ктрошоком?  Только и разжился, что ремнем
с хорошей солдатской пряжкой. Еще из советских  запасов Полянкина пряжка, со
звездой. Из-за обуви я провошкался, но недолго и, когда добежал до  главного
коридора, услышал  впереди  топот.  Пришлось  подождать  в мертвой зоне  под
телекамерой, пока навстречу выскочат двое топотавших. Один,  оказавшийся тем
самым  могучим  Барсиком, держал в  руках "Макаров", у другого, незнакомого,
было помповое ружье.
     У них была  слишком  большая  скорость, чтобы мгновенно  затормозить, и
слишком мало  страха  перед разукрашенным  синяками малявкой,  размахивающим
пряжкой  намотанного  на  руку  ремня.  Поэтому  один приостановился,  чтобы
прицелиться, а другой, предоставив  работу первому, начал плавно  переходить
на шаг, задирая "помпу" на плечо. Я чуть пригнулся, ускоряя бег, нацеливаясь
Барсику, который  ловил меня  стволом  пистолета, в  грудь,  и он решил, что
снимет меня в  темечко.  Однако, поскольку  я уже стелился над полом в позе,
чем-то напоминающей шпагат, пуля прошла выше, а вот бутс мой не промахнулся.
Удар жесткой подошвы сломал Барсику  колено  и опрокинул его на пол. Второй,
не уразумев происходящего, еще  тупо таращился, когда  ребро пряжки  врезало
ему по левому глазу.
     Быстротечен  рукопашный  бой. И кровав. Барсику повезло,  что  не успел
опомниться  и  не попытался воспользоваться  пистолетом вторично. Я тихонько
поднял выпавший из его руки ПМ и дал добрый совет:
     -- Смотри, не обижай  больше маленьких! -- ив  качестве ответной услуги
попросил показать,  где  гараж.  Он  все еще  ошарашенно  глядел на  воющего
приятеля,  ухватившегося за пустую,  залитую кровью  глазницу.  Похоже,  сам
Барсик был в шоке и боли  пока не чувствовал. Он только кивнул в ту сторону,
откуда они бежали.
     Решив, что  одноглазому не  скоро  захочется  пострелять, я забрал  его
"помпу"  и  помчался в указанном направлении. Не  назад же в камеру мне было
возвращаться?  Телекамера,  ничего  не  видевшая  под  собой,  но  прекрасно
расслышавшая  вопрос,  любознательно   повернулась  мне  вслед.  Через  пару
поворотов я  увидел еще одну, и коль эта была по ходу,  а я еще не опробовал
"помпу",  то и выстрелил  в камеру  на  бегу.  Не  повезло  машинке:  калибр
двадцать  три  миллиметра  с  картечью   не  щадит  оптику.  Что   оказалось
злободневно и в связи с тем,  что  аккурат за  этой камерой  была  развилка.
Вообще-то отступать  тем путем,  которым  пришел,  не по  правилам:  слишком
вероятна засада.  Но  у меня  выбора не  было: уж  лучше маршрут опасный, но
знакомый. Перейдя на скользящий шаг, я  свернул на лестницу, ведущую наверх,
к гостиной Михуила.
     Навстречу  мне грохотал по ступенькам очередной  бугай.  Этого тоже  не
научили уступать дорогу маленьким. Но, встретившись промежностью с прикладом
"помпы", он понятливо притормозил и даже посторонился, давая мне пройти. Уже
не  надеясь  на  его  воспитанность,  предполагая,  что  он  может  захотеть
выступить в роли непрошеного  провожатого,  я  познакомил с прикладом и  его
череп. Не собирался жалеть, но, надеюсь, получилось не смертельно. И уверен,
что не столь болезненно, как досталось мне.
     А  вот  тому,  кто  сунулся  во  второй от лестницы  дверной  проем, не
повезло. Эти двери от бомбоубежищ имеют характерную особенность: чтобы в нее
пройти, надо либо нагнуться,  либо присесть. Из-за высокого порога,  который
хочется  видеть, чтобы не  споткнуться,  многие привыкли  нагибаться.  В нас
Пастух, тренируя штурмовать бункеры, упорно искоренял такой рефлекс. У этого
встречного командиры были  похуже, поэтому когда он,  находясь враскоряку --
одна  нога еще там, а другая уже здесь, --  поднял наконец  глаза, то совсем
неожиданно для себя узрел мой просветленный лик.  Чего-то испугавшись, мужик
дернулся вверх, и безобидный в общем-то удар приклада, нацеленный ему в лоб,
угодил в нос, нечаянно породив как  раз тот случай, когда собственная тонкая
косточка занозой проникает в мозг человека и погружает его в вечное небытие.
     Соболезновать было некогда, а вот  прихватить вывалившуюся  из его  рук
еще одну "помпу" я  не преминул.  Как  и горсть кумулятивных патронов из его
наколенного  кармана. Выстрелов  не было, я топал знакомо, бутсами, так  что
диспетчерша,  сидевшая перед  телеэкранами  в комнатке за гостиной, даже  не
повернула голову, увенчанную телефонными  наушниками  с  толстыми  пишурами.
Может,  она  вообще  ничего в них не  слышала. Экраны перед  ней  мельтешили
полосками. А диспетчерша -- та самая Марина -- орала в маленький микрофон:
     -- Он в гараж бежит, не открывайте этих чертовых ворот!..
     Кто-то ей, видно, возражал, потому что она снова заблажила:
     -- ...На хрен черножопых! Подождут, потом откроем... Болван! У него уже
два ствола!  Не  хватало только,  чтобы он нам еще и  клиентов порешил. Мать
твою перемать! Еще побазлаешь -- и яйца вырву!..
     Не  стоило  ей  упоминать  при  мне  о своей  страсти  к  неделикатному
обращению с мужскими половыми  органами.  Я  и подумать ничего не успел, как
угостил ее прикладом в  висок. Очень резко и очень болезненно. Ее швырнуло в
сторону,  только взвился выдравшийся откуда-то телефонный шнур. Он  оказался
очень кстати: веревочка-то моя осталась в камере, вместе с рубахой. Шнуром я
сначала связал ее руки за спиной, а потом, обернув Марину дугой вокруг ножки
стола-верстака, стянул ее руки с щиколотками.
     Пишуры   --   это   такие   каучуковые  диски,   которые   надевают  на
телефоны-наушники,  чтобы не царапать  уши  и  улучшить слышимость.  Из  них
отличный кляп получается -- рекомендую.
     Кстати, стволы мои она посчитала неправильно:
     все  двери-люки  до этого мне приходилось запирать за собой, а  рукояти
двух из них я счел нужным застопорить  тем, что  оказалось  под  рукой: одну
"Макаровым", другую карабином. Так что в наличии у меня осталась только одна
"помпа"... Впрочем, нет. Все-таки  женщина  и тут оказалась права: еще одним
стволом  я  разжился,  вытащив  его  из  ее  кобуры  -- что-то  заграничное,
неизвестной мне марки. Уловил только, что без предохранителя.
     Повинуясь импульсу, я расстегнул ее камуфляжные брюки и спустил их ниже
колен. Мельком отметил, что она обходится без  трусиков. Открылись  знакомые
ляжки  -- молодые,  упругие, -- а на  левой, чуяло мое сердце,  -- кобура на
тугих  матерчатых  подвязках.  И опять какой-то  неведомый загранпистолет --
мордастенький, плоский, теплый. Я как раз засовывал  его в бутс под штанину,
когда  услышал,  как стукнула о стол  распахнувшаяся в углу дверь  и до боли
знакомый голос вопросил:
     -- Что тут  у вас, черт побери, за  шум? --  Ого, оказывается, Полянкин
тут и серчать имеет право?!
     Сам Полянкин сначала узрел смотрящий  ему  в лоб ствол карабина,  а  уж
потом мое многострадальное личико. Почему-то, увидав меня, он не обрадовался
облегченно и  не возмутился  долгой разлукой, а, напротив,  напугался, точно
перед ним был покойник. Зато я радовался за двоих.
     -- А я  как  раз к вам, Михал Федорыч! Что-то  тут у вас непорядок.  Вы
что, не сказали этим, что мы с вами -- партнеры? Обижают гостя!
     -- Что?.. Ты?! Откуда, то есть... Что ты тут творишь?
     -- Так грубят  же,  Михал Федорыч!  Эта  вот, -- я  отложил  "помпу"  в
сторону и мимоходно с удовольствием  пнул уже приходящую в  чувство Марину в
тугой зад,  --  не поверите,  пытки затеяла устраивать! Уж я ее так ублажал,
так старался, а она -- за яйца хватать. Чес-слово!
     Он  глянул  на пол,  на свирепо извивающуюся бесштанную бабу, и замер с
отвалившейся челюстью. Прямо как монах при виде голозадого Диавола.
     -- Это же сама  Девка! -- пискнул он и тут  же присел,  потому  что мне
пришлось выстрелить поверх его плеча.
     К  нам на шум беседы заглянул еще один закамуфлированный. Стрелял  я из
большого  пистолета Девки, с оружием, естественно, был знаком недостаточно и
вместо правого плеча угодил камуфлированному в правый глаз. Не везет сегодня
здешним  ребятам  со зрением. Что ж, лучше пусть  я на  свечки разорюсь, чем
они.  Полянкин   обернулся   и  остолбенел,  увидя   сползающий  по   косяку
обезображенный труп, а  на косяке -- какой-то  прилипший страшный шмат. Мозг
стекал  следом  за  хозяином.  Он  ведь,  по  сути, кашеобразный, мозг-то...
Валерьянки  под  рукой  не  было.  Пришлось быстренько сунуть в рот  Михуилу
воняющий гарью ствол пистолета и грозно рявкнуть:
     -- Сколько их еще в той части, ну?!
     -- Т-ты не понимаешь... Они тебя на куски! Это же Девка!
     --  Слушай,  Михал  ибн  Полянкин!  Не они меня, а я тебя! Причем прямо
сейчас!  По  стенке  размажу! Если не возьмешь себя в руки!  Кончай мямлить,
мразь, говори: сколько там, впереди, еще охранников! Ну?!
     Наверное,  я   ему  поцарапал  десну,  потому  что  на  губах  у   него
запузырилась окровавленная слюна, когда он прошамкал сквозь ствол:
     -- Нет больше никого... Только  Паша... был... Зачем ты его? Они же  не
шутят! Это страшные  люди, Олежек... Ты нас обоих погубишь!  --  Похоже,  он
собирался заплакать.
     Понимаю: с непривычки тяжело. Только что он говорил с человеком, с этим
вот Пашей. Вдруг какой-то миг -- и он уже лежит неживой, и голова в кровавой
луже. Вот  не отобрали бы они у меня моего револьвера -- был бы Паша жив. Не
шибко  здоров,  но  ведь, главное, живым бы  остался. Но  только  разве этим
что-то  объяснишь? Они тебя сначала  загонят в  угол, а потом  так  искренне
обижаются, глядя на покалеченных  или убитых  приятелей,  что  прямо хочется
посочувствовать.
     --  Да, с Пашей неловкость вышла, -- согласился я,  вытащив из  его рта
ствол и вытирая о его же рубашку. --  Что же вы меня не  предупредили,  что,
мол, Паша это? Что, мол, он хороший.
     -- Да-да, -- горестно закивал шоково моргавший Полянкин, -- не успел...
     -- Вот, в следующий раз успевайте. Так, уточняю. Больше там никого нет?
Точно?
     -- Н-нет.
     -- Это хорошо. А ход туда другой есть -- мимо нас? Ну из гаража?
     -- Есть, -- кивнул он, и у меня внутри екнуло, но он тут  же забормотал
виновато:
     --  Но  его затопило. Позавчера.  То ли грунтовые воды, то  ли  плывун.
Старое все-таки сооружение...
     -- Погодите. Пройти там можно?
     -- Нет, что вы! Затопило же... --  похоже, Михуил повысил меня в  ранге
-- уважительнее стал. А может, просто считает, что я не  один: я да ствол --
вот нас и двое.
     -- Это утешает. Слушайте, тут  у  вас есть  где-нибудь  карта или схема
этого сооружения?
     -- Тьфу! Я тебе, гаденыш, яйца выдеру! -- снова  вступила тут со  своей
коронкой Марина -- она  же  Девка.  Хуже нет  бабы, ожиданий  которой ты  не
оправдал.  А Девка была  не просто баба, о ней я кое-что уже слышал. Ходили,
ходили  по Москве слухи про какую-то суку, открывшую охранное  агентство. То
есть  вначале  это  была  просто   ОПГ,  в  которой  верховодил  ее  хахаль,
Димыч-Косарь.  Но когда  Косаря  на очередной стрелке  пришили,  его подруга
взяла  власть  в свои руки и тут же  легализовала  банду,  основав  охранную
фирму. Слух был, что отличается  она редкой наглостью  и очень любит убивать
не  устроивших  ее  любовников.  Но я ж  не знал, что это она.  "Марина"  да
"Марина". Сказала бы "Девка" -- я бы уж постарался.
     И  хотя извиняться мне  было не с руки, я  все  же  присел на корточки,
краем глаза следя за Полянкиным, который не должен был, но мог потянуться за
отложенной мной  "помпой". Собрав  в кулак все терпение, я объяснил сердитой
женщине:
     --  Еще  раз  откроешь пасть без  приглашения,  и  я тебе  все  пальцы,
которыми ты мои яйца тискала, откочерыжу. Поняла? Нет, скажи только "да" или
"нет". Одно лишнее слово -- один палец. Ясно?
     Девка о  других по  себе  судила,  поэтому  хоть и  вращала  устрашающе
глазищами, но тем не менее все же ограничилась рубленым "да!". А глаза у нее
хороши, страстные. Хотя  голосу  явно  недостает лиризма.  Я  впихнул  назад
выплюнутые ею пишуры и, красноречиво погрозив пальцем, встал.
     -- Так... На чем мы остановились? Карта есть?
     --  Есть. --  Полянкин  поозирался,  вспоминая,  где  что находится, и,
похоже,  начинал выходить из шока. -- Там, перед экранами, под стеклом. А вы
что собираетесь делать?
     Вот  уж  чего-чего,  а собираться-то  мне  было некогда: на  экранах  с
десяток крепких парней  метались,  уже  сообразив,  куда я  делся, но еще не
определив, кто из них сейчас тут главный.
     --  Что делать-то?  Только  уйти  отсюда поскорее, --  признался  я. --
Надоело мне тут. Скучно...
     Карта была  скорее  схемой. Не такой,  скажем, четкой,  как гостиничные
"Пути эвакуации на случай пожара", но на безрыбье и такая сойдет.
     Главное,  что на ней были указаны все  помещения и двери и даже имелась
примитивная  привязка  к  местности.  Гараж был  на самом краю -- метров сто
двадцать  извилистого коридора. Минут через пять  до силуэтов на черно-белых
экранах  должно  дойти,  что  стоит  прихватить  из  гаража  кувалду,  чтобы
разблокировать закрытые  мною двери.  Пока  решат, кому идти, пока  найдут и
принесут -- минут пятнадцать у меня есть.
     В  камерах, которые  тоже  были видны  на  экранах,  происходило  много
странного, но  Ирины  я нигде не заметил.  Серега лежал,  где я его оставил.
Такой послушный мальчик,  как же это он умудрился спиться?.. Так, подумал я.
Не можешь отнять, попробуй купить. Я повернулся к Полянкину и тихо спросил:
     -- А где, Михал Федорыч, ожерелье и прочее? Он зыкнул глазами на  левую
стенку,  потом уставился в пол, пожевал  губами и  уже  приготовился сказать
что-то вроде "не знаю", но, посмотрев на меня, понял, что врать не стоит:
     -- Там -- сейф. -- Он показал носом на энергощит на стене.
     -- Ключи?
     -- Там не ключи... Там шифр.
     -- Какой?
     -- Не  знаю,  --  чистосердечно  обрадовался  он,  но  тут же испуганно
уточнил, дрогнув подбородком: -- У нее.
     -- Идите  к сейфу, --  приказал я Полянкину. Он послушался,  а я  опять
присел  возле  морозившей  голый зад  на  бетонном полу  Девки,  внимательно
посмотрел на ее малиновое личико и вытащил кляп:
     --  Слушай, подруга. У тебя есть шанс  остаться живой, несмотря  на все
твои пакости. Но нужен шифр от сейфа. Как думаешь, договоримся?
     -- Ты далеко не уйдешь... -- начала она шипеть, но я погрозил кулаком и
напомнил:
     --  Пальчики!  Куда  ж тебе, мэнээсу, без  пальчиков-то? Можешь мыслить
рационально?  Способна  -- сейчас? Вы тут меня кой-чему научили, помнишь? Мы
оба знаем, что шифр ты все равно скажешь. Не поджимай губки. Ты  сама знаешь
-- скажешь. Вопрос лишь в том, сколько от тебя до этого момента останется...
Итак?
     Она молчала, потому что уж очень ей не хотелось помогать мне даже такой
малостью. Я не обиделся, просто меня поджимало время.  Поэтому взял "помпу",
взвел ее, зловеще клацнув подствольной  накладкой, и медленно  повел стволом
по  ее  левой груди,  по животу,  по ляжке,  остановился было на  колене, но
решил, что для первого выстрела это все же крутовато. Решил начать со ступни
-- ходить потом сможет, а вот...
     --  Семнадцать  --  двадцать  --  пятьдесят  один! -- на  долю  секунды
упредила она выстрел. Наверное, следила за пальцем на курке.
     Отлично расслышавший цифры Полянкин так удивился Девкиной отзывчивости,
что сразу  взялся  за  диск  солидного, японского наверное,  сейфа. Пока  он
щелкал, я опять отложил  карабин  и достал  из-под  верстака какой-то мешок.
Оказалось,  что это объемистый вещмешок времен войны. Из таких, которые  без
завязок. У них горловину затягивают лямками. Полезная вещь. Когда все дверцы
сейфа были отперты, я жестом попросил Михуила отойти в сторонку и, подставив
сумку  под  ящик, сгреб  в  нее все, что  там  было. Бумаги,  видеокассеты и
деньги. Не  побрезговал  какими-то  целлофановыми брикетами.  Оставил только
радиоблоки. Даже взрывчатку с  детонатором прихватил.  Потом  спохватился  и
вытащил  чуть  было  не  забытые  кассеты  из  трех видиков, стоявших  возле
диспетчерского пульта. Вот  тут-то  Полянкин дозрел, дернулся, придвигаясь к
"помпе". Я укоризненно врезал ему по печени, и он, все поняв, сник.
     Поскольку  штурма еще не начали, я,  делая вид, что  щелкаю  тумблерами
просто   так,   от   скуки,   попытался  разобраться   в  пульте  управления
телекамерами. Снова  прошелся  по  камерам и  отсекам.  Ирины опять нигде не
обнаружил. Наткнулся на камеры  внешнего обзора. Двое в разномастных пальто,
но в камуфляжных штанах принужденно прогуливались в приметном переулке. Там,
надо полагать, и был въезд в тот самый гараж. Сами по себе охранники особого
опасения  не внушали, но я  наткнулся на  еще одну камеру  и увидел  у ворот
гаража  джип и троих лиц кавказской национальности. Вокруг тихо сияли свежие
сугробы.  Вряд ли тут тщательно чистят  улицы.  По  навалившему  за  эти дни
снежку мне от джипа уйти будет проблематично.
     -- Ну, Михал Федорыч, как посоветуете покинуть ваш приют?
     Он пожал плечами,  но соизволил  ответить:  человек,  видящий,  как  ты
выбиваешь нужное тебе из других, считает своим долгом помочь, даже когда его
самого просишь вполне вежливо:
     --  Есть  еще ход.  Те могут его не  знать.  Только вот  она  и...  еще
несколько человек, но их тут сейчас нет.
     -- Спасибо. Покажите его на схеме.
     -- Но я же и говорю: он там не нарисован.
     -- Покажите пальцем...
     Он показал.
     Потом  Полянкин  помог мне  найти  мало-мальски  подходящие  по размеру
рубашку  и свитер,  проводил  меня  в гостиную за  моей дубленкой. Сама  она
оказалась слишком мала для здешних служащих, а вот карманы они вычистили.
     -- А где второй сейф, Михал Федорович?
     -- Какой второй?
     -- Та-ак. Мне что, повторить?
     -- Не знаю, это -- у нее...
     И опять я пошел на поклон к голозадой женщине:
     -- Скажи, красавица, где второй сейф и как его открыть?
     -- Размечтался!
     -- Михал  Федрыч,  подайте-ка  мне  паяльник. Где-то я  его  у вас  тут
видел... Опять грубишь, девонька? Слушай, ты хоть догадываешься о том, что я
могу с тобой сделать и какое у тебя после этого будет самочувствие?
     Всем  своим видом выражая, что совершенно  не тороплюсь, что времени  у
меня  -- вагон, я трепетно погладил ее обнаженное бедро.  Кожа ее  под моими
пальцами стала, как изморозью, покрываться пупырышками. Голубая  нитка на ее
виске пульсировала  и  набухала, заплывающий  глаз сверкал. Похоже, ласковое
мужское  прикосновение было  для нее хуже раскаленного железа. Бедная Девка,
волчонок в овечьем теле.
     -- Ты  хоть понимаешь, если твои гаврики  увидят тебя...  Стоящую раком
нарастопырку? Поиметую во все дырки паяльником? Всю обтруханную? И долго они
после этого будут тебя слушать?
     Потискав ее  бедро, и не без удовольствия, я по  косился на ее мясистый
лобок,   приготовился  привстать,   чтобы  дотянуться   до  паяльника,   уже
поднесенного Полянкиным, и тут-то,  весьма  кстати, заметил, что  теперь мой
неудавшийся партнер, пряча глаза, косится на  тот  люк,  из которого  давеча
выскочил покойный Паша. Да, если он успеет  туда прошмыгнуть и запрется -- я
в ловушке.
     -- Убью сразу, -- ласково предупредил я его, и он все понял.
     А тут  и  Девка сломалась: знает, как я понял, что одно дело, когда она
сама  даст, кому и  как  захочет, и совсем другое -- когда ее  кто-то силком
загнет. Под такой братва ходить не будет.  Или сами пришьют, или конкурентам
сдадут.  Вот  мне  и  репутация  сексуального  маньяка  пригодилась.   Девка
скрипнула зубами, уставилась ненавидяще на Полянкина, буркнула:
     -- В моем столе. Слева.  Ключи в брюках. Воздержавшись от комментариев,
я прощупал ее штаны и обнаружил в наколенном кармане искомое.
     -- Где ее стол?
     -- Там... -- Михуил кивнул  в сторону люка за трупом Паши  и понурился.
По пути, значит.
     -- Что  ж, пойдем?  --  пригласил я  его,  и  он,  притихший  и  совсем
сгорбившийся, бочком проскочи