разрешение.
   - Ух ты! - сказал капитан.
   - Да, - проговорил я. -  Это  вам  не  "макарка".  Я  вполне  добровольно
выгрузил в полиэтиленовый пакет все документы и  деньги  и  подставил  руки,
чтобы капитану не пришлось тратить, силы, надевая на меня браслетки.
   - Ну, это лишнее, - поморщился майор.
   - Положено, товарищ майор, - отрапортовал капитан.
   За всеми этими действиями с чувством  недоумения  наблюдал  Егоров,  а  я
мельком поглядывал на него. Ну и что вы теперь, голубцы, будете делать?  Вся
ваша хитроумная операция накрылась. И без всяких подвохов  с  моей  стороны.
Ну, так скажем - почти без всяких. Но кто о них знает? Кто виноват в провале
операции? Группа  прикрытия.  А  кто  возглавлял  эту  группу?  Подполковник
Егоров. А мне что? Отсижусь  на  нарах  месяц,  если  не  меньше,  и  будьте
здоровы. СИЗО - это, конечно,  не  курорт.  Но  все  же  лучше,  чем  камера
смертников. Поэтому я охотно погрузился в зарешеченный милицейский  "уаз"  и
был даже  польщен,  когда  по  прибытии  меня  не  сунули  в  камеру  или  в
обезьянник, а пригласили в кабинет капитана  Смирнова  и  угостили  довольно
говенным растворимым кофе.
   Начать разговор капитану Смирнову было не просто. Что там ни говори, а  я
сдал им убийцу, на поисках которого они давно уже  поставили  жирный  крест.
Отсюда был и кофе, и  предложение  "Мальборо",  которым,  думается  мне,  не
угощают всех уголовников подряд.
   Наконец он сказал:
   - Это не моя инициатива. Понимаешь?
   - Понимаю, - кивнул я.
   - Но ты и его пойми!
   - И его понимаю, - согласился я.
   - А вот я тебя не понимаю! - заявил он. - Чему ты радуешься?
   - Тому, что попал в руки к интеллигентным и воспитанным людям.
   - Ты свою морду давно видел? - спросил он.
   - Сегодня утром, когда пытался бриться. Но не вы  же  мне  ее  рассадили,
правильно? Бывает.  Издержки  производства.  Зато  я  могу  рассчитывать  на
справедливое и беспристрастное расследование моего дела.
   - Между нами - есть дело?
   - Нет. Будет завтра.
   - Какое?
   - Во время митинга застрелят губернатора.
   - Кто?
   - Я.
   - Кто-то из нас опупел,  -  подумав,  констатировал  капитан  Смирнов.  -
Только не пойму кто - ты или я? Как ты  сможешь  завтра  убить  губернатора,
если будешь сидеть у нас в камере?
   - Поэтому я и радуюсь, - объяснил я. - Это задержание избавляет  меня  от
крайне неприятной работы.
   - А если бы тебя не замели, ты в самом деле стрелял бы в губернатора?
   - Нет. Но повесили бы  на  меня.  Как  вы  думаете,  зачем  я  отдал  вам
"тэтэшник", из которого убили Комарова?
   - Начинаю догадываться. Правда, смутно, - признался капитан.
   - Смутно, но правильно. Чтобы на меня не повесили и убийство Комарова.
   - Зачем ты мне это рассказываешь?
   - Вы спросили - я ответил. Это одно. Второе -  чтобы  вы  были  в  курсе,
когда к вам попадет дело  о  террористическом  нападении  начальника  охраны
коммунистического кандидата на представителя  прогрессивных  демократических
сил. Я понимаю, что сделать вы ничего не сможете. Дело  скорее  всего  сразу
заберут в Генпрокуратуру. Но мне будет приятно, что хоть один человек  знает
правду.
   - Знаешь, о чем я сейчас думаю? - неожиданно спросил капитан  Смирнов.  -
Вот о чем. Как бы ты ни учился по арифметике в школе, а сообразить,  что  ты
не мог найти пакет  с  пушкой  через  два  дня  после  убийства  Салахова  в
телецентре, как-нибудь уж смог бы.
   - Да откуда я знал, что его убили? - горячо запротестовал я.
   - Ладно, парень. Прибереги свои штучки для Москвы. У нас о каждом событии
становится известно всем не то чтобы в момент свершения,  а  даже,  как  мне
кажется, на полчаса раньше. Город у нас такой: все знают всех  и  все  знают
все. Маленький город, понимаешь?
   - Что маленький, понимаю, -  согласился  я,  потому  что  оспаривать  это
утверждение было бы просто глупо.
   - Так вот я и думаю, что ты специально перепутал даты,  чтобы  вызвать  у
майора подозрения. И чтобы он оформил твое задержание.
   - Вы это сразу поняли? - с уважением спросил я.
   - Нет, только сейчас, - честно ответил капитан Смирнов.
   Без стука вошел майор Кривошеее, молча посмотрел на нас.  Потом  приказал
капитану Смирнову, кивнув на меня:
   - Этот человек свободен.
   - Взять подписку о невыезде? - спросил капитан.
   -  Я  сказал:  свободен.  Никаких   подписок.   Никаких   ограничений   в
передвижениях. Машину и все вещи, в том числе и  личное  оружие,  немедленно
вернуть. Желаю здравствовать, Пастухов. Мечтаю только об одном: чтобы нам  с
вами больше ни разу в жизни не встретиться.
   Я искренне огорчился:
   - Олег Сергеевич, а я-то в глубине души  мечтал,  что  мы  будем  дружить
домами, что вы будете приезжать в гости к нам половить лещей, а мы к вам.
   Майор внимательно посмотрел на меня и отчетливо произнес:
   - Сука ты, Пастухов! Понял? И молча вышел.
   Капитан пощелкал кнопками селектора, переговорил  с  какими-то  людьми  и
отключил связь.
   - Неслабо, парень, - сказал он. - Очень неслабо. Звонок был из Москвы.  А
откуда - об этом я могу только догадываться. Дела-то, я  гляжу,  крутые.  Не
удалось тебе отсидеться у нас в СИЗО, а?
   - Да я не очень на это и рассчитывал, - признался я.  -  Но  ведь  всегда
хочется о чем-нибудь помечтать.
   - То, что ты сказал о завтрашнем покушении на губернатора, правда?
   - Да.
   - На митинге будет примерно человек пятьдесят наших людей. Чем-нибудь  мы
можем помочь?
   - Боже вас сохрани! - взмолился я. - Только одним: не лезьте никуда.  Нам
еще других трупов не хватает. Ваша задача -  охрана  общественного  порядка.
Вот и охраняйте его.
   - Ну, тогда удачи тебе, парень.
   - Спасибо, Иван Николаевич. Удача никому никогда не мешает. А завтра  она
мне будет ой как нужна!
   * * *
   Возле моего "пассата", стоявшего на улице перед парадным  входом  в  УВД,
прохаживался смотритель маяка Столяров в том же сером поношенном плаще  и  в
той же приплюснутой кепке. На этот раз он не стал спрашивать у меня, который
час  и  незаметно  совать  в  карман  записки.  Он  просто   прошел   рядом,
повернувшись спиной к сильному холодному ветру, вдруг потянувшему с Балтики,
и негромко сказал:
   - Сегодня в двадцать. Там же. Не на "пассате". Отрубите хвосты.
   И исчез. Был человек - и нет  человека.  Это  притом,  что  на  улицах  и
народу-то было - раз, два и обчелся.
   V
   Перед  встречей  со  Столяровым  я  провел   тщательную   рекогносцировку
местности. Я и прежде, на двух митингах Хомутова, приглядывался, что  тут  к
чему, но так, на всякий случай - вдруг пригодится. А тут уж мной двигало  не
праздное любопытство.
   Площадь Свободной России, бывшая имени Ленина, расстилалась как раз перед
зданием бывшего обкома партии, а ныне губернаторской резиденции.
   В скверике перед  обкомом  когда-то  возвышалась  бронзовая  пятиметровая
скульптура вождя всего прогрессивного  человечества  на  обширном  гранитном
постаменте, цоколь которого украшали фигуры  разных  трудящихся  -  или  уже
освободившихся от цепей проклятого капитализма, или еще  только  готовящихся
эти цепи разорвать и с презрением сбросить. В начале веселых 90-х  бронзовую
статую вождя с огромным трудом тремя кранами сдернули с пьедестала и  увезли
куда-то на переплавку. Подступились с отбойными молотками и к постаменту. Но
не тут-то было, бойки тупились в полминуты, а граниту хоть бы что.  Привезли
взрывников из соседней воинской части. Те долго ходили, считали,  мерили,  а
потом заявили, что взорвать-то все  можно,  только  от  взрыва  могут  пойти
трещины по  стенам  и  даже  по  фундаменту  бывшего  обкома.  Представители
президентской администрации (губернаторов тогда еще не было) посовещались  и
решили, что здание все-таки жалко - добротное, еще послужит. А с постаментом
все решилось само собой. Поскольку фигуры изображенных трудящихся не несли в
себе явного коммунистического заряда, то и решили: пусть себе будут. Верхнюю
свободную площадку выровняли, обнесли перилами, сделали  лесенку,  поставили
флагштоки, и стал постамент вполне нормальной трибуной.  При  нужде  площадь
радиофицировали, так что это место очень скоро стало традиционным для сборищ
всей демократической общественности - в отличие от площади  Победы,  которую
облюбовали для себя коммунисты.
   Но сейчас я рассматривал трибуну и площадь  отнюдь  не  с  идеологических
позиций. Даже различия взглядов коммунистов и капиталистов на  распределение
прибавочной стоимости меня не волновали. Меня только одно волновало:  откуда
будут стрелять?
   Обычно губернатор проходил из  своей  резиденции  к  трибуне  по  дорожке
сквера, обсаженной елочками. Его сопровождали охранники и разные люди из его
окружения, которые лезли  к  нему  с  разными  вопросами  -  то  ли  вопросы
действительно требовали решения, то ли, скорее всего, эти люди просто хотели
засветиться перед начальством, помелькать у него на глазах. Иногда  их  было
больше, иногда меньше. Но всегда кто-то мелькал, забегая перед  губернатором
или пристраиваясь рядом. А это означало, что на дорожке, по пути от подъезда
к трибуне, доставать Хомутова нельзя - может не получиться с первого раза. А
второго не будет. В том-то и фокус всего дела был  -  в  том,  что  стрелять
можно было только один раз. Или в крайнем случае два раза  подряд.  И  после
этого очень быстро, мгновенно передавать ствол.
   Лестница на трибуну. Нет, тут  тоже  нельзя.  Кто-то  может  идти  рядом,
сбоку, директриса будет перекрыта.
   Сама  трибуна.  Сооружение  было  довольно  просторное,  на   нем   могли
поместиться человек десять. Но обычно было человек пять -  семь:  доверенные
лица губернатора, этот говорливый представитель  НДР  по  фамилии  Павлов  -
пресс-секретарь и помощники Хомутова, представители  других  демократических
блоков. Поскольку завтрашний митинг был последним аккордом в целой  симфонии
политических страстей, нельзя было исключать,  что  на  трибуну  набьется  и
побольше народу.
   Не разгуляешься.
   Я поднялся на черную мокрую трибуну.  Откуда-то  слева,  с  моря,  тянуло
прямо-таки арктически-ледяным ветром. Если завтра такая же погода -  слушать
губернатора будет некому. Демократы - народ изнеженный, они привыкли  сидеть
перед телевизорами и почитывать газетки за утренним  кофе.  Это  избирателей
Антонюка, кое-кто из которых застал еще войну, погодой не испугаешь.
   Сначала я не обратил внимания, почему дует слева. И только потом до  меня
дошло. Между левым торцом обкома и примыкавшими домами был довольно  большой
проран,  в  него-то  и  прорывалось  дыхание  столь  любимой  подполковником
Егоровым Балтики.
   Ладно, не отвлекаемся. Трибуна. С фронта, когда Хомутов  будет  стоять  у
микрофона и говорить, стрелять нельзя.  Во-первых,  здесь  будет  наибольшее
скопление слушателей. А во-вторых, перед  самой  трибуной,  именно  спереди,
будет работать съемочная группа местного телевидения: оператор,  осветители,
режиссер - тот же Эдуард Чемоданов скорее всего. Оптимальная  дистанция  для
выстрела даже из такого инструмента, как  "длинная  девятка",  -  пятнадцать
метров. Даже десять, пожалуй, - стрелять же придется не из  зафиксированного
положения, а навскидку. Значит, фронт  отпадает,  стрелять  будут  сбоку.  С
какого?
   Идеальным решением для меня было напялить на Боцмана и Муху бронежилеты и
поставить на трибуне рядом с Хомутовым. Но губернатор и на прежних  митингах
был категорически против присутствия на трибуне охранников -  и  прежних,  и
нынешних. Про то, чтобы он надел бронежилет, и разговора заводить не  стоило
- бесполезно. Он считал это унизительным. И вспоминал,  как  во  время  речи
Ельцина после первого путча его прикрывали  бронированными  щитками.  Ему  и
тогда это не понравилось. Он считал, что Президент России должен быть смелым
человеком. И очень я сомневался, что мне  за  оставшееся  до  митинга  время
удастся убедить его, что "смелость" и "глупость" - это довольно разные вещи.
А предупредить я его не мог. По  многим  разным  причинам.  В  частности,  и
потому, что мне запретил это делать смотритель маяка Столяров в самом  конце
нашего разговора. Я не знал, чем он руководствовался, но я верил: он  знает,
что делает.
   Значит, сбоку. Слева или справа?
   И тут до меня начало кое-что доходить.  Слева  от  трибуны,  если  стоять
спиной к губернаторской резиденции, газон был свежий, почти не  вытоптанный,
справа земля убита до твердости асфальта. Я  припомнил  несколько  удивившую
меня   особенность   прежних   митингов   Хомутова.   Народ   толпился    не
непосредственно перед трибуной, а чуть правее от нее. И тому, кто  выступал,
приходилось даже обращаться не прямо перед собой, а чуть вбок.  Тогда  я  не
понял, в чем дело, просто зафиксировал это в мозгу как  некую  данность.  Но
теперь это меня вдруг серьезно заинтересовало.
   - Эй, парень, готовишься к выступлению? - окликнул  меня  снизу  какой-то
малый в милицейской шинели.
   - Вроде того, - ответил я. - Осваиваюсь. И оттачиваю основные тезисы.
   - Ты все ж таки слезай и чеши домой, - посоветовал он. - Не положено.
   Я не очень понял, почему гражданину свободной демократической  России  не
положено стоять в  вечерний  час  на  специально  для  этой  цели  созданной
трибуне, но послушно спустился и остановился рядом со стражем закона.
   - Скажите, сержант, - спросил я, - почему с правой стороны трибуны  земля
вытоптана, а с левой почти нетронутая, даже кустики сохранились и листья?
   - Не здешний, что ли? - спросил он.
   - Да. Приезжий. Из Москвы.
   - Оно и видно. Ветер, дура. Не  понимаешь?  Из  той  дырки  вечно  тянет.
Справа хоть трибуна немного прикрывает, а там такой сквозняк, что пяти минут
не выстоишь.
   - Значит, народ собирается в основном здесь, справа от трибуны? - уточнил
я.
   - Понятное дело. Кому же охота попусту кости морозить? Это  нынче  у  нас
хорошая осень. А иногда так Балтика дыхнет -  конец  света.  Да  и  нынешнее
в„дро, видно, кончилось, - констатировал он, поворачиваясь спиной к ветру  и
растирая руки в черных шерстяных перчатках. - Так ты иди,  иди,  -  повторил
он. - Не положено здесь попусту шляться. Где на квартиру-то стал?
   - В гостинице "Висла".
   - Ишь ты! Бизнесмен! А с виду младше меня. Не подскажешь,  каким  бы  мне
бизнесом заняться? А  то  жена  всю  плешь  пропилила:  зарплата  маленькая,
зарплата маленькая. А с чего ей быть большой? Взяток не беру. Потому как  не
дают, не ГАИ.
   - Подскажу, - согласился я. - Организуй частное охранное агентство.
   - Ну! - протянул он разочарованно. - У нас таких  агентств  -  на  каждом
углу.
   - Всем вашим охранникам я бы и метлы не доверил. Ты в  какой  милицейской
школе учился?
   - Ну, у нас, в здешней.
   - Был у вас там человек, который чему-то тебя по-настоящему научил?
   - Ну? Он и сейчас есть. Один капитан. На пенсию выпирают.
   - Так вот пойди к нему и изложи свою мысль.  Наберите  человек  шесть,  и
пусть он сделает из вас настоящих волкодавов. Я сам - начальник охраны.  На,
посмотри мое удостоверение, чтобы не думал,  что  я  туфту  гоню.  Сейчас  я
временно работаю на Антонюка. Знаешь, сколько мои  ребята  зарабатывают?  По
пять тысяч баксов за две недели.
   - Иди ты! - изумился сержант. - Кто же такие бабки может платить?!
   - У вас мало богатых людей? У меня такое впечатление, что тут их  больше,
чем в Москве. Они и будут платить. Только за настоящее дело, а не за жевание
жвачки. Сможет твой капитан это сделать?
   - Он-то сможет. Только как я с ним расплачусь?
   - А никак. Возьмешь его в долю, и все дела.
   - А как я смогу доказать, что мои люди чего-то стоят?
   - Сержант, тебе надо все разжевать и в рот положить? Когда будете  готовы
на все сто, устрой городские соревнования охранников. На стадионе. И  больше
доказывать ничего не надо. Если они действительно будут чего-то  стоить.  На
следующий день от заказов у вас отбоя не будет.
   Он глубоко задумался. Настолько глубоко, что, казалось, забыл и о  ветре,
и обо мне. Я напомнил о себе деликатным покашливанием.
   - Сержант, я еще минут десять погуляю здесь, а?  Когда  еще  сюда  судьба
занесет.
   - Ну, погуляй, - разрешил он и, подумав, заключил: -  Озадачил  ты  меня,
парень. Крепко озадачил. У нас в деревне говаривали: в  Москве  петухи  яйца
несут. И в самом деле несут?
   - Несут, - ответил я. - Но очень, очень редко. Если бы мне на  ум  пришла
какая-нибудь более выигрышная идея, любая, я без секунды сомнений  поделился
бы ею с этим сержантом. Потому что он невольно помог мне ответить на вопрос:
откуда будут стрелять. Вот отсюда, справа, и будут. Из гущи толпы. И я  даже
уже знал, в какой момент. Как только губернатор закончит свое выступление  у
микрофона, он отойдет вот к этим перильцам трибуны и закурит  -  как  всегда
делал и на прошлых митингах. Не на сквозящем же ветру ему курить?  И  стоять
он будет у самых перилец, даже, возможно, облокотившись на них. И между  ним
и толпой не будет никого.  И  как  раз  те  самые  десять  метров.  Пиф-паф,
ой-ой-ой, умирает зайчик мой. Я еще немного походил по площади,  прикидывая,
как мне получше расставить ребят, и поймал частника.
   До двадцати - времени, назначенного Столяровым, - оставалось минут сорок.
Тумана, к счастью, не было, ветер машине не помеха, так что я успел  сменить
четыре тачки, пока не убедился, что хвоста за мной  нет.  Без  пяти  пять  я
отпустил очередного "левака" у здания  пароходства  и  в  темноте  прошел  к
началу мола. "Жигуленок" Столярова без огней  стоял  у  самой  кромки  воды.
Понятия не имею, как он узнал меня в почти кромешной  темноте,  но,  едва  я
приблизился к машине,  пассажирская  дверца  открылась  и  смотритель  маяка
пригласил:
   - Влезайте. Сегодня слишком холодно, чтобы разговаривать на  улице,  а  в
дом идти не хочется. Так что поговорим здесь.
   Я подробно рассказал о результатах моей рекогносцировки.  Он  внимательно
выслушал, потом заметил:
   -  Полностью  с  вами  согласен.  Хотя   мне   не   повезло   на   такого
словоохотливого сержанта. Но выводы у нас одинаковые, а это самое важное.  В
вас будут стрелять  не  раньше,  чем  будет  убит  губернатор,  -  помолчав,
продолжал он, нещадно дымя "Мальборо". -  Практически  одновременно.  Но  не
раньше. Иначе акция теряет  смысл  и  всем  будет  непонятно,  кто  же  убил
губернатора,  если  террорист  был  уже  мертв.  Это  для  нас  важно.  Кто,
по-вашему, будет стрелять в губернатора?
   - Думаю, Миня. Самый молодой и  маленький  из  них.  Молодой,  маленький,
неприметный. Там есть такой  Гена  Козлов,  так  любое  его  движение  сразу
фиксируется окружающими. Он крупный. А Миня - неприметный.
   - Согласен. Я специально наблюдал за этим Миней. А кто будет  стрелять  в
вас?
   - Думаю, сам Егоров.
   - Почему вы так решили?
   - Это всего лишь предположение, - счел нужным оговориться я. - Для всех я
- начальник охраны Антонюка. И ребятам нужно объяснять,  почему  меня  нужно
застрелить. Ну, все можно  объяснить.  Даже  приказать.  Но  это  не  так-то
просто. Чем больше людей знают о деталях операции, тем  больше  риск.  Зачем
его увеличивать? Есть и более важный  момент.  Егоров  руководит  операцией.
Если все будет сделано без него, без его непосредственного участия, это как?
С Комаровым он прокололся. С Салаховым  просто  обоср...  Чем-то  он  должен
доказать Профессору свою незаменимость и ценность? Думаю, что именно поэтому
он и будет стрелять в меня сам. Тем  более  что  он  -  как  ему  кажется  -
достаточно хорошо меня знает. Мы проводили с ним учебный бой на  полигоне  в
моем бывшем училище.
   - Он выиграл?
   - Да. Но только потому, что  я  дал  ему  выиграть.  Мне  важно  было  не
выиграть, а прокачать его.
   - И что вы о нем можете сказать?
   - Он не в форме. Курит, слишком много пьет. Миня - да, проблема. Егоров -
нет.
   - А остальные?
   - Подстраховка. Перебросить ствол, вложить его мне в руку, создать панику