ет к тебе, -  предупредил я. - Сиди и не высовывайся. Что
видишь?
   -  Пока ничего не вижу. Теперь вижу. "Судзуки". Жмет со страшной силой.
Ух ты! Вот это да!
   - Что там?
   - Он сбросил джип в озеро! Сходу! А сам выскочил! В последний момент!
   - Что делает?
   - Отряхивается.
   - А сейчас?
   - Идет к "Ниве". Открыл. А теперь идет в сопки. Быстро идет.
   - Те двое, они далеко от дороги?
   - Инфарктники? Не очень.
   Я уже догадался,  что за этим последует. Так и было.  Клиент по очереди
вынес из  распадка  инфарктников, загрузил их в  "Ниву"  и  погнал  тачку  в
сторону станции.
   Артист доложил:
   - Вижу  "Ниву".  Едет медленно. Остановился. Вылез. Осматривает  берег.
Ставит "Ниву" поперек дороги, мордой к откосу. Ну дает!
   - Докладывай, а не треплись!
   - Докладываю.  Пересадил  на водительское  сиденье  одного  из  кадров.
Пристегнул ремнем безопасности. Вытащил из салона свой сидор. Толкает "Ниву"
в задницу. Сейчас будет бултых. Слышал?
   - Продолжай.
   -  Отряхнул  руки.  Поднял сидор.  Пошел  к  станции.  Все, скрылся  за
поворотом.
   - Жми за Мухой. Потом возвращайся сюда.
   - Понял тебя.
   Мы с Боцманом немного выждали и выбрались на дорогу. Здесь нас подобрал
Артист. Уже заметно стемнело. В свете фар  на обочине  мелькнул светлый плащ
клиента. Он не  оглянулся, даже не  попытался голосовать. Как шел по дороге,
так и шел. Только форменного  лагерного кепарика на нем  уже не было - то ли
выбросил, то ли спрятал в сидор.
   Через полтора  часа  он  подошел  к  станции  и  купил билет  на  поезд
"Мурманск - Москва". До  поезда было около  трех  часов.  Он прошел в  конец
тускло освещенной платформы и уселся  на скамейку с видом  человека, который
отшагал двадцать  километров  и теперь  рад возможности  вытянуть  ноги.  Мы
наблюдали за ним издалека, из машины.
   - Ну? И что вы обо всем этом думаете? - поинтересовался я.
   Муха промолчал, а Боцман ответил:
   - Наш наниматель ошибся. Нужно охранять не его, а других от него.
   - А ты что скажешь? - обернулся я к Артисту.
   Он немного подумал и произнес:
   - Уличного музыканта одаряет  золотыми червонцами осень. Он богат  уже,
скоро зима.

   Артиста  мы высадили в  Оленегорске, чтобы он сел на пассажирский поезд
"Мурманск -  Москва", на который позже,  на полустанке, сядет клиент. Не для
того, чтобы подстраховать  его. Из всех  людей,  которых  я  знал, он меньше
всего  нуждался в подстраховке.  Просто для того, чтобы быть уверенными, что
он благополучно  прибыл  в Москву. За это нам, собственно, и заплатили. Сами
же потащились в Мурманск, отдали мужику "Жигули" и  на самолете  вернулись в
Москву.
   Мурманский  поезд  прибыл на  Ленинградский  вокзал рано утром.  Клиент
приехал, никуда не  делся. Он прошел в зал ожидания  и отправил  телеграмму.
Артист употребил все свое обаяние, чтобы уболтать девочку в окошке телеграфа
и узнать текст. Она  млела, глупо хихикала, но молчала, как  партизанка.  Он
узнал  лишь  то,  что  мы  и так знали: фамилию  отправителя.  Фамилия была:
Калмыков.
   - Думаю, он  сообщил о  том, что вернулся, -  поделился  с нами  Артист
нулевым итогом получасового вдохновенного трепа.
   Муха прокомментировал:
   - Мне почему-то  кажется,  что кому-то  в Москве  станет очень  неуютно
жить.

   Калмыков.

   Эту фамилию мы  не  раз слышали от Дока, а впервые  увидели его  в зале
заседаний Таганского межмуниципального суда.

   Это было два года назад, в середине ноября 1998 года.




Глава первая. СУДНЫЙ ДЕНЬ




I

   В середине  ноября  1998 года, вскоре  после  августовского финансового
кризиса, потрясшего  экономику  России,  в Таганском  межмуниципальном  суде
города Москвы  началось слушание дела  по  обвинению  гражданина  Российской
Федерации  Калмыкова Константина Игнатьевича по  статье 222, часть первая, и
статьям 30 - 105, часть вторая, пункт "з" УК РФ.
   Первая часть статьи  222  предусматривала  уголовную ответственность за
незаконное  приобретение,  передачу, сбыт, хранение, перевозку  или  ношение
огнестрельного  оружия,   боеприпасов,   взрывчатых  веществ  или   взрывных
устройств и влекла за собой лишение свободы на срок до трех лет.
   Статья 30 "Приготовление к преступлению и покушение  на преступление" и
пункт  "з" второй части статьи 105  УК РФ  грозили  обвиняемому  куда  более
суровым  наказанием. Потому что преступлением,  в приготовлении  к  которому
обвинялся Калмыков, было убийство "из корыстных побуждений или по найму".

   Первым  толчком  к событиям, которые привели к  задержанию Калмыкова, а
затем к возбуждению против него уголовного дела, послужил телефонный звонок,
поступивший  20  мая 1998  года  около  десяти часов вечера по "О2".  Звонил
мужчина. Сбивчивым от волнения голосом он  сообщил, что полчаса назад в окне
шестого этажа одного из старых домов по улице Малые Каменщики видел высокого
худого человека со снайперской винтовкой в руках.  Он указал номер  дома, но
назвать себя отказался. На вопрос, каким образом он сумел  кого-то увидеть в
окне шестого  этажа, звонивший обозвал оператора козлом, обматерил и повесил
трубку.
   В дежурной части сначала решили, что это какой-то алкаш, допившийся  до
белой горячки, но на всякий случай номер проверили. Звонили не с квартирного
телефона,  а  из  будки  телефона-автомата  на  углу  Больших  Каменщиков  и
Таганской  площади.  Экипаж патрульной  машины опросил продавщицу  табачного
киоска,  стоявшего  возле  телефонных   будок.  Она  показала,  что   видела
звонившего.
   Это был мужчина лет  сорока в дорогом кашемировом пальто черного цвета,
невысокий, плюгавый,  трезвый. Продавщица обратила на  него внимание, потому
что из трех  автоматов исправен был только один, мужчина  безуспешно пытался
дозвониться и выражал недовольство. Из третьей будки он все-таки дозвонился,
потом   купил  пачку  французских  сигарет  "Житан"  и   уехал  на  красивой
иностранной машине черного цвета.
   Кашемировое  пальто,  сигареты  "Житан",  иномарка,  трезвый. Сообщение
передали в райотдел милиции.
   Там  к нему отнеслись серьезно, так как против  старого здания на Малых
Каменщиках,  указанного  телефонным  анонимом, на  улице  Большие  Каменщики
находился  четырнадцатиэтажный  многоподъездный дом из  желтого  кирпича,  в
котором при советской власти давали  квартиры крупным партийно-хозяйственным
руководителям,  а теперь селились серьезные бизнесмены. В этом доме жили два
депутата Госдумы и три  члена московского правительства. А  после  недавнего
покушения  на одного  из вице-премьеров  правительства  Москвы  и выволочки,
которую устроил руководству ГУВД мэр Лужков, сама мысль о повторении чего-то
подобного вызывала у московских милицейских начальников нервный тик.

   Проведенными  оперативно-розыскными мероприятиями  (а попросту говоря -
участковым   инспектором,   которому  приказали   проверить   сигнал)   было
установлено, что  в  комнате одной  из коммунальных квартир  на шестом этаже
дома   старой,   еще  дореволюционной  постройки,   номер  которого  сообщил
звонивший,  проживает Калмыков Константин Игнатьевич, 1956  года рождения, в
прошлом военнослужащий, временно не работающий. Участковый  выяснил, что эту
комнату Калмыков снял три месяца назад у старушки, которая переехала жить  к
дочери.
   Соседи    по     коммунальной    квартире,    опрошенные    участковым,
охарактеризовали  жильца  положительно: нелюдимый,  но  не пьет,  не  курит,
никого к  себе не  водит,  не безобразничает.  Иногда  по несколько  дней не
выходит из дома, иногда  исчезает  на всю ночь,  уезжает на своем автомобиле
"Жигули" ("ВАЗ-2106",  цвет "темный беж", год выпуска 1990-й) и возвращается
только под утро.
   Участковый также установил,  что  окно его комнаты  выходит на северную
сторону, внизу небольшой сквер, а через дорогу - здание  из желтого кирпича,
опоясанное просторными лоджиями,  то самое,  в котором жили старые  и  новые
хозяева жизни. Расстояние между домами было не более трехсот метров.
   Собрав предварительную информацию, участковый провел личную  встречу  с
Калмыковым  под предлогом  проверки  режима  регистрации. Обстановка комнаты
выдавала в жильце человека, совершенно равнодушного к удобствам. Мебель была
старая, сборная, какую не жалко. На окне не было штор, только ветхие тюлевые
занавески, да  и те  раздвинутые. Это  сразу заинтересовало участкового, так
как косвенным  образом подтверждало сообщение телефонного анонима о том, что
он видел в этом окне высокого худого человека. Во всяком  случае, он мог его
видеть. И этим человеком вполне мог оказаться Калмыков, так как он был  выше
среднего роста и худощавого телосложения.
   Сам   Калмыков   произвел   на    участкового    впечатление   человека
неразговорчивого,  но вполне уравновешенного. Документы у него  оказались  в
полном   порядке.   На  все   вопросы  ответы   давал   немногословные,   но
исчерпывающие.  Служил в  армии, был  майором, воевал в  Афгане,  комиссован
после  ранения. Ранение получил не в Афгане, а много позже во  время учений.
Семьи нет, был женат, давно. До этого  жил в подмосковном военном госпитале.
Там сначала лечился, а после выписки был санитаром в реабилитационном центре
при госпитале. Эту комнату снял, потому  что ему  обещали работу в Москве, в
фирме, но пока не складывается, нет вакансии.
   Участковый  не сразу понял,  что  ему  кажется  необычным  в небогатом,
неухоженном, но  в общем-то  нормальном холостяцком  жилье. Потом  понял:  в
комнате  не было  телевизора. Что же хозяин этой  комнаты делает по вечерам?
Читает? Но книг не было. Даже газет не было.
   Спрашивать об  этом участковый не  стал,  а  попросил Калмыкова  стакан
воды, и пока тот ходил в кухню, заглянул в  старый гардероб, занимавший  всю
торцевую  стену комнаты. И там увидел то, чего увидеть  в общем-то не хотел,
так как Калмыков ему понравился и даже вызвал сочувствие несложившейся своей
судьбой. Сорок два года,  ни кола, ни двора. Но  закрыть  дверцу и заставить
себя забыть об увиденном участковый не мог. Потому что в шкафу  стоял штатив
с  укрепленной  на нем стереотрубой. В сочетании с  видом из окна комнаты на
элитный  дом  на  Больших  Каменщиках   и  подъездные  площадки,  к  которым
подкатывали дорогие машины, это говорило  о многом.  Это говорило о том, что
телефонному  анониму,  возможно,  и  не  почудился  силуэт  высокого  худого
человека со снайперской винтовкой в ярко освещенном окне.
   Свои   наблюдения  участковый   изложил   в   рапорте.  После  недолгих
размышлений   следователь  районной   прокуратуры  вынес   постановление   о
проведении  обыска,   рассудив,   что   в  наше   неспокойное   время  лучше
перестраховаться.  Если   обыск  не  даст  результатов  -  что  ж,  придется
извиниться. Ничего страшного.

   Обыск дал результаты.  На самодельных  антресолях над  гардеробом,  где
были сложены  картонные коробки со  старой обувью  и  тряпьем,  оперативники
обнаружили   на  дне   одной  из  коробок   перевязанный  шпагатом  пакет  в
крафт-бумаге. В пакете находился черный пластмассовый чемоданчик размером 37
на 27 сантиметров и толщиной 4,5 сантиметра. В специальных углублениях в нем
были  уложены  ствол с глушителем, ствольная  коробка  и  приклад  бесшумной
автоматической  снайперской винтовки  ВСС "Винторез" с полностью снаряженным
магазином на десять  патронов.  В  этом же  чемодане  находились  оптический
прицел ПСО-1 и ночной прицел НСПУМ-3.

   Калмыкова арестовали  и  доставили  в СИЗО "Лефортово".  Через  полгода
следствие было  закончено и  дело направлено  в суд. Председательствовать на
процессе было  поручено  заслуженному юристу  РФ,  заместителю  председателя
Таганского межмуниципального суда Алексею Николаевичу Сорокину.

II

   Из   всех   новшеств,  привнесенных   в  судебную   систему  России   в
постсоветские  времена, судье  Сорокину  больше всего нравились два. Первое:
запрещение  устанавливать  телефон  в совещательной комнате  для  судей. Это
символизировало,  что наконец-то покончено с  "телефонным правом". Как будто
только  по телефону  и только в совещательной комнате судьи получали  ценные
указания.
   Второе новшество  касалось  судейских  мантий,  в  коих  господа  судьи
обязаны  были  присутствовать в заседании.  Эту  новацию  он  тоже  поначалу
воспринял не без иронии, но очень быстро ее  оценил.  Оценили ее  и коллеги.
Шуточки  насчет того, что для полноты картины не мешало  бы ввести и парики,
прекратились.
   Всякий раз, надевая перед началом судебного заседания мантию, поправляя
наплечники  и  расправляя широкие  полы, Сорокин  чувствовал, что он как  бы
воздвигает между собой  и жизнью  преграду.  Мантия защищала его от грязи  и
крови,  которые  всегда  незримо  присутствуют в  зале  судебных  заседаний,
предохраняла  от  злобы,  ненависти,  жалости,  сострадания.  Она  не давала
вырваться и его гневу, ненависти, жалости и состраданию, помогала оставаться
бесстрастным.
   Мантия  была, как  маска.  Как панцирь.  Он входил в радиационную  зону
защищенным. И  сбрасывая  ее, оставлял на ней  все налипшие страсти. В конце
рабочего дня он разоблачался и вешал мантию в шкаф  так, как  врач снимает с
плеч  пропахший лекарствами халат или как строитель  - заскорузлую от бетона
спецовку.
   Иногда  он даже удивлялся, как это раньше судьи  заседали без мантий, в
обычных  костюмах. Как голые. Правда,  и тогда  он неосознанно, даже  слегка
стыдясь  своего суеверия, надевал на процессы один и тот же темный костюм, в
нем  заседал, а больше не надевал его никуда. И  часто  отдавал в химчистку.
Гораздо чаще, чем другую одежду. Жена сначала сердилась, потом привыкла.
   И лишь однажды за годы своего служения российской Фемиде судья  Сорокин
почувствовал, что мантия ему мешает. Это было во время суда над Калмыковым.

   Знакомство  с  обвинительным  заключением  и  материалами следствия  не
вызвало у  судьи Сорокина сомнений  в  правомерности предъявленных Калмыкову
обвинений. Кроме снайперской винтовки, обнаруженной при  обыске, у него была
изъята  тетрадь,  записи  в  которой  неопровержимо  свидетельствовали,  что
примерно  в  течение   трех  месяцев  он   следил  за  всеми  передвижениями
проживающего в элитном доме по улице Большие Каменщики крупного  бизнесмена,
генерального  директора  компании  "Интертраст"  и  хозяина  банка  "ЕвроАз"
Мамаева Владимира  Петровича.  И это  обстоятельство придавало  делу  особую
значимость.

   Мамаев был заметной фигурой в финансовом мире России. При этом фигурой,
тесно связанной с МВД. Как и многие воротилы российского бизнеса, начинал он
еще  в  брежневские  времена  -  цеховиком.  Даже  сколько-то  отсидел:  был
директором небольшой швейной  фабрики, принадлежащей артели инвалидов, гнали
"неучтенку" - какой-то дефицитный ширпотреб. Дело обычное по  тем  временам.
Потом стал кооператором.  Но  по-настоящему развернулся  в 90-е  годы, когда
исчез  госзаказ  и  вся  огромная  система  Главного  управления  исполнения
наказаний оказалась в катастрофическом положении.
   Лагерные     предприятия,    за     счет     которых    жили     тысячи
исправительно-трудовых колоний, остались без работы. Никто не хотел покупать
брезентовые  робы  и  рукавицы,  которые зэки шили,  никому  не  нужны  были
алюминиевые ложки и вилки,  которые штамповали в промзонах,  полностью исчез
спрос на  бесхитростную  и  довольно топорную мебель лагерных столярок.  Еще
держались лагерные леспромхозы, но и на их продукцию спрос упал,  потому что
во много раз возросла стоимость вторичной переработки, превращения хлыстов в
обрезную доску.
   Тут-то  и появился Мамаев с крупномасштабной,  тщательно  проработанной
программой  реорганизации  производственной  базы  ГУИНа.  Коллегия  МВД,  в
ведении которого в то время находились  лагеря,  одобрила программу Мамаева.
Она требовала серьезных капиталовложений. Таких денег не было в бюджете,  но
правительство  пошло  на  отмену налогов,  выделяло  кредиты под минимальные
проценты,  гарантировало  компании  "Интертраст" и  банку  "ЕвроАз" займы  в
коммерческих банках, наших и  западных - только  бы избавиться еще и от этой
головной боли.
   Производство начали перепрофилировать.  Из алюминия  ста- ли штамповать
не  вилки  и ложки, а  металлический  шифер,  пользующийся огромным спросом,
белая  жесть вместо  терок и подойников пошла  на  дефицитнейшие крышки  для
консервирования, из брезента шили чехлы для автомобилей и палатки для мелких
уличных торговцев, наводнивших  все города и  веси России.  При леспромхозах
строились  пилорамы, сушилки и деревообрабатывающие цеха,  на  рынок  шли не
бревна, а  деловая  древесина.  Вся  продукция  реализовалась через компанию
"Интертраст".
   Судья  Сорокин  очень  сомневался,  что  все  это  улучшило   положение
заключенных, но положение  многих чиновников из МВД и ГУИНа и самого Мамаева
улучшило. Мамаев  был  очень  влиятельным человеком.  Поговаривали (и  судья
Сорокин склонен  был этим  разговорам верить),  что  за  "банным"  скандалом
министра юстиции, его отставкой,  а  затем и арестом стоял Мамаев.  Чего-то,
видно, не поделили.
   Понятно, что  у  такого деятеля,  как Мамаев, хватало  врагов.  Не было
ничего  удивительного  в  том,  что его заказали.  Исполнителем  заказа стал
Калмыков. Знакомясь с материалами дела, судья Сорокин вынужден был признать,
что заказчик сделал хороший выбор.

   Основательность, с которой  Калмыков  готовил преступление, производила
впечатление.
   Маршруты  поездок  Мамаева  из  дома  в офис  компании "Интертраст"  на
Варварке, в  банк "ЕвроАз"  на Новом Арбате, в  рестораны, где он  обедал  и
проводил неофициальные встречи с  партнерами,  в ночные клубы, где он иногда
развлекался,  фиксировались  Калмыковым  с  бухгалтерской  тщательностью,  с
указанием времени и частоты маршрутов. На схемах  отмечались места, наиболее
удобные для организации покушения, были проработаны маршруты подхода к месту
покушения  и пути  отхода, с точности до минуты просчитано  время  операции.
(директрисса) и оценку перспективности операции (вариативность).
   Наиболее перспективными,  как явствовало  из пометок, были три варианта
покушения.  Первый: когда Мамаев утром выходит из своего дома к машине  (var
95%)  или  когда  вечером  приезжает  домой  (var  85%).  Разница  в  оценке
объяснялась тем, что дальность эффективного прицельного огня из  "Винтореза"
с прицелом ПСО-1 составляет 400 метров,  а  с ночным прицелом  НСПУМ-3 - 300
метров.
   Цифрой "95" были  оценены варианты  покушения на  Мамаева во время  его
поездок на дачу в подмосковном поселке Кратово  и в те дни, когда он посещал
любовницу:  выходил из офиса  через заднюю дверь и на  такси ехал в Кунцево,
где снимал для нее квартиру.
   Цифрой "100" не был помечен ни один из вариантов, так как стопроцентной
гарантии в таких делах не существует.

   Все  эти  пояснения  к  схемам следователю  дал  сам  Калмыков.  Но  он
категорически отрицал, что готовил убийство. Напротив, слежку за Мамаевым он
вел  с  совершенно  противоположной  целью:  чтобы  предотвратить  возможное
покушение.  Калмыков  утверждал,  что  человек,  представившийся сотрудником
Мамаева,   нанял  его  для   того,   чтобы  он  провел  аудит  безопасности:
проанализировал ситуацию во всех  вариантах  и  выявил моменты,  при которых
жизнь Мамаева  подвергается  наибольшей  угрозе.  За  эту  работу  Калмыкову
заплатили  три тысячи  долларов  аванса,  сняли  для  него  комнату,  купили
"Жигули" и обещали еще три тысячи, когда полный отчет будет представлен.
   По утверждению  Калмыкова, заказчик потребовал, чтобы эта работа велась
в  обстановке  абсолютной  секретности, о  ней не должен знать  никто, в том
числе и сам Мамаев. По его словам,  Мамаев ведет себя слишком беспечно,  это
беспокоит его сотрудников и партнеров. Разработка,  которую  должен  сделать
Калмыков,  призвана заставить  Мамаева изменить  его отношение к