адают  на наш  бюджет,  как и
стоимость билета, и штрафные за задержку  и срыв сроков  доставки, что сразу
сделает эту поездку убыточной, а меня идиотом. Трусливым причем.
     С другой стороны, Регина столько раз нас  выручала,  предупреждая порой
даже  о  снайперах,  что  не  верить  ей я  не  мог. Как  жить,  если  уж  и
однополчанам не верить? Или однополчанкам? Собственно,  на  нас  всех,  и на
меня  в  том  числе,  ей было  плевать.  Фактически  эта сука  по-настоящему
оберегала  одного только  Поводка, заботиться  о котором  привыкла  с самого
раннего щенячьего возраста.  Своего, вестимо: сам Поводок  из своей щенячьей
инфантильности до сих пор  не выбрался. Причем Регина думала не только о его
телесной  целости, но и о его карьере  и  пропитании. Поэтому я  был склонен
доверять  ее  женско-материнскому чутью  больше, чем  собственной логике или
экономической целесообразности.
     Но если Регина права и  за мной тут присматривают, то просто так мне не
смыться. А вдруг, чем черт не шутит, в моем кейсе ВВ с  радио-взрывателем? И
ну как его запустят? Нет, мне не хотелось  рисковать подобным образом,  пока
кейс ко  мне прикован.  И вообще, есть такой  в нашем деле  постулат:  когда
некое истолкование событий  принято за  базовое, вести  себя  надлежит  так,
будто  никаких сомнений  уже  и  не  существует.  По  полной программе  и  с
максимальной бдительностью.
     -- Мить, -- попросил я, -- щелкни себя по горлу и кивни на ту дверь, из
которой вы пришли.
     -- Ты  что?  Я ж на работе! -- возмутился он, но Регина дернула ухом, и
он повиновался, звучно щелкнул себя по гортани.
     -- А, черт с ними, с приказами! -- Как бы  поддаваясь  на его призыв, я
громко засмеялся и обхватил Поводка. При нашей разнице в росте обхватить мне
его удалось только на уровне талии. -- Пошли квакнем! Время еще есть.
     Пока   Регина  вела  нас   по  каким-то  коридорчикам  и  зальчикам,  я
скороговоркой  объяснял диспозицию.  Броневик должен ждать,  пока  Артист не
убедится,  что я сел в  самолет и тот  взлетел. Но те, кто, допустим, затеял
нехорошее,  тоже  наверняка присматривают  и за  Артистом, и  за броневиком.
Уловив  идею.  Поводок  и  псина  отвели меня  к малозаметному  выходу в зал
ожидания.  Погранцы,  таможенники и  авиационные  барышни на нас внимания не
обращали.  Регину   и  Поводка  тут  знали,  и  знали,   что  работники  они
безупречные.
     Но  когда  я,  пробормотав  "Спасибо  вам,  ребята.  По гроб  обязан!",
заторопился  к  телефону-автомату,   Регина  вдруг  рыкнула   мне  вслед.  Я
недоуменно обернулся, и Поводок, недоуменно пожав плечами -- дескать, он тут
ни при чем, -- перевел мне этот рык, потерев палец о палец. Я  спохватился и
отдал  подопечному  Регины  полсотни баксов.  Сержант сделал  было вид,  что
отказывается, но сука рыкнула и на него. Женщина -- она  и есть женщина, она
гораздо практичнее мужика в том, что касается обеспечения семейного будущего
и благополучия ее щенка...
     Мне  нужен был  Артист:  у  него  была глушилка.  Но до  Артиста у меня
дозвониться не вышло: занято. Наверняка трепался с  кем-то  из своих пассий.
Тогда я  позвонил Доку и  вкратце объяснил ему ситуацию. Он согласился,  что
рисковать не  стоит.  И  согласился  также  с  мыслью,  что  в броневик  мне
возвращаться не  стоит.  Если  дело хреново,  за ним  наверняка  следят.  Мы
договорились, что  он  заберет  у Артиста глушилку  и будет ждать меня возле
выхода из таможни.
     Сказано  --  сделано.   Когда   я   нырнул  в   его  серо-перламутровый
"мерседес-230", то первым делом убедился, что глушилка действует. Это сейчас
главное: ведь  если, паче чаяния, в моем кейсе есть радиовзрыватель, при ней
он не сработает. В эфире столько всяких помех от  раций, радиотелефонов, ЛЭП
и  подстанций, что  пришлось  разработать  специальные  глушилки,  создающие
вокруг  радиовзрывателей такое  плотное "облако"  помех, что сквозь него  не
прорвется никакой  сигнал. Правда, это  хотя и гарантировало  от  случайного
взрыва, но  ни в  коей  мере не гарантировало  от  той же  беды, если  кроме
радиовзрывателя  имелся  еще  и  какой-нибудь другой.  Химический, например.
Короче, у  меня были все основания стремиться как можно скорее избавиться от
кейса. Но Док повел машину в сторону  Зеленограда. На всякий случай. На  тот
же случай Артист как ни в чем не бывало изображал безмятежное ожидание моего
отлета. Уверен, что он это делал качественно. По системе Станиславского.
     В Москву мы вернулись, сделав кругаля через Дедовск и  Опалиху. Тогда я
и спросил:
     -- Куда рулишь?
     -- Вот я и думаю, -- отозвался Док. -- Куда нам рулить?
     Сами мы с Доком местные и в саперном деле понимаем, но для такой тонкой
работы -- маловато. Он по причине того, что  и в самом деле был  по основной
специальности врачом-хирургом, с недавних пор занявшимся психологией. Я, как
и мой  тезка,  гранатомет  "муха", предпочитал в основном взрывы масштабные.
Фугас там, граната... От  Артиста тоже в этом деле толка не было,  поскольку
он как сапер еще  хреновее, чем  Гамлет. Наш кэп Пастух находился далеко, на
своей  лесопилке  в Затопине. Единственный,  кто среди нас не соответствовал
своему прозвищу, поскольку никогда не  служил во флоте,  а лишь в морпехе, и
отлично умел разминировать все, что  заминировано, --  Боцман.  Но  он нынче
валялся  дома с  подозрением  на сотрясение мозга. Так что в наш  офис возле
метро "Коньково" нам соваться не резон...
     Но куда-то податься надо было!
     И вот тогда Док догадался:
     -- А если бы ты нас пас, ты бы телефоны наши слушал?
     --  Наверняка,  --  согласился  я.  --  Но  тогда  почему  они  нас  не
перехватили?
     --  А  когда?  Переговаривались мы кодом. Не сразу поймешь. Потом,  так
быстро  все  провернули, что  инструкции  на  этот случай  им  получить было
некогда.
     -- Значит, им остается только следить, -- закончил я его мысль.
     Мы проверили, но слежку обнаружить не смогли:
     час пик.  В  потемках  и  сполохах  реклам даже цвет машин  не  поймешь
толком,  а уж чтобы засечь ту, которая тебя ведет, -- тем более. А если их к
тому же  несколько, вообще глухой номер. Док  молчал. Он хоть и был когда-то
старше меня званием и до сих  пор  существенно опережал в возрасте, но знал,
когда нужно приказывать, а когда нет.
     -- Ну что ж, -- вздохнул я, припоминая кстати боцмановское словечко. --
Пойду-ка я в автономный рейд. Пока вы со  связью определитесь и сообщите мне
на пейджер.
     -- Согласен, -- сказал Док. -- Ну что, рулим к метро?
     Мы  выбрали  подходящий  момент,  и  возле "Сухаревской" он прижался  к
бровке, а я  метнулся в арку, где "Медицинская  газета". Я  уже столько  раз
пользовался  тамошним хитрым проходом, что, хотя  до сих пор не  читал этого
издания, абсолютно уверен в его важности и полезности.
     В  метро, а  также  в иные публичные  места,  включая общепит,  мне  с,
возможно,  черт-те чем в кейсе соваться было никак нельзя. Даже  при наличии
глушилки. Так что через  полтора часа я основательно задубел, петляя в своей
хилой  замшевой курточке  по  дворам.  Я ж не планировал работать  на свежем
декабрьском  ветерке  -- как-никак собирался лететь на юг. Кстати, я бывал в
молодости в Грузии. Ох и хорошо же там! Тепло и весело. Правда, это было еще
в советские времена. И летом.
     Нет-нет да  и  мелькала  у  меня малодушная мыслишка  вызвать  на связь
генерала Голубкова, дабы прибегнуть  к помощи родного УПСМ. В конце  концов,
мы их столько раз выручали, почему  бы  и им мне не  помочь? Но тошнее всего
для  меня  была  мысль о  том, что  все  мои  теперешние действия и  мучения
основаны фактически  на мнении собаки! И если эта  сука Регина, предположим,
напустила туману,  решив по-легкому срубить полсотни баксов, то я-то в каком
виде окажусь?
     Приходилось выкручиваться в одиночку.
     Глава вторая. Генерал Голубков и УПСМ
     В  то  время,  когда  замерзший Муха  слонялся  по вечерней  Москве,  в
Управлении   планирования   специальных  мероприятий   (УПСМ)  заканчивалось
совещание начальников отделов. Шло оно на  втором этаже скромного особнячка,
якобы принадлежащего небольшой коммерческой  фирме "Контур". Но и  здание, и
само   управление   могли   называться  как  угодно.  Например,  "Управление
поставками смазочных масел" или  "Комитет независимого  туризма". Суть бы от
этого не  изменилась. УПСМ  было  спецслужбой,  независимо  от ФСБ  и  ФАПСИ
предоставлявшей администрации президента  информацию, которая могла улучшить
управление страной.  А  еще  УПСМ  по  приказу  Самого  или  по  собственной
инициативе   вмешивалась   в  определенных   случаях  в   ситуации,  которые
представляли угрозу России.
     Начальник   УПСМ  генерал-лейтенант  Александр   Николаевич   Нифонтов,
заканчивая совещание, сделал паузу и с легким вздохом объявил:
     --  Товарищи офицеры, вынужден вас огорчить.  И  прошу проинформировать
своих подчиненных,  присовокупив, что только крайняя необходимость вынуждает
меня  на  этот  шаг.  Денежное  довольствие  за  декабрь  будет  выплачено в
половинном размере. То же самое за январь.
     В узком  зале вокруг широкого и  длинного  овального  стола  сгустилась
тишина.  Почти  все  присутствующие  уже знали о  предстоящем.  На то они  и
разведчики,  чтобы  знать о событиях заранее. Но все равно многие надеялись,
что уж перед Новым-то годом их эта неприятность минует.
     -- Это связано с  тем, --  выложив самое трудное, Нифонтов почувствовал
себя свободнее, -- что нам необходимо срочно закончить работы по экранизации
здания.  А бюджетное финансирование  практически  заморожено.  Вам  не  надо
объяснять, как  важно  обезопасить наши компьютеры, наши собственные системы
связи и  прочую электронику.  Посему уверен,  что  вы и ваши люди  правильно
поймете   ситуацию.  Даю  слово  офицера,   что  в   феврале  --  марте  все
задолженности будут погашены.  Причем с учетом  инфляции. Вопросы есть?  Все
свободны, Голубкову остаться.
     Мрачновато  покидали  подчиненные Нифонтова защищенный  от  всех  видов
прослушивания зал для заседаний. Генералу-то что --  он проинформировал их и
забыл. А  им еще смотреть в  глаза  своим подчиненным.  И так же сухо, делая
вид, что ничего особенного  не случилось, сообщать, что праздник у них будет
куцым. А после Нового года вообще придется опять жить, занимая у гражданских
знакомых. А потом начальникам  отделов предстояло самое тяжкое: прийти домой
и там доложить женам и  тещам, что надо затягивать  пояса.  Причем  женам  и
тещам не  объяснишь, что их деньги уйдут на меры по безопасности от  ЭМБ,  к
тому  же  эта  новая  напасть  --  электронно-магнитные  бомбы --  секретна.
Придется  мямлить   что-нибудь   об   общей   экономической   и   финансовой
напряженности в стране.
     ЭМБ  --  это  в  принципе  простые  устройства,  которые  могут  мощным
бесшумным и невидимым импульсом  не просто стереть все данные из имеющихся в
радиусе  сотен метров компьютеров, но и полностью  вывести  их из строя. А в
компьютерах  УПСМ много  чего такого, что обеспечивает безопасность страны и
стабильность ее руководства. Допустить их повреждение -- значит нанести урон
в  тысячу  крат больший,  чем  стоит  надежная  экранизация  помещений,  где
установлены  основные  серверы.  Притом  что погибшие  уникальные  данные  в
деньгах  можно оценить лишь весьма приблизительно: ведь  многое из того, что
хранится  в  этих  компьютерах,  оплачено  усилиями  суперагентов  УПСМ,  их
здоровьем, а иногда и жизнями...
     Но  все  равно, единственное, что облегчало душу  покидавшим  помещение
офицерам, -- это уверенность, что и сам генерал-лейтенант выпишет себе такую
же неполную получку, как  и всем прочим. Утешение слабое, но  все же  лучше,
чем никакого...
     Нифонтов же, озвучив неприятное решение, тут же о нем совершенно забыл.
Он считал,  что всякая служба чревата лишениями.  Как на  фронте случается и
поголодать  из-за перебоев в снабжении, так и спецслужбистам  не  зазорно на
время  ужаться  в  получке. Поэтому  реплика генерал-майора Голубкова его  в
первый момент озадачила:
     --  И  как же  ты, интересно, собираешься компенсировать  инфляцию?  --
спросил начальник оперативного отдела УПСМ. -- Да тебя финансовое управление
с  дерьмом за  это смешает.  Нет ведь правительственного  разрешения  на сей
счет...
     --  Инфляцию? Какую  инфляцию? -- недоуменно спросил генерал-лейтенант.
-- А-а, ты еще об этом. Очень просто. Кто-то из наших обратится в суд. И суд
меня обяжет выплатить задолженность с  учетом инфляции.  Никакая  ревизия не
придерется!
     Нифонтов был горд своей идеей, но Голубков снова удивился:
     -- В суд? Военнослужащий? И кто ж на это решится?
     --  Кто  угодно. Кому  прикажу.  Ты, например. Судебное заседание будет
закрытым. Собственно,  чего там заседать,  если судья  свой  человек, а я не
против иска?
     --  Не боишься  прецедента?  --  ругая себя за  свой  язык,  сомневался
Голубков. -- А ну как все войдут во вкус и начнут сутяжничать?
     --  А  кто узнает?  О судебном  решении  будут  знать  четверо: ты,  я,
зампофин и судья. Ладно, хватит об этом. Ты мне лучше  объясни, что у тебя с
резидентом по Кавказу?
     -- Все в порядке, -- доложил Голубков. -- Встретились. Материалы он мне
передал,  но там пока мало конкретики. Что  воруют  -- очевидно. А  данные о
бронетранспортерах,  которые  ушли  в  Армению,   и  о  зенитных  пулеметах,
переправленных в Чечню, -- пока еще на уровне предположений  и домыслов.  Из
боксов  и  со складов техника исчезла,  -- это  факт. Но,  понятно же,  что,
проведи  мы там  проверку, окажется,  что все погибло под селями  и обвалами
либо списано как отслужившее моторесурс.
     -- А в Абхазии?
     -- В  Абхазии тем  более.  Боевые  действия,  ты  ж  понимаешь.  Сгорел
вертолет. А там  иди  разберись, подбили его  сепаратисты или грузины?  Или,
наоборот, купили те или другие.
     --  Ну  и каковы твои предложения? -- кивнул, соглашаясь, Нифонтов.  --
Что мне докладывать куратору?
     -- Есть пока две зацепки. У резидента на примете один зампотех, который
через пару месяцев увольняется в запас по выслуге. Вроде  бы  он не против в
обмен на гарантию  амнистии и выплаты всего, что  ему причитается за службу,
дать показания.  Свидетель  он  мощный: у  него  будут  не только  детальные
списки, личное свидетельство, но и ксерокопии подделанных документов. Вторая
-- через грузин. У меня есть  надежный выход на канцелярию Шеварднадзе. Если
там удастся, то их контрразведка может нам много чего сообщить  полезного. И
не только о хищениях и коррупции.
     --  Я-асно, --  задумчиво протянул начальник  управления. -- Только вот
что... Давай-ка мы это как-нибудь похитрее залегендируем. Не надо, чтобы это
выглядело  как наше  сотрудничество с ними.  Понял? Пусть  это будет  как бы
работа у них нашего крота.
     Голубков кивнул. Ему  не надо было напоминать, что предыдущий президент
России  недолюбливал президента Грузии.  Тот  еще  во  время  их совместного
пребывания в  Политбюро ЦК КПСС не  слишком высоко  оценил  деловые качества
будущего реформатора России.  Шеварднадзе,  опытный, но  жестковатый грузин,
слишком  четко понимал, к  чему могут  привести амбиции  без понимания  сути
событий. И вот из-за прошлых обид,  злопамятности высшего чиновника России и
обострившегося  положения  в  Абхазии два  православных  народа оказались  в
конфронтации:  Но  Нифонтов и Голубков  были  служивыми  людьми,  а служивые
командующих  себе  не  выбирают, служивым приходится  исходить из того,  что
есть. Выкручиваться.
     -- Понял, -- резюмировал генерал-майор.  -- Оформим моего  человека как
крота,  имя  засекретим,  выпишем  вознаграждение.  Доклад  представлю,  как
результат агентурной разработки, так?
     -- Так. Теперь вот что еще. Как, Костя, ты объяснишь мне вот  это? -- И
Нифонтов достал из лежавшей под  его тяжелой  волосатой рукой  густо-зеленой
папки ксерокопию  заметки  из англоязычной  газеты,  к которой  был подколот
отпечатанный на принтере перевод.
     "Как  сообщил  источник  в Кремле  со ссылкой на  генерал-майора  К. Д.
Голубкова,  работающего  в  одном из подразделений ФСБ или  ФАПСИ, отношения
России  и  Грузии  будут  обостряться,  пока  у  власти в  Грузии  находится
"рвущаяся  в НАТО клика тирана Шеварднадзе". Об этом генерал-майор заявил на
встрече   ветеранов  Вооруженных  сил   СССР  в   клубе  "Щит  Родины".  Это
неформальная организация, объединяющая бывших  сослуживцев, ныне оказавшихся
разведенными по армиям СНГ и других стран ближнего зарубежья России. Генерал
Голубков, в частности,  заявил  и о том, что не понимает, почему ликвидаторы
катастрофы   на  Чернобыльской  АЭС,  которую  до  сих  пор  лживо  называют
"аварией",  получают пенсию не в зависимости  от того,  несколько эффективна
была  их  работа по  ликвидации последствий катастрофы, а от того, насколько
сильно  они при этом пострадали.  На  том  же  заседании один из сослуживцев
Голубкова капитан-спецназовец  Пастухов  поднял тост "За  братство русских и
грузин, живущих в Москве..."
     --  Бред, -- нахмурился Голубков. -- В клубе  был. По  твоему  заданию.
Отчет об этом уже у тебя.  Однако о  Грузии --  во  всяком  случае,  в таком
разрезе  --  речи не шло. О  Чернобыле  вообще не  говорилось. Ни  слова.  А
Пастухова так и вообще на том сборе не было. Он никогда никакого отношения к
"Щиту" не имел. Это провокация.
     -- Я  и без тебя знаю, что провокация, -- поморщившись,  как от изжоги,
буркнул  Нифонтов. --  Я тебя  про  другое  спрашиваю:  как  ты  это  можешь
объяснить? Мы взялись с тобой расследовать коррупцию в российских войсках на
Кавказе, в  частности  в  Грузии. И  тут же  тебя  выставляют как обвинителя
Шеварднадзе.  Совпадение?  Упреждающий  удар?  Или  крючок  на   будущее?  А
Пастухов? Он  тут каким боком? Не в связи  ли с ликвидацией его группой того
террориста... Пилигрима,  да? Это тоже ведь кавказский след, так? [См. роман
А.Таманцева "Двойной капкан"].
     -- А что  за газета?  За какое число?  -- не найдя названия  и числа на
ксерокопии, спросил Голубков.
     --  Это  я тебе  пока  не  могу  сказать,  --  мотнул лобастой  головой
Нифонтов. -- В печать заметка не пошла, удалось в последний момент вытеснить
какой-то  сенсацией.  Однако  полностью  изъять эту  дезу  не представляется
возможным. Она еще может  вынырнуть где угодно. И чего  я уж совсем никак не
могу понять, при чем тут Чернобыль? А  знаешь, твоя интонация в этой реплике
поймана очень точно. Вот буквально слышу твой голос. Может, ты где-то в ином
месте и по другому поводу говорил что-то похожее?
     -- На хрена, извини за выражение, мне такое болтать?  Да я, признаться,
и не думал никогда об этом -- о том, кто и сколько получает за чернобыльские
дела... Как-то это все очень далеко от меня...
     -- Я  слышал краем уха, -- сообщил  Нифонтов,  --  что  в правительстве
собираются пересматривать размеры пенсий для ликвидаторов.
     -- Да? Понятия не имею.
     -- И все-таки... Ради чего это все накапано?  Есть связь с нашей  темой
или другими делами? Какими? Зачем?
     Голубков задумался. Потом нерешительно сказал:
     --  Есть  одно  рабочее  соображение...  Ты  помнишь...  Чтобы выманить
Пилигрима, мы через ФСБ устроили для чеченцев утечку фальшивой  объективки о
группе Пастуха.
     -- Да, конечно, помню. Что-то там о перерождении и рвачестве.  Она ведь
тогда и сработала как приманка, та объективка. Ну что в этой связи?
     --  Просто,  несколько я  могу судить,  --  Голубков умолк,  прикидывая
формулировку: то,  что  вырисовывалось,  ему  очень  не  нравилось,  --  эта
объективка  -- единственный  вышедший  от нас документ, в котором  моя и его
фамилии присутствуют одновременно.  И кто может  гарантировать, что Пилигрим
не поделился этой дезой с  кем-то  еще,  кроме чеченцев? Никто не может.  Но
если  тот документ  всплывет