. Денег я вам для начала
одолжу.
     "У вас дома полно микрофонов, -- написал я между тем, -- напросись меня
проводить. На улице поговорим". А вслух спросил:
     -- Машина-то у тебя на ходу?
     -- Какой  там! Пришлось продать. За копейки.  У меня ж в глазу какое-то
воспаление-осложнение началось.
     -- Ему  черепно-мозговую операцию делали, -- как-то испуганно  вставила
Вера. -- Но вы не думайте, с головой у него все в порядке.
     -- Да что вы, я знаю! У Жени голова  -- дай бог каждому, -- соврал я из
вежливости.
     Со мной-то все ясно,  я меченый. Как в  училище попал, так мне, видать,
из этой кутерьмы до гроба  не  выбраться.  Но что,  кроме умопомешательства,
может втянуть в оружейные махинации взрослых людей, доживших до седин  вдали
от криминала, -- не знаю.
     Поели  мы  со  Шмелевыми,  хоть  и вкусен был  незатейливый  ужин,  без
аппетита. Я, рискуя  обидеть  хозяйку, но  предполагая, что  вскоре придется
побегать,  еле  клевал.  Пить  отказался  вообще.  Вяло  повспоминали  общих
знакомых.  В основном они сейчас либо  приткнулись  служить куда-то, либо --
самое  удачливое  меньшинство  --  сами  уже  не  мотались  и  не  мерзли за
прилавками, а крутили большими деньгами, нанимая других. Торговля сейчас шла
вроде неплохо.
     Разумеется,   самое  правильное   для  меня   сейчас  было  бы  вежливо
откланяться, пообещать,  что позвоню,  и  исчезнуть  надолго из  поля зрения
Шмелевых. Пусть  сами  выплывают.  Тем более что  их ситуация  -- не по моей
части. Но и не хотелось  бросать их  одних в  очень  уж  гнилой  обстановке,
которую, кстати,  Евгений,  было видно, несмотря  ни  на что,  считал  очень
удачной. Но уж если я в этих делах дилетант, то он -- тем более. И вообще не
очень-то это по-доброму: тянуть за собой  в  трясину друзей. А они меня  как
раз таки  тянули. И все  же  я мялся, не  спешил  откланяться. Зачем-то ведь
состоялась  у меня с ними эта встреча и именно  теперь? Тенденция, однако. Я
ведь уже говорил о своих чувствах? Так вот, по всем моим приметам, выходило,
что я был просто обязан им помочь.
     Вообще-то это закон: за помощью  к тебе  обращаются именно тогда, когда
ты по самые уши занят своими проблемами. Но если ты  откажешь, то по другому
закону, закону компенсации  и симметрии,  когда  и  тебе  кто-то нужен будет
позарез (пусть и совсем не тот, кому ты отказал),  он окажется слишком занят
своими заморочками. Вы скажете,  и  это суеверие? Не спорю. Но  --  в окопах
атеистов нет. А уж так, как я сейчас сидел в окопе, я и врагу не пожелал бы.
     Когда  я засобирался  уходить,  скомкав и  забрав  в карман листочек  с
предостережением  о  микрофонах, Евгений довольно  натурально  захотел  меня
проводить. Вера, решив, что  его без пригляда  теперь оставлять нельзя, тоже
намерилась подышать на ночь свежим воздухом.
     Вся моя  надежда была на то, что, пока мы микрофоны не трогали,  они не
станут  нас брать. Если  Шмелевых  пасла  милиция,  то мне  при  собственном
нелегальном  ПМ и катковской "беретте"  с двумя  запасными обоймами в  сумке
корячились очень крупные проблемы. Я подумал-подумал и решил, что сейчас для
"опекунов", кем  бы они  ни  были,  самое  разумное --  отпустить  Шмелевых,
которым деваться некуда, а за мной проследить.  И брать, когда выведу еще на
кого-нибудь. Или когда укажу свое лежбище, чтобы суметь  при  обыске  что-то
найти  или  подложить.  А  если  это не  милиция  и  не  другие  органы,  то
каким-нибудь крутым  тем  более не было смысла нас всех цапать. Этим, если я
только не переоценивал Девку и компанию, нужен был один лишь я.
     В прихожей, дав Шмелевым одеться, я обшарил их детектором.
     Супруга была чиста, а при нем отыскалось аж два жучка на булавках: один
под  мехом  пыжиковой ушанки,  второй -- в  рукаве  пиджака. Классное место:
рукава вместе с руками обычно смотрят в сторону собеседника. Надо запомнить.
Жестами показав супругам, чтобы они ни в коем случае  ничего не трогали, я в
лифте и на улице отделывался междометиями.
     Только  в  метро,  подождав  минут  пять,  чтобы через турникеты прошла
вперед  большая  часть  топтунов --  если таковые  имелись,  -- я, произнося
всякую чушь о своих  приключениях в торговле, написал им в своем блокнотике:
"Встретимся завтра или послезавтра. Жди звонка неотлучно. Постарайся  надеть
то, в чем ходишь очень редко!" Потом зашел с ними за пустой газетный стенд и
за  их  спинами обследовал самого себя. Серьезно же за них взялись: кто-то в
толчее  успел  прилепить  мне на полу куртки  жучка или  маячок.  Я  показал
находку Шмелевым и  тут же, выбрав невысокого мужичка, сунул подарок  в  его
карман.
     -- Ну ладно, ребята. Я поехал, -- сказал я  и ринулся  мимо них прямо к
выходу.
     Ставил на то, что сколько бы ни было соглядатаев, но не миллион же.
     Глава семнадцатая. Время и мочегонное -- лучшие лекари
     Я  рассчитывал, что большая  часть тех, кто следовал  за нами  от  дома
Шмелевых  до "Южной", ждет меня внизу, на перроне метро. В сутолоке перехода
они  прицепили  мне  радиомаячок,  который  я  успел  "передарить" какому-то
дядечке. Он уже спускался по эскалатору вниз.  Но под землей от радиопеленга
мало толку. Сигнал экранируется. Стоит оторваться, удрать на другую станцию,
и хрен тебя кто засечет.  Поэтому они  просто обязаны  были  послать  лучших
заранее вниз. В  метро не  так-то просто  следить  незаметно, нужны классные
спецы. Значит, наверху они оставили максимум парочку в переходе. Ну и машина
должна  иметься где-то  по  соседству. На тот случай, если объект  уйдет  на
транспорте. Это если Шмелевых обложили по всем правилам.
     Самое простое и надежное в такой ситуации -- уходить дворами, в которых
негде  развернуться  на авто.  Если меня запустили  в метро, вряд ли наверху
осталась группа захвата. Значит, имелся шанс  без особых проблем взять языка
наверху  и спросить у  него, кому  обязан  Шмелев  таким вниманием. Вот  я и
метнулся  мимо турникета к выходу,  а  там  по переходу --  вверх.  Двигался
полубегом, поэтому поспешавшую  за  мной  парочку обнаружил  быстро. Молодая
женщина в  спортивном прикиде  и бичеватый  мужик  за  сорок. Торопились они
врозь, охватывая меня в клещи. Остудить преследователей труда не составляло.
Но я боялся,  что машина  с группой захвата  неподалеку. Не хотел  открывать
боевых  действий первым. Да еще и  не зная с кем.  Микрорайона шмелевского я
совсем не знал, несся наобум, мысленно вспоминая автомобильную карту.
     Где-то там,  за домами,  должна быть "Чертановская", торговый  центр  и
масса ларьков.
     Чувствовал, что зверею. От усталости и перенапряжения, наверное.
     Мало мне своих заморочек, так еще и Женька подсиропил.
     Но с друзьями всегда так. Радости уравновешиваются заботами.
     И  все-таки  достали  меня  ролью  загнанного  зайца!  Хорош я  сейчас:
взмыленный,  неуклюже придерживающий  на бегу  норовящую улететь  широченную
шляпу, с выскочившим  из  воротника,  развевающимся за спиной шарфом. Очень,
должно быть,  похож со стороны  на испуганную, впавшую в  панику беспомощную
дичь.
     Я споткнулся, захромал,  резко  сбавив скорость,  и  начал  сворачивать
наперерез мужичку, когда  прямо передо мной мягко засветился плафон в салоне
какой-то иномарки. БМВ. Молодой изящный мужик раскладывал на заднем  сиденье
какие-то свертки. Погоня, увидев мою слабость и подворачивающийся мне  шанс,
прибавила ходу. Но -- все еще молча, все еще без оружия в руках. Не милиция.
Те бы  уже  давно  разорались или даже стрельбу открыли. Им, коль они передо
мной обнаружились, скрывать от населения  нечего,  да и не  умеют теперешние
менты в массе своей тихушничать. Те, кто умел, ушли туда, где поденежнее или
почище. А эти,  мужик с бабой, тихо стараются взять, не привлекая внимания к
себе. Либо урки, либо федералы из органов.
     К милиции у меня отношение осторожное.  Но не такое, как у Шмелева. Мне
с  ней дело иметь не страшно, а  хлопотно. Она  для меня -- та же  армия,  в
которой  я хоть и бывший, а все ж таки офицер. Слишком много моих однополчан
стало  мильтонами,  слишком тяжела  и  паскудна  нужная  их работа, чтобы  я
всерьез мог воевать со  своими.  Меня коробит, когда солдат зовут "мусорами"
или "ментами". Не на  облаке живу,  никого не идеализирую.  Но  --  коробит.
Предпочитаю  знакомое  с детства  "мильтон".  Все-таки не "мент". Приложить,
если  кто-то  из  них обнаглеет, -- это одно, а вот калечить или поносить не
могу. "Свои" они мне, так иху мать, власть советскую.
     Органы -- другое дело. Я сам себе орган. Тут мы на равных: они -- те же
урки, только при погонах  и должностях.  Однако если урки на закон плюют, но
озираются,  то эти -- нет. Наоборот, он сам перед ними юлит. Да, хорошо бы с
какой-нибудь  такой  "конторой"  подружиться (кроме, конечно, родного УПСМ).
Лучшая  крыша  из  возможных.  В  свете   вышесказанного   я  демонстративно
притормозил возле "бээмвухи" и вроде бы полез в салон. Ключи торчали в замке
зажигания, что означало дополнительные возможности.
     -- Стой!  --  наконец выкрикнул бичеватый, но не в полный голос. А так,
для  понимающих, в чем смысл ситуации. --  Лежать! Руки  за голову! Стрелять
буду!
     Молодой  хозяин  машины решил,  будто эти крики  касаются лично  его, и
очень привычно повалился на пол  салона.  Подивившись его прыти, я испуганно
бросил сумку  рядом с  машиной, задрал руки  и  повернулся к преследователю,
наставившему на меня ствол.
     --  Не стреляйте! Что  вам надо?!  Я  тут ни  при чем.  Я  юрист,  член
коллегии адвокатов!  -- Я старался  и держаться  и думать соответственно: "Я
маленький, взъерошенный. В панике. Руки трясутся. Чего тебе меня бояться? Ты
такой большой и сильный! Опытный очень. Я же от тебя убегал? Убегал. Значит,
боюсь без памяти!"
     Он  поверил.  Пистолет  держал  уже стволом  вниз,  приближался хотя  и
настороженно,   но  вполне  распахнуто.   Женщина,   увидев,   что  опасного
сопротивления  нет,  резко  сбавила  шаг  и  оружия  не  достала. Далее  все
происходило,   как  в  тренировочном   зале.  Когда  его  левая  рука  стала
обхлопывать мою левую подмышку, я зажал ее предплечьем,  одновременно врезая
ему щепотью правой  под ухо. Есть там точка, от  удара по  которой мышцы шеи
сжимаются спазматически, забрасывая голову назад. Затем, повернув его к себе
спиной,  не обращая внимания на вывалившийся из его ослабевшей руки  белесый
ТТ, достал свой ПМ. Прихватив горло бичеватого в замок, я наставил "макарку"
на опомнившуюся даму. Она уже и молнию куртки расстегнула, и  левую руку  за
пазуху  сунула. Света от лампы над подъездом и  от  окон мне хватало,  чтобы
видеть все четко. Я крикнул ей:
     -- Стоять!  Руки  вверх!.. Тебе, дура,  что, стрельбы не хватает?.. Иди
ближе. Да шевелись ты, пока ментовки не понаехали!..
     Пошла  живее.  Выходит, я  прав:  шуметь и  привлекать  внимание им  не
хочется. Выправка  у нее заметно  строевая. Пока идет, бросаю быстрый взгляд
назад. Так и есть: наш  молодой человек зашебуршился, пытаясь что-то достать
из-под водительского сиденья. Возвращая  взгляд к женщине, бросаю ему  через
плечо:
     --  Ты бы лежал, а? Не по тебе базар!.. -- И дамочке: Ну, шевелись, ты,
кривоногая! --  Пусть обидится и  думает не  обо мне,  а о том, почему я  ее
кривоногой назвал. Судя по тому,  как и какими микрофонами они нафаршировали
шмелевскую квартиру,  по  изрядно  истершемуся  ТТ  --  не  высокого  класса
исполнители.  Или фирма  бедная. Или руководитель  странный.  Или специально
подставляются.
     -- Руки на капот, сука! Левой рукой документы, живо! -- И в тот момент,
когда  она  машинально  опускает  глаза  на  свою  грудь, сую левую  руку  в
нагрудный карман ее еще бесчувственного напарника, потом во второй.  Сгребаю
все обнаруженное  вместе с бумажником  и  без всякой нежности роняю  тело на
тротуар.  Швырнув  добычу  на  заднее  сиденье  машины,  подхожу  к  женщине
вплотную:
     --  Не глупи:  стреляю в  живот! Она выкладывает перед  собой  на капот
нечто, напоминающее служебное удостоверение.
     -- Теперь оружие, -- командую я. -- Правой рукой! Медленно!.. Отходи от
машины. Повернись спиной.
     Выкладывает пушку. Тоже ТТ.
     Прижав ствол к ее затылку, обшариваю грудь, бока. Так и есть,  еще один
пистолет на пояснице. Сначала выдернул и  сунул себе в карман этот ПМ, потом
вытащил  из  кармашка  на  ее ремне  электрошокер, а из  нагрудных  карманов
остальные документы и какой-то приборчик.  Из джинсов, ощущая ее тугое тело,
достал  связку  ключей и  пакетик  с жучками.  Рассовывая  трофеи  по  своим
карманам, попятился  к  капоту.  Швыряю  ее ТТ в  кусты,  потом -- в  другую
сторону -- ТТ  мужика. Он  уже хрипит и шевелится, приходя в себя. Обшариваю
его карманы, прибавляю к своей добыче газовый баллончик, рацию и аналогичный
пакетик с жучками. Потом возвращаюсь к тетке и прошу ее по-хорошему:
     -- Теперь успокойся. Скажешь, что преследуемых оказалось слишком много.
Ксивы твои тебе нужны? Говори -- некогда!
     -- Нужны. -- И она напрягла плечи,  чтобы, вывернув мою руку с пистолем
вверх, добраться до моей челюсти.
     -- Будешь дергаться -- пристрелю. Говори  адрес или телефон, чтобы  мог
вернуть по-тихому.  А начальству  скажешь,  что  была пустой. Быстрее,  пока
напарник не очухался!
     Повторяя про  себя названный  ею номер, я вернулся к  машине и  стволом
пригласил молодого человека на водительское место.
     -- Я могу и без тебя обойтись, но тогда ты свою тачку хрен уже увидишь.
Повезешь?
     -- Без проблем, шеф! -- Видимо, он наблюдал за происходящим,  и это его
впечатлило. Как только он освобождает пол, укладываю туда свою сумку:
     -- Тогда без фокусов.
     Он уселся, а я, стоя рядом, переложил ПМ в левую руку, а правой стиснул
ему шею. Загривок у него накачанный, но при моей хватке только пальцы свести
-- и одеревенеет. Прижав чуть-чуть, чтобы дать ему это ощутить, скомандовал:
     -- Рук с баранки не снимай. Медленно объезжай ее --  справа. Так... Еще
немного. -- Когда мы отъехали  метров десять от женщины,  я юркнул на заднее
сиденье и, захлопывая дверцу, разрешил:
     --  Давай вперед. Быстро до улицы, но  там -- очень постепенно.  Очень!
Выруливай на Варшавку и -- к "Тульской". Все понял?
     -- Абсолютно!
     Больно, до ссадины, стукаю его стволом:
     -- Не трогай зеркало! Чем хуже ты меня запомнишь, тем целее будешь.
     -- Извини, шеф.
     Развалившись у него за спиной, зажигаю плафон и просматриваю документы.
Женщина  везде, в том числе и в паспорте, зовется одинаково: Лариса Павловна
Курбанова. А вот  что  касается должности...  Она одновременно  оказалась  и
лейтенантом угрозыска, и  капитаном  внутренних войск, и капитаном из службы
охраны  президента,  и капитаном  отдела внешней разведки ФСБ.  Все липа.  А
значит, я имел полное право им сопротивляться. Уже легче. С мужиком маленько
по-другому:  он  то  Свиридов,  то  Дмитриев.  Но  набор  тот  же.  Вот  еще
совместители на  мою голову! В реквизированной мной  у парочки рации вначале
кто-то  кого-то материл  и  посылал  писать  рапорта,  потом  приказывал  не
спускать глаз,  а потом потонул в шипении. Забросив трофеи в сумку, я ощупал
хозяйские   свертки,   сваленные   на   заднем   сиденье.  Что-то   твердое,
прямоугольное. Спросил у водителя, чтобы разговор завязать:
     -- Слушай, а ты кого возишь?
     -- Я-то?.. Вице-президента банка "Молодая Россия", а че?
     -- Там, в Чертанове, кто живет: он или ты?
     -- Не, никто. Это я к дружку заезжал, кассеты брал. А че?
     -- Не дергайся. -- Я через плечо обшарил его карманы.
     Слава богу,  хоть  у этого все  было на  одно имя  и на одну должность.
Визитку его я  на  всякий случай прихватил с собой. Мы немного  попетляли по
окрестностям Варшавского шоссе, и  ничего подозрительного  я не  заметил. Но
когда  включил детектор для обнаружения  электроники, его зашкалило. Неужели
это  активизирована  изъятая мной  у  оперативников техника?  Нет,  детектор
показывал, что маяк где-то в машине.
     -- Скажи-ка  мне, приятель, -- свирепея, попросил я  водителя, -- какую
гадость ты здесь включил?
     -- Че? Ни фига я не включал!
     -- А то я не вижу? Не зли меня.
     -- Ну не знаю, не знаю я... А! Так это ж спутниковая охрана! Она всегда
работает. У  нас тут  передатчик где-то,  даже я сам  не знаю, он на спутник
передает. Это чтобы можно было найти машину, если угонят.
     Тьфу, дьявол. Я тут кручусь-проверяюсь, а меня спокойненько  на  экране
компьютера отслеживают.
     -- Рули к метро.
     В  первом же  удобном переходе, в  нише,  осмотрел  себя детектором  --
чисто.  Некоторое время посидел на мраморной скамеечке, поглядывая на поезда
и  прохожих.  Счастливые  они  люди. Как это здорово: брести,  не  глядя  по
сторонам  и  не  озираясь, думая  о чем-то  приятном и делая только то,  что
хочется. По крайней мере, по вечерам и в выходные. После разговора с Женькой
Шмелевым меня  потянуло проинвентаризировать все  имеющееся у  меня барахло,
что можно -- реализовать без неприятностей и вернуться с имеющимся капиталом
в нормальный бизнес. В  торговлишку. Или  в рекламу. Знаю одного головастого
журналиста, который имеет хорошие идеи, но не умеет найти для них спонсора.
     Если  обеспечить его капиталом, то через годик-два  можно будет неплохо
жить на проценты. Если б еще и При была рядом, ничего больше и не надо.
     Ладно. Как поет Алла Борисовна, это -- завтра, а сегодня...
     А сегодня нужно и самому выпутаться, и  как-то со Шмелевым разобраться.
Не оставлять же супругов в положении живца.
     "Живец живца любит до конца". Я зевнул и помотал головой.
     Какая только чушь с недосыпа в голову  не взбредет. Решено: на  сегодня
закруглюсь, завтра переговорю с При и ее шефом, сдамся  им  с добровольной и
чистосердечной  явкой, заложу Каткова, благо  все его признания  на бумаге и
даже отксерены на всякий  случай. А потом  пару  дней буду  отсыпаться. Хотя
нет, нужно еще с Евгением определиться. Может, мне генерал Ноплейко и в этом
поможет? Но уж после этого -- обязательно в спячку.
     Я съездил на Курский вокзал, оставил там,  в ячейке, лишнее, позвонил в
адресный  стол УВД и с помощью подаренного одним благодарным клиентом пароля
выяснил адрес того телефона, который мне дала спортивная Лариса. Он совпал с
адресом ее прописки. Значит, деваться некуда,  надо ехать. Такие  дела нужно
распутывать сразу, пока все совсем не перепуталось.
     Жила Лариса Павловна Курбанова на улице Стрелецкой, за Сущевским Валом.
Купив  на  вокзале  фонарик  и батарейки,  я  доехал на такси до Полковой  и
пешочком,  не спеша,  вернулся  на Стрелецкую. Окна были черны, но и времени
почти  полночь.  Ее  домашние  могли  уже спать. Преодолев  кодовый  замок и
поднявшись  на  третий  этаж,  активизировал  и  сунул в  замочную  скважину
трофейный микрофон. Выбрал, судя по величине, какой помощнее.
     Послушал,  как  фырчит  холодильник  и барабанит  по раковине  вода  из
протекающего или плохо завернутого крана. Людских голосов, скрипов и дыханий
не ощущалось. Выбрав  из ее связки подходящие ключи, вошел тихонько. Постоял
в  прихожей.  Пахнет  табаком,  пудрой.  Людей  не чувствуется.  В чем  я  и
убедился, пройдясь по однокомнатной квартире  лучом  фонарика. Бедновато она
живет. И одна.
     Пока дожидался Ларису Павловну, успел слегка вздремнуть.
     Вероятно, уж очень  подробный рапорт заставили ее  писать. Странно еще,
что  не сопроводили до дома,  дабы убедиться, что  документы ее в целости. А
может,  она  и не  стала врать, раскололась, не доверяя  моему обещанию. Кто
этих  женщин-службисток поймет? Дверь она открывала какой-то отмычкой, очень
раздраженно. Надеясь преподнести сюрприз, я не стал сразу  объявлять о своем
присутствии. Дал ей возможность расслабиться, сходить  в туалет.  После этой
процедуры  люди становятся  гораздо миролюбивее. Потом хозяйка  закурила  на
кухне и пошла в ванную.