рывок привел его в себя. Вытяжной парашютик сорвал чехол,  купол
хлопнул и раскрылся.
   Судорожно ухватившись за стропы, Дмитрий ничего не соображал - где  верх,
где низ... Но  вот  сориентировался,  глянул  в  небо,  на  землю...  Других
парашютов не было видно, маленький силуэт "Руслана" в вышине был уже далеко.
Свистел ветер, его уносило куда-то...
   Наконец в стороне, на фоне темной  земли,  он  различил  крохотный  купол
парашютика, еще дальше - второй... Их разносило в разные стороны,  покачивая
на тугих воздушных волнах. Хохлов закрыл глаза...
   "Будь что будет, - подумал он. - Только бы не разбиться о землю".
   Уносило все дальше. Синие холмы  внизу  приближались,  размытый  горизонт
уходил вверх. Он не знал, сколько еще продлится это скольжение. То один,  то
другой поток воздуха подхватывал, закручивал, швырял из стороны  в  сторону.
Сильное,  тренированное  тело  рефлекторно  приспосабливалось  к   изменению
положения. Боцман почувствовал, что может  менять  скорость  спуска  и  угол
сноса. Казалось, земля приближается все быстрей. Еще быстрей...
   Детали поверхности делались все отчетливей, и чем ближе  становились  эти
скалы, темные валы почвы, тем страшней становилось. Над  самой  поверхностью
вдруг  резко  подхватило  и   понесло   вдоль   земли,   он   поджал   ноги,
сгруппировался...
   Удар был сильным, но  он  сумел  принять  его  корпусом,  умудрившись  не
поломать и не вывихнуть ног. Купол протащил его метров пятьдесят  по  земле,
он ухватился за камень,  вцепился,  что  было  мочи  и  остановился.  Минуты
полторы лежал неподвижно ничком, вжавшись в сухую  глинистую  почву,  крепко
зажмурив  глаза.  Земля  под  ним  часто  и  гулко  стучала,   будто   мерно
подбрасывала над собой. И он понял - это колотится его сердце. Но вот  земля
успокоилась, смирилась, снова они встретились с ней.
   Он ощупал себя, проверил снаряжение. Все было цело.
   Купол опал, но края его вздымало и раздувало ветром. Он вытащил десантный
нож, перерезал несколько строп, отстегнул пряжки.
   Уже было довольно сумрачно. Небо еще светилось по вечернему  густо-синим,
но быстро темнело, одна за другой выступали новые звезды, их становилось все
больше. Над  изломанной  гористой  линией  горизонта  уже  висела  луна.  За
минувшие шесть дней она пошла на ущерб, заметно  отощала  с  одного  боку  и
светила куда слабей, чем тогда, в подмосковном лесу.
   Вокруг расстилалась вспученная холмами равнина. Дмитрий оглянулся  -  ему
чертовски  повезло.  В  нескольких  сотнях   метров   из   почвы   выступали
бесформенные глыбы скал - видно, ангел-хранитель махнул своим крылом и отвел
в сторону белый купол. За причудливыми каменными нагромождениями  начиналось
скалистое предгорье, еще дальше - черные силуэты невысоких гор.
   Он встал на ноги. Зашатало, потянуло снова лечь и  распластаться,  закрыв
глаза, но он справился, одолел слабость и,  покачиваясь,  шагнул  к  куполу,
который в свете поднимающейся луны предательски белел на  темной  земле.  Но
дойти не успел - донесло ветерком рокот вертолета. А вскоре  показались  его
быстро приближающиеся навигационные огни.
   "Ну вот и все, - подумалось невольно. - Отплавали мы, отлетали..."
   Но повезло опять - вертолет, включив  направленный  на  землю  прожектор,
прошел в стороне, Боцман торопливо разрезал  купол  на  несколько  полотнищ,
оттащил  к  скалам,  закидал  глиной  и  песком,  завалил   камнями.   Мысли
разбегались, неслись в голове,  расталкивая  друг  друга.  Как  приземлились
остальные, целы ли, что с летчиками и "Русланом"?
   Он нащупал глубокий внутренний кармашек на пуговке,  извлек  "зажигалку".
Лишь бы была цела, лишь бы не  повредилась...  Щелкнул,  выпустил  антеннку,
нажал на донышке потайную кнопочку вызова. Если кто-нибудь из  своих  был  в
радиусе пяти километров, их "зажигалки" должны были ожить.
   Никто не отозвался. Он был один на чужой черной  земле  под  чужим  синим
небом. Пахло незнакомыми травами, нагретым  за  день  каменистым  песком.  И
только луна была своя... обычная... Вспомнилось, как меньше недели назад  он
грозил ей кулаком, как пищали  вокруг  родные  русские  комары,  и  все  это
показалось ему страшно далеким, будто прошло много лет.
   Проклятый "форд", с которого все и началось, пылился на платной стоянке у
"Полежаевской". Жена Катерина и пацаны сейчас что-то делали дома, в  Калуге,
наверное, смотрели в кухне "Вести" или "Санта-Барбару" и даже представить не
могли,  как  далеко  он  от  них...  Он  отогнал  эти  случайно   набежавшие
"гражданские" мысли. Им не было теперь места  в  этой  раскаленной  за  день
пустыне. На хрен! Надо было думать о другом и не расслабляться.
   Никак не удавалось найти на небе Полярную звезду. Наконец  он  нашел  ее,
почти у горизонта, и, подчиняясь неведомому безошибочному чувству перелетных
птиц, пошел в направлении гор, на север.
   * * *
   Трубач и Док приземлились почти одновременно.
   Иван, которому столько раз приходилось десантироваться  еще  в  Афгане  и
после землетрясения в  Армении,  с  землей  встретился  привычно,  мастерски
спружинил  при  ударе,  умело  загасил  купол  и  первым  делом  нащупал   в
застегнутом кармане видеокассету с записью  воздушного  нападения.  Потом  с
оглядкой на  будущее  отсек  штук  восемь  десятиметровых  строп,  связал  -
получилась прочная узловатая веревка. Он смотал ее и сунул в  большую  сумку
вместе с НАЗом2. Минут через десять он уже связался с Трубачом и узнал,  что
тому повезло меньше - спустился не совсем удачно, повредил колено.  Световые
сигналы подать друг Другу было нельзя, но, судя по качеству приема, они были
совсем близко друг от друга, не дальше двух-трех километров.
   Неожиданно издали послышался быстро нарастающий характерный треск и очень
низко, не выше пятидесяти метров, сверкая алыми блестками на концах винтов и
светя вниз мощным  прожектором,  пронесся  маленький  вертолет  и  исчез  за
холмами.
   Док снова вызвал Трубача.
   - Вертолет видел?
   - Натурально, - отозвался Ухов. - И мне он очень не понравился...
   - Мне тоже. Где он прошел от тебя? Справа, слева?
   - Почти надо мной. Но лучом не задел.
   - Значит, ты слева от меня. Сиди и жди. Я  иду  в  твоем  направлении,  -
сказал Док. - Подойду ближе - вызову опять. Мы где-то рядом. До связи...
   Они не знали, как питаются эти "зажигалки". Может  быть,  им  требовалась
подзарядка. Надо было экономить.
   Иван вскинул на спину набитый парашютный ранец и зашагал, сверяясь, как с
ориентиром, с вершиной холма,  за  которой  исчез  поисково-разведывательный
вертолет.
   Звезды над ним, казалось, звенели в синеве,  но  все  же  какая-то  тихая
жизнь ощущалась вокруг, что-то шуршало, потрескивало в камнях, изредка то  в
одной стороне, то в другой негромко вскрикивала не то невидимая  птичка,  не
то зверек.
   Звездное небо, отрешенное и величественное, смотрело на него. Он шел, как
будто вновь вернулся под Кандагар или Герат. Или...  на  страшные  развалины
Спитака...
   На душе было одновременно горько и прекрасно. Прекрасен был запах местами
выжженной, местами зеленой полупустыни,  прекрасно  было  небо  и  звезды  и
острое чувство своего временного присутствия в мире,  а  горечь,  как  песок
глаза, разъедала душу - от понимания страшной хрупкости,  эфемерности  нити,
связующей жизнь и смерть.
   Он прошел километра два и снова взглянул на тот  холм.  Если  Николай  не
ошибся, он должен был быть теперь гораздо ближе. Док  вновь  вызвал  его  по
рации. Голос Ухова стал много громче и четче.
   - Слушай, - сказал Иван. - Сейчас я подам голос. Если услышишь, отзовись.
Будь на связи, считай секунды. Как только услышишь, сообщи. Я рассчитаю путь
по скорости звука, а потом крикни ты. Попробую определить азимут.
   - Понял, - сказал Трубач. Док замер, огляделся  и  коротко  крикнул.  Оба
считали про себя секунды.
   - Услышал! - пискнула "зажигалка". - Секунды полторы.
   - Теперь ты...
   Рация пискнула, и через те же полторы секунды из темноты до Ивана донесся
такой же  короткий  человеческий  вскрик.  А  еще  через  пару  секунд  чуть
различимый отзвук прилетел от холмов.
   - Ждите, больной, - сказал Иван. - "Скорая" выехала.
   И он зашагал туда, откуда услышал голос. Ближе, ближе...
   - Эй! Я тут! - раздалось наконец уже  где-то  совсем  недалеко,  и  через
минуту друзья обнялись.
   - Показывай коленку, - с привычной  грубостью  военного  медика  приказал
Иван. - Не мог вовремя лапку поджать?
   Ощупав ногу, Иван вынес вердикт:
   - Симулянт, как и было сказано. Через двадцать  часов  сможешь  выйти  на
кросс. Сейчас повязочку наложу... Ну-ка встань, наступи на ногу.
   Трубач повиновался. Сделал пару шагов и крякнул.
   - Я уж думал - вывих,  перелом...  -  сказал  Иван.  -  Ложись  пока,  не
рыпайся. Часа через два с Божьей помощью выйдем на маршрут.
   - А куда? - не понял Трубач.
   - Судя по всему, за нашей спиной, в  двух  сотнях  километров,  Индийский
океан. Нужно тебе туда? Ты же не Жирик, чтоб омывать в его волнах кроссовки!
Стало быть, на север, больше некуда. Причем учти - идти  придется  только  с
заката до рассвета. Днем сгорим, спечемся, как яйцо в песке.
   На  наше  счастье,  на  этом  плоскогорье,  похоже,  полно  скал.   Будем
отсиживаться в тени.
   - А как же ребята? Мало ли что с ними...
   - Будем ждать до последнего, вызывать по связи, будем пытаться разыскать.
Но хочешь не хочешь - нам надо побыстрей выбраться из этого района и уйти за
границу, пока нас не пустили  на  люля-кебаб  здешние  янычары.  Мир  должен
знать, что тут на самом деле произошло...
   - Пить охота, - вздохнул Трубач.
   - Об этом забудь, - серьезно сказал Док. - Здесь вода в самом деле дороже
золота. А с каждым часом под здешним солнцем дорожать будет вдвое.  Так  что
терпи. Не иссохнешь.
   Николай снова только вздохнул в ответ...
   * * *
   Пастухов видел, что его сносит в горы. Подтягивая и отпуская  стропы,  он
управлял  площадью  и  наполнением  купола,  стараясь  изменить  направление
спуска, но ветер был сильнее. Горы приближались - черная гряда, в которой он
не соберет костей. Скорость снижения нарастала, и он понял, что  отклониться
не сможет. Но тут восходящий теплый поток за сотню метров от каменной  стены
поднял его и утянул в сторону, на пологий склон. Купол намертво зацепился за
крупные острые  выступы  на  вершине  и  опал.  Сергей  лежал  на  наклонной
бугристой скале среди камней, мелкие камешки время от времени срывались,  со
стуком скатывались вниз и улетали  в  гулкую  черноту.  Он  чувствовал,  что
парашют закрепился прочно и надежно удерживает от сползания  по  склону.  На
руках и локтях горели ссадины, ткань нового камуфляжного  костюма  порвалась
во многих местах. Однако, как ни странно, лежать было довольно удобно.
   "Хорошо бы передохнуть", - подумал он. Но надо было идти  на  встречу  со
своими. Любой шаг, любое движение здесь могли стать последними. Он не  видел
ничего, кроме непроницаемой черноты внизу и резкого силуэта  ближайшей  горы
на фоне неба, упиравшейся в густую синеву.
   "Вот зараза! - подумал он. - Приземлился нормально, прямо  скажем,  чудом
не расшибся. И опять в плену".
   Спускаться до рассвета было чистым самоубийством. Он  не  знал,  заметили
или нет пилоты истребителей и вертолетов их выброску с борта "Руслана". Если
засекли, передали по связи - наверняка Рашид-Шах отправит поисковиков. И  он
ясно представил, за сколько километров увидят белый  купол  его  парашюта  с
вертолетов их группы захвата. Были б горы эти повыше, белели бы снегами...
   Купол, удерживавший его от скольжения вниз по склону, надо было убирать.
   И вдруг он засмеялся. Положение было какое угодно, только не смешное.  Но
он лежал и хохотал,  и  это  не  был  нервный  смех  -  спутник  предельного
перенапряжения. Он хохотал и не мог остановиться.
   Ему вспомнился несчастный отец Федор на скале  из  "Двенадцати  стульев".
Сколько раз вот так, еще мальчишкой, он  хохотал,  когда  доходил  до  этого
места, когда к незадачливому сопернику бессмертных Остапа  и  Кисы  прилетал
орел и улетал, крикнув "ку-ка-ре-ку"!
   - ‚-мое! - вдруг донеслось откуда-то снизу. - Пастух, ты?
   - Не корысти ради, - откликнулся Сергей, - а волею пославшей мя жены...
   - Чего-о? - в ужасе пробасил Хохлов, и негромкий  опасливый  возглас  его
гулко разнесся по ущелью.
   -  Сними-и-ите  меня!  -  корчась  от  хохота,  крикнул  вниз  Пастух.  -
Сними-и-те меня, я хороший!
   - Ты как туда... изловчился? - поинтересовался Боцман.
   - Слышь, Митя, - одолев смех, спросил Пастух, - ты знаешь, за что я  тебя
люблю? За умные вопросы. Слушай,  этих  не  видел?  Представителей  народной
интеллигенции...
   - Связи нет, - ответил Боцман.
   - Ладно, - сказал Пастух. - До восхода, видно, тут пропадать. Не видно ни
хрена. Рассветет, начнем движение колонн...
   - Прохладно, однако, - сказал Боцман.
   - Да, пробирает... - отозвался Сергей. - Ты "вертушку" видел?
   - Видел, крутился какой-то... - как из бочки долетел  голос  товарища.  -
Может, за нами?
   - Все может быть...
   Ночлег  был  странный...  Ворочаясь  на  камнях,  Пастух  то   задремывал
ненадолго, то снова открывал глаза. Было сыро и  очень  холодно.  Надо  было
ждать солнца нового дня.
   * * *
   Машин на маршруте становилось все  меньше  -  палящая  жара  и  пустынные
пески, барханы и дюны, крутые подъемы и резкие повороты  делали  свое  дело.
Сдавали то двигатели, то трансмиссии,  то  не  выдерживали  люди  -  экипажи
сходили с трассы и выбывали из состязаний.
   Артисту, Мухе и Михаилу пока везло. У них по машинной части пока все было
в порядке - безотказный "лендровер" пилил по жутким дорогам, как у себя дома
по Пикадилли.
   Бесшабашный Артист еще пару раз, несмотря на строгий запрет, на  коротких
стоянках и  контрольных  пунктах  пытался  вступать  в  разговор  с  членами
российской команды. И  если  гонщики  малость  повеселели,  насколько  могут
повеселеть соискатели приза, поднявшиеся с девятого на седьмое место, отчего
и языки у них несколько развязались, то механики из технички после памятного
выговора были куда мрачнее прежнего. Квадратный парень, едва завидев Семена,
немедленно скрывался внутри фургона, а при третьей попытке, видимо вызванный
по рации, на своем красном "джипе" подлетел Добрынин.
   - Вы опять тут, Белецкий? Разговор был? Вы все-таки нарушили мой запрет.
   - А в чем, собственно, дело? - вдруг взорвался Артист.  -  Есть  закон  о
свободе печати! Журналист имеет право...
   - Зако-он? - прервал его Добрынин. - О свободе  чего?..  -  И  он  злобно
рассмеялся. - Извини, парень, но ты мне не нравишься. Ну вот не нравишься, и
все!
   - Я даже догадываюсь почему, - ядовито парировал Артист.
   - В данном случае как раз не поэтому,  -  угрюмо  сдвинув  брови,  сказал
"командор". - Ты получил второе предупреждение.  Третьего  не  будет.  Закон
здесь я!
   Семен повернулся и пошел к своему "лендроверу".
   - Да! И вот еще что, - вдогонку ему крикнул Добрынин, - если что-нибудь у
нас еще пропадет, я ни на кого думать не стану -  только  на  тебя  и  твоих
дружков. Так и запиши себе, "Авторадио".
   - Здорово, Белецкий! Что стряслось? - подкатил к Артисту Шурик  Штукин  в
дорогом итальянском  комбинезоне  жгуче-синего  цвета.  -  Чем  вызван  гнев
высокого начальства?
   -  Не  нравлюсь  я  ему,  видите  ли.  С  первого  взгляда.  Препятствует
контактам, не дает работать.
   - Но ты и его пойми - с какой харей ему в Москву возвращаться  при  таких
"достижениях"?
   - У них там чего-то крадут что ни день, а меня чуть  ли  не  в  наводчики
записали, представляешь? - кипятился Артист.
   - А, - махнул рукой Штукин. - Брось, Аркаша, не бери в голову. Совок он и
в Африке совок. А хочешь, я с ним поговорю, наведу мосты?
   - Да уж конечно, - сказал Семен. - Буду очень тебе благодарен. Мне же тут
тоже свои бабки сделать надо. С гонораров живем, не с зарплаты...
   - Ладно, попробую, - пообещал Шурик.
   * * *
   ...За ночь Сергей продумал технологию спуска и,  незадолго  до  рассвета,
приступил к выполнению своего плана.
   Лишь заалела утренняя заря. Он не в первый раз и не в десятый убедился  -
есть Бог! Его бросило на склон, который обрывался в  узкую  теснину,  метров
тридцати глубиной. Вокруг со всех сторон  поднимались  невысокие  вершины  и
сюда, как в чашу, занесло его парашют.
   Продрогший, в волглой и холодной от горного тумана одежде, он  подтянулся
по стропам к куполу, резанул один шнур, второй, третий... Связать и  стянуть
их было нетрудно - Боцман еще в Чечне научил их всех вязать  такие  узлы,  с
какими разобрался бы один только Гордий. Веревка получилась прочной.  Сергей
сбросил один конец с обрыва и, держась за нее, пополз вниз. Зацепившийся  за
камни парашют должен был выдержать.
   Но как при спуске не сжечь и  не  порезать  тонким  шнуром  руки?  Метров
восемь - десять он бы еще  выдержал  как-нибудь...  Но  при  такой  длине  -
пропилит до костей. Осторожно, намотав на руку  стропу,  подполз  к  краю  и
снова заглянул в пропасть. Он был на высоте десятиэтажного дома,  и  фигурка
Боцмана казалась отсюда пугающе маленькой.
   Сергей понял, что спуститься по  веревке  не  сможет.  Что  весь  труд  с
вязанием узлов был  напрасной,  мартышкиной  работой.  То,  над  чем  давеча
смеялся, вспоминая батюшку, охочего до чужих бриллиантов, теперь смешным уже
не казалось... Жизнь и профессия научили  не  терять  самообладания,  упорно
искать выходы  из  ситуаций  безнадежных,  но  сейчас  препятствие  казалось
неодолимым.
   - Ну что? - окликнул снизу Боцман.
   - Никак! - помотал головой Пастух. - Не слезть мне отсюда.
   Он чувствовал, как ярость сжимает горло. То  ли  подыхать  тут,  на  этом
каменном склоне, то  ли  сидеть  и  ждать,  когда  заметят  и  схватят  люди
Рашид-Шаха. Сергей пополз вверх от края и лег ничком, держась обеими  руками
за длинный шнур из связанных строп. Лежал, думал и, наконец, решился.
   То, что вдруг его осенило,  могло  прийти  в  голову  только  от  полного
отчаяния.
   Он вновь поднялся к  парашюту  и  принялся  методично,  одну  за  другой,
обрезать ненатянутые шнуры у самого купола и связывать их, наращивая  длину.
Таких длинных веревок, отходящих от края купола, получилось шесть.  Стараясь
не запутать, он свил их в один толстый белый жгут,  вновь  сполз  к  краю  и
сбросил вниз. Боцман поймал конец, недоумевающе глядя вверх.
   - Митя! - крикнул Пастух. - Натяни, отметь длину и обрежь!
   Боцман послушно выполнил приказ.
   Сергей вытянул витой жгут вверх и, прикинув, отмахнул от конца еще  около
метра. Парашютная подвесная система была на нем. Он обмотался вокруг  пояса,
протянул белый жгут под лямки, продел и зафиксировал в замках карабинов.
   Солнце встало, но его еще скрывали горы. Он взглянул на часы -  в  Москве
было три двадцать утра.
   Сергей оглядел мир, открывавшийся  глазам,  -  чужие  горы,  чужое  небо,
бескрайнюю пустынную даль, горные долины.  Сложил  в  парашютный  ранец  всю
поклажу и амуницию. Набралось килограммов пятнадцать, но и они  были  теперь
ни к чему.
   - Митя! - негромко окликнул он сверху. - Прими бандероль!
   И спустил ранец на длинной стропе.
   - Ты чего задумал-то?
   - Отойди-ка! - крикнул Сергей.
   И... прыгнул в пропасть.
   Тело камнем упало вниз. Страшный рывок  едва  не  разорвал  его  пополам.
Десятки камней устремились вслед. Его занесло в сторону, закачало, раза  два
сильно ударило о каменную стену. Но вот амплитуда уменьшилась  и  он  повис,
болтаясь, над площадкой, где, раскрыв рот, на него не мигая смотрел  бледный
от ужаса Хохлов.
   До него оставалось метра два. Сергей рассчитал верно, выдержали и жгут, и
купол, и нервы. Сильные мышцы спасли его при ударах  о  базальтовые  выступы
узкого ущелья. Остальное было делом техники. Он перерезал жгут и ловко,  как
кошка, приземлился.
   И только тут почувствовал боль в плече. Шар