а   дарить   "Нифертари"
соседям-мистерам было не просто глупо, а даже двусмысленно и неприлично.  На
спинке переднего кресла тоже не было никакой сетки,  лишь  откидной  столик,
как в самолетах. Поэтому полковник Голубков, несколько воровато оглянувшись,
сунул розу под кресло и занялся изучением содержимого конверта.
   В конверте находились рекламные буклеты  "Lucky  Turs"  и  подробная,  на
нескольких   страницах,   расписанная   по   часам   программа   счастливого
путешествия: три дня в Каире, переезд поездом в Асуан, автобусом - в Луксор,
возвращение в Каир, прощальный банкет в ночном ресторане с шоу-программой  и
танцем живота.
   Тур был рассчитан на девять дней, но Голубкова интересовали  лишь  первые
три дня, а еще точнее - только третий день. После завтрака в отеле  "Фараон"
предполагалось  посещение  Национального  музея,  рассчитанное  на   три   с
половиной часа - с 11.00 до 14.30. Эта информация явно озадачила  Голубкова,
он даже взглянул на часы, как бы соразмеряя программу со своими, одному  ему
известными планами. Не соразмерялась. Голубков озадаченно поморщился,  потом
сунул  программу  в  конверт,  рассудив,  что  все  как-нибудь   образуется,
откинулся на спинку кресла  и  стал  смотреть  в  окно  на  погружавшиеся  в
вечерние сумерки безликие предместья Каира  и  слушая  вступительную  лекцию
гида, посвященную истории города. Слушать было интересно. На фразе  "В  Каир
проживает сейчас двенадцать миллионы человеков и десять миллионы  автомобил"
он изумленно приподнял брови.
   А вот смотреть было не на что.
   ...В последующие два дня мистер Голубков ничем  не  выделялся  из  группы
туристов. Он без опозданий спускался к завтраку, исправно ездил на экскурсии
по огромному  мегаполису,  загазованному  сильней,  чем  московское  Садовое
кольцо в час пик, и заваленному  мусором,  как  московские  барахолки  сразу
после закрытия, внимательно слушал пояснения гида  в  мечетях  и  у  пирамид
Гизы, покупал, как и все, на Серебряном и Золотом базарах мелкие сувениры  у
назойливых,  как  цыгане,  торговцев.  Только  ничего   не   записывал,   не
фотографировал и старался  случайно  не  оказаться  в  чужом  кадре  или  на
видеопленке. Даже во время коллективного снимка на память на фоне сфинкса он
сумел вовремя отвернуться, так что запечатленным на память  оказался  только
его седой затылок.
   Но на третий день, когда позади остались  несколько  залов  Национального
музея и Голубков уяснил, что выдвинутая вперед левая нога  статуи  означает,
что это воин, а голова львицы - тоже символ воина, он  стал  поглядывать  на
часы. В половине второго обратился к своему соседу по номеру,  сорокалетнему
владельцу пекарни из Подмосковья:
   - Скажи гиду, что я ушел  и  к  обеду  не  буду.  Чтобы  не  думали,  что
потерялся. Мне нужно позвонить в Москву.
   - Да ты что, Дмитрий?! - поразился пекарь. - Там же  еще  эти,  хрен  их,
скарабеи! И эти, хрен их, мумии!
   Сама мысль о том, что за свои бабки человек может  чего-то  недополучить,
казалась ему кощунственной.
   - Нужно, - объяснил Голубков. -  Ревизия  назревала,  налоговая  полиция.
Надо узнать, а то что-то у меня на душе неспокойно.
   - Тогда да, - тотчас согласился пекарь,  которому  Голубков  представился
главным бухгалтером риэлтерской фирмы. - Налоговая полиция - нет вопросов.
   Голубков еще немного постоял, выжидая  удобный  момент,  чтобы  незаметно
уйти, рассеянно прислушиваясь к напористым объяснениям гида:
   - Русски турист много дарит мне ваш  матрошка.  Русски  матрошка,  русски
матрошка! Вот посмотрет, что есть ваш матрошка: фараончик в саркофаг один, в
нем еще один, в нем третьи, четвертий. Один тысяча триста тридцать семь  год
до наша эра. До! Что было в этот год, где Россия? Ничего не было в этот год,
где Россия! Внутри четвертий,  самый  маленький  фараончик  спрятали  дамски
волос. Чьи это дамски волос? Им бил мама Тутанхамон,  жени  Тутанхамон,  его
любовниц? Да бог знает. Пока маму, жени не нашли тело и не сделаль  анализы,
чтобы сравнивать, это будет тайн. Вопросов есть?
   Гид  решительно  двинулась  к   следующему   стенду,   туристы   послушно
последовали за ней. Голубков отступил за колонну, пересек гулкие  прохладные
залы и вышел на раскаленную площадь, заставленную экскурсионными автобусами.
Тут  же  сгрудилась  стайка  разномастных  такси.  Голубков  сел  в   первую
попавшуюся машину и назвал адрес загородного элитного клуба.
   - Хандрид доллар, - мгновенно объявил  таксист,  по  одному  лишь  адресу
оценив платежеспособность клиента. В такие клубы бедные  люди  не  ездят.  -
Айна  хундерт,  -  повторил  он  для  убедительности  по-немецки  и  добавил
по-русски: - Одна сто. О'кей?
   - Файф, - твердо ответил Голубков,  еще  в  Москве  предупрежденный,  что
каирские таксисты по части обувания лохов-иностранцев забьют баки любому  из
своих московских коллег. И тоже  продублировал  по-немецки  и  по-русски:  -
Фюнф. Пять. И не доллар, а динар.
   Таксист вздел к небу руки и запричитал  на  смеси  арабского  и  ломаного
английского, призывая все высшие силы в свидетели, что такой цены просто  не
существует и он лучше подарит уважаемому хабибу свою машину, чем  согласится
на такую плату.
   - Пят-десят, - закончил он свой монолог. - Карашо?
   - Хрен тебе, а не хорошо, -  ответил  Голубков.  -  Ладно,  десять.  Ноу?
Гуд-бай!
   - О'кей, о'кей! - поспешно согласился таксист, верно угадав,  что  сейчас
потеряет клиента. - Онли ноу динар. Доллар! Ол-райт?
   Голубков взглянул на часы и кивнул:
   - Ладно, ол-райт. Поехали!
   - Карашо! - просиял таксист, вырулил на забитую машинами автостраду и  из
правого ряда направил свою тачку в крайний  левый,  восьмой,  почти  поперек
дороги, даже не оглядываясь на тормозившие в миллиметрах от него  машины.  И
что больше всего поразило Голубкова: никто даже не гукнул, все  воспринимали
смертоубийственный для московских улиц  маневр  таксиста  как  нечто  вполне
нормальное.
   Так это и осталось в памяти полковника Голубкова  одним  из  самых  ярких
египетских впечатлений.
   Через полчаса такси выехало на загородное шоссе и еще через десять  минут
остановилось у литых чугунных  ворот  клуба.  Перед  воротами  прохаживались
четверо национальных гвардейцев  с  рациями  и  автоматами  Калашникова.  Из
стеклянной будки проходной без всякого  вызова  появился  дежурный  в  белой
униформе с  красным  вензелем  клуба  на  лацкане  пиджака  и  вопросительно
взглянул на посетителя:
   - Сэр?
   Голубков назвался.
   Дежурный почтительно склонил голову:
   - Please!
   Он ввел Голубкова на территорию клуба и представил человеку в  элегантном
светлом костюме с дымчатым шейным платком,  сидевшему  в  белом  шезлонге  у
бассейна, окруженного высокими королевскими пальмами.
   - Ваш гость, сэр, - сказал он по-английски и бесшумно удалился.
   Человек поднялся с шезлонга.
   - Здравствуйте, полковник. Вы точны, - произнес он на  чистейшем  русском
языке. - Разрешите представиться...
   Голубков жестом остановил его.
   - Бамберг, - сказал он. - Нет. Блюмберг. Да, Аарон Блюмберг, Коммерческое
аналитическое агентство, Гамбург. Так было на визитной карточке, которую  вы
незаметно сунули в карман моего спутника. Перед этим  вы  спросили  у  меня,
который час. Это было в начале ноября прошлого года  в  одном  прибалтийском
городе.3  На  обратной  стороне  визитки  был  текст,  адресованный  некоему
Профессору... Черт. Ну конечно же! А я все голову ломаю: где же я видел этот
почерк! "Ваш доброжелатель". Что ж, интересно познакомиться.
   - Я слышал, что у вас феноменальная память, - заметил Блюмберг. -  Но  не
подозревал, что такая. Вы видели меня мельком, меньше полминуты.
   - После получения вашей  визитки  Профессор  немедленно  вылетел  в  этот
город, - продолжал Голубков. - Вы встречались с ним на  маяке.  Хотел  бы  я
знать, о чем вы с ним разговаривали.
   - О моей встрече с Профессором вам рассказал ваш молодой  спутник  Сергей
Пастухов? - уточнил Блюмберг.
   - Да, уже в Москве. Когда все закончилось.
   - Он назвал меня?
   - Нет. Не счел возможным. Я не настаивал.  Тем  более  что  не  составило
труда установить, что смотрителем маяка был в то  время  Александр  Иванович
Столяров. Вы, мистер Блюмберг.
   - Похоже, Пастухов из тех молодых людей, которые умеют  держать  язык  за
зубами.
   - Он умеет не только это.
   - Как поживает Профессор? - поинтересовался Блюмберг. - Я слышал, что  он
ушел на пенсию.
   - Его ушли.
   - Что ж, это, возможно, и к лучшему, - подумав, сказал Блюмберг.
   - Для кого?
   - Для всех. Пойдемте, полковник, нас ждут. Голубков взглянул на часы:
   - Разве я опоздал?
   - Нет. Все приехали раньше вас и в разные  дни.  Одновременное  появление
могло вызвать ненужное любопытство.
   Они  обогнули  бассейн,  соединенный  еще  с  тремя  бассейнами  размером
поменьше, миновали теннисные корты и просторное ярко-зеленое поле для гольфа
и направились к одной из двухэтажных  мраморных  вилл,  опоясанных  широкими
лоджиями с  бело-красными  парусиновыми  навесами.  Белый  и  красный  были,
очевидно, фирменными цветами  этого  клуба,  занимавшего  не  меньше  десяти
гектаров цветущего оазиса  на  самом  краю  пустыни.  Вдалеке  слева  марево
приподнимало над горизонтом  вершины  пирамид  Гизы,  а  сразу  за  дорогой,
огибавшей оазис, начинались барханы с выпирающими из песка бурыми скалами.
   В это самое знойное время дня территория  клуба  была  безлюдна,  лишь  в
дальнем конце, на гаревом треке, две  девушки  в  высоких  белых  сапогах  с
поблескивающими на солнце медными шпорами, в белых шортах  и  в  широкополых
белых  шляпах  осваивали  под  руководством  инструктора  верховую  езду  на
арабских скакунах изумительной жемчужно-серой масти.
   В сопровождении Блюмберга полковник  Голубков  поднялся  на  второй  этаж
одной из вилл и вошел в просторную, прохладную от кондиционеров  гостиную  с
толстым персидским ковром на полу, обставленную изящной, белой  с  позолотой
мебелью. Вокруг овального стола сидели трое мужчин, настолько непохожих друг
на друга во всем, от возраста до манеры  одеваться,  что  трудно  было  даже
предположить, что заставило их собраться вместе.
   Один из них был грузный, в летах, с холеным высокомерным лицом, в  шортах
цвета хаки и в такой же рубашке с короткими рукавами. Ему  не  хватало  лишь
толстой сигары в зубах, стека и пробкового тропического шлема,  чтобы  стать
совсем  уж  похожим  на  английского  колонизатора,  как  их  изображали   в
стародавние советские времена  художники  Кукрыниксы  на  страницах  журнала
"Крокодил". Разложив перед собой на столе что-то вроде дамского  маникюрного
набора, он чистил скребками и щеточками прямую данхилловскую трубку.
   Второму, смуглому брюнету с аккуратной прической, было лет сорок. Он  был
в прекрасно сшитом летнем костюме. Сидел,  свободно  откинувшись  на  спинку
кресла,  закинув  ногу  на  ногу,  курил  голубоватую  египетскую  сигарету,
стряхивая пепел в хрустальную пепельницу. Но при всей  непринужденности  его
позы в нем чувствовалась выправка кадрового военного.
   А третий казался совершенно неуместным в этой компании и вообще  на  этой
вилле и в этом элитном, уровня отелей "Хилтон", клубе. Белобрысый, в простых
круглых очках  в  белой  металлической  оправе,  в  ковбойке  с  закатанными
рукавами и потертых джинсах, он был похож на  старшекурсника  или  аспиранта
колледжа. На коленях у него лежал пухлый воскресный выпуск "Нью-Йорк тайме",
он  небрежно  перелистывал  страницы,  время  от  времени  задерживаясь   на
какой-либо из статей.
   А между тем это был один из самых серьезных людей из всех присутствующих,
включая и самого Голубкова. Голубков  просматривал  его  досье  больше  года
назад, но узнал сразу. Его звали Джеффри Коллинз.  В  свои  тридцать  четыре
года  он  имел  чин  командора  и  был  одним  из  заместителей   начальника
информационно-аналитического директората ЦРУ. По российским меркам это