горные вершины, перевалы  и  распадки.  Поглядывая  на  приборы,  чуть
заметными движениями ручки "шаг-газ" он управлял в пространстве  удивительно
верткой машиной. И вот наконец он увидел "тот" вертолет.
   Скользнув с высоты вправо и вниз, Михаил срезал угол  и  настиг  странно,
боком летящую машину.
   И тут в проеме десантного люка они увидели Трубача.
   Его лицо и одежда были залиты кровью, но он продолжал  отчаянную  схватку
против нескольких врагов на борту. Все,  кто  был  в  санитарном  вертолете,
затаив дыхание, ждали исхода этой схватки. Увы, они ничем  не  могли  помочь
товарищу...
   Вертолет с Трубачом был чуть ниже и несколько впереди,  но  огонь  с  его
борта почему-то больше не открывали - видно, было не до того.
   Еще ближе, еще... Теперь между ними было не больше полусотни метров.
   Михаил маневрировал, скользил и ежеминутно  менял  положение,  все  ближе
подтягиваясь к летящей впереди машине.
   Артист, уцепившись одной рукой за скобы на потолке вертолета,  висел  как
обезьяна, привычно держа у глаза видеокамеру и снимая все,  что  открывалось
объективу.
   Стрелять было нельзя. Вертолет с их другом швыряло из стороны в  сторону.
Внизу были горы - до вершин метров двести, не больше.
   Вдруг правее по курсу Михаил увидел еще один военный  вертолет,  который,
видно, вызвали на подмогу.
   - Держись между ними, ближе к этому, подбитому! Подставляйся  так,  чтобы
тот боялся стрелять и не мог нас сбить! Для них самое  главное  -  доставить
"подарок", так что стрелять поостерегутся!
   Михаил понимающе кивнул и, сделав резкий маневр, занял такое положение  в
воздухе, чтобы высланная на помощь машина не могла открыть огонь  без  риска
задеть своего.
   И в то же время Пастух, Док и Боцман,  откинув  дверь  своего  вертолета,
ударили разом из трех автоматов по двигателю вертолета поддержки.
   Из той "вертухи", на которой оказался Трубач,  вывалился  еще  кто-то.  В
проеме люка вновь показалось лицо Николая. Он наконец узнал  своих,  замахал
им рукой.
   - Он увидел  нас,  -  закричал  Пастух.  -  Увидел!  Двигатель  вертолета
поддержки, по которому они  втроем  вели  огонь,  вдруг  задымил,  он  резко
отвалил в сторону и пошел к земле, видимо надеясь  найти  хоть  какую-нибудь
площадку для вынужденной посадки.
   Теперь все они смотрели на  Трубача.  Он  кричал  им  что-то,  размахивая
руками, но вдруг его отбросило в сторону пилотского кресла, и  они  увидели,
как лейтенант спецназа Николай Ухов по прозвищу Трубач  в  последнем  усилии
навалился на летчика, обхватил его голову и закрыл тому глаза. Отсюда трудно
было понять, что именно произошло перед этим,  но  похоже  было,  что  пилот
исхитрился-таки как-то зацепить Трубача, и, похоже, очень серьезно зацепить.
   И тут же они увидели, как вертолет, потерявший управление, швырнуло вбок,
закружило на месте.  В  последний  момент  летчик  сумел  вырваться  из  рук
Трубача, но выровнять машину так и не сумел.
   Жидкий  раскаленный  воздух  уже  не  держал  вертолет.  В  беспорядочном
вращении его понесло вниз, к земле, и бросило на отвесную горную скалу.
   В свете солнца вспышка взрыва была тусклой, ее  тут  же  сменил  вспухший
черно-красный шар, который сразу развеяло ветром. Все в оцепенении  смотрели
на уносящуюся вниз серо-красную скалу, на которой не осталось  ничего  -  ни
следа взрыва, ни обломков.
   - Колька!.. - прошептал Пастух.
   Рассказ Трубача
   Да, так оно все и было. Я когда в этот вертолет прыгнул, у меня  же  одна
только мысль в башке засела - не упустить документы. Как в атаку шел.  Перед
глазами  бумаги,  что  этот  хмырь  передал.   Все   остальное   воспринимал
исключительно как препятствие. В общем, прыгнул в кабину, а вертолет  возьми
да и рвани вверх.
   Это теперь я, как настоящий шпион, сначала  пять  раз  подумаю,  где  тут
выход, прежде чем куда-либо войти. А тогда...
   В общем, смотрю - земля уплывает вниз. Пилот жмет на газ. Передо мной два
парня в камуфляже. Один сидит ко мне спиной, работает за пулеметом - как  на
"зингере" строчит. Второй  от  неожиданности  аж  позабыл  про  то,  что  он
вооруженный солдат армии Рашиджистана, и давай  меня  по  башке  лупить.  Но
голова у меня тогда еще ничего, крепкая была.  Это  теперь  болеть  стала  -
тоска, хоть стреляйся.
   В общем, как он меня пару раз  хватанул  каблуком  по  лбу,  так  я  чуть
обратно на воздух и не вылетел. Тут у меня выбор был невелик - либо за косяк
хвататься, либо остаться при автомате, но в свободном падении без  парашюта.
Ясное дело, что я выбрал косяк. Высота-то уже  приличная  была,  я  ее  даже
спиной чувствовал.
   Я руками за скобы - там они на борту снаружи приварены были очень удобно,
и на скобах этих уголок изобразил - как в спортзале на кольцах. Ну, и малому
этому, который меня одной ногой лупил, своими обеими как  раз  под  брюхо  и
засветил. Смотрю - он и отвалился.
   А у меня из раны кровища хлещет -  у  него,  у  гада  этого,  ботинки  на
шурупах оказались. Хорошие ботинки, крепкие...
   Ну, кровь  -  это  не  страшно,  правда?  Встряхнулся,  и  пока  этот,  с
башмаками, в отключке валялся, я пулеметчику такой  пинок  славный  отвесил,
что он аж красиво так через свой пулемет и кувыркнулся.
   Я пока его взглядом провожал - первый очухался. Забыл я про него,  а  он,
собака, оказался крепче, чем я ожидал. Короче, собрался парень с  мыслями  и
такую мне замечательную подсечку сделал, что я чуть за  пулеметчиком  следом
не отправился.
   Бились мы  с  ним,  как  в  американском  фильме.  То  он  меня  за  борт
выдавливает, то я его. Вертолет-то не очень вместительный оказался - мы друг
друга по переборкам кидали, только стук стоял. В конце  концов  я  ему  один
захват из джиу-джитсу провел и благополучно оформил посадку без парашюта.
   Минуту, наверно, в себя приходил. Башка трещит. Кровища  в  глаза  лезет.
Два ребра точно сломаны, если не больше.
   Наружу выглянул, смотрю, а тут ваш вертолет с  красным  крестом  за  мной
шпарит. Пока я вам приветствие кричал да ручкой делал, пилот - а он до этого
вел себя вроде как таксист: рулил себе, не обращая внимания, что у него  там
за спиной делается, - так вот этот пилот вдруг какой-то такой  хитрый  вираж
заложил, что меня на него и швырнуло. Я, если честно, схватился  за  первое,
что мне под руку попалось, - за его башку.  -  Он  мычит:  мол,  что  ж  ты,
дурень, делаешь - оба навернемся!..
   Ну, так оно и вышло, как  он  предупреждал.  Вертолет  как-то  закачался,
закачался - он и до этого летел не очень-то резво, а тут и вовсе вниз пошел.
Перед глазами все кувыркается. Пилот - жить-то хочется - извернулся  и  меня
локтем промеж глаз. Я от него отлепился, как мячик какой...
   Это уже потом я понял, что он невольно мне жизнь спас.  Я  прямехонько  в
раскрытую дверь вписался. И, главное, все  как  в  замедленном  кино:  лечу,
наблюдаю, как валится вниз один вертолет, как улетает ваш, с крестом...  Тут
что-то как сверкнет! Мне огнем прямо в лицо пыхнуло...
   ...А что было потом - совершенно не помню. То есть абсолютно не в  курсе.
Упал ли я куда или повис на чем... Сплошная  темень  в  камере.  Я  из  этой
темноты только через месяц на белый свет вылез...
   А потом у меня времени много было. Все лежал да размышлял, как же  это  я
умудрился остаться в живых?.. Черт его знает... Может, меня взрывной  волной
подняло? Может, я в какие-нибудь заросли упал или по касательной  по  склону
чиркнул... Хоть убейте, не знаю.
   Вообще-то чего вам объяснять - на войне чудеса  всякие  случаются.  Когда
Грозный штурмовали, нас на Минутке бомбой накрыло. Я ближе всех  стоял.  Так
меня только контузило, а ребят  на  противоположной  стороне  улицы  -  всех
осколками уложило...
   Ну вот, остался я жив... Чудом там или не чудом - какая  теперь  разница.
Только когда я в себя пришел, то поначалу, ей-богу,  не  рад  был,  что  жив
остался. Пошевелиться не могу, даже  рта  открыть,  а  тело  все  как  через
бетономешалку пропустили...
   Это я потом узнал, что месяц без сознания провалялся. А как глаза открыл,
смотрю: в какой-то хибаре лежу. Огонь  горит  в  очаге.  На  стене  какой-то
потертый ковер. Под потолком развешаны пучки сушеных трав,  шкурки  каких-то
животных.
   И вот валяюсь я среди всей этой красоты, как чурбан. От боли выть  готов,
а не могу... И  какой-то  дремучий  старик  меня  растирает  ужасно  вонючей
дрянью. Старик такой сухонький, весь в морщинах, на вид лет двести. Тихо так
лопочет по-своему.
   Он меня несколько месяцев козьим молоком да отварами  из  трав  отпаивал.
Кроме жидкого, ничего проглотить не мог. Замечательный старик... Я  лежу,  а
он мне Коран читает. По-арабски. Я ни бельмеса не понимаю, но замечаю,  что,
когда он бубнит свои молитвы, боль вроде бы стихает. То ли отвлекаешься,  то
ли действительно сила какая-то в этом есть... Не знаю...
   В общем, сплошная мистика и шаманство.
   Только я вот что скажу. Старичок этот, его Сульхи звали,  меня  молочком,
травками да молитвами своими с того света вытащил. И не  просто  вытащил,  а
так, что потом в большом медицинском центре врачи меня  с  головы  до  пяток
прощупали, но так и не поняли, как это я еще двигаюсь.  По  всему  выходило,
что быть мне инвалидом в лучшем случае. А в худшем... На все воля Аллаха!..
   Мало-помалу начал становиться на ноги. Месяца через четыре  вытащил  меня
Сульхи впервые на улицу. Сижу я на солнышке. Любуюсь на горы,  облака.  Орел
какой-то в небе парит. И думаю себе - какая благодать!..
   К тому времени я  уже  начал  сносно  понимать  на  урду  и  классическом
арабском. Это все, ребята, оттого, что дед мне Коран  читал.  Лучше  всякого
лингафонного курса получилось. Я пока в бреду валялся, старик мне  бу-бу-бу,
бу-бу-бу... Так, видать, слова на подкорку сразу и  записывались.  А  потом,
когда малость оклемался - скукотища же все  время  лежать,  верно?  -  я  от
нечего делать языками и овладел. Ей-богу!
   Ну, правда, врать не буду, потом уже  по  моей  просьбе  Сульхи  со  мной
специально занимался. И начал я читать,  даже  писать  под  конец  научился.
Старик-то оказался ученый. У него какая-то мутная история  вышла  с  местным
муллой. То ли он в Коране решил  что-то  на  свой  лад  переиначить,  то  ли
какие-то мысли Магомета слишком вольно трактовал.  А  скорее  всего,  просто
слишком для муллы умным показался. Два мудреца на  одно  селение  -  слишком
много.  Вот  старого  Сульхи  из  селения  натуральным  образом  и  поперли.
Объявили, значит, персоной "нон грата".
   По-моему, он не очень-то огорчился. Отстроил себе хижину в горах  повыше.
Закопался в свои книги - у него их была  целая  библиотека.  Собирал  травы,
сушил. Готовил по каким-то древним рецептам настои да мази, которыми меня  с
того света и вытащил.
   Любил он на рассвете сидеть на пороге хижины. Оттуда вид -  обалденный!..
Наверное, на сотню километров. И никаких вокруг людей, никакого жилища.  Мне
самому иногда начинало казаться, что мы со стариком одни остались. Так  вот,
сядет и смотрит. Молчит. Только губами шевелит. То ли молится, то ли  что-то
разъясняет сам себе. И так часа три может сидеть, пока солнце его не сгонит.
   Я его как-то спросил:
   - Ты чего, старик, тут сидишь зря?..
   Он посмотрел на меня, как на дитя малое, и говорит в ответ:
   - Смотрю на движение мира...
   Постепенно я на ноги встал. Сначала на костыле ковылял. Потом перешел  на
палочку. А уж потом и сам по себе. Пока старик о моей душе  да  моих  мозгах
заботился, лекции мне о мироздании читал, я решил, что и тело мне  тоже  еще
пригодится.  Вспомнил  кое-что  из  карате,  кое-что  из  ушу,  кое-что   из
джиу-джитсу.
   Я же когда рукопашным боем  занимался  с  инструктором  нашим,  Григорием
Иванычем, то все больше налегал на удары да на технику. А всю эту  восточную
философию за чепуху держал. А тут пригодилось.
   Стал потихоньку в теньке заниматься. Дыхание выставлять да  медитировать.
Руками машу, а сам в голове соло на саксе прокручиваю. Кругом красота дикая.
Гармония. Такой меня восторг временами брал!
   Единственно,  чего  мне,  ребята,  не  хватало,  так  это  саксофона.   У
старика-то даже радиоприемничка завалящего не было.  Так  что  я  по  памяти
втихую Глена Миллера или Гиллеспи мурлыкал.
   В общем, когда я достаточно окреп, то полностью к тому моменту  пришел  в
соответствие с обстановкой. Дни текут. В  душе  полное  успокоение.  Проблем
никаких. Как летом в детстве - полное ощущение потери времени...
   Вначале, конечно, были у меня мысли о побеге. Вернее, не о побеге. Старик
Сульхи меня никогда не держал при себе силой. Какая у  него  сила?..  Я  как
чуть-чуть оклемался, так уже мог его одним плевком  уложить.  Просто  бежать
как-то было некуда.
   Он, старик, меня сразу спокойненько так предупредил:
   - Ты вниз не ходи. Ты шурави. Тебя там убьют. А я даже толком и не  знал,
где нахожусь. Вроде бы и  не  в  Рашиджистане.  Я  часто  пытался  у  Сульхи
выяснить подробности того, как он меня нашел. Но старик был кремень. Твердит
в ответ одно и то же:
   - Аллах тебя послал, Аллах и заберет...
   Только я понял так. Дед время от времени из хижины своей выбирался.  Брал
ишака - и в горы. Травы собирать. Минералы какие-то одному ему известные. Да
и просто на "движение мира" поглазеть. Старику много не надо. А уйти мог  аж
на месяц. За это время проходил достаточно большие расстояния.  Похоже,  вот
во время одного такого похода он меня и нашел.
   И вот это, ребята, как раз чудо. В пустыне я падаю вместе с вертолетом  и
остаюсь жив. Почти жив... А тут бредет мимо  безумный  старик,  которому  не
лень меня за сотню километров на своем ишаке тащить тайными тропами да потом
незнамо сколько выхаживать. Другой бы пошарил по карманам да и пошел себе  с
Аллахом дальше. Ну, может, прикончил бы из человеколюбия.
   А старик... У него философия...
   В общем, время летело. Я уже почти,  как  дед  советовал,  растворился  в
природе, да не до конца - в один прекрасный  день  цивилизация  напомнила  о
себе сама.
   Как-то занимался я своей хитрой гимнастикой, да что-то из  Глена  Миллера
напеваю и вдруг слышу:
   какой-то странный, непривычный, но в то же время знакомый звук  появился.
Я на месте застыл и сообразить не могу, что бы это могло быть.
   А звук, вернее сказать, гул все сильнее. И вдруг как из-за горы  вертолет
выскочит - прямо на меня. Военный вертолет. Круг над хижиной сделал, кое-как
на каком-то пятачке приземлился.
   Из вертолета вылезают два солдата да офицер. Как я  понял  -  пакистанцы.
Офицер меня осмотрел и говорит (на урду, между прочим):
   - Давай-ка, братец, полезай в кабину. Пожил на свежем воздухе, и хватит.
   - А кто ты таков будешь? - поинтересовался я у него.
   - Тебе это знать пока ни к чему, - он мне в ответ. - Полезай, говорю. Вид
у тебя болезненный, не хотелось бы силой тебя тащить.
   Старик с каменным лицом сидит и только бормочет:
   - ...Аллах дал, Аллах взял...
   - Это, - говорю ему, - не Аллах. Это солдаты.
   В общем, полез я в вертолет добровольно. Все равно когда-нибудь  вылезать
из этих гор пришлось бы. А тут грех транспортом не воспользоваться.  Убивать
меня никто вроде не собирался. Велика охота машину гонять,  чтобы  доставить
себе такое удовольствие...
   Летели часа три. Приземлились тоже в горах, но уже на военной  базе.  Все
как у взрослых - аэродром, казармы, склады  ГСМ.  Меня  вроде  как  пленного
определили. Хотя в зиндан сажать не стали. Просто приказали с территории  не
выходить.
   Вначале меня какой-то следователь допрашивать пытался.  Только  я  дурнем
прикинулся. Мол, ничего, ребята, не помню. Ни кто таков, ни  как  звать,  ни
как сюда  попал.  Видно  же,  что  я  через  мясорубку  прошел.  Следователь
помучился недельку да и отстал.
   Определили меня в госпиталь. Ну,  про  это  я  уже  говорил.  Врачи  меня
смотрели-смотрели, языками цокали-цокали, но так и не смогли понять, как это
меня старик по частям собрал. А я как с гор спустился, тут же хворать  стал.
Головные боли почти каждую ночь мучили. Хоть  в  петлю  лезь.  Мне  какие-то
таблетки давали, но все впустую. Выходило, что мне без  стариковских  травок
весело не жить.
   На базе этой я еще месяца два просидел. Уже начал план разрабатывать, как
мне отсюда ноги делать. Присмотрел, где  оружие  прибрать  к  рукам,  еду  в
столовой. Дело, в общем-то, не хитрое. Самое трудное было понять, куда идти?
Я ведь, ребята, понял, что в Пакистане  оказался.  В  Афган  к  талибам  мне
что-то не хотелось. И что? В родные просторы через горы идти  или  в  Индию?
Пока я выбирал, меня однажды привели  в  штаб.  Там  уже  какой-то  хмырь  в
гражданском сидит. Белобрысый, высокий. На немца похож.
   Смотрел он на меня минуты три и говорит вдруг по-русски:
   - Ну что, Николай Ухов,  здравствуй,  что  ли.  Я,  конечно,  напрягся  и
осторожно так в ответ говорю:
   - Здравствуй, коли не шутишь. Только, может, я и Ухов, но  уверенности  у
меня такой нет. Память напрочь отшибло. Он глаза расширил и давай хохотать:
   - Ухов ты, Ухов. Это я точно выяснил. Или если хочешь - Трубач.  Это  как
тебе привычнее.
   И фотографию мою показывает. Армейскую. Я  фотографию  посмотрел  и  свое
гну:
   - Хороший парень. Кто такой?
   - Ладно, это ты пакистанцам мозги крути, - отвечает серьезно. -  А  я  не
затем в такую дыру лез, тебя разыскивая.
   - А зачем? - спрашиваю.
   - А затем, что нечего тебе здесь торчать. Или ты уже ислам принял?
   - Нет, - говорю, - недосуг как-то было. Да и не предлагал никто.
   - Ну вот и славно. Тогда у меня к тебе дело есть.
   -  С  кем  имею  честь?  Меня  вы  Уховым  сразу  окрестили,  а  сами  не
представились.
   - Зови меня Коперником, - серьезно отвечает он.
   - Кем?..
   - Коперником, - повторил он. - Это  для  удобства.  Я,  понимаешь,  имена
часто меняю. Так чтобы не путаться.
   - Ну ладно. Тогда уж и я лучше буду Трубачом.
   - Нет, - возражает он. - Ты теперь будешь Аджамал Гхош.
   - Это почему?
   - А это отдельный разговор.
   В общем, он мне долго баки забивал о том, что родина меня не забыла и что
он, подполковник ГРУ, ее представитель, за мной специально прибыл.
   - Это вы, Коперник, молодым рассказывайте, про  родину-то.  Я  не  первый
день по земле хожу и прекрасно за это время усвоил, что родина про  тебя  не
вспомнит, пока ей не припрет. Выкладывайте начистоту, в чем дело?
   - Ладно, - не стал спорить Коперник. - Начистоту так на чистоту. Есть,  -
говорит, - одно дело, для которого вы, Аджамал, - на "вы", гад,  перешел,  -
очень даже подходите.
   - Что за дело?
   - В общих словах, надо поехать в Ирак. Взять там одну вещь и доставить  в
Россию.
   - А не в общих?
   - А не в общих расскажу, когда вы согласитесь сотрудничать.
   - У меня есть выбор?
   - Выбор есть всегда. Пакистанцы не дураки и просто так  вас  не  отдадут.
Родина, как вы  верно  заметили,  тоже  просто  так  ста  тысячами  долларов
швыряться не будет. А именно столько они хотят за вашу голову.
   - Неплохо, - заметил я. - Но, бывало, давали и больше.
   - Я знаю. Читал ваше досье.
   - А как вы меня вообще нашли?
   - Если знать, что искать, то найти можно, - отвечает он мне с улыбкой.  -
На нас пакистанцы вышли, говорят, ваш человек у нас.  А  дальше  сопоставить
нетрудно. В последнее время в  этих  краях  только  вы  и  пропали.  Вернее,
погибли. А это в моей ситуации весьма  важное  обстоятельство.  Нужен  такой
человек. Профессионал, но незасвеченный.
   Все живые профессионалы на виду, а вас давно уже похоронили. Улавливаете?
   - Улавливаю. Так в чем дело-то?
   - Сначала о  вашем  выборе.  У  вас  две  возможности.  Сгнить  здесь,  в
Пакистане. Местные дяди как только поймут, что за вас денег не получить, так
живо вас спишут в расход. Или  согласиться  сотрудничать  со  мной.  В  этом
случае я вас выкупаю, а взамен попрошу прогуляться через Ирак. Ну как?
   Я подумал и согласился. Хуже, чем есть, думаю, все равно