одня-завтра весь  их  замысел  может  полететь  вверх
тормашками по милости каких-нибудь не менее умных конкурентов.
   А то, что такие  конкуренты  у  их  торгово-коммерческого  объединения  -
акционерного общества закрытого типа "Армада" - имеются, что  их  просто  не
может не быть, он отлично понял еще тогда,  в  "Апогее",  в  день  испытаний
двигателя.  Присутствовал  он  вместе  с  некоторыми   из   своих   нынешних
компаньонов из Министерства обороны и на том  совещании,  когда  конструктор
Черемисин заявил о своем уходе.
   Осторожно, тщательно выверяя каждое слово  и  действие  через  доверенных
лиц, он прощупывал людей из разных ведомств,  так  или  иначе  причастных  к
созданию двигателя "Зодиак РД 018" - что там у них на уме, не  предпринимают
ли они что-нибудь схожее с тем, что планировал он со  своими  генералами.  И
вскоре стал получать сигналы, подтверждавшие его подозрения.
   Надо было спешить.
   В безбрежной Москве или в неоглядном  Подмосковье  нашлось  бы  множество
укромных уголков, где они могли бы спокойно собраться и  не  спеша  обсудить
все свои проблемы.
   Однако эпоха фантастических технологий принесла  в  мир  столько  средств
негласного  аудиовизуального  контроля  и  дистанционного  наблюдения,   что
сделала подобные "планерки" слишком рискованными. Поэтому эта  встреча  была
невозможна ни в их обширных кабинетах на Арбатской площади или в Генштабе на
улице Шапошникова, ни в одном из учебных центров, не  говоря  уж  о  чьей-то
даче где-нибудь в Баковке, Жаворонках или Архангельском...
   И, тем не менее, несмотря на риск, им было совершенно необходимо провести
генеральное совещание, решить все вопросы перед  окончательным  утверждением
задуманного плана.
   Они рисковали, рисковали смертельно... Если бы их тайные цели и намерения
стали известны - тут  запахло  бы  не  просто  отстранением  от  должностей,
позорным разбирательством и трибуналом. Это грозило бы каждому из них скорой
и верной смертью.
   А все они слишком любили жизнь, слишком дорожили тем, что имели.  Поэтому
встреча, на которой они должны были присутствовать все семеро, ни у кого  не
должна  была  вызвать  ни  малейшего  подозрения.  Но  это  казалось   почти
невозможным. Всюду были соперники, завистники, соглядатаи...
   Но наконец был найден простой, абсолютно надежный повод для  встречи,  на
которой они могли бы, как говорится, на глазах у всех оказаться  рядом  и  в
сугубо неформальной обстановке, за какие-то  пятнадцать  -  двадцать  минут,
обсудить все вопросы.
   Решение это, разумеется, было слишком деликатным, чтобы тот, кто пришел к
этому решению, открыто посвятил в него всех остальных. Но  он  был  мозговым
трестом, инициатором всего их предприятия, а значит - ему и карты в руки.
   А уж поймут ли, допетрят остальные - это уж, как водится, в их досье.  Во
всяком случае, он знал, как запустить этот механизм, знал, на какие  рычажки
и пружинки нажать, через кого и как привести  в  действие  все  передаточные
шестерни, чтобы система сработала безотказно...
   * * *
   Весть   о   самоубийстве   генерал-лейтенанта   Сидорчука,   одного    из
руководителей  Главного  строительного  управления   Министерства   обороны,
потрясла практически всех в огромном белом здании на Арбатской площади.
   Сослуживцев генерала потрясло, что вот таким образом покинул сей  грешный
мир товарищ, считавшийся  абсолютно  непотопляемым:  ни  для  кого  не  было
секретом, какие связи были у покойного, что именно через генерала  Сидорчука
можно было решить пресловутые "задачи взятия дачи". То, что вокруг его имени
давно витали нехорошие слухи,  уж  кого-кого,  а  Сидорчука  вряд  ли  могло
привести к намерению защитить офицерскую честь последней свинцовой точкой  в
висок.
   Все были убеждены, что такие, как он, не стреляются никогда, ни при каких
обстоятельствах. Если,  конечно,  не  откроется  нечто  такое,  что  сделает
финальный выстрел спасительным избавлением от настоящей беды.
   Однако смерть есть смерть. А мертвому положены  подобающие  почести.  Тем
более что, как установило следствие, самоубийства никакого не было, а  имела
место трагическая случайность при штатной чистке личного табельного оружия.
   И хотя официальное заключение это у всех вызвало скептическую усмешку,  в
положенный день и час длинный кортеж из черных министерских "ауди", "Волг" и
разнопородных "джипов" потянулся вереницей в  сторону  Николо-Архангельского
крематория.
   Ну а там было все, что положено согласно ритуалу и протоколу,  -  рыдания
вдовы и родни над гробом, каменное  лицо  сына-офицера  и  белое  -  молодой
дочери, скорбные речи, перечисление едва  ли  не  всех  добродетелей,  коими
обладал усопший, упоминание его заслуг перед родиной и государством, а также
троекратный залп в хмурое январское небо, произведенный взводом автоматчиков
в ту минуту, когда тело покойного генерала Игоря Ивановича Сидорчука  навеки
кануло в  бездонную  шахту  вечности,  навстречу  огню,  которому  надлежало
обратить в прах до Страшного  суда  эти  бренные  останки  вместе  со  всеми
военными и штатскими тайнами.
   На  мрачной  церемонии  было  множество  генералов  из  разных  ведомств,
управлений, штабов и округов,  причем  многие  присутствовали  там  лишь  по
ритуальной обязанности, а вовсе не по долгу совести  или  памяти.  Напротив,
едва ли не большинство с удовольствием предпочло бы  отсутствовать  на  этих
похоронах, дабы не связывать себя с именем того, кого только  что  поглотила
черная бездна.
   Но для семерых высокопоставленных генералов это событие  пришлось  весьма
кстати. Именно здесь, в толчее, в разговорах, в мелькании парадных  шинелей,
генеральских и полковничьих погон,  темных  женских  одежд  и  черно-красных
траурных повязок на рукавах, среди цветов, венков, развевающихся  лент,  под
рокот военного  оркестра,  они  смогли  оказаться  рядом  и  соответствующим
печальному событию шепотом на глазах у всех начать и  почти  закончить  свое
тайное совещание, с  тем  чтобы  отдельные  конкретные  детали  обсудить  на
поминках, в огромной квартире Сидорчуков, в известном  маршальском  доме  на
улице Рылеева.
   На тризну по генералу допущены были лишь те, кого сочли самыми  близкими,
своими.
   Их набралось немало, с полсотни человек, это были люди в больших погонах,
при больших постах, а с ними их дородные супруги,  наряженные  по  случаю  в
неброско-роскошные траурные одеяния.
   Тут не было лиц случайных - их, как и  разную  пронырливую  журналистскую
нечисть, жестко отсекли порученцы и адъютанты еще на подступах  к  парадному
подъезду маршальского дворца.
   И не было тут напыщенных  дежурных  фраз  -  здесь  о  покойном  говорили
воистину от сердца, ибо не было среди сидящих за столом никого, кто  не  мог
бы помянуть его душевно, искренне.
   - Да, - поднявшись и, не мигая, глядя в свой стакан с водкой, начал слово
о почившем генерал-лейтенант Курцевский. -  Это  был  действительно  крупный
человек, видный человек, сильный человек... Настоящий боевой товарищ. Многим
он  сделал  добро,  многие  запомнят  его  не  просто   блестящим   военным,
организатором и руководителем, но и человеком большого сердца, отзывчивым  и
понимающим другом...
   И  все  невольно,  в  какой  уж  раз,  обернулись  к  большому   портрету
генерал-лейтенанта Сидорчука под двумя грустно поникшими красными гвоздиками
и всмотрелись в его открытое лицо, в его прозрачные светлые глаза,  глядящие
отныне куда-то так далеко, куда никто из присутствующих заглянуть  пока  что
не спешил.
   Курцевский хотел было уже сесть, но сын почившего, высокий красавец майор
со значком выпускника  академии  на  груди  парадного  мундира,  просительно
взглянул на говорившего.
   - Владлен Иванович! Мы знаем, вы были последним, кто  видел  отца  живым.
Если можно, хотя бы несколько слов о тех последних минутах...
   - Собственно, рассказывать особенно нечего, - на миг замялся  Курцевский.
- Он был такой веселый в то утро, оживленный... Я встретил его  в  коридоре,
зашел  к  нему  в  кабинет.  Мы  немного  поговорили  о  делах,  посмеялись,
покурили... Но тут ему позвонили, и мы распрощались. Кто мог подумать...
   Тихий  ангел  пролетел  над  поминальным   столом.   Все   задумались   о
превратностях судеб и о том, что не дано человеку ведать свой день и час...
   Впрочем, некоторые думали о другом. О том смутном, темном, отныне навечно
запрятанном в могилу, что окутало эту  внезапную  смерть  бравого  генерала,
который шел в гору, резво взбирался все круче и вдруг  непостижимым  образом
сорвался.
   Курцевский выпил, выдохнул и сел.  И  все  молча  выпили  вслед  за  ним.
Владлен Иванович с мукой утраты в повлажневших глазах взглянул  в  глаза  на
портрете... Что ж, он действительно был последним, кто говорил с покойным. И
тот разговор, что был четыре дня назад, не выходил у него из памяти.
   * * *
   Генерал-лейтенант Сидорчук и правда казался бодрым и веселым в  то  утро,
когда Курцевский вошел вслед за ним  в  его  кабинет.  Они,  в  самом  деле,
курили, когда он вперил в хозяина кабинета беспощадный взгляд.
   - Чего ты лыбишься, генерал? Ты что, решил нас всех на дно опустить?
   Сидорчук вытаращил непонимающие глаза.
   - Ты дурочку не валяй, - сказал Курцевский. - Что  наше  -  то  наше.  Ты
знаешь, о чем я. А что твое - то твое, ~ и на других не вешай. Мы с тобой  в
расчете.
   - Да о чем ты? - вскинулся генерал-лейтенант Сидорчук.
   - Решил всех утопить, да? - продолжал Курцевский. - Всех  под  камень,  а
сам - вот он я, цел-невредим! Ванька-встанька!
   - Ты что, выпил лишку, что ли? - перебил Сидорчук. - Или с похмелюги?
   - Я сейчас от Чухнина, - прошипел Курцевский. - Ему все известно.  И  про
тот эшелон из Дрездена, и про кирпич для  городка  Двадцать  третьей  армии.
Спрашивается, откуда, если про то знали, как оно было, только ты да я?
   - Ты что, Владлен, очумел? Мне пока еще жизнь дорога.
   -Да это все  мелочи,  -  очень  тихо,  раздельно,  свистящим  ненавидящим
шепотом проговорил Курцевский. - А вот  откуда  ему  про  ноль-восемнадцатый
известно? А?
   - Значит, так, - справившись с волнением, отчеканил Сидорчук. -  Это  все
какая-то полная херня. Какая-то провокация. Я же не чокнулся, чтоб  о  таком
звонить.
   - Факты есть факты, - сказал Курцевский. - Чухнин в курсе наших последних
дел с "Армадой", а стало быть, всем нам конец.
   - Продали, сволочи?  -  понимающе  усмехнулся  Сидорчук.  -  Хотите  меня
кинуть? Я теперь лишний?
   - Мы - офицеры, - перебил его Курцевский. - Тут выход из положения  один.
Как говорится, иного не дано. У него все документы, железные свидетели,  все
есть...
   В этот момент на  боковом  приставном  столике  Сидорчука  низко  загудел
телефон спецсвязи. Хозяин кабинета нервно сорвал трубку:
   - Сидорчук слушает!
   Курцевский ждал и молча смотрел в окно. Он знал, кто сейчас на том  конце
провода. Знал, потому что этот звонок он сам и организовал. То  был  Чухнин,
главный военный прокурор, у которого появились чрезвычайно серьезные вопросы
к генерал-лейтенанту Сидорчуку, вопросы, на которые  требовалось  немедленно
дать абсолютно правдивые  и  недвусмысленные  ответы.  А  это  значило  -  и
Курцевский знал это наверняка, - что Сидорчуку надлежит вытащить  из  памяти
такие дела и такие имена,  которые  в  любом  случае  обрекали  его  на  тот
единственный шаг, о котором у них был разговор минуту назад.
   - Я мог бы вызвать вас официально, - сказал главный  прокурор,  -  но  не
знаю, надо ли доводить это дело до крайности.  Так  что  думайте  и  решайте
сами.  В  четырнадцать  за  вами  приедут  мои  люди.  У  вас  два  часа  на
размышление.  По-моему,  вполне  достаточно,  чтобы  все  взвесить,   здраво
рассудить и найти силы на мужской поступок... Прощайте.
   Сидорчук опустил  трубку.  Глаза  его  остановились,  лицо  вытянулось  и
окаменело, словно он этот "мужской поступок" уже совершил и смотрел  на  все
вокруг откуда-то из дальней дали, из-за той черты...
   - Даю совет за полцены, - тихо сказал Курцевский. - В жизни  всегда  есть
место... несчастному случаю. Чистка оружия, патрон в стволе и-ни  следствия,
ни трибунала, ни конфискации.  Похороны  с  почестями,  некролог  в  газете,
чистая репутация... Может быть... помочь?
   Но помощь не потребовалась.
   * * *
   И вот он смотрел в  это  холеное  красивое  лицо  на  траурном  портрете,
невольно восхищаясь своей находчивостью, когда одним махом удалось  ухлопать
чуть ли не дюжину зайцев: убрать из цепочки самое слабое, ненадежное  звено,
вывести из-под удара всех остальных, спасти от разорения и позора  почтенное
гнездо, избавить армию и ее руководство от нового скандала и газетного визга
очернителей и к тому же - создать оптимальные условия  для  этой  встречи  и
совещания у всех на виду, когда никто, решительно никто  не  мог  ни  о  чем
догадаться.
   Собственно   говоря,   почти   все   удалось   обсудить   еще   там,    в
Николо-Архангельском.  Осталось  немногое  -  распределить  роли  и  раздать
конкретные задания.
   Не бывает поминок без той  минуты,  когда  удрученные  мужчины  встают  и
неспешно, опустив головы, уходят от стола - покурить. Вот и  теперь,  как-то
само собой, семеро генералов собрались  в  одной  из  роскошно  обставленных
комнат.
   Курцевский  включил  телевизор  и  прикрыл  дверь.  На  экране   мелькали
участники одной из бесчисленных телевикторин.
   Генералы закурили и тесно сошлись у телевизора.
   -  Ну  а  теперь  основной  вопрос,  -  тихо  сказал  Курцевский  -  Надо
постараться, чтобы он подписал постановление  правительства  и  лицензию  на
экспорт. Без его подписи вся наша затея - хренотень.
   - Да, задачка, - кивнул один из генералов. - Говорят, там, в Барвихе, три
стола и два сейфа бумагами завалены - ждут подписи.
   - Это, конечно, скверно, - еще больше понизив голос, заметил  Курцевский,
- такая затяжка времени.  Тут  главное,  чтобы  кто-то  сумел  нашу  бумажку
подсунуть в нужный момент. Он теперь и не такое подмахивает.
   - Допустим, - кивнул третий генерал. - Только кто мог бы это сделать?
   ~ Я знаю кто, - сказал Курцевский. - Имена ни к чему. Но я попрошу - и он
сделает.
   - Когда? - спросил один из генералов. - Время не ждет.
   - Думаю, в течение месяца, - уверенно тряхнул головой Владлен Иванович. -
Если, конечно, не  приключится  чего-нибудь...  чрезвычайного.  Бушенко,  ты
нашел людей, которые нам нужны?
   - На них вышел Нефедов.
   - Что это за кадры? Сколько их?
   - Шестеро. Бывший спецназ. Головорезы.
   - Проверить всех, каждого, глубокий рентген! Чтобы за ними все было чисто
и в случае чего на нас никто не вышел. Головой отвечаешь... - понизил  голос
Курцевский, и генералу  Бушенко  стало  не  по  себе  под  его  взглядом.  -
Приглядывать. На проверку - два месяца. Все должно оборваться на  них.  И  с
концами.
   Посовещавшись еще несколько минут, они, вернув лицам  прежнее  выражение,
возвратились к столу, и снова  зазвучали  скорбные  речи  и  воспоминания  о
безвременно ушедшем товарище.  Они  были  уверены,  что  теперь  можно  быть
совершенно  спокойными.  Возможно,  именно  потому   ни   Владлен   Иванович
Курцевский, ни его коллеги-сослуживцы так и не заметили особого выражения  в
глазах Евгения Сидорчука и  его  быстрых  взглядов,  которые  тот  время  от
времени бросал на них.
   Генералы не могли знать того, что знал этот ладный майор.
   А знал он вот что.
   * * *
   Примерно  за   месяц   до   случившегося   воскресным   январским   утром
Сидорчук-старший растолкал сына и заставил ни свет ни заря вылезти из теплой
постели.
   - Одевайся, - приказал он. - Пойдем выгуляем нашего зверя.
   И было в  голосе  отца  нечто  такое,  что  заставило  Евгения  безмолвно
повиноваться.
   Надев теплые куртки и спортивные шапочки, с огромной кавказской  овчаркой
на поводке они вышли из своего дома и медленно пошли по  чистому  снегу,  по
пустынному еще переулку.
   - Значит, так, сынок, - после долгого молчания наконец выговорил генерал.
- Поверь мне: я бы хотел, чтобы этого разговора между нами никогда не  было.
Однако он неизбежен.
   - Ты о чем, папа? - Евгений обратил к нему свое румяное, свежее лицо.
   - Слушай внимательно и не перебивай. Чтобы объяснить  все,  потребовалось
бы слишком много времени. Его у меня уже нет.
   - Ты что, папа... заболел?
   - Сказано - не перебивай. Не заболел. Хуже, гораздо хуже... Ты же знаешь,
что говорят, что шепчут обо мне все эти профурсетки...  Ты  знаешь,  как  мы
живем, понимаешь, почему так... И пожалуйста, никаких вопросов.
   - Но-о... - снова не выдержал Евгений. - По-моему, так, как мы, живут все
люди нашего круга.
   И  он  назвал  несколько  фамилий  известных  военачальников,  чьи  имена
последние несколько лет взяли за правило трепать  разные  газетенки,  что  в
этом самом "их кругу" принято было называть "шельмованием армии".
   -Да, живут... живут... - согласился Сидорчук. - Короче, так. Как обычно в
таких случаях говорится, я здорово  запутался,  Евгений.  Посвящать  тебя  в
детали незачем. Одно тебе  должно  быть  понятно  -  мои  мотивы.  Да,  мне,
простому рабочему парню, слесарюге из Коломны, всю жизнь хотелось  вырваться
из нищеты, подняться, достичь, добраться... Хотелось доказать,  что  я  сам,
моя жена и мои дети не прокляты от рождения  лишь  потому,  что  я  вырос  в
бараке. Что и они будут жить  не  хуже  директора  нашего  завода  и  всякой
райкомовской шелупони. И я добился всего. На это ушло  тридцать  лет.  Вы  с
матерью и сестрой обеспечены всем. Тебе открыт путь, так  что  я  могу  быть
спокоен.
   - Да что случилось, папа?
   - Сказано тебе - запутался. Я  наделал  много  такого,  что  делать  было
нельзя, никогда. Путь назад мне отрезали.  Меня  взяли  за  горло  и  держат
крепко. Суки газетчики называют это нашей круговой  порукой.  Чего  мудрить,
так оно и есть... Вырваться они мне не дадут.  Я  сам  загнал  себя  в  этот
загон, куда в любой момент могут прийти и заколоть меня как свинью.
   - Отец... Ты что?! Это так серьезно?
   - Серьезней не  бывает.  А  теперь  они  затеяли  такое...  Ну  там...  с
"Армадой". В общем, так: пока силы есть, я буду держаться до  последнего.  Я
не баба, не тряпка. Дать себя сожрать - нет уж,  хрен  вам!  Короче  говоря,
если вдруг окажется, что генерал Сидорчук ушел из жизни  каким-то  странным,
непонятным образом, ну... выпал из окна, попал  в  автокатастрофу,  покончил
жизнь самоубийством...
   - Что ты говоришь, пап?
   - Молчать, майор! Слушай внимательно и запоминай. Всех вас тогда  возьмут
под особый надзор. Дома все перероют, вы и не заметите. Бумаги, документы  -
якобы по соображениям секретности - изымут и увезут. Впрочем, дома у меня  и
нет ничего. Если это случится, твои действия в первые же минуты -  именно  в
первые, сразу! - иначе потом будет поздно. Где бы ни был - хватаешь такси, а
лучше левака и летишь в  почтовое  отделение  номер  сто  пятьдесят.  Адрес:
Четвертый проезд Подбельского, дом четыре. Там на твое имя будет конверт  до
востребования, большой, в полный лист. В нем, внутри, пакет. Этот  пакет  ты
должен будешь немедленно передать в ФСБ, прямо в руки -  слышишь,  только  в
руки и только лично! -  полковнику  Макарычеву.  Его  внутренний  телефон  -
семнадцать-пятьдесят. Приказ понятен?
   - А что в этом... пакете?
   - Там все. Документы, счета и мое личное письмо на имя  зам  председателя
ФСБ Касьянова.
   - Я имею право их прочитать?  Генерал  Сидорчук  задумался,  потом  глухо
сказал.
   -Что ж, имеешь. Только у тебя уже не будет времени.
   - Но погоди! - воскликнул Евгений. - Погоди, отец! Почему  ты  не  можешь
просто сам пойти к этому  Макарычеву,  встретиться  с  Касьяновым,  зачем...
так?..
   - Потому что так, и только так! - отрезал отец.  -  Потому  что  иначе  -
следствие, трибунал, позор, гибель всем. Вы останетесь ни с чем, а меня  все
равно уничтожат. Возможно, для в