ю прикладом  промеж глаз  и с помощью ножа  Попытался
карабкаться на сосну.  Правая его нога внесла плетью, и кабан, очухавшись от
удара, атаковал ее вторично. Он  распорол ему  ботинок,  вонзил клык  Мухе в
лодыжку.  Но  Муха  уже ухватился  за  спасительный  сук.  Он  подтянулся  и
пробрался по ветке  подальше  от  ствола.  Тупое животное задрало  морду  И,
увидев его,  яростно вгрызлось в землю прямо под Мухой. Вот  теперь  он  мог
передохнуть. Кабан рыл  землю в полутора метрах от корней,  сосне  ничто  не
угрожало.
     В  лучах  восходящего  солнца,  скрючившись  на  неудобном  суку,  Муха
накладывал  себе  жгут и  делал  примитивную перевязку.  Футболка  оказалась
плохим  перевязочным материалом -- вся она пропиталась  потом, местами стала
темной  от  пыли.  А  раны  были глубокие,  открытые  и  сильно кровоточили,
несмотря  на  жгут.  Их  надо  было  промыть, футболку  выстирать,  тогда  и
перевязывать. Но неясным оставалось, долго ли зверь будет караулить Муху под
деревом.
     Кабан проторчал битый час, вырыл здоровенную яму, но потом все же повел
свое семейство  на  утренний водопой.  Теперь можно  было спускаться.  Легче
всего  было  привязать к ветке  автоматный ремень и спуститься по нему.  Но,
оставшись на дереве, ремень служил бы  хорошим указателем для врага. Муха не
сомневался, что преследователи продолжают поиски. Оставалось только прыгать.
Муха сбросил вниз все оружие, а сам съехался на землю по стволу, здорово при
этом  ободравшись.  И все  равно  не  удержался на  здоровой ноге, ступил на
больную. Боль пробрала до  печенок,  но Муха  перетерпел, умел  он терпеть и
худшую  боль.  Используя автомат  вместо  костыля, он  дохромал до  каменной
осыпи, ведущей вниз, туда, где шумела вода. Пятнадцать  метров спуска заняли
у него полчаса, но зато он не получил дополнительных травм.
     Ледяная  вода  обожгла  раны,  но  принесла  и  облегчение.  Муха  туго
перебинтовал  ногу   и  осторожно  снял  жгут.  Сильного   кровотечения   не
последовало. Теперь,  если  ногу  не  тревожить  и  если  в  раны не  попала
инфекция, глядишь, через недельку можно  будет и ходить. Правда, недельки  у
него в запасе  не было. Уже сегодня продолжится поиск, и, скорее всего, этот
ручей  обязательно  окажется  в числе  обследуемых объектов. Муха попробовал
взобраться по осыпи на более пологий склон, но нога начала кровоточить, и он
остановился,  не поднявшись  и на  пять метров.  Осмотрелся.  Рядом с ним из
камней  выбивались мощные  заросли папоротника. Других  укрытий  в  пределах
досягаемости не наблюдалось.
     Здесь,  в  папоротниках,   Муха  перележал  до  вечера.  За  это  время
поисковики прошли  мимо него  дважды  -- вверх по  ручью, а потом спустились
вниз. Но Муха лежал как труп, а подняться наверх, чтобы обнаружить следы его
борьбы с диким вепрем, преследователи не удосужились.
     В сумерках Муха вырезал себе  из какой-то ветки  костылик и  отправился
вверх  по течению.  Там,  где  поток  был еще  слабым,  ущелье  должно  было
оказаться  не  столь глубоким. К ночи  он выбился  из  сил,  но добрался  до
нормального склона. Обнаружив группу  елей  и  нарубив лапника, сделал  себе
постель и забылся тяжелым, нехорошим сном.
     К утру у него начались  кошмары. Мухе виделось, что его пытают, а потом
приводят  в чувство водой. Мало-помалу в пытку  превратилась сама  эта вода.
Муха  не мог больше выносить холода и влаги, он  пытался вытереться, но воду
лили снова и снова, пока его не начал колотить озноб. Он  проснулся и понял,
что уже рассвело, что идет дождь, что у него жар.
     Теперь надо было возвращаться к людям. В противном случае его неизбежно
ждет гангрена. Муха попробовал сориентироваться по солнцу,  но у него это не
вышло. Небо  заволокли тучи, голова отказывалась  соображать. Муха  подумал,
что если пробраться по горам  вдоль  долины реки  Опор,  на которой стояли и
Гребенив, и Сколе, можно  будет выйти к Верхнему Синевидному, найти Зоряну и
отлежаться у нее. А заодно и переслать полученную с боем информацию Пастуху.
     Весь день он  шел,  опираясь  на  костыль,  время от  времени впадая  в
полузабытье. Автомат  скоро  стал слишком тяжелым для него,  и его  пришлось
бросить.  К  вечеру  Муха  выполз  на  обширный  альпийский   луг,  который,
удивительное дело, не  был выкошен.  Тучи рассеялись,  проглянуло  заходящее
солнце, и  Муха понял, напрягая сознание, что шел не  к людям, а от людей, в
горы.  Он хотел устроить себе хоть подобие ночлега, но  на это у него уже не
хватило сил.  Он рухнул прямо в густую траву. Сознание провалилось в царство
бреда.  Муха  хотел забыться, но  забываться  было нельзя  -- к нему  бежали
волки.  Муха  помнил,  что  в  нагане  есть  еще  четыре  патрона,  и  решил
отстреливаться.  Он стал  искать наган, но не нашел,  вместо  нагана нашарил
нож. Нож -- тоже  оружие, им можно попробовать отбиться. Но оказалось, что и
ножа нет в руке, пуста  рука. Волки окружили Муху и залаяли.  "Чертовы псы",
-- подумал Муха,  и тут появился черт. Он был черен лицом и морщинист, курил
трубку с длинным чубуком, на голове у него были коротенькие рожки, совсем не
такие, как рисуют в книжках, что было особенно мерзко. Муха решил швырнуть в
черта  костылем,  но  вовремя  сообразил,  что это  бесполезно.  Черт слегка
расплывался в воздухе и был полупрозрачен. Костыль пролетел бы  сквозь него,
не  причинив  ни  малейшего  беспокойства.  От  черта, как известно, спасает
крест, но Муха креста не носил и, значит, был беззащитен. Черт прикрикнул на
собак, смешался с ними и повалился в ад, увлекая за собой  весь луг вместе с
Мухой.
     Когда Муху  отпустили из ада, рядом с ним  был старый знакомый черт. Он
ничуть не изменился, так  же курил  длинную  трубку, но уже не казался таким
мерзким. Заметив Мухино возвращение в этот мир, он поднес к его губам  чашку
с каким-то пойлом. Муха не стал упираться,  выпил, потому что понял: это  не
черт,  а  человек.  Его шапка странного покроя,  с поднятыми,  словно  рога,
углами,  висела на гвозде. Гвоздь  этот торчал в закопченной  стене, а стены
образовывали избу, пропахшую дымом, сыром и кожами.
     Весь день  и  всю  следующую ночь  и  изба, и хозяин  все  же выглядели
сомнительно: что-то  проскальзывало в них  нереальное, даже  фантастическое.
Муха сильно  подозревал их связь  с нечистой силой. Но к  утру  он полностью
избавился от бреда и  понял, что старик -- это не черт, а чабан, что огонь в
очаге горит не адский, а обыкновенный и что не плач грешников слышится из-за
стены, а блеянье овец. Завязался даже диалог со  стариком, но вялый  -- Муха
был слаб, старик  немногословен,  языка  друг друга они не  понимали. Старик
молча сделал ему перевязку, и Муха изумился, увидев, что раны его  прекрасно
сшиты жилами  животных и  даже  оставлен дренаж  в виде соломины, из которой
сочился экссудат.
     Теперь  надо  было как-то  связаться со своими.  Лучше всего,  конечно,
добраться до Пастуха самому. Он проанализировал ситуацию и теперь знал,  что
никаких  баз УНСО в Карпатах нет. Все или почти все воины расквартированы по
селам.  Муха подивился столь мудрому решению: и объекты  строить не нужно, и
условия близки  к реальным, тем,  что  существуют в Чечне. При этом  система
оповещения  и организация  поставлены  на высокий  уровень. Муху моментально
вычислили и так же  моментально собрали большие силы для его поимки. Все это
конечно же было необходимо срочно сообщить Пастуху.
     Вторым вариантом была  отправка  посыльного. Муха  начал  переговоры со
стариком,  но  ничего не  добился.  Он  пытался уговорить чабана, чтобы  тот
спустился  в село  и  отправил кого-нибудь  в город,  якобы  чтобы  сообщить
Мухиным родственникам,  что он  жив и скоро  будет здоров. Старик  отнесся к
этому предложению философски. Если человек  жив, то какая разница, раньше об
этом узнают или позже. До ближайшего села далеко, овец  оставить не на кого,
так что лежи, Олег Федорович, поправляйся. Мухе пришлось принять сложившуюся
ситуацию как непреодолимую  и бросить все силы тела и духа на выздоровление.
Старик поил  его козьим молоком и кормил  овечьим сыром. Раны мазал каким-то
составом на  дегте и трижды в день заставлял пить свое пойло. Он ни о чем ни
разу не спросил Муху. А вот Муха попытался  выяснить, в  чьи  все же руки он
попал,  хотя бы чтоб знать,  не  выдадут  ли  его. Старик курлыкал  на таком
страшном наречии, что для понимания приходилось больше  полагаться на жесты.
Выяснилось, что  Муху уже искали. Раз  справлялись, когда он еще не доплелся
до  луга,  другой  --  когда  лежал  в  бреду.  Приезжали  на  вездеходе  по
единственной ведущей сюда дороге. Чабан уже знал, что пришли  за раненым,  и
спрятал  его в хлеву. На вопрос "Кто вы  такой?" старик ответил: "Тут живу".
Это была самая понятная информация, полученная Мухой.
     Старик оказался неплохим знахарем, и на второй день Муха уже садился на
лежанке и шевелил ногой. Еще  через день старик принес роскошный самодельный
костыль и помог Мухе встать. Муха сумел  выйти из хаты и немного пройтись по
вытоптанному овцами загону. Старик смотрел одобрительно, кивал седой головой
и  попыхивал трубкой.  Муха показал,  что  хотел бы так  вот, потихоньку,  с
костыльком, смотаться  отсюда в город. Но  старик только покачал головой. Он
показал на дорогу и сделал рукой запрещающий знак. Муха  понял, что и в этом
селе  он нарвется на  унсовцев. Обвел рукой вокруг  и взялся за  горло, что,
мол,  куда ни  пойди, всюду  засада. Старик  показал  на  юго-восток и снова
покачал  головой. "Горганы",  -- сказал  он и  указал  на Мухины ранения. Из
этого было  ясно, что  обойти врага можно только  через Горганы, но с  такой
ногой туда нечего соваться. И все же, вылежав  еще день и ночь, Муха выразил
настойчивое желание идти.
     Чабан  понимающе  кивнул  и  выложил  перед Мухой на  стол  самодельный
холщовый заплечный мешок. В мешке было два бурдюка  -- один с пойлом, другой
со сквашенным молоком, круг сыра,  вяленое мясо в тряпице,  наган с четырьмя
патронами,  все ножи, какие были  у  Мухи,  мазь,  полосы  ткани, заменявшие
бинты,  и спички. Еще  Муха получил холщовые брюки па веревочке и  грубо, но
прочно  отремонтированные  ботинки.  Наконец  старик передвинул к нему через
стол мешочек, в котором обнаружилось двадцать гривен мелочью. Муха порылся в
карманах и показал старику свои деньги, которых было  намного больше. Старик
кивнул и свои  деньги  забрал. На Мухины  он смотрел так равнодушно, вернее,
совсем  не смотрел,  что Муха догадался не  устраивать со стариком расчет за
проживание, лечение и кормежку.  Он  выбрал лучший нож  из трех  имевшихся и
оставил его на столе. Чабан не возражал.
     Вышли  на  луг и  подошли к кромке леса. Старик объяснял  дорогу.  Муха
мучительно  старался  разгадать  смысл  слов и  напрягал всю  память,  чтобы
запомнить  даже непонятное, -- потом, возможно, прояснится.  Наконец, старик
вынул из-за пазухи закопченный образ, трижды Муху перекрестил, сказал: "Буду
си  молыв" и махнул рукой,  давая гостю начальное направление. Муха не знал,
что  полагалось  делать,  когда  тебя  благословляют   образом.  Он   просто
поклонился  так низко, как позволяла ему больная  нога, молча  повернулся  и
пошел.

     Налет
     Утром  Борода поднялся  к  Ларисе,  долго сидел  на  телефоне,  наконец
спустился,  взял  с собой  Боцмана,  и они  вдвоем  пошли  покупать  машину.
Вернулись  удивительно  быстро,  часа  через  два.  Боцман  сидел  за  рулем
трепаного "фольксвагена", как выяснилось,  семьдесят девятого  года выпуска.
Но Борода успокоил:
     -- На нем движок новый, ворованный.
     -- У нас гаишники не снимут движок-то?
     -- Как они снимут, если тачка у гаишников и куплена? Им здесь запретили
в  кустах  прятаться,  права  отбирать,  номера  свинчивать.  Ну вот  и  кто
уволился, а кто новый бизнес освоил. Права, документы на  тачки,  собственно
машины, правда, нелегально. Но  ездить можно свободно, осталось доверенность
оформить.
     Доверенность  на  Боцмана решили оформить завтра, в понедельник. Борода
все никак не  мог прийти в себя -- не верил, что пусть временно, но является
владельцем автомобиля.  Но вообще-то автомобиль  не  обещал долго протянуть.
Если не угробим в городе, угробим в Карпатах. Главное, самим не угробиться.
     Прихватив  кое-какое снаряжение, мы втиснулись в свой крутой "фольк"  и
двинули в направлении населенного пункта Холодновидка. "Бомбить",  по слонам
Бороды, очень нехорошего человека.
     Если  у  группы  особого назначения нет денег и  оружия,  она должна их
добыть  любой ценой.  Конечно,  тут  возможны и  крайние  меры, но  все  же,
находясь в другой  стране, весьма нежелательно причинять какие бы то ни было
неудобства мирному  населению. Да и  немирному  тоже.  К примеру,  налет  на
воинскую часть  -- дело, сулящее  море оружия любой  мощности, от табельного
пистолета до  стратегического бомбардировщика.  Одна  беда -- риска много. И
личного   и   политического.  А   вот   проверить   финансовые   возможности
какого-нибудь  нехорошего человека --  это, пожалуй, не  лучший, но выход. В
самом-то деле, ну не  могли  мы взять  с собой  ни  оружия,  ни достаточного
количества  денег. А  деньги на  операциях нужны всегда, и большие. Чтобы  в
случае  чего можно было не задумываясь полезть  в  карман  и выложить нужную
сумму.  А  об  оружии  и  говорить  нечего. Разве  мог я отправить  группу в
Карпаты, не снабдив людей хотя бы парой берданок?  И увы, времени на честное
зарабатывание денег  у нас  тоже  не было.  Так что оставался,  в  сущности,
криминал...  Что  ж,  как  ни противно, придется нам побыть  и разбойниками.
Благородными, вроде какого-нибудь Робин Гуда.
     Нехорошего человека  звали Зенон Рыбнюк,  и подлость  его заключалась в
разграблении промышленного гиганта областного масштаба. Еще в перестройку он
оформил завод  как акционерное общество,  скупил  почти все акции по дешевке
(цену  определял   сам),  потом  назначил  чудовищные   дивиденды   и  начал
катастрофически  богатеть.  Производственное  объединение  для  того,  чтобы
платить  дивиденды,  вынуждено  было  продавать  сначала принадлежавшие  ему
детские сады  и поликлиники,  потом  оборудование, наконец, производственные
здания. Борода всю дорогу кормил нас историей преступлений Рыбнюка -- очищал
свою и нашу совесть. Сам он был настроен крайне агрессивно.
     -- Надо передушить охрану и  разнести  это осиное гнездо  в клочья!  --
рычал Борода.
     Боцман,  сидевший  за  баранкой,  недобро косился на него.  Он  явно не
разделял таких настроений.
     --  Я т-те  дам, "охрану передушить"!  -- сдавленно  возмутился он.  --
Охрана-то здесь при чем? Простые мужики, скорее всего, бывшие офицеры. Семьи
у  них,  ты об этом  подумал? Они просто делают  честно свою работу. Честно,
понял? Так что с охраной работать будем аккуратно, как с отцами родными...
     В Боцмане  сказывался  профи-охранник, который не  даст  в обиду  своих
коллег даже и где-нибудь в Африке, не то что на Украине.
     * * *
     Рыбнюк, как  и положено большому вору, обитал в трехэтажном коттедже за
трехметровым забором. По кромке забора шла колючая проволока, не  исключено,
что она была под напряжением. Но не это было плохо. Коттедж стоял на  ровном
месте, вокруг него в радиусе ста метров все деревья были вырублены,  так что
неоткуда было пронаблюдать, что делается на территории.
     Мы подогнали  машину  к озерку в полукилометре от  роскошной  тюрьмы, в
которую  посадил  себя Рыбнюк.  Боцман  вооружился артиллерийским  биноклем,
привезенным из Москвы,  и  отправился искать  некое  подобие наблюдательного
пункта. Мы с Бородой  изобразили пляжников, причем пляжников тупых, которые,
отправляясь  на  природу, не  захватили с собой ни шахмат,  ни  картишек, ни
просто  пива.  Мы  просто  ляпнулись  на  песок  пузом  кверху  и  предались
отчаянному безделью.
     Боцман вернулся через час. Оставил бинокль, набросил куртку и, ни слова
не говоря, ушел куда-то опять. Вернулся еще через час и доложил:
     -- Охрана  небольшая.  Один лоб на КПП и один  таскается по территории.
Знаем такую схему. Думаю,  что в здании  есть третий. Эти оба как вареные --
один ходит от дерева  к дереву, другой  так клюет носом, что,  того и гляди,
стол лобешником пробьет. Значит, сменились вечером, дежурят сутки. По забору
стоят камеры,  замаскированные.  Хорошо, если мониторы на КПП, хуже, если  в
здании. Но  у  камер есть  мертвые  зоны.  Проволока  под напряжением, видел
изоляторы. Предлагаю  брать теремок сейчас,  пока  не  пришла  свежая смена.
Очень,  похоже,  что, кроме  охраны, никого  в  доме  нет.  При  хозяине эти
мальчики больше бы бодрились. Так что самое время...
     Оставив  Бороду у машины, мы  с Боцманом пошли к  забору.  Боцман,  сам
опытный секьюрити и  специалист по  охранным системам,  показал одну мертвую
зону  и как к ней подобраться  в обход камер. А еще через минуту он стоял на
моих плечах, немилосердно цепляя мои уши шнуровкой туфель. Наконец сказал:
     -- Давай!
     Я подал ему обрывок  ватного  одеяла и туристский  коврик-пенку. Боцман
накрыл  колючку одеялом, сверху положил пенку и перемахнул забор. Еще миг, и
пенка  с  одеялом  упали  мне  на голову.  Я  забрал  эти  неоспоримые улики
вторжения в частные владения и вернулся к машине.
     Боцман  преодолел  забор  в тот  момент, когда караульный был  с другой
стороны дома. Так что он спокойно  подошел  к домику садовника и притаился в
одном   броске   от   дорожки,   по  которой,  согласно  данным  наблюдения,
циркулировал охранник. Ждать пришлось минут десять -- вялый сторож не спешил
нарезать круги на вверенном  ему посту. Но так  и должно было происходить --
Боцман вычислил  скорость  обхода участка  и даже сделал  поправку  на конец
смены.  Наконец, еле перебирая ногами, охранник появился из-за дома  и пошел
прямо на Боцмана. На его поясе  болталась стратегических размеров кобура, из
которой торчала вороненая рукоять какой-то  огромной стрелялки. Боцман знал,
что инструкция  предписывает  охраннику осматривать домик садовника  со всех
сторон.  Но  знал  также,  что  во  второй  половине  смены  эта  инструкция
выполняется спустя рукава.
     Впрочем,   охранник   все   же  немного   отклонился   от   дорожки   и
формально-пустым взглядом заглянул за домик. Боцмана он, конечно, не увидел,
тот сидел, скрючившись, за задним крыльцом.
     Когда Боцман услышал,  что ботинки охранника  снова  принялись  топтать
дорожку,  мощенную  битым кирпичом,  он  вышел  из укрытия и оказался позади
него.  Теперь Боцман  просто  баловался. Стражу  Рыбнюка была  хана  в любом
случае,  его ничто  не  спасало.  Боцман  сделал  несколько  шагов в ногу  с
охранником, и,  оказавшись на расстоянии полутора метров, умышленно сбился с
шага. Страж от этой  неожиданности  мгновенно развернулся, да так резко, что
оказался  с  Боцманом  нос  к  носу.  Боцман,  сидя  за  крыльцом,  успел  с
выпендрежем перемазать рожу  землей, подвел глаза, наподобие коммандос,  как
их  показывают в кино. У  бедного  караульного  от удивления  чуть  глаза не
выскочили  из орбит. Он отшатнулся, и Боцман  помог ему  прилечь на дорожку.
Бормоча назидательные слова: "Нельзя экономить  на  зарплате охраны", Боцман
обезоружил противника,  связал и отволок за домик, туда, где раньше прятался
сам.
     Я в этот момент  подъехал на нашем "фольке"  к воротам и засигналил. За
рулем сидел  Борода, но вел  я с  пассажирского сиденья  -- Борода водить не
умел.   Капэпэшный  охранник,   услышав  мой  сигнал,  выглянул  с  недобрым
выражением. Ему, видите  ли, не понравился  вид нашего железного  коня. Пока
Борода нарочито долго  просовывался в окошко, я  выскочил из салона  якобы с
единственной целью -- глотнуть свежего воздуха. Борода спросил у охранника:
     -- Вы бачтэ, пан Зенон дома?
     -- А шо вам трэба?
     Борода  порылся в  бардачке,  достал бумаги, якобы  предназн