ривен стоил пуд меда на новгородском торжище,  и  не  знал,  сколько  стоит
килограмм меда  на  нашем  рынке.  Историю  он  рассматривал  сквозь  призму
балтийского  товарообмена.  Кандидатскую  защитил  по   средним   векам.   В
докторской подбирался к нашему времени. Тему, естественно, зарубили. Слишком
очевидными выглядели причины добровольного вхождения Прибалтийских республик
в состав СССР. Но тему легко зарубить.  Мысль  остановить  трудней.  Хотя  и
можно.
   - Если ее вышибить вместе с мозгами, - подсказал я.
   - Это я и  имел  в  виду.  Так  вот.  У  меня  такое  ощущение,  что  все
пертурбации с развалом Советского Союза и прочими делами прошли как-то  мимо
него. Когда же он однажды вынырнул из исторической  библиотеки  и  оглянулся
окрест, то увидел то, чего мы не видели. Верней, видели, но не осознавали  в
исторической перспективе. Наше  видение  было  одномерным.  Что  он  увидел?
Противоестественность  положения,  при  котором  огромная  Россия  не  имеет
границы с индустриальной Европой.  Россия  заперта.  Украиной,  Белоруссией,
Балтией. Закупорена, как бочка,  в  которой  нарастает  огромное  внутреннее
давление. Нефть, лес,  уголь,  руда,  металл.  И  чем  больше  оживает  наша
промышленность, тем выше это давление. Вы не обратили внимание на шум вокруг
идеи союза с Белоруссией?
   - Обратил, но не понял.
   - Это была одна  из  попыток  правительства  раскупорить  Россию.  Какой,
по-вашему, вывод сделал из этого Комаров?
   - Какой? - послушно повторил я, чувствуя, что его лекция  уносит  меня  в
выси геополитики, которая в данный момент меня меньше всего интересовала.
   - Очевидный. Что так долго продолжаться не может.
   - За это не убивают, - попытался я вернуть его на грешную землю.
   -  Не  спешите,  молодой  человек.  Эту  очевидность  он  интерпретировал
совершенно неожиданным образом. Чего не смог сделать даже я, экономист.  Он,
в частности, настоял, чтобы его сын начал скупать акции нашего  пароходства.
Его только что приватизировали, и порт,  по  существу,  бездействовал.  Весь
грузопоток шел через  Эстонию  и  Латвию.  У  сына  был  небольшой  магазин,
челночный бизнес. Все продали и вложили деньги в акции. Николай Иванович был
настолько убежден в своем прогнозе, что даже взял большой кредит  под  залог
своей половины дома и уникальной библиотеки, которую собирал всю жизнь.  Под
очень высокие проценты.
   - И не сумел вернуть? - предположил я.
   - Вы ищете простые решения. В том-то и дело, что сумел. Сейчас  его  сыну
принадлежит  компания  "Интербалт".  Лесовозы  и  танкеры.  Оборот  -  около
миллиона долларов в год. Мелочь по сравнению с другими воротилами. Но  важен
сам факт. Акции нашего пароходства скакнули почти в пятьсот раз. Практически
за один день. Соответственно обесценились акции  таллинского  порта.  Потому
что произошло событие, которое Комаров предугадал. Скажем так: он предугадал
не это событие, а возможность очень крутого поворота ситуации.  Неизбежность
этого поворота. Я почему это знаю - он брал у меня сводные данные.
   - Что же это за событие?
   Мазур снова закурил "Приму". Уже не спрашивая у меня разрешения. И  курил
так же - из горсти, быстрыми жадными затяжками.
   - Здесь мы подходим к главному. Вы слышали о взрыве автопарома  "Регата"?
Чуть больше года назад. Он шел из Таллина в Гамбург.
   - Что-то слышал, - подтвердил я.
   - Не могли не слышать. Об этом целую  неделю  все  газеты  писали.  И  по
телевизору  передавали.  Двести   десять   погибших.   Причины   взрыва   не
установлены. Это и было то событие, которое предугадал Комаров.
   - Минутку. Вы хотите сказать...
   - Я ничего не хочу сказать, - перебил меня Мазур. - Я не подсказываю  вам
никаких выводов.
   - Но вы сами сказали, что причины взрыва не установлены.
   - Конкретные. Версий множество. Бесспорно одно: взрыв произошел в  трюме.
У Николая Ивановича не было никаких фактов. И не могло  быть.  Но  он  задал
вопрос: "Cui prodest?" "Кому выгодно?" Вы не были у нас в порту?
   - Нет.
   - Съездите, посмотрите. Поучительное зрелище. Еще  год  назад  там  можно
было снимать фильмы про великую американскую депрессию. Сейчас такие  фильмы
можно снимать только на одной  половине  порта.  А  на  другой  уже  нельзя.
Половина акций находится у государства, а половина - в частных руках.  Но  и
при этом наш порт уже второй по грузообороту после Питера. И  будет  первым.
Это неизбежно. Именно потому, что он на  семьсот  миль  ближе  к  Европе.  А
каждая лишняя тонно-миля делает фрахт золотым.
   - Ничего не понимаю, - признался я. - Какую все-таки идею  Комаров  хотел
озвучить в предвыборной кампании?
   - Я могу только предполагать. Зная его нравственные установки.  Аморально
строить свое благополучие на чужой крови.  Это  общеизвестно.  Но  он  пошел
дальше.  Он  считал,  что  любая  антигуманная  политика  в  конечном  счете
оборачивается не только крахом правителей, но и трагедией для всего  народа.
Подтверждений хватает. Сталин, Гитлер, далее  везде.  С  позитивом  трудней.
Разве что Господин Великий Новгород времен Марфы Посадницы. Николай Иванович
очень любил это время.
   Я завел движок.
   - Поехали, Игорь Борисович. А то вы на передачу опоздаете.
   - Заглушите. У нас есть еще несколько минут. Ладно,  я  скажу  прямо.  Он
хотел потребовать от Президента России провести расследование причин  взрыва
"Регаты" и возможности причастности к нему российских спецслужб.
   Однако!
   - Это могли быть бандитские разборки, - сказал я  первое,  что  пришло  в
голову.
   - Вы плохо представляете себе, о чем идет  речь.  Огромный  автомобильный
паром. Водоизмещением больше ста тысяч тонн.  Сотни  машин,  полторы  тысячи
пассажиров. И затонул в открытом море, в двухстах милях от берега.
   -  Загнать  в  трюм  "рафик"  с   взрывчаткой.   Часовой   механизм   или
радиовзрыватель. И все дела.
   - Вы в этом, похоже, разбираетесь лучше меня. И лучше Комарова.
   - А заявление написать?
   - Он писал. Даже в Москву ездил. Без толку.
   - Ничего удивительного. Для такого обвинения нужны доказательства.
   - Вы не поняли меня. Он никого не обвинял. Он  хотел  потребовать  самого
тщательного расследования, чтобы подтвердить подозрения или окончательно  их
рассеять.
   - Чьи подозрения?
   - Вопрос "Кому выгодно?" задавал  себе  не  только  Николай  Иванович.  В
Таллине тоже об этом думали. И до сих пор, вероятно, думают. Эта мысль  была
для него невыносима. Он очень доверчиво, как-то  даже  по-детски,  воспринял
демократические идеалы новой России. Мы много говорили об этом. Он предлагал
мне включить этот запрос в нашу предвыборную программу.
   - И вы отказались?
   - Я в это не верил.
   - Антонюку и жириновцу он тоже предлагал?
   - Исключено. Они для него не существовали.
   - Губернатору?
   - Возможно.
   - И тогда он решил, что заставит себя слушать, -  заключил  я.  -  Вам  и
сейчас его подозрения кажутся бредом?
   Мазур только развел руками.
   - Cui prodest? Это наводит на очень серьезные размышления.
   - Есть еще кое-что, что наводит на размышления, - заметил я.
   - Что?
   - Убийство Комарова.
   - Боюсь, что вы правы.
   -  Еще  один  вопрос.  Показывал  ли  вам  Николай  Иванович   какие-либо
документы, которые могли иметь  отношение  к  взрыву?  Пусть  не  прямое,  а
косвенное.
   - Документы? - переспросил Мазур. - Нет. Я же говорю, что у него не  было
и не могло быть никаких документов.
   - Некто неизвестный передал Николаю Ивановичу пачку документов в  большом
коричневом конверте. Я не знаю, что это за документы, но думаю, что они были
причиной смерти Комарова. Вы видели их у него?
   Мазур подумал и уверенно покачал головой:
   - Нет. Я не видел у него никаких документов.  Можете  положиться  на  мое
слово. Никаких. И ничего он мне о них  не  говорил.  А  теперь,  прошу  вас,
поедем. Если  можно,  быстрей.  Мне  не  хотелось  бы  опоздать.  Это  очень
ответственная для нас передача.
   * * *
   Без трех минут пять я высадил Мазура у проходной телестудии. А перед этим
спросил:
   - Вы где служили, Игорь Борисович? Десант? Морская пехота?
   - Нет. Во внутренних войсках. Под Сыктывкаром. В лагерной охране.
   Так вот откуда у него привычка так курить. Что "зек" в зоне, что  "попка"
на вышке. И снег тот же. И дождь тот же. Надо же, на всю жизнь  сохранилась.
Или он так курит, только когда волнуется?
   - А почему вы спросили? - поинтересовался Мазур.
   - У вас завидная выдержка, - объяснил я.
   - Выдержка? - переспросил он. - Да когда вы впихнули  меня  в  машину,  я
попросту о...л!
   - Как?! - поразился я.
   - Да так. Просто о...л, и все.
   А вот тут и я. То же самое.
   - Откуда у вас такой синяк? - уже выйдя из машины, спросил он. - Когда  я
садился, его вроде не было.
   - Был, Игорь Борисович, был.
   От проходной к нему уже бежал Эдуард  Чемоданов,  возмущенно  поблескивая
своими левоэсеровскими очочками.
   - Вы меня режете! Через двадцать минут эфир! Бегом в гримерку!
   Они проскочили  проходную  и  потрусили  через  асфальтированный  двор  к
приземистому зданию телецентра, стоявшему чуть поодаль от вышки.
   Оба с бороденками.
   Как два козла.
   II
   Cui prodest.
   Как говорил таких случаях один незнакомый,  но  глубоко  симпатичный  мне
охранник по имени Степаныч: "Голуба-мама!"
   Странно  как-то  эта  "шестерка"  стоит.  Все  "москвичи"  и   "жигулята"
телевизионщиков сгрудились у проходной, а эта в сторонке.  Будто  специально
выставлена для угона. Вохровец ее захочет - не увидит. Даже когда  открывает
ворота. Как сейчас, перед "газелью" с  синим  тентом  и  надписью  на  боках
"Продукты".
   "ВАЗ-2106". Светлый беж. Не по здешнему климату цвет. В  тумане  ее  даже
днем не сразу разглядишь. А уж вечером, да если туман...
   И тут меня словно садануло под дых.
   И включился хронометр.
   Какие цифры бегут на дисплее, я не знал. Знал только, что  они  мелькают,
как сотые доли секунды на олимпийском табло в финале спринтерского забега.
   И идут на убыль.
   А в конце - ноль.
   Я перемахнул через борт  "газели"  и  плюхнулся  на  железный  пол  между
картонными  ящиками  и  молочными  флягами.  А  когда  "газель"  въехала  на
территорию и остановилась на грузовом дворе с  тыльной  стороны  телецентра,
соскочил и вбежал в здание.
   Сердце у меня молотило, как...
   Где тут что?
   Ну не учили нас штурмовать телецентры!
   Ткнулся в одну дверь. Заперто. В  другую.  Лестница.  Взлетел  на  второй
этаж. Длинный тусклый  коридор  с  одинаковыми  дверями  по  сторонам.  Одна
открыта. Мотки киноленты, стол с экраном. Монтажная? Никого. У двери тележка
на резиновом ходу с плоскими жестяными  коробками.  Синий  халат  на  ручке.
Азбука выживания: все, что движется, съедобно, попал в сортир  -  маскируйся
говном. Натянул халат поверх плаща. Маловат, но тут не "Ле Монти". Рванул по
коридору, толкая перед собой тележку.
   Еще одна лестничная клетка.  Проскочил.  Стоп,  кто-то  там  был.  Точно.
Девица в белом халате. Курит. Странное что-то  курит.  Испугалась,  спрятала
сигарету за спину. Травку, что ли? Похоже на то. И морда наглая  от  испуга.
Ну, Амстердам.
   - Миленькая, где здесь гримерка?
   - Да тебе никакая гримерка не поможет.  -  Вот  зараза.  Но  снизошла:  -
Прямо, направо, в другом конце от эфирной. Новенький, что ли?
   Знать бы еще, где эта эфирная.
   Еще коридор. Такой же  длинный  и  тусклый.  Прямо  фильм  ужасов,  а  не
телестудия.
   Да где же эта проклятая гримерка?
   Гримерку я так и не увидел. Зато увидел, как из-за угла вывернули Мазур и
Чемоданов и трусцой двинулись мне навстречу. Я быстро отвернулся, наклонился
к коробкам. Пропустил их и покатил следом. Благо пол был покрыт  ковролином,
а они слишком спешили, чтобы оглядываться.
   Впереди загорелось табло над большой дверью: "Микрофон".  Это,  видно,  и
была эфирная.
   Мазур и Чемоданов перешли на рысь. Я подтянулся метров на пять.
   Где-то здесь. И сейчас. Если я хоть что-нибудь понимаю в. жизни.  Не  эта
дверь. И не эта. И не...
   Эта.
   Приоткрыта. Чуть. На три пальца.
   Мазур и Чемоданов пробежали мимо.
   Отсчет - ноль.
   Дверь дернулась. Я с размаху всадил в нее тележку. Захлопнулась.  Коробки
покатились по коридору. Мазур и Чемоданов скрылись в студии. Я рванул  дверь
на себя и нырком ушел вниз. Пока катился по полу, позади шмякало - пули  шли
в ковролин. А сверху чпокало.
   Чпок-шмяк.
   Восемь.
   Девятым был щелк.
   Самый паскудный звук, когда его издает  твой  "Макаров"  или  "калаш".  И
самый прекрасный, когда не твой.
   Кач - фляк  -  сальто.  У  Мухи  это  лучше,  конечно,  получалось.  И  у
егоровского Мини неплохо. Но и у меня получилось.
   Он бы ушел, если бы сразу бросил пушку. Но он решил, что  успеет  сменить
обойму.
   Почти успел.
   Я выбрался из-под сразу ставшего тяжелым тела и кинулся в коридор.  Елки!
Коробки. Наткнется кто - сразу заглянет в комнату. А мне ни  к  чему,  чтобы
раньше времени поднялся переполох. Сначала нужно самому разобраться,  что  к
чему. Втащил коробки вместе с тележкой.  Запер  дверь  изнутри.  Вот  теперь
можно и осмотреться.
   Похоже, я слегка погорячился. Но при таких скоротечных, научно выражаясь,
контактах лучше пере-, чем недо-. Полезней для здоровья. Не учебный  бой  на
татами, прием не обозначается, а проводится до конца. До точки.
   Так и есть. Глаза у него были открыты, а из угла рта текла струйка крови.
Странно все-таки. Сломана шея, а кровь идет изо рта.
   Короткие черные волосы.
   Низкий лоб.
   Приплюснутый нос.
   Тот самый.
   Голуба-мама!
   Какая-то слишком бурная жизнь  у  меня  пошла.  Почти  две  недели  груши
околачивал, а тут на тебе.
   Документов, конечно, никаких. Ни в  одном  кармане,  ни  в  другом.  А  в
джинсах? Есть. Права и техпаспорт.
   Матвей Галиевич Салахов.
   Вот, значит, ты кто. Матвей.
   Автомобиль "ВАЗ-2106". Номер местный. Цвет: светлый беж.
   Тот самый цвет. Неподходящий для туманного балтийского климата. Но  очень
подходящий для слежки.
   Как же я не просек? А ведь чуял. Холодело в затылке. И возле обкомовского
дома. И на автовокзале.
   Сведения о владельце. Местожительство: город К., ул. Первая Строительная.
   Ну, это я уже знал. Почти наверняка. Еще после визита  к  Юрию  Комарову.
Конечно, Первая Строительная. И этого Матвея народ знает с пеленок. И потому
никто даже внимания на него не обратил.
   Я сунул документы на место.
   Теперь пушка. Она так и осталась в руке Матвея.
   Глушачок. Как же без него.
   Ух ты! А пушечка-то знакомая. Ну, конечно же. "Токагипт-58". И  царапинка
на стволе.
   Так-так.
   Было у меня ощущение, что этот "тэтэшник"  ко  мне  вернется.  Вот  он  и
вернулся. Но забирать его я не спешил. Сначала нужно  было  понять:  уходить
или вызывать милицию.
   Раздумывал я целую вечность. Секунд восемь. Пока не спохватился: да что ж
это я торчу, как...
   Без вариантов. Сначала уходить, а потом думать. Потому что  если  сначала
думать, то потом уходить будет поздно.
   Ну и как же ты, Матвей, хотел уходить?
   "Сто часов теорию отхода слушает в училище пехота". Не помню, чьи  стихи.
Не очень складные, но правильные. У нас тоже было часов сто. Если не двести.
   Я огляделся.
   Комната  была  большая,  с  письменными  столами,  заваленными  бумагами.
Компьютер на одном. Редакторская?
   Включенный монитор в углу с застывшей заставкой "Голосуй сердцем".
   И восемь дыр в полу, затянутом серым ковролином.
   ...Подряд, как короткая автоматная очередь.
   Похоже, мне здорово повезло. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
   Так что гильзы можно не собирать. Бесполезно. Пули из пола мне все  равно
не  выковырнуть.  Оперативники  выковырнут.  И  отправят  на  баллистическую
экспертизу.
   Разрешение на ствол выдано в Москве. Вопрос: отстреливали его?  Если  да,
то он есть в картотеке.  И  я  имею  шанс  в  самом  близком  времени  снова
встретиться с капитаном Смирновым и майором Кривошеевым. И услышать  вопрос:
каким образом у гражданина Салахова, убитого в здании  телецентра,  оказался
ваш пистолет марки "Токагипт-58" номер такой-то. И  тут  уж  не  пятнадцатью
сутками пахнет. Возможно, мне удастся доказать, что я не верблюд. Но  далеко
не сразу. Через полгода примерно. Или через год. Сидя в местном  СИЗО,  А  у
меня не было в запасе года. У меня было меньше двух недель.
   Как-то не очень ладно все складывается. Но "токагипт" придется забрать. А
заодно уж и  запасную  обойму.  И  кобуру.  Чтобы  не  озадачивать  капитана
Смирнова и майора Кривошеева лишними вопросами. Кобура есть,  дырки  в  полу
есть, гильзы валяются, а пушки нет. Это как?
   Ладно. А это что за дверь?
   Еще одна лестница. Тут у них везде лестницы.
   Вниз.
   Похоже, технический ход. В какие-нибудь аппаратные. А оттуда наверняка во
двор. А там в дырку в заборе. Не через проходную же он собирался идти. Через
дырку, а потом бочком-бочком вдоль ограды к "шестерке"  цвета  светлый  беж.
Незаметной в сгущающихся сумерках. И в наползающем с моря тумане.
   Вот это и был его маршрут отхода.
   Придется воспользоваться, выбора не было.  В  коридоры  не  сунешься.  Не
заблужусь, так засвечусь. С моим-то фингалом. Пока можно было надеяться, что
любительница травки не свяжет мое появление с  хипежем,  который  поднимется
после того, как в редакторской обнаружат труп, что - по  оптимистичным  моим
прикидкам - произойдет завтра утром. А про прикидки  пессимистические  лучше
было вообще не думать.
   Я и не стал думать. Завернул "токагипт" в какой-то драный  полиэтиленовый
пакет, чтобы не оставить на нем свои пальцы (лишняя осторожность еще  никому
не мешала), сунул пакет за пазуху, старательно протер дверные ручки и  ручку
тележки и вышел в заднюю дверь.
   И уже с порога услышал:
   "Дорогие друзья, сегодня в нашей программе - лидер областной  организации
"Яблоко", доктор экономических наук Игорь Борисович Мазур. Обратите внимание
на часы в студии. Семнадцать часов двадцать три минуты. Это означает, что мы
в прямом эфире..."
   Господи, вразуми.
   Твой ли я воин?
   Или Царя Тьмы?
   III
   "Обратите внимание на  часы  в  студии.  Семнадцать  часов  двадцать  три
минуты. Это означает, что мы в прямом эфире..."
   Я взглянул на свою "сейку". 23.30. Это  означало,  что  передача  идет  в
записи. Повтор. Для  тех,  кому  разные  срочные  дела  помешали  посмотреть
передачу в прямом эфире, но кто непременно хочет ее увидеть.
   Для таких, как я.
   Срочных дел сегодня у меня  было  два.  Первое:  незаметно  выбраться  из
телецентра, что  я  и  сделал,  воспользовавшись  очень  грамотно  выбранным
Матвеем маршрутом отхода. Это заняло у меня ровно шесть  минут.  Еще  минуты
четыре ушло на  то,  чтобы  завалить  лестницу  разной  тарой  от  видео-  и
радиотехники.
   Второе дело оказалось гораздо  более  затяжным:  нужно  было  привести  в
порядок "пассат". Не хотелось ездить по городу с ободранной и  примятой  при
знакомстве с "понтиаком" левой бочиной и особенно с дырками  в  стеклах.  Не
лето. И не только в стеклах. При ближайшем рассмотрении  и  в  Левой  задней
дверце обнаружилась дырка. Все это не простудой  от  сквознячка  грозило,  а
очень неприятными вопросами, которые мог задать мне любой гаишник.  Как  раз
такими, какие выразились на лице менеджера техцентра по ремонту иномарок,  к
подъездной площадке которого я подогнал тачку в робкой надежде, что световая
реклама "Для вас открыто всегда" соответствует истине.
   Соответствовала, блин. На площадку вышел вызванный  охранником  менеджер,
здоровенный слесарюга в  синем  фирменном  комбинезоне  и  кепке  с  длинным
козырьком, задумчиво обошел "пассат", сунул палец в дырку на заднем  стекле,
потом в дырку на дверце и посмотрел на меня, как бы  говоря:  "Мы  не  имеем
права принимать такие машины в ремонт без справки из  милиции,  так  как  не
вызывает сомнения, что автомобиль побывал под легким автоматным огнем".
   В ответ я только