, он обнажил сталь не  столько  для убийства, сколько для
прикрытия  своей  морды  от  ударов Бороды. Бороде  пришлось  уйти  в глухую
защиту, потому  что им занялись  последние  трое солдат, прикрываемые  своим
командиром. Его непременно постигла  бы участь неуклюжего толстяка, если  бы
Док  не  обезоружил  фехтующего с  воздухом начальничка, а мы  с Боцманом не
припечатали остальных. Артист чуточку опоздал со своим веским словом.
     В запасе у  нас была минута, не больше -- амбалы уже начали шевелиться.
Док,  отдав  саблю  Артисту, поднимал  толстяка  и  оценивал нанесенные  ему
повреждения.
     -- Уходим, -- скомандовал я.
     -- Стоп! Стоп! Ни в коем  случае!  -- заорал  Борода. -- С ними надо не
так!
     Он отнял саблю у Артиста, опустил вдоль ноги и стал на край бордюра.
     -- Погодите, -- сказал он. -- Сейчас малость очухаются, тогда...
     Сечевые  стрельцы  медленно, словно нехотя,  поднимались  с  брусчатки.
Когда   на  ногах  было  уже  около  трети  личного  состава,  Борода  зычно
скомандовал:
     -- Взво-од!!! В колонну по четыре!!! Становись!!! И указал саблей линию
для первой шеренги.
     Я  не   поверил   своим  глазам.  Амбалы   понуро  построились  и  даже
подравнялись. Остальные  стали в затылок амбалам. Борода наблюдал молча, как
стрельцы, приходя  в себя, обнаруживали своих  построенных товарищей и  тоже
становились в строй. Командир их очухался, но подниматься не стал -- закосил
под бессознанку.
     -- Правое плечо вперед, шаго-ом... марш!!!
     Битый  взвод  скрылся  в  переулке.  Борода размахнулся саблей,  плашмя
шарахнул  ею  о бордюр рядом  с головой  лейтенанта и сам еле  увернулся  от
винтом взлетевшего  обломка. Эфес  он  швырнул  возле лейтенантовых  ног  со
словами:
     -- Оружие заслужить надо, вояка х...ев.
     После чего мы ушли.
     * * *
     Нигде и никогда я не видел такого  наполнения техники живой силой,  как
во  львовских   трамваях.  Втиснуться  в  здешний  транспорт  было  задачей,
достойной  спецназа. Но от окровавленных Бороды и пришедшего нам  на  помощь
толстячка народ  шарахался, освобождая  место.  Толстячок,  налетевший из-за
угла, оказался тем самым Гришей-надежным-человеком, которого  мы и ждали  на
Армянке.  Трамвай  прокряхтел пять  коротеньких  остановок, завонял  паленой
резиной  и перекрыл  движение  по всему маршруту номер два. Пришлось  топать
пешком.
     --  Вы  извините, ребята,  --  начал Борода, --  что  я  воспользовался
плодами вашей победы.
     -- Да нет, ничего, -- поощрил его Артист.
     -- Их мало бить, их надо строить. -- Борода был не просто возбужден, он
был  перевозбужден. -- Трусливые твари! Максимум маскарада, максимум гонора,
минимум мозгов и смелости.
     --  Задел  ты их  основательно,  -- вспомнил  Боцман.  --  Что  это  за
школьники, которые их от...дили в восемнадцатом году?
     -- Это когда Петлюра взял Киев, предки этих клоунов пошли брать  Львов.
Только  здесь  никаких  войск  не  было,  всех  взрослых мужиков  забрали  в
австрийскую армию,  а  она из города ушла. Здесь тогда только поляки жили, в
смысле в городе, польский был город. Так вот, собрались школьники и студенты
училищ не старше  восемнадцати  лет, так называемые  львувськи  дзети, взяли
оружие  из городских арсеналов, и отколбасили  всю  эту  свору.  Так  что  с
боевыми качествами сечевых стрельцов все ясно было вон еще когда...
     Борода все же гордился победой, в которую внес и свою малую лепту.
     -- А вот скажи,  -- не без ехидства  поинтересовался Артист, -- если бы
нас не было, ты бы тоже упомянул про этих львувських дзетей?
     -- Он уже упомянул, -- вступился Гриша за своего патрона. -- Было дело.
     -- Да-а? -- протянули мы вчетвером. -- И что?
     --  Провалялся  две  недели,  --  похвастался  Борода.  --  Ребра   мне
покрошили.
     -- А если бы мы, ну... не  служили когда-то в десантуре, -- настырничал
и подвирал для конспирации Артист.
     -- Если бы вы  отошли в сторонку  --  я бы не расстроился, --  обиделся
Борода.
     -- Ты  знал,  что сегодня  на  Армянку  придут стрельцы? --  допрашивал
Артист.
     Борода смутился:
     -- Предполагал...
     -- Если бы эта твоя богема не побросала чашки, что бы было?
     -- Они придрались бы к русской речи.
     -- А если перейти на украинский?
     -- Там русская тусовка, все это знают.
     -- Андрей, --  как всегда пренебрегая  прозвищем, обратился к нему Док.
-- Ты втянул нас в драку,  не зная наших боевых качеств. Это  могло  вызвать
ненужный  ажиотаж вокруг  наших  персон и  помешать  выполнению  нашей общей
задачи.
     Борода остановился и сел на парапет.
     -- Ребята, извините меня тысячу раз. -- Он уже искренне раскаивался. --
Но  просто нету сил  эту сволоту терпеть.  Вы  что, думаете, нас менты могли
понизать?  Да никогда! Если драка крупная, а крупной у них считается драка с
участием более  одного человека  --  менты не  ввязываются.  А  ваши  боевые
качества я знал...
     -- Откуда? -- удивился я.
     -- Рюкзаки, -- улыбнулся Андрей. -- Я  же их тоже поднимал. И я  видел,
как  вы легко и  непринужденно забрасываете  их на плечо. Плюс выправка плюс
походка. А потом, когда я этих зацепил, как вы резко позицию заняли...
     -- Ну прямо шпион! -- расхохотался Боцман. -- Агент 007!
     На том и примирились.
     * * *
     "Дома"  нас  ждал банкет.  Борода с  Гришей привели себя в относительно
приличный  вид,  и  мы   поднялись  на  первый  этаж.  Нас  встретили   юные
подпольщицы.  Еще в  подвале  я  поинтересовался у  Бороды,  насколько  дамы
осведомлены о  целях нашего прибытия. Оказалось,  что  он их  не посвящал во
многие тонкости своей разведывательной деятельности. Скажем, о его переписке
с ФСБ знала только мужская часть подполья. Так что для девушек мы были всего
лишь случайными знакомыми Бороды.
     Был накрыт стол -- побогаче, чем утром в подвале, но тоже скромный. Два
салата, жаркое,  водка.  Девушки  радушно приглашали к  столу.  Лариса  была
безусловно  эффектна.  Фигура  Афродиты,  втиснутая   в  мини-юбку  и  почти
несуществующую блузку,  вызывала  азартный интерес: не лопнет  ли  юбка и не
вывалится ли  бюст? Личико,  следует  признать,  было у  нее  грубовато,  но
приятный  овал и  чувственный  рот  компенсировали этот недостаток.  Вторая,
Света,  смотрелась  рядом с  этим буйством природы серым  мышонком  в  своих
свободных даже для ее худобы джинсах и бесформенной хламиде. Самым эффектным
мужчиной среди  нас,  несомненно, был жгучий брюнет Артист. Когда мы  вошли,
Света уставилась  на него, как на принца, который  прямо сейчас заберет ее в
свое королевство. Так и пялилась на него весь вечер.
     Лариса  смотрела  на  всех  сразу.  То  ли  никак  не  могла на  ком-то
остановиться,  то  ли заранее записывала  всех в потенциальные  жертвы своей
ненасытности.
     После двух тостов и соответствующей закуски я бросил ей на  растерзание
Артиста и Бороду, а сам вытащил на балкон Дока с Боцманом. Якобы на перекур,
хотя курящим среди нас  был только Док, да и Лариса в своей квартире курение
не  возбраняла. Бороде я подмигнул: блокируй, мол, остальных. Мне нужно было
совещание, пусть и не в полном составе.
     -- Ваше мнение? -- задал я вопрос.
     --  Борода не  врет, --  уверенно ответил  Боцман. -- Придурок,  но  не
подонок. Мы его слегка прокачали...
     -- Это он нас прокачал, -- возразил Док.
     -- На боевые качества?
     -- На вшивость.
     --  Ну, тут  он молодец, -- вставил  Боцман.  --  Собственной морды  не
пожалел.
     -- Кстати, -- вклинил Док, -- вы видели его морду перед дракой?
     -- А что?
     -- Морда у него была красная.
     -- Ну и что?
     -- Александр Македонский  сильно пугал своих  бойцов  и смотрел на цвет
лица. Если  воин бледнел, его  признавали негодным.  Если  краснел  -- все в
порядке.
     --  Значит, Борода не боялся, а ярился? -- поинтересовался Боцман. -- А
колени у него с чего тряслись? С адреналина?
     -- Выходит, так.
     -- Хорошо,  --  остановил я дифирамб себе. -- Хотел бы я знать,  что  с
Мухой.
     -- Но  ты знаешь  этого авантюриста,  -- рассудил Док.  -- Небось,  как
всегда, разрабатывает собственную версию. Как всегда.
     --  У  него  была  задача  прикрыть  нас  на  случай  западни,  оценить
обстановку со стороны и примкнуть, если все будет в порядке.
     -- Если бы не все было в порядке, он дал бы знать.
     -- Если бы все было в порядке, он бы тоже дал знать.
     -- Волнуешься за Муху? Он не ребенок.
     --  Ладно,  будем ждать.  Деваться все  равно  некуда.  На  этом  месте
совещание пришлось прервать, нас
     позвали в комнату: пришел Дед. Одет он был  в  цивильное, но вошел чуть
не строевым шагом. Вытянулся по стойке "смирно" и отрапортовал:
     -- Капитан Соколов по вашему приказанию прибыл! Здравия желаю, товарищи
офицеры!
     Словом,  сдал  с  головой. Но  что  поделать. Если рыбак  рыбака  видит
издалека, то боевой офицер боевого офицера -- подавно.
     -- Мы давно уже не офицеры, -- успокоил его Док.
     -- Русский офицер и в отставке офицер! -- парировал Дед.
     -- Мы не в отставке, -- пришлось мне огорчить капитана Соколова, --  мы
-- уволенные.
     --  Такую  гвардию и  уволили? --  изумился  старик. --  Это  поспешило
командование, -- и представился по-граждански: -- Николай Иванович.
     Пришлось пить еще за один тост -- за знакомство  с Николаем Ивановичем.
Но после этой  рюмки я  решительно поднял свою команду и, к  огорчению  дам,
объявил, что нам пора спать. Лариса попыталась спасти положение:
     -- У Андрея вам негде будет лечь, а у меня две кровати и диван.
     Она явно  подразумевала, что и ее кровать  не  односпальная.  Но я  был
тверд:
     --  Мы не  хотим вас стеснять. Тем более  что у нас с  собой спальники,
нам, пожалуй, надо бы восстановить походные навыки...
     Света ничего  не  сказала, только проводила Артиста обожающим взглядом.
Что он ей успел наговорить?
     * * *
     Спустились вниз. Док полез было в свой рюкзак, но вдруг отшвырнул его и
махнул рукой. На мой вопрошающий взгляд ответил:
     -- Хотел сигареты достать, но хватит. Я на сегодня свой лимит исчерпал.
     Вот и правильно. Док у нас самый старший, ему  скоро  сорок. И курит. А
ему, возможно, в горы идти. Пусть побережет свое здоровье.
     В кругу посвященных мы продолжили совещание.
     Я обратился к подпольщикам и заявил:
     --  Вы должны понимать, что  вся ответственность  за  успех предприятия
лежит  на мне.  Руководство всеми  вашими действиями  переходит  ко мне. Все
инициативы  проводятся  в  жизнь  только  после подробного  доклада и  моего
разрешения.
     -- Так точно, товарищ капитан! -- ответил Дед.
     -- Почему вы решили, что я капитан?
     -- Вам тридцать. Разжаловать вас могли только в первую чеченскую, тогда
это скоро делалось. В разведке звания быстро идут. Вот и капитан.
     -- Угадали. Остальным все понятно?
     -- Понятно, -- отозвались Гриша и Борода.
     -- У нас мало информации. Есть идеи? И снова заговорил Дед:
     -- Лариса путается с Шкрабьюком. Он должен знать, где находятся учебные
лагеря, но не колется. Надо, чтобы Лариска его сюда затащила, а мы его тут в
оборот. А?
     Я посмотрел на Бороду.
     -- Дед фуфла не валит, -- отшутился тот.
     -- Переговоры с Ларисой на тебе. Это приказ.
     -- Есть!
     --  Завтра  идем  в город. Но с кофе завязываем. Непродуктивно. Смотрим
штабы па предмет возможного проникновения. В шесть берем карту у Лэсыка. Как
ты думаешь, там может что-то быть из того, что нам нужно?
     -- Лэсык  не дурак. Был  бы дурак, я бы давно из него выкачал  все, что
можно. Что он нам подсунет -- это большой вопрос.
     -- Есть еще источники? И снова Дед:
     -- Лучший источник -- это генерал. Надо генерала ихнего брать.
     -- Одного уже берем.
     -- Надо еще.
     -- Николай  Иванович, --  поинтересовался Док. -- Вы представляете, как
это сделать?
     -- Первое  дело -- наблюдение. Будут  данные наблюдения, я вам генерала
доставлю, куда скажете.
     -- Ясно, -- сказал я. -- Отбой. Назавтра задача всем понятна?
     -- Так точно!
     * * *
     Выспаться всласть  Мухе не  удалось  --  бабы,  готовясь к  пробуждению
вернувшихся кормильцев, начали  собирать на стол. Собственно, Муха проснулся
не столько от  производимого ими  шума, сколько от  острых запахов  домашних
разносолов. Зная, что, согласно  деревенскому этикету, не положено  помогать
женщинам в женской работе,  Муха вышел во  двор и,  вылив  на себя несколько
ведер колодезной воды, привел себя в полную  боевую  готовность. После этого
он вернулся в хату, устроился поудобней  и принялся перебрасываться с дамами
ничего вроде бы не значащими, но коварными фразочками.  У Мухи была цель. Он
знал,  что женщины  во  многих  отношениях куда  наблюдательнее мужиков и уж
такую интересную  для них  штуку, как воинская  часть, будь она хоть  трижды
засекречена, вычислят в два счета.
     Старухи по-русски не  то что  не говорили, понимали -- и то  с  трудом.
Молодуха, не  бывавшая  в  Москве и не практиковавшаяся  в великом  могучем,
говорила  скверно, но все понимала. Впрочем, и  Муха вполне  ее понимал. Вся
троица  страшно смущалась  его присутствия,  бабы отворачивались, отвечали в
сторону. Молодуха краснела, старухи -- нет, но их морщинистая задубелая кожа
вряд ли была уже способна менять свой  запеченный бурый цвет. Таким образом,
Мухе было не разобрать, кто же атаковал его вечером и ночью.
     Но  здравый  смысл  и  трезвая  голова  подсказали,  что,  конечно,  на
клубничку  потянулась молодуха, а  смущение старух объясняется тем,  что они
были  свидетельницами  несостоявшегося греха. Была  молодуха  некрасива,  но
крепка по-деревенски, по-дикарски мила и даже аппетитна и носила поэтическое
имя Зоряна. Муха, грешным делом даже пожалел об упущенном приключении.
     Мало-помалу натянутость прошла, мужички-хозяева  продолжали бороться  с
похмельем самым надежным  способом -- с  помощью  крепкого  здорового сна, и
Олега  усадили  за  стол одного. От самогона он решительно отказался,  а вот
закусками занялся всерьез.
     Выуженные из Зоряны разведданные дали ему более четкие представления об
окрестностях. Следующей  станцией  после Верхнего  Синевидного был Сколе  --
городишко, райцентр, а  потом уже  шел Гребенив. Каким  образом вчера Муха с
мужиками пропустил столь крупный населенный пункт, причем и на электричке, и
на  обратном  пеше-грузовичковом  пути, было загадкой. А вот после Гребенива
действительно шла Тухля. Муха объявил, что слышал от сведущих людей, будто в
Тухле  как  раз   самые  красивые  горы.   Туда-то  он   и  навостряет  свои
туристические  лыжи,  но  боится,  нет ли там объектов оборонного  значения,
какие, как  он опять же  слышал, были там при  Советах.  Ему не хотелось  бы
нарваться на неприятности.
     Ему  отвечали,  что самые  красивые горы дальше, за Тухлей, и даже  еще
дальше, за Славским, в Закарпатье. В  Тухле, правда, тоже хорошо. А воинские
части за здешними местами не  числятся. Это  в Турковском  районе их  полно,
здесь отродясь не было. А вот военные есть. Недавно появились. Зоряна видела
их  в райцентре, в магазине. Черные, бородатые, чистые татаре.  Есть и наши.
Красивые хлопцы, форма новая, не как у Советов.
     Услышав это,  Муха  решил,  не дожидаясь  пробуждения  своих  вчерашних
собутыльников,  поспеть   на  утреннюю   электричку.  Уговоры  остаться   он
преодолел, а  вот отвертеться  от Зоряны, вызвавшейся  его  проводить,  было
невозможно. Впрочем,  это было  даже  кстати, поскольку Муха колебался, куда
именно  он  должен  сейчас  двигаться.  С  одной стороны,  давно  пора  было
возвращаться к своим. А с другой -- возвращаться без  малейших новых данных,
забравшись в такую  даль, было тоже не в его правилах.  Зоряна же определила
выбор: при ней он мог сесть только в электричку, идущую в горы.
     На  платформе  состоялась  трогательная сцена  прощания. Муха  бездумно
ляпнул в разговоре, что намерен бродить по горам недельки две. Зоряна тут же
случайно обмолвилась, что Йван с бригадой к этому времени снова отправится в
Москву.  А  еще через  минуту добавила как бы ничего не значащую фразу: "Вы,
Олег,  на  обратном  пути обязательно  к  нам  заходите, а то  с хлопцами не
попрощались,  так  вот  как раз  попрощаетесь..." Муха  обещал  заглянуть  и
обязательно попрощаться.
     Но последний, невероятно краткий, сбивчивый и страстный монолог молодки
Мухе   пришлось   выслушать,   когда   утренняя    мукачевская    электричка
притормаживала у платформы и он уже вскинул на плечо рюкзак.
     -- Ты вертайся, вертайся через неделю, -- горячо шептала она. -- Я його
отправлю в ту Москву, поживэш в  сэли, покушаешь всего с огороду, вот себе и
отдохнешь, а то шо за отдых  по  горам лазить. А наши мужики только пьють, а
как поедут в ту Москву на месяц-два, а мы тут одни, а как приедуть, то опять
только пьють, а ты непьющий, я поняла, вертайся через неделю...
     Муху  даже растрогала  эта  попытка сцапать последний  женский шанс при
уходящей электричке. Он забросил рюкзак в  тамбур, электричка  дала свисток,
зашевелилась потихоньку, и тогда он притянул  Зоряну к себе  и  поцеловал ее
неправильное, но свежее и  похорошевшее от стыдливого румянца личико. И зря.
Тут же Муха оказался сжат цепкими  отчаянными объятиями. Пришлось отработать
добрый засосный поцелуй,  а потом  догонять вагон, увозивший Мухин  рюкзак в
глубь Карпатских гор.
     Вышел Муха  на  следующей  станции.  В Сколе был оборудованный по  всем
правилам вокзальчик, так что  пришлось даже  где оставить рюкзак. Муха решил
побродить по этому райцентру, принюхаться,  отпустив  на исследование  всего
населенного пункта часа два-три. Потом он собирался с попуткой забраться еще
подальше  в горы,  осмотреться там  и с  вечерней  электричкой вернуться  во
Львов.
     Для обхода Сколе хватило бы  и часа.  Но  вместо того чтобы  делать еще
один  круг,   Муха  решил   убить   время,  обследовав  множество  крохотных
магазинчиков.  Он  истратил  в  них около сотни гривен, чем  вызвал уважение
продавщиц, переходящее в восхищение.  И это было плохо: его запомнили.  Пора
было  сматываться.  Муха зашел  на вокзал  за  рюкзаком  и  тут-то  и увидел
чеченца.  Одетый в гражданское,  он пил водку  в вокзальном буфете. Чеченцев
Муха отличать умел, мог даже отличить мирного чеченца от боевика -- имелся у
него такой опыт. Сейчас перед ним был типичный волк-боевик. Бородатый волчий
взгляд не был  притуплен  даже водкой, которой выпито было много -- на столе
стояла почти приконченная бутылка. Так и зыркал по сторонам. Муха прикинулся
туристом, мающимся в ожидании электрички, выбрал столик с хорошим обзором и,
для полного уподобления туристу, взял пива.
     Пиво было некстати -- голова Мухе сейчас  нужна была максимально ясная,
и  он  его  цедил  так медленно,  что под  конец  был  вынужден  пить теплую
выдохшуюся бурду.  Волк тем временем  прикончил  поллитру и взял  другую, но
пить  не стал. Ясно: ждет товарища. Так оно и вышло. Явился компаньон, такой
же  душман,  но, скорее,  шакал, а не волк,  подсел, сказал  что-то,  достал
деньги --  доллары, как заметил Муха,  -- отслюнил сколько-то и отдал Волку.
Тогда и пошла  в  ход вторая  поллитра.  Мухе пришлось взять еще пива. Благо
было  оно слабенькое, а Муха перед этим  плотно поел. Можно  было,  конечно,
взять  чего-то  пожрать,  но  после  Зоряниного  завтрака  в  него  вряд  ли
что-нибудь полезло, хоть и времени прошло больше трех часов.
     Чеченцы  же  молча  выпивали  граммов  пятьдесят  по  полтинничку через
правильные промежутки времени и молчали,  как воды в рот набрали. Вот всегда
они так: либо спорят исступленно, бурно жестикулируя и стараясь  перекричать
оппонента, либо, если спорить не  о чем, молчат часами,  глядя в одну точку.
Это глупый  европеец способен  тяжело  переживать  безделье  и  искать  себе
какого-нибудь