е замечали последнее
время странностей в поведении отца?
   - За последние полгода или даже чуть  больше  в  его  поведении  не  было
ничего, кроме  странностей.  Он  был  историком.  И  по  образованию,  и  по
профессии, и по складу характера, и  по  образу  жизни.  У  него  были  свои
радости, свои огорчения, но они  не  выходили  за  рамки  его  кабинета  или
библиотеки, в которой он работал. С миром  его  связывали  только  внучка  и
тюльпаны. Особенно после смерти  жены.  Мама  умерла  восемь  лет  назад  от
сердечного приступа. Грустно в этом признаваться, но  мы  не  были  с  отцом
душевно близки. Когда пришли трудные времена, вся эта  либерализация  и  так
далее, я занялся челночным бизнесом. И довольно удачно. Отец  и  понятия  не
имел, сколько я зарабатываю и, вообще, что сколько стоит. Он отдавал  в  дом
всю свою зарплату, как делал  всю  жизнь,  остальное  его  не  интересовало.
Единственным  предметом  его  расходов  были  книги.  Когда  его  привлекала
какая-то книга, найденная у букинистов, он  без  всяких  сомнений  влезал  в
долги,  а  потом  месяцами  давал  грошовые  уроки  немецкого  языка,  чтобы
расплатиться. Жаль, не могу вам показать, большая часть книг уже  упакована,
но в его библиотеке есть инкабулы, которых нет даже в Лондонской королевской
библиотеке, не  говоря  про  Ленинку.  Чтобы  у  вас  было  представление  о
библиотеке, могу вам сказать одно: когда нам понадобились деньги, под  залог
библиотеки отец без труда получил почти двести тысяч долларов.
   - Зачем вам понадобились такие деньги? - поинтересовался Пастухов.
   - Возникла необходимость, - ушел от прямого ответа Юрий.
   - В чем же  проявлялись  его  странности?  -  вернулся  Пастухов  к  теме
разговора.
   - Во всем. Он словно бы вылез  из  своего  архива  и  кабинета,  изумился
происходящему и развил такую бурную деятельность, которой от него не  ожидал
никто. Для начала он дал мне пару коммерческих советов и настоял, чтобы я им
последовал.
   - Вы последовали?
   - Да. И не пожалел об этом. Потом он занялся общественной деятельностью.
   - Он захотел стать губернатором?
   Юрий даже засмеялся:
   - Боже сохрани. Отец - губернатор! Да он подал бы в  отставку  на  второй
день после выборов. Впрочем, шансы его на выборах были даже не  нулевыми,  а
отрицательными. Экология - это,  конечно,  важная  вещь,  но  город  волнует
сейчас совсем другое.
   - Для чего же он влез в предвыборную кампанию?
   - Об этом я все время спрашиваю и себя. И не нахожу ответа.
   - У вас была возможность спросить об этом отца.
   - Я спросил. Он ответил: сынок, есть вещи, которых тебе лучше  не  знать.
Занимайся своим бизнесом и ни о чем не думай. Я еще несколько раз заходил  с
разных сторон, но ответа так и не получил. Притом, что отец,  в  общем,  был
очень открытым человеком и ценил мое внимание к его делам.
   - С кем он был близок и мог быть откровенным?
   - До конца, пожалуй, ни с кем. Можно сказать,  что  он  дружил  с  Игорем
Борисовичем Мазуром. Это председатель объединения "Яблоко" в  нашем  городе.
Он тоже завзятый библиофил, хотя его библиотека, конечно, и в  сравнение  не
идет с библиотекой отца. Последнее время они часто встречались и  спорили  о
предвыборных программах  "Яблока"  и  "Социально-экологического  союза".  На
выборы они хотели идти в блоке, но потом что-то между  ними  разладилось,  и
они разделились. На мой взгляд, это не имело ни малейшего  значения,  потому
что ни у "Яблока", ни у "Социально-экологического союза" не было ни малейших
шансов пройти даже во второй тур выборов. И вообще, я считаю,  что  все  это
глупые  игры,  которыми  тешат  себя  взрослые  люди.   Застарелая   болезнь
"шестидесятников". Не доиграли в детстве. Теперь наверстывают упущенное.
   - Почему разошлись "Яблоко" и "Социально-экологический союз"?
   - Понятия не имею, - не без раздражения ответил Юрий.  -  Я  знаю  только
одно. Отец хотел, чтобы "Яблоко" включило  в  свою  программу  один  из  его
пунктов, а Мазур был против. На этом  они  и  разошлись.  После  этого  отец
проявил  совершенно  неожиданную  для  него  энергию,   собрал   необходимое
количество подписей  и  зарегистрировался  как  кандидат  в  губернаторы  от
"Социально-экологического  союза".  Отец  -  губернатор!  Этого   невозможно
представить. Впрочем, все это было из области фантастики... Чаю?  Или  кофе?
Или чего-нибудь выпить?
   - Спасибо, - отказался Пастухов. - Не нужно ничего.  С  меня  достаточно,
что вы отвечаете на мои вопросы.
   - Я делаю это, чтоб выполнить долг перед отцом.  И  только.  У  меня  нет
никаких иллюзий. Убийца не будет найден. Вы человек здесь чужой и просто  не
представляете, какие деньги и  силы  здесь  задействованы.  Сотни  миллионов
долларов. Я говорю о порте. Если бы у нас были предвыборные тотализаторы,  я
бы разбогател, потому что со стопроцентной уверенностью  могу  сказать,  кто
станет губернатором.
   - Кто? - спросил Пастухов.
   - Хомутов. Нынешний губернатор, представитель движения НДР.
   - Рейтинг у него - всего 21 процент.
   - Вы верите во все эти рейтинги? А я верю в реальность. Хотите пари?
   - Нет, - отказался Пастухов. - Я  спорю  только  тогда,  когда  уверен  в
успехе. А в успехе я уверен, когда владею ситуацией. Сейчас же для меня  все
как в тумане. Почему вы считаете, что губернатором станет Хомутов?
   - Это очень просто. Для развития порта  и  вообще  промышленности  нашего
города, как и всей  России,  нужны  иностранные  инвестиции.  Извините,  что
говорю вам такие банальные вещи. Деньги могут дать только немцы. А  если  на
выборах победах коммунист, наш город, и вообще Россия, не получит от них  ни
пфеннига. Я не считаю себя ни демократом, ни коммунистом, но на их  месте  я
поступил бы точно так же. Демократы разворуют часть денег. Увы, это факт. Но
часть все-таки пустят в дело. А  коммунисты  часть  разворуют,  а  остальное
расфукают на социальные программы. Им  же  придется  выполнять  предвыборные
обещания. А где на это взять деньги?
   - Имел ли Николай Иванович какое-нибудь отношение к порту?
   Юрий задумался и ответил не сразу:
   - Скажем так: он видел порт в исторической перспективе.
   - Какую программу он хотел предложить "Яблоку"?
   - Этого я не знаю. Он не объяснял, зная мое нелюбопытство к таким  вещам,
а я не спрашивал.
   - Давайте перейдем к последним дням, - предложил Пастухов. - Я знаю,  что
это самые тяжелые воспоминания, но вам придется вспомнить все  до  последней
мелочи.
   - Это мой долг перед отцом, - согласился Юрий. - Спрашивайте.
   - Когда у Николая Ивановича возникла мысль баллотироваться в губернаторы?
   - Незадолго до конца регистрации кандидатов. До этого он ничего  об  этом
не говорил и даже, по-моему, не думал. Потом произошло одно событие, которое
его не на шутку взволновало. Более того, он был возбужден так, как я никогда
в жизни не видел. Вообще-то он был спокойным и даже  несколько  флегматичным
человеком.
   - Что это за событие?
   - По форме оно очень простое. Утром  он  вышел  к  калитке,  чтобы  взять
газеты. Среди газет оказался довольно плотный пакет в коричневой бумаге  без
обратного адреса и, по-моему, вообще без марок. Отец всегда читал  газеты  у
себя наверху, в кабинете. Так было и в этот день. Но вдруг он спустился вниз
и сказал мне: "Кажется, сбылись мои самые худшие предположения". Я спешил на
работу, поэтому не стал расспрашивать,  а  вечером  отец  ни  на  какие  мои
вопросы не отвечал. Этого конверта у него я больше не видел. Что было в  нем
- понятия не имею. О каких худших предположениях он говорил - тоже.  Я  знаю
только одно: в тот вечер он  был  у  губернатора  -  у  Валентина  Ивановича
Хомутова. Причем в неурочное время, вечером. Хомутов принял его, потому  что
они были очень давно знакомы и у отца учились оба сына Хомутова.
   - В каком состоянии он от него пришел?
   - Я бы сказал так: в угнетенном.
   - Пакет был с ним?
   - Нет.
   - Выходит, он отдал его губернатору?
   - Получается так.
   - Он не сказал вам, что было в пакете?
   - Нет. Потом последовала серия оживленных переговоров с Мазуром. И только
после этого отец решил выставить свою кандидатуру в губернаторы.
   - Кто принес пакет - неизвестно?
   - Нет. Я расспрашивал почтальоншу,  она  говорит,  среди  газет  никакого
пакета не было.
   - После смерти отца вы наверняка разбирали его вещи. Нашли вы этот пакет?
   - Нет.
   Пастухов внимательно посмотрел на собеседника. Не  врет.  Нет,  не  врет.
Устал, да, разговор был тяжелым. Но не врет.
   -  А  теперь  давайте  вернемся  к  последнему  дню.  Извините  меня   за
настойчивость, но только у вас есть ключ к убийству. Ни вы, ни  я  не  знаем
даже примерно, как выглядит этот ключ. Но он есть. У вас  большой  бизнес  в
порту?
   - Нет. Я арендую два лесовоза и два танкера.  По  сравнению  с  тамошними
китами - сущая  ерунда.  Поэтому  меня  и  не  трогают.  -  Юрий  подумал  и
поправился: - Не трогали. Ну, и шесть процентов акций порта  есть.  Немного,
но все-таки. Это сегодня очень дорого стоит.
   - Кто держит порт?
   - Я вам скажу, но это должно остаться между нами. Есть там такой - Кэп. В
сущности, бандит, но деньги заставили его стать политиком.  Он  больше  всех
заинтересован в контракте с немцами. Поэтому я  и  сказал,  что  на  выборах
выиграет Хомутов.  Вообще-то  с  портом  ситуация  сложная.  Пятьдесят  один
процент, контрольный пакет акций, остается пока у государства. Большую часть
пакета придется выставить на торги. Ну и, сами понимаете,  новый  губернатор
сумеет создать своим доброжелателям льготные условия тендера. Поэтому борьба
за губернаторское кресло - акция не политическая, а прежде всего финансовая.
Тем более поразительно, что отец, прекрасно все это  понимая,  все  же  туда
полез!
   - Как мне кажется,  Николай  Иванович  был  человеком,  не  способным  на
спонтанные поступки, не способным потерять голову из-за ерунды?
   - Да. Он был спокойным и рассудительным человеком.  Даже,  я  бы  сказал,
несколько флегматичным. Впрочем, об этом, по-моему, я уже говорил.
   - И все же он ввязался в предвыборную борьбу, не имея ни малейших шансов.
Не видите ли вы в этом противоречия? - спросил Пастухов.
   - Вижу. Но объяснить не могу. Я очень много об  этом  думал.  Нет,  я  не
нахожу никакого объяснения.
   - Вернемся к последнему дню. Это нелегкое испытание, Юрий Николаевич,  но
вам придется его пройти.
   - Я понимаю. Я готов. Утром у отца были две лекции, потом он встречался с
членами орггруппы "Социально-экологического союза" - в этот день расклеивали
листовки с  объявлениями  о  его  встрече  с  избирателями  в  актовом  зале
института. Около четырех вечера, когда мы с женой вернулись домой, он был  в
своем кабинете, наверху, готовился  к  выступлению.  Он  попросил  мою  жену
погладить его,  лучший  серый  костюм  и  белую  рубашку.  Выступление  было
назначено на шесть часов вечера, но в начале пятого, точно времени не помню,
вдруг раздался телефонный звонок. Звонила женщина,  причем  явно  секретарша
или, как сейчас говорят, референт или менеджер. Она спросила, нельзя  ли  ей
поговорить с Николаем Ивановичем Комаровым. Я крикнул отцу,  чтобы  он  взял
трубку, а свою здесь, внизу, положил на место, поэтому разговора не  слышал.
Минут через  тридцать  возле  нашей  калитки  остановился  автомобиль  -  из
дорогих, тяжелый, иностранной марки. Возможно, "мерседес",  я  в  этом  мало
понимаю. Гость зашел к отцу, и они минут тридцать разговаривали. После  чего
гость уехал, а отец переоделся и отправился на выступление.
   - Кто был этот гость?
   - Этого я вам не скажу.
   - Кэп? - попытался догадаться Пастухов, но  Юрий  только  что  руками  не
замахал:
   - Ни Боже мой. Совсем другой человек.  Совсем!  Но  скажу  то,  что  вам,
пожалуй, следует знать. В тот день, когда отец получил пакет, и  перед  тем,
как ехать вечером к губернатору, он приехал  в  мой  офис  в  пароходстве  и
попросил разрешения воспользоваться моим ксероксом. Он умел им пользоваться,
потому что у них в институте стоит точно такой же. Я, разумеется,  разрешил.
Работал он минут сорок, потом сказал "спасибо" и уехал.
   - Что он переснимал? - спросил Пастухов.
   - Не  знаю.  День  был  суматошный,  задерживалась  загрузка  двух  наших
лесовозов, так что мне некогда было отвлекаться.
   - Ваша секретарша могла увидеть, что он переснимает?
   - Вряд ли.  Во-первых,  аппарат  стоит  в  моем  кабинете.  А  во-вторых,
секретарша все время висела на телефоне, ей не до этого было. Я  же  говорю,
что день выдался просто сумасшедший.
   - Не допускаете ли вы, что отец делал копии тех самых документов, которые
получил утром?
   - У меня была эта  мысль.  Но  на  выступление  он  вышел  с  несколькими
листочками тезисов. И все. После убийства  при  нем  никаких  документов  не
оказалось.
   - Их могли взять из кармана плаща, - предположил Пастухов.
   - Могли, - согласился Юрий. - Если бы хотели убить его. Но  хотели  убить
меня.
   - Какой разговор был между гостем и вашим отцом?  -  продолжал  расспросы
Пастухов. - С криками, угрозами? Вы могли это слышать снизу.
   - Нет.  Обычный  спокойный  разговор.  И  провожал  его  отец  совершенно
спокойно, а на пороге пожал руку. Они не ругались и не ссорились, нет.
   - Вы так и не скажете мне, кто был этот гость?
   - Не скажу. Но объясню  почему.  Может  быть,  ваше  расследование  будет
удачным. Но, скорее всего, нет. А последствия его выйдут боком  мне  и  моей
семье. А я люблю свою семью и хочу ее оберечь. Не осуждайте меня за это.
   - Я вас не осуждаю, - сказал Пастухов.  -  Напротив.  На  вашем  месте  я
поступил бы точно так же. Ну, разве что использовал бы все свои возможности,
чтобы поквитаться с врагами.
   - У вас этих возможностей, вероятно,  больше,  чем  у  меня.  У  меня  их
попросту нет. У вас есть еще вопросы?
   Пастухов поднялся.
   - Нет. У меня есть один совет. Не нужно вам никуда уезжать. Вам  нравится
здесь?
   - Да, - ответил Юрий.
   - Ну и живите на здоровье. Никто вас не тронет. Потому что вы  никому  не
нужны. Вы вбили себе в голову, что хотели убить вас. Нет,  Юрий  Николаевич,
хотели убить не вас, а вашего отца. И убили.
   - Вы в этом уверены?
   Пастухов мог бы объяснить этому большому, загнанному в угол своим страхом
человеку, что ни один профессионал даже в густой темноте не перепутал бы его
с отцом, будь даже на них одинаковые парики. Человека  рисуют  не  одежда  и
внешность, а гораздо в большей степени - психофизика его движений:  походка,
манера сутулиться или распрямлять плечи, еще  тысячи  малозаметных  деталей,
которые для любого профессионала  очевидны,  как  крупный  текст  в  детской
книжке. Но он не стал ничего объяснять. Лишь повторил:
   - Да, уверен.
   - Почему-то я вам верю, - подумав, проговорил Юрий.
   -  Потому  что  я  говорю  правду.  А   правду   не   нужно   подкреплять
доказательствами. Она говорит сама за себя. Проводите меня.
   Туман на  улице  сгустился  так,  что  фонари  были  словно  бы  окружены
радужными оболочками. Юрий погремел замками,  отпирая  калитку,  и  выпустил
гостя.
   - Спасибо вам, - сказал он, протягивая широкую крепкую руку.
   Пастухов задержал его ладонь в своей и быстро спросил:
   - Гостем Николая Ивановича в тот вечер был губернатор?
   Юрий помолчал и ответил:
   - Да, Валентин Иванович Хомутов.
   II
   Пастухов не стал придумывать никаких фокусов, чтобы  добиться  встречи  с
губернатором. Он попросту появился в его секретариате во второй половине дня
и предъявил старшему референту книжечку с тиснением КПРФ на обложке.
   - Начальник охраны Антонюка, - представился он. - Мне нужно поговорить  с
губернатором.
   Золотой карандашик старшего референта застыл над блокнотом:
   - О чем?
   - О вопросах его безопасности.
   - Вы не могли бы более подробно изложить тему своего разговора,  чтобы  я
могла передать ее шефу?
   - А вы в этом что-нибудь понимаете? - спросил Пастухов.
   Сложная прическа  на  голове  старшего  референта  качнулась  и  едва  не
рассыпалась от возмущения. Но она овладела собой.
   - Чтобы сообщить шефу  тему  вашей  беседы,  вовсе  не  обязательно  быть
специалистом в вопросах охраны. Итак?
   - Передайте, что я хочу обсудить  с  ним  проблемы  блокирования  объекта
угрозы на дальних обводах, - вежливо сказал Пастухов.
   Она  сделала  несколько   стенографических   загогулин   в   блокноте   и
величественно уплыла в кабинет, отделенный  от  приемной  массивной  дубовой
дверью с бронзовыми ручками.
   Резиденция губернатора размещалась в бывшем здании обкома КПСС.  Несмотря
на  современную  мебель   и   какие-то   экзотические   многолетние   цветы,
расставленные в торцах коридоров и  в  приемных,  в  здании  был  неистребим
какой-то  казенный  дух,  дух  присутственного  места,   враждебный   любому
вошедшему. Не потому, что человек вошел  с  каким-то  делом,  которое  может
отвлечь обитателей этого места  от  их  важных  обязанностей,  но  уже  само
появление постороннего, человека с улицы, вызывало волны враждебности. Любой
посторонний, будь он  проситель  или  предлагатель  чего-то  полезного,  был
враждебен каждому сантиметру этого здания. Он был неуместен здесь.  Несмотря
на то что милиционеров у входа давно уже заменили прилично одетые и вежливые
охранники и  не  меньше  двух  или  трех  раз  сменились  все  секретарши  и
начальники канцелярий, этот дух враждебности к  каждому  вошедшему  с  улицы
человеку все же  не  выветривался,  он  незримо  присутствовал  в  атмосфере
губернаторской резиденции, невольно заставляя вспомнить времена, когда перед
входом в это массивное здание красовалась вывеска "Областной комитет  КПСС",
а на шпиле над зданием реял красный флаг.
   Через минуту старший референт выплыла из кабинета и  сообщила  Пастухову,
стоя у открытой двери в кабинет:
   - Заходите. Валентин Иванович вас ждет.
   При этом вид у нее был такой обескураженный, что  две  другие  секретарши
(или младших менеджера) сделали вид, что крайне  заняты  своими  бумагами  -
настолько, что им некогда даже взгляда поднять на свою начальницу.
   Только два телохранителя губернатора как  полулежали  в  креслах  в  углу
приемной, перемалывая мощными челюстями жвачку, так  и  остались  в  той  же
позе, никак не прореагировав на происшедшее.
   Губернатор сидел за массивным,  сталинских  времен  письменным  столом  -
высокий сухощавый пятидесятилетний мужчина в свежей крахмальной рубашке и  с
распущенным узлом галстука. Поддернутые белоснежные манжеты  были  скреплены
красивыми запонками из  какого-то  уральского  самоцвета  в  серебряной  или
мельхиоровой  оправе.  Подглазья  набухли  и  были  темными,  как  у  людей,
страдающих почками. Пастухов обратил внимание, что пишет он  не  шариком,  а
красивой,  с  золотой  отделкой  самопиской.  И  это  ему  почему-то   очень
понравилось, хотя сам он писал мало и ему было в высшей степени  все  равно,
чем писать - лишь бы писало.
   Увидев посетителя, губернатор поднялся из-за стола, вышел навстречу гостю
и пожал ему руку.
   - Даже думать не хочу о той чуши, которую вы сказали моему референту.  Но
если начальник охраны моего соперника просит о встрече - значит, у него есть
на то причины. Излагайте. Кофе? Чай?
   - Спасибо, ничего, - отказался Пастухов.
   - Тогда пойдемте сюда, - предложил губернатор. Он открыл небольшую дверцу
в торце своего кабинета, и они оказались в небольшой  комнате,  обставленной
как столовая или гостиная: с буфетом, диваном и обеденным  столом  на  шесть
персон. Пастухов понял, что это была комната отдыха, какие, как  он  слышал,
являлись  обязательной  принадлежностью   кабинетов   большого   начальства.
Впрочем, слышать-то слышал, но бывать в них ему не приходилось ни разу.
   Губернатор достал из буфета початую бутылку  коньяка  и  два  хрустальных
фужера, щедро налил в оба и жестом предложил Пастухову не стесняться.
   - Спасибо, я не пью,