бернулся к Голубкову:
   - Что происходит, полковник?  Что  происходит  со  страной?  С  нами?  Мы
привыкли думать, что живем в средней полосе России. Березки.  Зайчишка-зайка
серенький. И вдруг выясняется, что мы живем не в средней полосе России, а  в
каких-то чудовищных джунглях. И под каждой елкой не волчок - серый бочок,  а
голодные львы. В окружении шакалов. И все это не завезено к нам. Все  это  и
есть мы.
   Голубков промолчал. Но конструктор и не ожидал ответа.
   - Вернемся на грешную землю, -  проговорил  он.  -  Эту  программу  нужно
остановить. Кто бы ее ни санкционировал.
   - Даже если это сам президент? - спросил Голубков.
   - Да.  Даже  если  это  сам  президент.  Он  не  мог  этого  сделать.  По
определению.  Он  президент  демократической  России.  Если  страна   станет
бандитской, она востребует другого президента. Возможно, он уже ждет.
   - Вы сказали, что у меня слишком богатое воображение, - заметил Голубков.
- А у вас?
   - Я оперирую фактами. Только фактами.  И  логикой.  Будем  называть  вещи
своими именами. Это заговор, полковник. Заговор  против  новой  России.  Она
может нам нравиться или не нравиться, но другой нет. Это больной ребенок. Со
всеми наследственными пороками. Его легко убить. Но где  мы  окажемся  после
этого? Вы обязаны предотвратить этот заговор. Это ваша профессия, полковник.
В конце концов, вы за это получаете деньги.
   - Конечно, конечно, - покивал Голубков. - За мою  зарплату  только  такие
заговоры и предотвращать.
   - Полагаете, есть связь? - с иронией поинтересовался  конструктор.  -  За
маленькие деньги предотвращают маленькие заговоры, за большие -  большие?  А
за очень большие?
   - За очень большие деньги заговоры не  предотвращают.  За  очень  большие
деньги заговоры устраивают.
   Крылов хмуро усмехнулся:
   - Ерничаем. Всю жизнь ерничаем. Булыжник - оружие пролетариата. Ирония  -
оружие  интеллигенции.  Средство  самозащиты.  Я  полагал,  что   спецслужбы
вооружены лучше. Ладно. Я попросил вас приехать, чтобы получить совет. Вы  в
этих делах разбираетесь лучше меня. Следует мне объявить о краже хард-диска?
Или сделать вид, что ничего не случилось?
   - Следует, - сказал Голубков. - Не только диска. Но и дискеты. Укажите  в
протоколе, что именно было на дискете. Информация о причинах гибели самолета
"Антей".  Подчеркните,  что  эта  информация  уникальна  и  не  может   быть
восстановлена. И потому вы требуете сделать все, чтобы ее вернуть.
   Крылов недоверчиво взглянул на собеседника:
   - Верите, что вернут?
   - Нет, - ответил Голубков. - Верю, что не вернут. Но после этого я  смогу
снять с вас охрану.

   В машине он угрюмо молчал, исподлобья смотрел, как  тянутся  по  обочинам
придорожные поселки и стынут под  проливным  дождем  милые  русскому  сердцу
березы.
   Средняя полоса России.

   Джунгли.

   Заговор.  Твою  мать.  Только  нового  ГКЧП  не  хватает.  Из  чего   ему
вылупиться, из какого желтка? Инфляция  усмирилась.  Правительство  молодого
премьера ведет успешные переговоры  с  МВФ  о  займе  в  восемь  миллиардов.
Президент хоть и болеет, но вожжи не ослабляет. Даже левые в Думе  притихли.
Выступают, но привычно, по обязанности, без сердечного  ликования.  Заговор.
Весной заговоров не бывает. Заговоры бывают осенью, когда народ возвращается
из отпусков и вспоминает, что не худо бы изменить жизнь к лучшему.
   И все-таки Крылов прав. Против логики не  попрешь.  Нужно  называть  вещи
своими именами.
   Да, заговор. Вопрос только один. Насколько он осознан? Что  это?  Обычная
совковая  дурь:  хапануть  под  носом   мировой   общественности   несколько
миллиардов долларов и сделать  вид,  что  я  не  я  и  лошадь  не  моя?  Или
хладнокровный расчет?
   Голубков машинально потянулся закурить, но раздумал.  Рассеянно  повертел
пачку в руках, перечитал всегда раздражавшую его  надпись:  "Эти  уникальные
сигареты высшего  качества  воссозданы  на  основе  элитных  сортов  табака,
поставлявшегося ко двору Петра I из Европы, и способны удовлетворить  самого
требовательного знатока, верящего в возрождение  традиций  и  величия  Земли
Русской".
   Он сунул пачку в карман и вдруг понял, что не верит в возрождение величия
Земли Русской. И не хочет верить. Величие Земли Русской всегда было оплачено
слишком большой кровью. А слишком маленькой крови не бывает.
   Кровь всегда большая.
   Всегда.

   В управлении полковника Голубкова уже ждал лейтенант Авдеев. Мать Николая
Фалина не опознала Ермакова. По ее утверждению, к ее  сыну  приезжал  совсем
другой человек: лет тридцати пяти, рослый. И фамилия его была не Ермаков,  а
какая-то украинская. В настольном календаре сына она нашла  номер  телефона,
по которому Николай Фалин звонил этому человеку, и его фамилию. Фамилия  его
была - Тимашук, а  телефонный  номер,  как  выяснил  лейтенант,  принадлежал
центральной диспетчерской ЗАО "Феникс".
   Голубков приказал оперативнику представить  рапорт  и  поднялся  к  себе.
Сбросив плащ, не присаживаясь, достал из сейфа  досье,  а  из  него  -  свой
проект докладной записки на имя  Президента  России.  Нашел  фразу,  которая
всплыла у него в памяти уже после того, как он вышел из кабинета Крылова:
   "Эксперт Крылов располагает неопровержимыми доказательствами, что в трюме
"Антея" было не два истребителя МиГ-29М, как указано  в  документах,  а  как
минимум три".

   Эта фраза едва не стоила Крылову жизни.

   Теперь многое стало понятно.
   Почти все.
   Заговор. И это не дурь. Дурь не прикрывают так плотно. И на таких дальних
обводах.
   Твою мать.
   Оставалась малость. Выяснить, кто стоит во главе этого заговора.

   После этого можно будет с чистой совестью застрелиться.

   Полковник  Голубков  запер  сейф  и  спустился  в  информационный  центр.
Дежурный оператор доложил: группа Пастухова на вызовы не отвечает.
   - Рация не могла выйти из строя?
   - Рация исправна. Сигнал  идет.  Радионавигационная  система  работает  в
автоматическом режиме.
   Голубков  приказал  дать  точные  координаты  с  привязкой  к  местности.
Оператор  вывел  на  экран  монитора  схему  объекта.  На  него   наложилась
координатная сетка с пульсирующей точкой передатчика.
   Навигационные сигналы шли с территории  аэродрома.  Голубков  нахмурился.
Что за черт? Они проникли на объект? Но  такого  приказа  они  не  получали.
Приказ был: срочно убираться к чертовой матери. В спешке бросили рацию, а ее
нашла охрана? Не исключено. Тащить лишние десять килограммов  по  горам,  да
еще при спешном отходе, - мало радости. Вполне могли  бросить.  И  правильно
сделали.

   А если не успели уйти?

   Голубков молча смотрел на экран, мял в руках незажженную сигарету.
   - Что передать? - спросил оператор.
   - Пока ничего. Повторяй вызовы.
   Голубков вышел из бокса и поспешил к начальнику  управления.  В  приемной
его остановил помощник:
   -  Извините,  товарищ  полковник.  Александр  Николаевич  занят.  У  него
посетитель.
   - Кто? Помощник сказал.
   - Кто?! - ошеломленно переспросил Голубков. Помощник подтвердил:
   - Да, он. Председатель правительства Российской Федерации. Бывший.
   Глава Х
   Первые недели после  своей  отставки  бывший  председатель  правительства
России чувствовал себя калифом Гаруном-аль-Рашидом из "Тысячи и одной ночи".
Эти сказки Шахерезады он читал в глубоком детстве, не помнил о  них  ничего,
кроме того что этот всемогущий калиф переодевался в  одежду  простолюдина  и
ночами ходил по Багдаду, ловя кайф от своей неузнанности.
   Приставка "экс" к должности премьер-министра, на которой он провел долгие
шесть лет, и была прикрытием его могущества,  маской  для  непосвященных.  А
посвященных было очень немного, пальцев на  руках  хватит  пересчитать.  Для
остальных его внезапная отставка была  прихотью  президента,  который  любил
время от времени устраивать кадровую чехарду, чтобы  показать,  кто  в  доме
хозяин. Даже в Госдуме, где с нетерпением ждали отчета правительства, ничего
не поняли и возмутились. Одно дело потоптаться  на  премьере,  повозить  его
мордой по столу, набирая политические очки,  а  совсем  другое  убрать  его,
самую серьезную фигуру в исполнительной ветви власти. А с  кем  работать?  С
этим шибздиком Кириенко?
   Президенту  даже  пришлось  пригрозить  роспуском  Думы,  чтобы  добиться
утверждения молодого премьера. Утвердили. Через не хочу, с третьего  захода.
Этот раунд был выигран вчистую. Отношение  думского  большинства  к  бывшему
премьеру обрело оттенок благожелательства. Опала - она всегда  способствует.
Что и требовалось. Это сыграет свою роль, когда придет время.
   И уже тогда,  в  кулуарах  Думы,  он  ощутил  себя  аль-Рашидом.  К  нему
подходили,  выражали  сочувствие.  Он  держался  безучастно,   как   человек
несправедливо  обиженный,  но  не  считающий  возможным   высказывать   свое
отношение к решению президента. А сам  посматривал  на  собеседников  из-под
седых бровей, запоминал. Этот искренне  сожалеет.  Надо  же,  а  долбал  при
каждом удобном случае. Эти вроде бы и сочувствуют, но с внутренним говнецом,
с глубоко скрытой издевкой. Ладно, учтем. А эти ну вообще. Ах, мерзавцы!  Да
у него жопа гладкая, как биллиардный шар, оттого что они ее вылизывали! Или,
если сказать прилично, залысины у него такие большие. А теперь  решили,  что
ноги об него можно вытирать? Ну подлецы!
   Ничего, ничего. Воздается. Всем воздается.
   Но через некоторое время он начал ощущать вокруг себя пустоту.  Все  реже
звонила "вертушка". Рабочий календарь, прежде заполненный  до  отказа,  зиял
пустыми страницами. Телевизионщики уже не кидались  к  нему  при  любом  его
появлении на людях. Он чувствовал, как его неудержимо сносит с главной струи
политической жизни в тихую заводь, где медленными кругами плавает  мусор.  И
ему даже начинало казаться, что он не калиф в одежде простолюдина,  а  самый
обыкновенный простолюдин. Что он и есть тот,  за  кого  его  все  принимают:
отставной премьер, политический  тяжеловес,  превратившийся  в  одночасье  в
политический мыльный пузырь. Разглядывая по утрам  в  зеркало  свое  большое
тяжелое лицо, он с неудовольствием отмечал, как оно  разглаживается,  сходят
тени, появляется барственная холеность - печать бездельников.
   Клеймо бывших.
   Он знал, что этот период будет, что нужно  быть  готовым  к  нему,  нужно
спокойно его переждать. Отсутствие во власти -  дело  опасное.  Уйти  легко,
вернуться трудно. И хотя тут был особый случай, он все  же  не  ожидал,  что
воспримет это так болезненно. Не думал, что его так  быстро  забудут.  После
стольких лет во главе правительства. И каких лет. Чего только не было за эти
годы. Как вспомнишь, так  вздрогнешь.  Гиперинфляция.  Кризис  93-го,  когда
страна была на грани гражданской войны. Чеченская катастрофа.  Президентские
выборы 96-го, стоившие Ельцину трех инфарктов, а его  сподвижникам  -  седых
волос. И хоть бы одна блядь вспомнила теперь, кто вывел  корабль  России  из
этих  бурь.  Воистину  истории  чужда  благодарность.  Вечерами  он  смотрел
телевизор, и у него портилось настроение. По всем  каналам  порхали  молодые
реформаторы, пространно разъясняли свои  программы.  Показывали,  какие  они
умные.  Острили  с  журналистами,  выпендривались  на  тусовках.   Мотыльки,
однодневки в красных штанах.  Валютный  коридор.  Макро-фуякро.  Приписывали
себе то, что было достигнуто им, его нервами и бычьими трудами, его пахотой.
Порхайте, порхайте. Недолго вам порхать.
   Схема его отставки и последующего возвращения во  власть  была  тщательно
просчитана, но экс-премьер был опытным политиком и понимал, что любые  схемы
корректируются жизнью, всего не предусмотришь.  Вариант,  когда  его  судьба
полностью зависит от воли президента, не давал никаких гарантий на  будущее.
Президент непредсказуем, его поступки определяются не прихотью, как казалось
многим, а потрясающей политической интуицией, поистине звериным чутьем. Если
он увидит более выигрышный для себя вариант,  пиши  пропало,  ничем  его  не
остановить. Да и чем можно остановить человека, который развалил  великий  и
могучий Советский Союз, чтобы перехватить власть  у  Горбачева,  и  приказал
расстрелять из танков Белый дом с законно избранным парламентом,  когда  тот
попытался встать у него на пути. И потому Экс (как называли его журналисты и
как даже сам себя он стал называть) очень внимательно следил  за  ситуацией,
чтобы в самом зародыше предупредить возможные осложнения.
   Ситуация ему не нравилась. И больше всего - то,  как  идут  переговоры  с
Международным валютным фондом. До него доходила информация,  что  речь  идет
уже не о восьми миллиардах долларов, а чуть ли не  о  двадцати.  Если  такое
соглашение будет заключено, экономика на какое-то  время  стабилизируется  и
вопрос об отставке правительства Кириенко соответственно снимется с повестки
дня. Рано или поздно она обязательно произойдет,  но  для  него,  Экса,  это
может оказаться слишком поздно.
   Да, самая большая  и  постоянно  возрастающая  опасность  таилась  в  его
выключенности из реальной политики. Чем дольше он находится в  простое,  тем
яснее становится, что не так-то уж он и нужен, не такой уж незаменимый. Пост
лидера общероссийского политического движения создавал лишь иллюзию  участия
в жизни. Он понимал, что это  только  иллюзия.  По-настоящему  к  жизни  его
привязывало другое - вовлеченность в самые важные и  тайные  государственные
дела. Этого вместе с должностью не отнимешь.
   Одним из таких дел была программа "Феникс".
   * * *
   Достигнув Москвы, сообщение о  взрыве  "Мрии"  неизвестными  диверсантами
вызвало шок у людей, причастных к делу. Экс был единственным, кто  воспринял
это сообщение без паники, даже с  некоторым  удовлетворением.  Еще  не  зная
никаких подробностей, он понял, что у него появился хороший шанс напомнить о
себе, показать, что даже сейчас, в отставке, он продолжает держать  в  своих
руках важнейшие, хоть и скрытые от общественности, государственные дела.
   О ЧП на забайкальском аэродроме ему сообщил  представитель  президента  в
"Госвооружении" генерал армии Г.
   Он позвонил по "вертушке", сказал, что нужно срочно встретиться.  Уже  из
одного этого мелкого, вполне житейского факта Экс сделал два важных для себя
вывода. Во-первых, ситуация чрезвычайная. А во-вторых: в  этой  ситуации  Г.
заранее признает себя стороной подчиненной.
   После отставки это был его первый деловой контакт с Г.  Хотя  они  всегда
были в одной команде, между ними тлела скрытая конкуренция,  как  в  волчьей
стае между матерыми самцами, выжидающими ослабления вожака. Но пока вожак  в
силе, союз выгоден им обоим, поэтому никто не влезает в компетенцию другого,
чтобы не нарушать установившееся равновесие.
   Когда Экс услышал по радио о  покушении  на  генерального  директора  ЗАО
"Феникс" Ермакова, у него возникло желание позвонить Г. и узнать, в чем  там
дело. Но он сдержался. "Госвооружение" и фирма "Феникс" были чужой епархией.
Г. мог послать, и Эксу пришлось бы утереться. А он был не в  том  положении,
чтобы проигрывать даже в мелочах. Он не позвонил. Г. тоже не  позвонил.  Экс
решил, что все утряслось. Но оказалось, что не только  не  утряслось,  но  и
превратилось в серьезнейшую проблему.
   Слушая рассказ Г. о событиях, которые произошли на аэродроме Потапово, он
машинально отметил, что недаром  его  в  свое  время  встревожило  поручение
президента расследовать  все  обстоятельства  гибели  самолетов  "Руслан"  и
"Антей". Это могло привлечь внимание к деятельности фирмы  "Феникс"  и,  что
самое нежелательное, - к программе "Феникс". Любая утечка информации об этой
программе ставила ее на грань срыва, а огласка вообще была равна катастрофе.
   То, что  к  расследованию  было  привлечено  Управление  по  планированию
специальных мероприятий, встревожило Экса еще больше. Там работали  люди,  с
которыми трудно договориться. Управление подчинялось президенту, он  ревниво
пресекал все попытки переподчинить его  ФСБ  или  ФСК.  В  УПСМ  это  знали,
держались независимо. И работали там серьезные профессионалы.
   Экс и генерал армии Г. хорошо понимали друг друга. Они были людьми  одной
генерации и знали правила игры. Поэтому Экс даже спрашивать не стал,  почему
Г.  приказал  отправить   очередную   партию   истребителей,   несмотря   на
предупреждение ЦРУ. Он знал почему. Угроза для жизни Ермакова не;  играла  в
этом решении никакой роли. По этому контракту  уже  было  проплачено  двести
миллионов долларов. О  том,  чтобы  вернуть  предоплату,  и  заикаться  было
нельзя. Этот кулак не разжимается.  И  даже  помыслить  было  невозможно  об
отказе от контракта. Президенту было доложено,  что  разработана  программа,
которая позволит получить  дополнительные  миллиарды  долларов  от  торговли
оружием. Он дал добро. Не вникая в детали. Вникать в детали таких программ -
не президентское дело. А теперь  что?  Прийти  и  сказать,  что  мы  малость
погорячились? Чистое самоубийство.
   Поэтому Г. поступил так, как на его месте  поступил  бы  и  сам  Экс:  он
отправляет "Мрию", а если поставку действительно перехватят цэрэушники - это
проблемы тех, кому поручено обеспечивать секретность и безопасность торговли
вооружениями. Не справились - с них и  спрос.  Это  была  нормальная  логика
чиновника, отвечающего  только  за  свой  участок  работы.  И  любой  другой
чиновник, даже самого высокого ранга, ее поймет.
   Но главная причина была в другом. Ее знал Экс. Ее знал Г. Они не говорили
об этом. О таких вещах не говорят. Оба знали, и  этого  было  достаточно.  О
таких вещах стараются даже поменьше  думать.  Чтобы  не  сглазить.  И  чтобы
случайно не выдать своих мыслей.
   Появление в Потапове неизвестного диверсионного отряда и его  чрезвычайно
агрессивные действия спутали все карты. И самое непонятное было  -  от  кого
исходит это противодействие.
   Г. попытался навести справки через своих людей  в  Министерстве  обороны.
Никто ничего не  знал.  Ничего  не  знали  и  в  ФСБ.  Помощник  президента,
курирующий спецслужбы, попытался получить информацию у начальника УПСМ. Но и
для генерал-лейтенанта Нифонтова, судя по его реакции,  сообщение  о  взрыве
"Мрии" оказалось полнейшей неожиданностью.
   Возможности Г. были исчерпаны. Это и заставило  его  обратиться  к  Эксу,
хотя он и понимал, что тем самым признает свою  подчиненность.  Но  ситуация
была слишком острой, чтобы думать о таких тонкостях.

   ...Экс сразу вычленил из проблемы главное. Главное было не в  том,  чтобы
узнать, чьи люди устроили диверсию в Потапове,  а  в  том,  чтобы  исключить
возможность новых диверсий. Кто и для чего взорвал "Мрию" - этим можно будет
заняться позже.
   По всему выходило,  что  источником  противодействия  может  быть  только
Управление  по  планированию  специальных   мероприятий.   Было   совершенно
непонятно, каким образом они могли проникнуть в эту сверхсекретную  систему,
прорвать  информационную  защиту.  Еще  более  непонятно,   откуда   у   них
диверсионный отряд. УПСМ было аналитической службой,  в  его  подчинении  не
было силовых подразделений, а  собственный  оперативный  отдел  был  слишком
малочисленным,  чтобы  осуществлять  такие  операции  своими   силами.   При
необходимости они могли привлекать спецподразделения ФСБ или Минобороны,  но
этого нельзя было скрыть - согласования всегда оставляют след. Сейчас  этого
следа не было.
   И все-таки УПСМ. Больше некому.
   Экс решился. Он поедет к начальнику УПСМ и поговорит с ним. Да  вот  так.
Просто поедет и просто поговорит. Он не смог бы  этого  сделать  в  качестве
председателя правительства. А сейчас - почему нет?  В  положении  отставника
были и свои преимущества.

   Въезжая во двор  старого  дворянского  особняка,  на  проходной  которого
красовалась  вывеска  "Информационно-аналитическое  агентство  "Контур",  он
вновь почувствовал себя аль-Рашидом. Хотя, возможно, для  генерал-ле