бе
генерала Иконникова, он всерьез  опасался, что следователи  смогут расколоть
коменданта поволжского полигона и тогда все узнают о его, Савченко, активном
участии в афере с "Гаммой".
     Леонид  Иванович находился уже  на полигоне, когда с  ним связался  его
помощник и сообщил, что полковник Гержа только что сдал ему на руки пакет со
следственными материалами по делу о похищении контейнера. Пакет был опечатан
сургучом;  с  обеих  сторон  пакета  стояли  штампы:  "Совершенно  секретно.
Категория А. Единственный экземпляр. Вскрывать  только в  личном присутствии
генерал-лейтенанта Савченко".
     -- Немедленно  уничтожь  пакет!  --  приказал  Савченко  помощнику.  --
Свяжись с майором  Николаевым из службы внутренней безопасности  и попроси у
него надежных людей. Надо установить  наблюдение за  обоими следователями из
прокуратуры  --  мне показалось,  что  они  вели  двойную  игру, пусть  люди
Николаева выяснят круг общения этих полковников...
     -- Слушаюсь!
     -- Скорее всего,  я на  "Гамме" не задержусь: пробуду тут день, от силы
два.  Я  хочу,  чтобы  к  моему  возвращению  у  вас с  Николаевым уже  были
какие-нибудь материалы на следователей.
     -- Постараемся, товарищ генерал...
     Савченко положил трубку. Он уже решил для  себя, что и  от следователей
надо  будет избавляться. Как -- он еще не знал, но то, что это надо  сделать
как можно быстрее, он понимал.
     А сейчас Леониду Ивановичу предстояло решить главную на сегодня задачу:
полностью  скрыть  следы  существования  контейнеров  с   бактериологическим
оружием  на  полигоне  "Гамма". На военно-транспортном Антее, приземлившемся
этим утром, вместе с Савченко прилетел взвод спецназа и четыре прапорщика из
военно-строительного  батальона,   расположенного   неподалеку  от   Москвы:
Савченко справедливо  считал,  что местным службам в таком  секретном  деле,
какое ему предстояло, доверять было нельзя.
     Генерал понимал всю  тяжесть  своего  должностного преступления;  но он
зашел в своих действиях настолько  далеко,  что  по-другому поступить уже не
мог.  Так  всегда получается,  когда  человек, облеченной  высокой  властью,
начинает воспринимать свою должность  не как  место,  на котором  он  должен
служить государству и  людям, а как синекуру, при которой он устраивает свои
личные  дела.  К  сожалению,  в России  на  высоких постах  почему-то  часто
оказываются люди подобного  толка... А самое худшее, что  только может быть,
случается  тогда,  когда  политикой начинают заниматься  генералы: ведь в их
руках  не просто огромная власть,  подкрепленная армейской дисциплиной, но и
мощное оружие...
     На  "Гамме"  объявили учебную тревогу,  усадили весь местный персонал и
даже  комендантский  взвод, охраняющий полигон, на машины и вывезли в степь,
километров  за  двести от места дислокации. Дальше события развивались  так.
Охрану полигона  взяли  на  себя  прибывшие из Москвы  спецназовцы. Один  из
прапорщиков-москвичей  сел  в  кабину  трактора  "Беларусь"  и  начал копать
несколько  глубоких  ям   на  периферии  полигона.  Тем  временем  еще  один
прапорщик-строитель  на  электрокаре перемещал  бочки  с ядом  из  склада  к
грузовику;  третий отвозил бочки к яме, а четвертый на  лебедке спускал их в
выкопанные ямы. Бочек было много, а поскольку при обращении с ними следовало
выполнять все меры предосторожности, работа шла очень медленно.
     Савченко, постоянно  находившийся у  восьмого  склада,  ничего  не  мог
поделать  с  этим; он понимал,  что  быстрее  хоронить страшные бочки просто
невозможно, но все время подгонял и без того взмыленных прапорщиков.
     --  Быстрее, мужики,  быстрее!  --  твердил он. -- Закончите сегодня --
получите по тысяче долларов премии...
     И  мужики  старались изо всех  сил: в их строительном  гарнизоне  такие
деньги они могли  получить только за  год  работы. Бочки  с отравой  одна за
одной исчезали в выкопанных ямах, но, казалось, им никогда не будет конца...

x x x

     После разговора с  генералом  Савченко  Степанов  не  стал возвращаться
домой,  а отправился к себе на дачу в поселок Жуковка:  он  решил, что самый
разгар событий благоразумнее будет пересидеть вдали от Москвы. И если бы все
стало  развиваться неблагоприятным для генерала армии образом,  тогда  Семен
Андреевич стал бы  демонстрировать  удивление: дескать, ничего не знаю,  это
все личная инициатива моих подчиненных, за что я с ними строго разберусь...
     Степанов, в сопровождении двух внушительного вида охранников, помощника
и  шофера, оказался в собственном, недавно  отстроенном двухэтажном особняке
уже где-то  в четвертом часу ночи.  Выпив  для  крепости  сна коньяку, Семен
Андреевич приказал своим людям  не  беспокоить его, пока сам не проснется, и
отправился на второй этаж в спальню.
     Помощник с одним  из  охранников  расположились  в соседней  к  спальне
комнате,  шофер  примостился на диванчике  в холле первого  этажа,  а второй
охранник,  по  договоренности с напарником, остался бодрствовать до утра. Он
запер  входную  дверь,   включил   охранную  сигнализацию,   не  позволяющую
проникнуть на  территорию дачи чужим, и  по  привычке прошелся по  особняку,
проверяя надежность  запоров у  окон  и  дверей.  Все, как  всегда,  было  в
идеальном порядке. Охранник  сел в кресло,  расположенное  на втором этаже у
лестницы, ведущей вниз, взял недавно начатый детектив и углубился в чтение.
     Когда  дорогие напольные  часы пробили на первом  этаже десять утра, он
разбудил  напарника.  Тот сменил его на посту,  и вплоть до  трех  часов дня
дачный особняк Степанова был погружен в  тишину и покой --  до тех пор, пока
помощник не решил поинтересоваться,  насколько крепко спит его шеф. Помощник
приоткрыл незапертую дверь спальни и прислушался  к  тому, что происходит  в
комнате. Он не  услышал даже дыхания, и это его насторожило: обычно Степанов
спал,  шумно сопя носом  и ворочаясь  с бока на  бок. Помощник  открыл дверь
пошире и увидел то, что заставило его содрогнуться...
     Генерал  армии Степанов висел в  петле,  сделанной из шнура от портьер.
Веревка  была  привязана к крюку люстры; на генерале  были надеты спортивные
штаны и  майка,  под ногами на полу валялся опрокинутый стул. Посиневшее  от
удушья лицо  Семена Андреевича  было искажено гримасой то  ли  боли,  то  ли
злобы;  из  открытого рта  свисал распухший язык, глаза закатились вверх,  а
пальцы рук были  растопырены так, как будто генерал в свои последние  минуты
пытался махать ими, словно крыльями...
     Помощник выскочил в коридор и побежал за охранниками. Когда они  втроем
снова очутились в спальне, помощник обратил  внимание, что на тумбочке рядом
с генеральской постелью лежит исписанный лист бумаги.
     -- Леша, посмотри, что там, -- попросил он охранника.
     Тот,  стараясь  не   оставлять  следов,  взял  листок  и  протянул  его
помощнику. Это была предсмертная записка.
     -- "Ухожу  из жизни, -- прочел вслух помощник, -- потому, что  совершил
ошибку, не  совместимую с честью русского  генерала.  Прошу командование  не
порочить  мое имя,  так как  моя смерть искупает эту ошибку. Люся! Прости за
все! И скажи Наташке, что я ее очень люблю. Генерал Степанов".
     Помощник хорошо знал  почерк своего шефа,  и  у него  не  было ни капли
сомнения в том, что эту записку написал именно генерал. Прочтя ее, он сложил
листок вдвое и положил к себе в карман: он знал, что ему придется ознакомить
с этой бумагой родственников Степанова -- жену Людмилу и дочь Наталью.
     В спальне повисла тяжелая, мрачная тишина. Нелепая смерть генерала была
настолько неожиданна, что ни  у кого из  здесь присутствующих не  находилось
слов, чтобы нарушить молчание.
     -- Да, дела...  -- наконец сказал один из охранников. --  Вася, вызывай
милицию, -- сказал он помощнику, -- ничего в комнате не трогать, пока они ее
не осмотрят!
     -- А ты что, допускаешь, что... -- второй охранник не стал договаривать
фразы.
     -- Этот вариант я не исключаю, -- откликнулся первый, -- уж слишком все
неожиданно...  Василий, у  генерала  были  в  последнее  время  какие-нибудь
крупные проблемы?
     -- А когда их не было? -- огрызнулся помощник. -- Слушай, кончай тут...
--  он  не нашел  слов, чтобы выплеснуть  поселившуюся в  нем  злость, и  от
бессилья просто выругался,  --  говно мутить!  Человека  больше  нет,  какая
разница, как его не стало? Лучше о себе подумай!
     -- А ты чего на меня баллоны катишь? -- взвился первый охранник.
     --  Да то! Если бы ты сработал как положено, то Семен  Андреевич сейчас
бы тут  не  висел!  Смотреть надо было в  оба,  а не рассиживать в кресле  с
детективом!..
     --  Хорош вам!  -- одернул их второй охранник.  -- Ты, Вася, иди  лучше
позвони  в милицию.  А я сообщу в министерство. Вот, бляха-муха, сейчас  там
такой шум поднимется!..
     -- Постойте... Сначала надо его снять... -- возразил помощник.
     -- Не  надо ничего  здесь трогать, -- сказал второй охранник, --  пусть
милиция  его  снимет, -- может,  Саня  прав: если генералу помогли влезть  в
петлю, лучше будет оставить все, как было...
     -- Ну и сволочи же вы! -- сказал в сердцах помощник и вышел из спальни,
сильно хлопнув дверью.
     Охранники потянулись следом за ним.
     Вскоре  во  дворе  дачи нельзя было протолкнуться от примчавшихся  сюда
людей  и  машин. Но ни один  из присутствующих здесь людей  так  и не узнал,
почему  зам министра  обороны генерал  армии Степанов решился закончить свою
жизнь самоубийством...  Об этом  знали только трое  человек:  один из них --
полковник контрразведки  Кузнецов -- отдал приказ, а двое его подчиненных --
киллеров-ликвидаторов  -- "помогли" генералу  уйти из жизни; проникнув ночью
на дачу Степанова, ликвидаторы  брызнули генералу в лицо струей специального
аэрозоля, от которого человек  даже с сильной волей полностью терял контроль
над собой, затем заставили  написать под  диктовку записку,  а потом помогли
ему залезть в петлю.
     Первый зам министра обороны,  узнав от помощника о неожиданном уходе из
жизни своего заместителя, только вздохнул. "Видит  Бог, --  подумал министр,
-- я этого не хотел... Это ты, Семен, сам меня вынудил..."

x x x

     Полковник   Гержа,   несмотря   на  приказ   Савченко  прекратить   все
следственно-розыскные мероприятия,  не стал возвращаться в Москву из Рязани,
где его застал приказ, а снова отправился в Поволжье: его тревожило, что они
с Сухотиным, откинув чеченский след, сделали роковую ошибку...
     Полковник оказался в городе вовремя: в местном  УВД получили наводку на
один  особняк,  расположенный  неподалеку  от  города, и  сейчас  готовились
провести  в нем так называемую зачистку --  задержание  и доскональный обыск
всех, кто  будет  находиться  на  этот  момент  в  доме.  Полковник  упросил
знакомого майора из областного УБОПа взять его с собой на операцию.
     -- Оружие имеешь? --  спросил майор. Гержа  молча отвернул полу куртки,
показывая кобуру со  "стечкиным". --  Давай в автобус к ОМОНу, место есть...
Только, полковник, не лезь на  рожон: наш информатор сообщил, что там  может
до десятка человек с автоматами сидеть. Так что сам понимаешь...
     Спустя   несколько   минут   два  милицейских  "газика",   "Жигули"   с
оперативниками  УБОПа и  автобус со взводом омоновцев выдвинулись  к югу  от
города. Ехали недолго,  километров тридцать. Остановились на обочине дороги,
не доезжая до высокого забора, из-за которого торчала островерхая черепичная
крыша роскошного особняка.
     Гержа увидел  в  автобусное  окно, как вылезшие из "газика" милиционеры
направились  к  воротам  дома, и заспешил к  выходу  из автобуса. Но тут ему
перегородили  дорогу спешно покидающие  автобус  бравые молодцы из  ОМОНа. В
своей  внушительной черной  экипировке,  с масками  на  лицах,  в  касках  и
бронежилетах они выглядели очень устрашающе. Полковнику пришлось  пропустить
их  впереди  себя  и  наблюдать,  как омоновцы,  рассыпавшись  веером  перед
усадьбой, начали постепенно окружать дом по периметру. Гержа  пристроился за
спиной их командира, молодого и крепкого старлея, и вскоре оказался у самого
забора.
     Едва  омоновцы  начали,  подставляя  друг  другу руки, перелезать через
трехметровое ограждение, тут же с той  стороны застучали автоматные очереди.
Откуда-то  сбоку  раздался  негромкий хлопок  --  это  кто-то  из нападавших
подорвал  заряд на воротах. Сделано это было вовремя: сопротивление засевших
в доме нарастало,  и ОМОНу, чтобы не полечь под  стенами  особняка, пришлось
отступить через взорванные ворота, укрыться за ограждением участка.
     Это был  тот  самый  особняк,  куда  три  дня назад  чеченцы  притащили
захваченного  Пастуха и  его  ребят.  Под командованием хозяйничающего здесь
Султана Аджуева оставалось не десять человек,  как думали милиционеры, а все
двадцать:  он,   взбешенный   неудачами   последних  дней   --  потерей  уже
находившегося  в  его  руках контейнера со  штаммом бубонной чумы  и крупной
суммы  денег,  исчезнувших  вместе  с  генералом  Иконниковым,  уничтожением
учебного лагеря и пропажей своего ближайшего помощника Аслана Бораева и  еще
двадцати  боевиков,  --  приказал  собрать  здесь   всех  оставшихся  в  его
подчинении людей, чтобы  в  случае чего оказать  достойное  сопротивление, а
будет возможность -- и отомстить русским за все эти потери.
     Султан не хотел  выглядеть униженным  и разбитым наголову в глазах тех,
кто послал его  в Поволжье, поэтому месть он задумал страшную и эффектную: у
Султана  в  подвале  особняка находился  целый  склад  различных  взрывчатых
веществ  --  от обычного промышленного  динамита  и аммонала до излюбленного
спецслужбами  пластита  и нескольких десятков  мин различного типа.  Все это
Султан  решил немедленно  использовать;  он  хотел  открыть "минную  войну",
посеять страх и ужас по всему Поволжью, взрывая в городах  и поселках  дома,
магазины, автобусы, чтобы затем  со спокойным сердцем отправиться в Чечню за
новыми людьми и деньгами.
     Ни милиционеры,  ни омоновцы,  ни  тем более полковник  Гержа ничего об
этих   планах   не   знали.   Принимая  решение   о   зачистке   дома,   они
руководствовались только скудной информацией, что якобы в окрестностях этого
дома местные жители часто видели подозрительных людей кавказской наружности;
некоторые из них были даже вооружены и почти не скрывали этого.
     Особняк  по  регистрационным документам  принадлежал  одной  из  мелких
коммерческих фирм, номинальным  хозяином которой  являлся  некий  пенсионер,
который  за триста  рублей дал  свой  паспорт на  несколько дней  незнакомым
людям. Мысль  о том,  что здесь могут скрываться остатки чеченского  отряда,
большая  часть которого  была  уничтожена  на  днях  в  заброшенном  поселке
нефтяников, никому  не  приходила в голову.  Если  бы  руководящий зачисткой
майор знал все это, он конечно  же  не полез бы со взводом ОМОНа на рожон, а
подготовился  основательнее и  уж во  всяком  случае  прихватил  бы с  собой
бронетехнику...
     Сейчас, встретившись с  ожесточенным сопротивлением -- по милиционерам,
не жалея патронов, лупили из автоматического оружия  буквально изо всех окон
особняка,  --  нападавшие решали, как им дальше быть:  вызывать подкрепление
или  попытаться  проникнуть в  дом своими  силами.  И тут свое  слово сказал
старший  лейтенант   ОМОНа  Пасько,  командовавший  теми  самыми  орлами  во
внушительного вида экипировке.
     --  Дайте мне  свободу действий, -- сказал он, -- и  через  полчаса мои
ребята  этих, которые в  том доме  борзеют,  уложат или носами  в землю, или
навсегда.
     --  У  тебя  не  так много людей,  старлей, чтобы  ими  рисковать... --
засомневался  майор  Мальцев  из  местного  УБОПа.  Именно  на  майора  было
возложено руководство зачисткой, и он не хотел  терять, пусть даже ранеными,
ни  одного  человека. -- Там слишком плотный огонь, положишь половину людей,
пока окажешься в доме.
     -- Ты что, майор, думай, что говоришь! -- вскинулся в обиде старлей. --
Мне каждый мой боец -- боевой товарищ и друг, я ни одного под дурную пулю не
поведу. Мы пойдем другим путем...
     -- Поделишься каким? -- усмехнулся Мальцев.
     -- Андрей!  -- Вместо  ответа  старлей  махнул  рукой одному  из  своих
бойцов. -- Тащи сюда пару трубок!
     Через  минуту  старлей и  его сержант  стояли, прикрываясь покореженной
взрывом  створкой  ворот;  у  обоих на  правом  плече  лежало по  "мухе"  --
одноразовому гранатомету.
     -- Ну что, майор, даешь добро? -- спросил старлей.
     -- Давай делай как знаешь... -- разрешил Мальцев.
     Омоновцы почти одновременно нажали на пусковые устройства гранатометов.
Одна из гранат, оставляя  за собой  шипящий дымный  след, вонзилась  прямо в
центр роскошной  парадной двери; раздался  взрыв,  в воздух  полетели щепки,
осколки  кирпича  и цветного  витража, бывшего над  дверью.  Вторая  граната
разорвалась  в  окне второго этажа. Сразу  же после  взрыва  оттуда  повалил
густой темный дым, -- видимо, в комнате было чему гореть...
     Все  остальные  омоновцы немедленно  открыли плотный огонь по дому,  не
позволяя  засевшим  там  чеченцам  даже  попытаться  оказать  сопротивление.
Старлей  отбросил на  землю  отслужившую свое "муху" и, перехватив  в  руках
поудобнее штурмовой АКМС,  закричал: "Первое и второе отделение, вперед!" --
и  первым под  прикрытием  огня  своих  бойцов  устремился  ко  входу в дом.
Омоновцы  были  буквально в трех шагах от особняка,  когда из  него  на волю
вырвался бьющий  по  барабанным  перепонкам  гул; наблюдающие  за  домом  со
стороны  видели,   как  особняк  на  мгновение  как  будто  раздулся,  затем
переполнивший его огненный смерч вырвался наружу, разметав на многие десятки
метров в сторону стены и крышу. Бежавших к дому  омоновцев откинуло взрывной
волной назад и покатило, словно пушинки, по земле, и через несколько секунд,
когда  начали  оседать поднявшиеся  в воздух дым и пыль, можно было увидеть,
что на месте  недавно красовавшегося роскошного особняка находится  глубокая
воронка, обрамленная битым кирпичом и остатками взорванного фундамента...
     Самоубийственное  решение  принял сам  Султан.  Он находился  на первом
этаже,  когда  взрывом омоновской  гранаты  ему оторвало  правую  руку;  еще
несколько осколков впились ему в живот, Султан понял, что конец  его близок.
Не желая,  чтобы остальные бойцы, увидев его мертвым, сдались русским и  тем
самым опозорили  и  себя и  его, Султан, превозмогая жуткую боль,  побежал к
лестнице, ведущей к подвалу. Распахнув дверь в комнату, где  был складирован
динамит, он снял с пояса гранату, сдернул с нее чеку и положил "лимонку"  на
ящик со взрывчаткой, затем закрыл глаза и за несколько оставшихся ему секунд
успел прошептать про себя несколько молитвенных слов, обращенных к Аллаху...
     Таков  был конец  чеченского отряда. Ни  один из находившихся в доме не
остался  в живых:  взрывчатки, хранившейся в особняке, было столько, что  ее
хватило бы на десяток таких домов.  Омоновцам,  оказавшимся рядом  с домом в
момент  взрыва,  повезло  больше:  кроме  пары  переломов рук  и  ушибов  от
разлетевшихся от взрыва кирпичей, других потерь они не  понесли. Правда, все
нападавшие были основательно  контужены ударной и звуковой волнами,  но  эта
контузия  вскоре прошла, и к потерпевшим снова вернулась способность слышать
и говорить не напрягаясь...
     Полковник  Гержа,  поняв,  что  теперь  ему в  Поволжье  делать нечего,
вечером того же  дня вылетел обратно в Москву. Если  бы  он знал, что  в эти
часы будет происходить на полигоне "Гамма", он бы ни за что этого не сделал.

     9
     Когда нам  приказали встать  и идти  в глубь  леса, я понял,  что  пора
принимать меры,  а то наши спецназовские "братья по оружию" через пару минут
навсегда уложат нас в здешних болотах...
     Я  прикинул: я мог бы спокойно уложить тех двоих, что были  ближе всего
к