же удалось выскочить  в  более-менее  безопасную
зону. Ребята уже заняли позиции и ждали команды. Я пристроился  за  какой-то
балкой и махнул рукой. Влупили в шесть стволов, не жалея  патронов.  И  хотя
пальба была неприцельной,  нужный  эффект  произвела.  "Духи"  примолкли  на
несколько секунд, этого Тимохе хватило, чтобы прыгнуть за  руль  "ровера"  и
резко взять с места. Тут уж "духи" повскакивали и  начали  поливать  на  всю
катушку. И многие поплатились за  это.  Далеко  не  далеко,  но  в  стоящего
человека даже издалека попасть можно,  "ровер"  уже  шел  по  мосту,  быстро
набирая скорость. Еще метров сорок...
   И тут вдруг средний двадцатиметровый пролет моста  вздыбился  от  мощного
взрыва и стал медленно валиться вниз.  Подорвали,  гады!  Видно,  взрывчатка
была заранее уложена - как раз на случай попытки прорыва.  И  кто-то  на  их
блокпосту успел нажать на  кнопку.  Я  ожидал,  что  Тимоха  затормозит,  но
"ровер" явно набирал скорость. На что  он  рассчитывал?  С  ходу  перелететь
через двадцатиметровый провал? Если бы хоть маленький трамплинчик был -  мог
бы, на трюковых  съемках  на  "Мосфильме"  он  и  не  такое  проделывал.  Но
трамплинчика-то не было, никакого!
   Мы даже стрелять перестали. И "духи" тоже. Стояли,  опустив  автоматы,  и
смотрели.
   "Ровер" пересек обрез моста и словно бы завис в воздухе. Инерция  у  него
была что надо, но и с законом всемирного тяготения не поспоришь. Все  шло  к
тому, что "ровер" врежется в опору моста метрах в десяти ниже настила. Но  в
тот момент, когда джип должен  был  начать  терять  высоту,  Тимоха  вскочил
ногами на сиденье и резко прыгнул вверх. Так они и летели: "ровер"  вниз,  а
Тимоха  над  ним,  с  расставленными  в  стороны   руками.   Как   обезьяна,
перелетающая с ветки на ветку. Или как Икар, у которого уже не было крыльев.
И расчет его оправдался.
   Почти.
   Ему удалось вцепиться обеими руками в край поперечной балки уже на  нашей
стороне пролета. И будь эта балка  поуже,  он  наверняка  удержался  бы.  Но
двутавр был широкий,  был  наверняка  в  ржавчине  и  грязи.  Пальцы  Тимохи
соскользнули, и он тряпичной куклой полетел вниз, вдоль  опорного  мостового
быка. Господи, он летел целую вечность, а мы стояли  на  мосту,  смотрели  и
ничего не могли сделать. Шестьдесят метров высоты. У него не было ни единого
шанса. Наконец он упал на камни между остатками мостового пролета и  горящим
"ровером", у которого при ударе о землю рванул бензобак.
   Шевельнулся и затих. Навсегда.
   Лейтенант спецназа Тимофей Варпаховский.
   Не сговариваясь, мы рванулись было скатиться по откосу в ущелье, но внизу
из  расселины  появилось  человек  десять  боевиков,  блокировавших,  видно,
подходы к мосту снизу; они сгрудились  над  телом  Тимохи,  потом  вчетвером
взяли его за руки и за ноги и быстро, оглядываясь в нашу сторону, утащили  в
расселину, в которой, скорее всего, были вырублены ступеньки наверх.
   Финиш.
   Мы повернулись и, не обращая никакого внимания на боевиков,  столпившихся
на той стороне моста, пошли к нашему блокпосту, кто  -  закинув  "калаш"  на
плечо, а кто и просто волоча его за ремень. Муха прихрамывал. Док  остановил
его, вспорол ножом штанину и осмотрел рану.
   -  Ничего  страшного,  касательное  по  мякоти.  Сейчас  дезинфицируем  и
перевяжем.
   Въезд на мост с нашей стороны, как и  с  той,  был  перекрыт  грузовиком,
только здесь "КамАЗом". По бокам громоздились мешки с песком. Из-за них  нам
приказали:
   - Стоять на месте! Бросить оружие! Руки за голову!
   Мы послушно  выполнили  приказ.  Из-за  бруствера  появился  средних  лет
майор-эмвэдэшник, а с ним - человек пять солдат с автоматами на изготовку.
   - Кто такие?
   - Капитан Пастухов, -  представился  я.  -  Командир  оперативной  группы
специального назначения. Вот мои документы.
   Он внимательно изучил удостоверение и вернул мне, понимающе протянув:
   - А-а, спецназ! То-то мы гадали: кто это там такую заварушку устроил?.. -
Он кивнул в сторону моста. - Этот был ваш?
   Я подтвердил:
   - Наш.
   - Воздух! - истошно завопил один из солдатиков.
   Мы поспешно юркнули за бруствер.
   С  запада  сначала   донеслось   характерное   полуфырканье-полубульканье
вертолетных винтов, затем на фоне заходящего солнца прорисовались три черные
хищные тени. Это и были "акулы". Я удивился: неужели всего  полчаса  прошло?
Взглянул на  свои  "командирские":  точно,  всего  тридцать  две  минуты.  А
казалось - полдня! И вторая мысль мелькнула: три "акулы", три "Су-25". Чтобы
задействовать  их,  генерал-майором  быть  мало,  какую  бы  должность  этот
Жеребцов ни занимал. Здесь командовал  кто-то  калибром  покрупнее.  Намного
крупнее. И мне это, честно сказать, не очень понравилось.
   "Акулы" прошли  над  ущельем  и  мостом  туда,  потом  обратно,  зависли,
рассматривая то, что внизу: обломки  пролета  и  догорающий  "ровер",  потом
покрутились над  чеченским  блокпостом.  Кто-то  из  джигитов  не  выдержал,
пальнул по ним ракетой. "Акулы" снизились и  высыпали  на  блокпост  десятка
полтора фугасок, явно припасенных  для  нас.  Потом  прошили  предмостье  из
крупнокалиберных пулеметов и, довольно похрюкивая двигателями  и  лопастями,
ушли на запад. Им было что доложить: мост взорван, "лендровер" свалился вниз
и сгорел, задание выполнено. Только вот кому они это будут докладывать?  Это
меня сейчас интересовало больше всего.
   Я сообщил  майору  МВД,  что  имею  сверхважную  оперативную  информацию,
которую нужно срочно доставить в штаб. В  какой,  я  уточнять  не  стал.  Он
помялся, покряхтел, но свой "УАЗ" все-таки дал, только слезно просил вернуть
без задержки. Я клятвенно пообещал.
   - Куда? - спросил шофер, когда мы набились,  как  селедки  в  бочку,  под
брезентовый тент "уазика".
   Я помедлил с ответом. По правилам я должен был бы явиться и доложить  обо
всем своему непосредственному командиру, полковнику Дьякову.  Он  был  мужик
что надо, я вполне ему доверял. Но  сможет  ли  он  что-нибудь  сделать?  Не
поставлю ли я  его  в  сложное  и  даже  опасное  положение,  нагрузив  этой
информацией, источающей смерть, как  клубок  ядовитых  гадюк?  Нельзя  этого
делать, понял я и скомандовал водителю:
   - В штаб армии!
   Через час с небольшим он высадил  нас  на  окраине  Грозного  и  поспешил
обратно, чтобы успеть добраться до своего блокпоста засветло. Внешнюю охрану
мы прошли довольно легко. Сработало: спецназ, опергруппа особого назначения.
А вот на входе в здание школы, где размещался командный пункт  командарма  и
его штаб, получился полный затык. Капитан, дежуривший  у  входа  с  четырьмя
солдатами, и слышать ничего не хотел: есть у тебя непосредственный начальник
- к нему и иди. Я уж и так, и эдак  -  ни  в  какую.  Единственное,  чего  я
добился: он позвонил адъютанту  командующего,  доложил  о  моей  просьбе  и,
повесив трубку, приказал мне:
   - Кру-гом! И на выход. Или я сейчас вызову комендантскую  роту  и  будешь
ночевать на "губе"!
   Ничего не поделаешь, пришлось привести более веские аргументы.  Мы  очень
деликатно обезоружили капитана и его команду, связали, заткнули кляпами  рты
и оттащили в дежурку. Пока мы шли по широкому школьному коридору,  отыскивая
приемную командарма, штабные майоры и  подполковники,  попадавшиеся  нам  на
пути, очень подозрительно  нас  рассматривали,  но  остановить  и  спросить,
какого хрена нам тут  нужно,  никто  из  них  не  решился.  Почему-то.  Зато
довольно молодой адъютант в звании  подполковника  даже  в  лице  изменился,
увидев нас на пороге приемной.
   - Вы па-чему... - недоговорив, он схватил  телефонную  трубку.  Я  вырвал
шнур из розетки и мирно сказал:
   - Товарищ  подполковник,  доложите  командующему,  что  капитан  спецназа
Пастухов просит принять его по делу государственной важности. - И, видя, что
он не шевелится, так же мирно добавил:  -  Иначе,  товарищ  подполковник,  я
вышибу вам мозги. И вставить их на место  будет  довольно  трудно.  Идите  и
докладывайте. И оставьте в покое кобуру, вы не  успеете  даже  достать  свою
пукалку.
   Он дико посмотрел на меня и метнулся к двери  в  смежную  комнату.  Когда
дверь за ним закрылась, Док поинтересовался:
   - Сережа, а ты уверен, что выбрал верный тон для разговора  с  адъютантом
командующего?
   Я отмахнулся:
   - Без разницы! Мы по уши в дерьме. Чуть больше или чуть меньше...
   Обе створки двери кабинета распахнулись,  на  пороге  появился  кряжистый
мужик с  иссеченным  крупными  морщинами  нестарым  лицом,  в  камуфляже,  с
погонами  генерал-лейтенанта.  Из-за  его  плеча   настороженно   выглядывал
адъютант.
   Мы вытянулись по стойке "смирно".
   Он с интересом оглядел нас, спросил адъютанта:
   - Эти, что ли?
   - Так точно, они.
   - Капитан спецназа Пастухов, - представился я.
   - А что, капитан Пастухов, ты и вправду  грозился  вышибить  мозги  моему
адъютанту?
   - Так точно, товарищ генерал-лейтенант!
   - И вышиб бы?
   - Так точно, товарищ генерал-лейтенант!
   - А не врешь?
   - Никак нет, товарищ генерал-лейтенант!
   - Что ж, дело у тебя, похоже, действительно государственной важности. Ну,
заходите.
   Он посторонился, пропуская нас в кабинет. В прошлом это  была,  наверное,
учительская или кабинет директора школы. И  мебель  здесь  осталась  старая,
школьная. Только на стенах висели не географические  карты  и  анатомические
атласы, а подробные планы и схемы театра военных действий. Адъютант задернул
их черной шторой.
   - Докладывай, - приказал командующий, усаживаясь на  хлипкий  учительский
стул.
   Я кивнул на адъютанта:
   - Пусть он уйдет.
   - Не доверяешь?
   - Нет.
   - Очень интересно. Выйди, - приказал он адъютанту.
   Когда за ним закрылись двери, Док по моему знаку выложил из сумки на стол
фотографии, пленки и видеокамеру.
   Командующий стал внимательно рассматривать снимки, один за  другим.  А  я
старался по выражению его лица понять, в курсе он или нет. Если  в  курсе  -
нам всем кранты. От снимка к снимку он хмурился все больше и больше. Отложив
последнюю фотографию, он спросил:
   - Что это?
   Не ответив, я перемотал в видеокамере пленку на самое  начало  и  включил
воспроизведение. Командарм так и впился глазами в экран монитора.
   Запись длилась минут двадцать. Когда пленка кончилась, я выключил камеру.
   - Докладывай, капитан. Со всеми подробностями.
   "Не знал", - понял я, и у меня чуть отлегло от сердца.
   Командарм слушал, не перебивая. Только когда  я  упомянул  генерал-майора
Жеребцова,  он  жестом  остановил  меня  и  приказал  адъютанту   немедленно
разыскать Жеребцова и доставить к нему.
   - Продолжай, капитан!
   Второй раз он прервал меня, когда я привел слова  Дока  о  том,  что  ему
рассказал его знакомый из лаборатории по опознанию трупов.
   - Соедините меня с начальником спецлаборатории номер 124! - бросил  он  в
трубку. Дождавшись ответа, спросил: - К  вам  поступали  трупы  с  удаленной
роговицей  глаз,  с  вырезанными  железами,   обескровленные?..   С   какого
времени?.. Как часто?.. Это были наши солдаты?.. Спасибо, все.
   Как раз в  ту  минуту,  когда  я  закончил  доклад,  в  кабинет  всунулся
адъютант:
   - Жеребцов прибыл.
   - Давай его сюда!
   В кабинет бодро вошел  Жеребцов.  Левое  ухо  его  закрывал  внушительных
размеров марлевый тампон, прилепленный лейкопластырем.
   -   Товарищ   генерал-лейтенант,   генерал-майор   Жеребцов   по   вашему
приказанию...
   Тут он увидел нас, и челюсть у него так и отвисла.
   - ...прибыл, - еле выдавил он из себя.
   - Вольно. Что у тебя с ухом?
   - В меня стрелял капитан Пастухов.
   - В самом деле? - повернулся ко мне командующий.
   - Так точно, товарищ генерал-лейтенант.
   - Зачем?
   - Чтобы убить, - ответил вместо меня Жеребцов.
   - Почему же не убил?
   - Не попал, товарищ генерал-лейтенант!
   - Странные дела. Что это у нас за спецназ такой? Со скольких метров он  в
тебя стрелял?
   - Примерно с шести.
   - С шести?! - Он повернулся ко мне. - Сколько ты на стрельбах выбиваешь?
   - Сто из ста.
   - Из какого оружия?
   - Из любого.
   - С какого расстояния?
   - С любого.
   - Из какого положения?
   - Из любого.
   - И с шести метров в него не попал?
   - Почему не попал, - сказал я, - как раз попал.
   - Ладно... А теперь иди сюда, Жеребцов, - приказал командующий и разложил
на столе снимки. - Знаешь, что это такое?
   - Так точно, товарищ генерал-лейтенант.
   - Твоя работа?
   - Я выполнял приказ, товарищ генерал-лейтенант.
   - Чей?
   - Я не могу говорить об этом при посторонних.
   - Почему я ничего обо всем этом не знал?
   - Я не могу говорить об этом при посторонних, - повторил Жеребцов.
   - Выйди и жди!
   Жеребцов, пятясь, вышел. Командующий встал из-за стола  и  заходил  вдоль
своего кабинета. От стены до стены было метров семь, за это время он успевал
произнести примерно пять или шесть фраз, включая междометия. И честно скажу:
такого черного мата я никогда в жизни не слышал.  Даже  не  подозревал,  что
такой существует. Правда, в армии я всего шесть лет, а он - лет на двадцать,
а то и на тридцать больше. Или у них  в  Академии  Генштаба  такой  спецкурс
читают?
   Только  на  пятом  или  шестом  витке  генерал-лейтенант   начал   слегка
повторяться. Видимо, он и сам это почувствовал. Поэтому вернулся к  столу  и
долго сидел, закрыв лицо руками. Потом сказал:
   - Иди, капитан, отдыхай. И вы, ребята, тоже. Дальше я уж сам  этим  делом
займусь. Только никому об этом - ни слова. Понимаете, надеюсь?
   - Так точно, товарищ генерал-лейтенант, - ответил я за всех.
   Вернувшись в часть, мы сгоняли Артиста за бутылкой - это у него  в  любой
ситуации хорошо получалось - и помянули Тимоху.
   Бывшего каскадера "Мосфильма". Лейтенанта Тимофея Варпаховского.  Светлая
ему память.

   Такой вот у нас денек  получился.  И  я  чувствовал,  что  этим  дело  не
кончится. Внутренний голос мне это подсказывал. А он мне  никогда  не  врет.
Даже когда я сам себе пытаюсь врать. И на этот раз не соврал.
   На следующий день, как всегда после операции, нам полагался, как  говорят
на гражданке, отгул. Но уже  в  десять  утра  к  нам  в  казарму  вошел  наш
полковник Дьяков. Лицо у  него  было  как  после  тяжелого  боя  с  большими
потерями с нашей стороны.
   - Что у вас там вчера случилось? - спросил он меня.
   - Я же представил рапорт.
   - А кроме того, что в рапорте?
   - Николай Дементьевич, мало у  вас  своих  проблем?  Ничего  хорошего  не
случилось. А что случилось - об этом доложено командующему армией.
   - Выходит, вы у него вчера были?
   - Пришлось.
   - Ладно. Не хочешь - не говори.
   - Не имею права.
   - Я так и понял. Собирайтесь, он вас вызывает. К одиннадцати ноль-ноль. -
Он помолчал и добавил: - Без оружия.
   - Форма одежды парадная? - поинтересовался Артист.
   - Парадная? - переспросил  полковник.  -  Не  думаю.  Нет,  не  думаю,  -
повторил он.
   Мы побрились, надраились, навели марафет и в десять пятьдесят шесть  были
уже на КПП  штаба  армии:  подобранные,  подтянутые  струночкой,  словно  бы
облитые полевой камуфляжкой, - не на всяком и парадная форма  так  сидит,  с
боевыми наградами - у кого что было. А у всех было - от медали "За отвагу" у
Мухи и Трубача до "Ордена Мужества"  и  американского  "Бронзового  орла"  у
меня; "Орла" вручил мне посол США за освобождение их журналистов. Я взглянул
на нашу группу как бы со стороны, и мне понравилось.  Как  раньше  говорили:
военная косточка. Или как полковник Дьяков иногда говорит: "Элита!"  Правда,
говорит он это только тогда, когда делает нам втык за какой-нибудь прокол, и
добавляет при этом: "Мать вашу!"
   На КПП нас встретили, как делегацию  НАТО:  полная  корректность  и  нуль
эмоций. Один дежурный офицер передал нас другому, тот - третьему, и ровно  в
одиннадцать  ноль-ноль   адъютант   открыл   перед   нами   двери   кабинета
командующего:
   - Вас ждут.
   Командарм, похоже, эту ночь на спал - таким тяжелым и обрюзгшим было  его
лицо. В кабинете сидел еще один человек - лет пятидесяти,  с  бледным  сухим
лицом, в очках с тонкой золоченой оправой. Он был в штатском, но темно-синий
костюм на нем сидел, как форма на кадровом офицере.
   - Товарищ генерал-лейтенант, по вашему приказанию...
   -  Вижу,  что  прибыли.  Это  товарищ  из  Управления   по   планированию
специальных мероприятий. Ему представьтесь.
   - Капитан Пастухов, - назвался я.
   А за мной и ребята, по старшинству.
   Док:
   - Капитан медицинской службы Перегудов.
   Боцман:
   - Старший лейтенант Хохлов.
   Трубач:
   - Старший лейтенант Ухов.
   Артист:
   - Лейтенант Злотников.
   Муха:
   - Лейтенант Мухин.
   - Вольно. Садитесь, - кивнул командующий.
   Но гостя нам так и не представил. Товарищ из Управления  по  планированию
специальных мероприятий. И будет  с  вас.  Я  и  не  подозревал,  что  такое
управление существует. А какие специальные мероприятия оно  планирует  -  об
этом только сейчас стал догадываться.
   - У меня к вам, товарищи офицеры, несколько вопросов, - начал штатский. -
Скажите, капитан Пастухов, эти материалы, которые вы  вчера  доставили...  У
них есть копии?
   Я сразу понял, куда он клонит. И ответил:
   - У нас - нет.
   - А у них?
   - Думаю, нет. Кассета не доснята, многие пленки  не  проявлены.  Негативы
снимков наверняка есть. Но снимки мелкие, даже погон  не  видно.  А  лица  в
марлевых полумасках.
   - У вас не было намерения сделать копию видеопленки?
   - Зачем? Если бы  дело  касалось  только  генерал-майора  Жеребцова,  эти
материалы мы отнесли бы прямо в ОБСЕ. И прославили бы его на весь мир.
   - Почему же вы так не сделали?
   - Потому что на весь мир прославилась бы и Российская армия. А она и  так
прославлена с головы до ног.
   - Значит, вы думали о чести Российской армии?
   - А вы? - неожиданно вмешался Док. - Когда планировали  это  мероприятие?
Если планировали его вы.
   Таким я Дока никогда не видел. Он с трудом сдерживал бешенство.
   Штатский словно бы не услышал его вопроса.
   - Спасибо, - сказал он. - Я удовлетворен вашими ответами.
   - Анатолий Федорович, я хотел бы поговорить с моими офицерами наедине,  -
обратился к нему командующий.
   "Анатолий Федорович - вот, значит, как его  зовут",  -  взял  я  себе  на
заметку.
   - Разумеется. Ничего не имею против, - ответил штатский и вышел.
   Командующий проводил его тяжелым взглядом и повернулся к нам:
   - Курит кто-нибудь? Угостите сигаретой.
   Док выложил перед ним пачку "Мальборо" и зажигалку. Он был  единственным,
кто в нашей команде курил. Раньше Артист  и  Муха  смолили,  но  после  двух
подряд  тридцатикилометровых  марш-бросков  по  горам  с  полной  выкладкой,
которые я специально для них устроил, как-то быстренько  бросили.  А  вот  у
Дока не получалось.
   Командующий закурил и довольно долго молчал. Потом сказал:
   -  Плохие  у  меня  для  вас  новости,  ребята.  Очень  плохие.  От  меня
потребовали, чтобы я отдал вас под трибунал.
   - За что?! - вырвалось у Мухи.
   - Невыполнение боевого приказа. Нападение на генерала Жеребцова... Что  ж
ты его не пристрелил, капитан? Сам же сказал:  он  тебе  в  башку  целил.  И
свидетелей у тебя вон сколько! Пристрелил бы - и дело с  концом.  Тоже  мне,
спецназ хренов!
   - В следующий раз так и сделаю, - пообещал я.
   - Не будет у тебя следующего раза. И ни  у  кого  из  вас  не  будет.  Вы
разжалованы и уволены из армии. Вчистую.
   Я даже засмеялся.
   -  Не  складывается,  товарищ  генерал-лейтенант.  Это  все   равно   что
приказать: отрубить голову и повесить. Если мы разжалованы и уволены, значит
- мы штатские. При чем  здесь  военный  трибунал?  А  если  трибунал,  зачем
увольнение? А вдруг трибунал решит, что правильней нас расстрелять?
   - Трибунала не будет. Я сказал, что сяду рядом с вами, потому что тоже не
выполнил бы такого приказа. А Жеребцов сядет - за то, что его отдал.
   - Полег