П насчет нас. Спросил:
     -- Что вы собирались делать, захватив Мухина в офисе?
     --  Только поговорить.  Ну  и вернуть, конечно,  документы  и препараты
Гнома.
     -- Вот так просто побеседовать, и все? -- спросил я с сарказмом.
     --    Нет,    меры    безопасности,    конечно,    предусматривались...
Дополнительные, -- опять заюлил подполковник.
     --   Значит,   так  это   теперь   называется?  Кончай  крутить,  сука!
Шантажировать собирались?!
     -- Нет.  То есть... небольшое давление, конечно,  предусматривалось. Вы
не знаете: у спецслужб такое в порядке вещей. Компромат на  каждого  новичка
необходим.
     --  Компро-о-ма-ат! -- передразнил  я этого слизняка. -- Подставить это
называется.  И подставлял нас -- ты! Чего мы тебе  плохого сделали? Ты нанял
-- мы выполняли. А ты нам -- бомбу, засады?!
     --  Но  ведь  все  обошлось?  Друг  Ва-а...  то есть  генерал  Ноплейко
приказал, если вы  вернете все, что взято у Гнома, забрать у  вас подписку о
неразглашении и  сотрудничестве и отпустить. Ну еще  только показания.  Если
суд над Викланидзе состоится.
     В такой  легкий  исход  что-то  слабо  верилось.  Но у  меня  никак  не
получалось  сообразить,  как  мне извлечь  правду  из Каткова. Самый  четкий
вопрос,  который я сейчас мог родить:  "Что ты, сука, от меня скрываешь?" Но
вряд ли бы он мне на него подробно ответил. Хуже нет, когда не знаешь, о чем
спрашивать. Пора смываться.
     Ясно,   что   народ  за  меня  взялся  серьезный,  располагающий  очень
разнообразными и обильными  ресурсами. И  очень квалифицированными  кадрами.
Вряд ли такие люди оставили Каткова сегодня, накануне его завтрашней встречи
с Мухой, без присмотра.
     -- А ты сам? Тебя они на чем завербовали?
     --  Зачем  им это? Я еще сразу  после академии  подписку  дал. А  своей
присяге Родине я не изменяю. Ишь ты, каков товарищ подполковник. Патриот.
     -- Вот и хорошо, значит, мы с вами, -- я тоже перешел на вежливость, --
на одно ведомство служить  будем. Тогда тихо,  по дружбе: какой у вас сигнал
тревоги предусмотрен?
     -- Тревоги? -- Он  опять заюлил и, сам того не замечая, тут  же  втянул
голову в  плечи.  Такой  вот рефлекс на  собственное вранье успел у человека
выработаться.
     -- Ай-ай-ай, подполковник. К чему врать коллегам?
     -- Жалюзи на кухне -- открыть. Или светом мигнуть.
     Врет, конечно. Но некогда допытываться.
     --  Значит,  так.  Барахла  у тебя  тут  плюс  евроремонт --  тысяч  на
тридцать, так? Мы тут у  тебя в нескольких местах  пару-тройку мин заначили.
Так  что жалюзями поиграешься не  раньше, чем через  пятнадцать  минут после
моего ухода.  Или позже -- когда я позвоню и скажу, где гостинец лежит. Ну а
если  нас  возьмут,  сам   понимаешь:  нам   не  до  твоей  квартиры  будет.
Представляешь: вся эта  лепота и -- в головешки, а?! Не горячись!.. А теперь
нам пора  прощаться.  Чтобы не  увидеть лишнего, ступай-ка ты в туалет.  Как
хлопнем  дверью,  все  свободны...  Да!  Где  у  тебя  патроны  к  стволу?..
Контрибуция, родной. Еще Муха велел тебя предупредить: теперь и сука твоя, и
гаденыши -- заложники. Чуть-чуть попробуешь смухлевать, они -- первые.
     Последние фразы  я говорил  в  полный голос,  чтобы  Валентина тоже все
хорошенько расслышала. Пока ее муженек  на унитазе переваривал все нами друг
другу сказанное,  я  сгреб его  деньги из портфеля  и вместе  с  пистолетом,
патронами  к  нему,  новым электронным блоком и кое-какими заинтересовавшими
меня  бумагами уложил в свою  сумку-рюкзак. Если трофеев не  брать,  на  кой
тогда и боевые действия? Тем более что агрессор -- не я.
     В  третьей комнате, оказавшейся  детской, я высыпал  на пол  специально
принесенную  с  собой  в  пакете  грязь,  растоптал  и втер в коврик,  чтобы
казалось, будто здесь сидел в засаде еще минимум один человек. Бросил и пару
окурков, прихваченных из  урны на улице.  А чтобы следаков не  смущало,  что
дымом не воняет, распахнул балконную дверь. Наследил, в общем, как мог.
     Глава шестнадцатая. Судьбы безвестные
     Катков,  а может, это  его супруга образумила,  проявил здравомыслие. Я
вышел из их парадного,  пересек двор и уже был на пешеходном  мостике, когда
наконец взревела, засияв фарами, чернявая  иномарка у него под  окнами. Пока
она выруливала, пока кто-то  из  ее  седоков топал по  мосту, я уже  скрылся
среди заставленных вагонами  тупиков Киевского вокзала.  Потом  выбрался  на
какую-то прилегающую  вплотную  к железной дороге  улицу, соблазнил  баксами
частника,  он газанул,  и  мы вскоре переулками да  огородами  ушли  слишком
далеко,  чтобы из погони, если таковая имела  место,  получилось  что-нибудь
путное. Учитывая, что  финансовое положение позволяло сегодня  не экономить,
да  и  притомившись, я  прокатился на частнике  до  Казанского  вокзала. Там
забрал из  камеры хранения свой оперативный сундучок, вернулся  на Киевский,
переоделся, сложил в сундучок все, что сегодня больше не потребуется.
     Все!  Сдав   барахлишко  в  камеру  хранения,  я  был  свободен  и  мог
отправиться к Шмелю, но, выходя из вокзала, не удержался и позвонил При. Она
ответила сразу, и меня бросило в дрожь, как пацана.
     -- Алло-алло?! -- кричала она в трубке, а у меня сжало горло, и я никак
не мог вспомнить, что нужно сказать.
     -- Ира...
     --  Олег, ты!  Наконец-то.  Я так  истосковалась,  словно  год  тебя не
видела. Где ты? Как ты?
     -- Конечно, хочу!
     Она засмеялась так, что у меня ноги подкосились.
     -- Так где ты сейчас?
     -- На вокзале. На Киевском.
     -- Почему... Ты куда-то собрался? -- Голос ее упал.
     -- Нет. Просто следы заметаю. Отрываюсь от твоих коллег.
     Ответил и замолчал, ожидая ее реплики. Мне очень хотелось, захлебываясь
нетерпением и восторгом,  выложить  ей, как я измаялся без нее, как я мечтаю
ее увидеть, обнять,  потискать, ощущая всю ее, жаркую и нежную. Но я молчал,
потому что успел привыкнуть, что меня подслушивают все, кому не лень. А  что
нейтрального сказать -- не  знал.  Высветить Киевский  не боялся, потому что
через минуту отсюда  исчезну, а  коль я  был  неподалеку, у  Каткова,  пусть
думают, что все это время я тут и отсиживался.
     --  От  каких  коллег?..  Впрочем,  ладно.  --  Чем-то ей  мой  тон  не
понравился, и она  заговорила  суше.  А  может, дошло,  что нас вполне могли
слушать посторонние. А может, она знала это совершенно точно. Бывает же, что
молчание  понимаешь лучше,  чем слова. Кроме того, она ведь профи, ни к чему
ей показывать коллегам, что  она о  ком-то скучает.  Слишком  легко насадить
твою привязанность на крючок. В виде наживки. -- Помнишь, я тебе  говорила о
своем шефе? Он хочет с тобой встретиться.
     -- Когда и где?
     --  А  со мной  ты не  хочешь  увидеться?!  --  Мгновенный  этот вопрос
прозвучал у нее с милой свирепостью.
     -- Когда и где? -- повторил я.
     -- Сегодня! В любом парадном!
     -- Хочу, конечно...
     -- Ага, снова "но"...
     -- Но сегодня я очень поздно освобожусь.
     --  Слушай, Олег!.. -- Она  весьма  красноречиво  пошипела в трубку,  а
потом  снова  сухо  закончила:  -- Завтра  буду  ждать твоего звонка.  Около
одиннадцати. -- И отключилась. У меня от этого что-то оборвалось в солнечном
сплетении.  Не  было  печали  --  так  теперь на  тебе  почти  наркотическую
зависимость от настроений некоего взбалмошного майора.
     Но  даже  негодуя,  я был счастлив. Уж слишком  давно  я  ни от кого не
зависел.  А у  бесхозного положения есть и свои минусы. Однако это идиотское
балансирование  между   восторгом  оттого,  что  она  по   мне  скучает,   и
раздражением от своей привязанности к  столь  малонадежной партнерше привело
меня к мысли, что все это вполне может быть элементарной  игрой. Какой самый
простой  и   надежный  путь  для  женщины,  чтобы  задурить  голову  мужику:
закатывать глаза от того  восторга, который он ей якобы доставляет. И это не
помешает ей тотчас после подобной сцены нырнуть в койку к тому, кто либо люб
по-настоящему, либо просто следующий на очереди. Думать об этом противно, но
полезно.  Приводит  в чувство  и  помогает  лучше настроиться на  встречу со
Шмелем.
     Когда  я  накоплю достаточно  денег,  чтобы выбирать  клиентов,  я буду
работать  только в теплое  время года. А зиму, конец  осени  и начало  весны
стану отсиживаться, изучая книжки возле уютного камина.
     Пока  я  тихонько осматривал  окрестности шмелевского  дома -- типичной
хрущевки в районе "Чертановской",  задубел в своем  парадно-выходном одеянии
до  полной  бесчувственности  ступней. И  хотя  нужно было бы  еще полчасика
пооколачиваться,  не  выдержал.  На кой такая осторожность,  если  из-за нее
потом  всю жизнь на протезах ходить придется?  Но в прихожей Шмеля, доставая
из  сумки  бутылку   коньяка,  не  забыл  включить  детектор,   непослушными
деревянными пальцами убавив звуковой  сигнал на  ноль. Индикаторы и  стрелку
сразу зашкалило. Да, не пожалел кто-то жучков ради нашей со Шмелем встречи.
     Евгений  Аркадьевич  Шмелев  нравился   мне   давно.   Здоровый,   метр
восемьдесят два -- восемьдесят  четыре, плечи налитые, как чугунные гантели,
но силой и храбростью не  козыряет. Мы с ним  раза три вместе за  товаром  в
Турцию и в  Китай ездили,  а там хватало приключений всякого рода. Он как-то
умел и на рожон  не лезть, и в то же время не суетиться, не заискивать перед
всякой  шантрапой,  которая  нас  в  вагонах  и  на  таможне пасла. Надежный
партнер. Когда  он  за спиной, можно не озираться. Не виделись мы  с ним, по
меньшей мере,  полгода  или даже  больше, с  тех пор как я последние остатки
своих  товаров толканул. И до меня не сразу дошло, что с  первого же взгляда
насторожило  в  его  облике. Потом понял:  у него на  левом  глазу появилась
черная замшевая блямба.
     -- Ну, Олег, рад! Рад,  что отозвался! --  не скрывал энтузиазма  Женя,
предоставляя мне тапочки и сопровождая в комнату.  -- Вот, познакомься: Вера
Ильинична моя.
     --  Здравствуйте,  -- радушно встретила меня его  невысокая,  всего  на
пять-шесть сантиметров выше меня, белокурая половина.
     -- Вот, Ильинична, знакомься: Олег Мухин! Мы с ним...
     -- Жень, -- перебил я его. -- Ты нас уже третий раз знакомишь.
     -- Разве?
     --  Да он  такой  склеротик, что я уже привыкла. -- Ладно хоть Зиной по
утрам не зовет, и то хорошо уже!
     Мы  посмеялись, хотя  мои  глаза  так и притягивал кругляш на его лице.
Напросившись,  чтобы  меня  принимали по-свойски, на  кухне,  а  там, в свой
черед,  попросив  зажечь  конфорку,  я   блаженно  отогревался,  все  больше
убеждаясь в том, что хозяева об электронной начинке в своей квартире даже не
подозревают.  Пока супруга ставила на стол  емкости и  закуску и разогревала
ужин, мы со Шмелем рассказали друг другу о том, кто, чем и как занимается, с
чего  живет.  Правда,  я наврал,  что служу в  охране, а  сейчас  нахожусь в
затянувшемся  отпуске в связи с кончиной  нанимателя. Зато Шмель казался, на
мой взгляд, совершенно откровенным:
     -- Как у меня эта гадость стряслась, как все пошло наперекосяк, тогда я
о тебе и подумал...
     -- Извини. А какая "гадость"?
     -- Ну с глазом, конечно. Ты что, не знал?
     -- Да когда мы с тобой в последний раз виделись, этого не было.
     -- Ой, жутко даже вспоминать... -- прокомментировала  суетившаяся между
холодильником и плитой Вера.
     История   со   Шмелевыми,   оказывается,   действительно   приключилась
паскудная.
     Женя и Вера приехали в Москву года два назад из Магадана. На заработки.
Там   у  них,  на   Крайнем  Севере,  после   внедрения  рыночных  отношений
образовалась кошмарная масса лишних людей.  Лишних не в  смысле работы -- ее
хватало, а в смысле ее оплаты. Людей грабили все, кому не лень. Государство,
забиравшее у горняков золото, но не  оплачивающее его,  новоявленные хозяева
предприятий, сулившие золотые горы, но зажиливающие зарплату.
     Женя работал в объединении "Рыбпром", которое  добывало рыбку по  всему
миру. Он  как  раз  и  ремонтировал ту технику,  которой  ее  ловили.  Потом
предприятие  приватизировали,  новые  хозяева часть кораблей  распродали,  а
народ заставляли месяцами работать за жратву. Те ловили рыбу, начальство  ее
продавало, а выручка "рассасывалась".  Проработав больше года без  зарплаты,
Шмелевы решили заняться куплей-продажей. Сначала потому, что зарплату выдали
продукцией -- консервами. А потом и пошло-поехало. Квартирку  свою  продали,
деньги оборачивали, и все вроде шло ничего. Благо что детей не было:  что-то
его Вера застудила себе в молодости, на ударных стройках Чукотки.
     В столицу они попали первый раз проездом в Турцию.  И сразу поняли, что
для бизнеса тут  и  рынок шире,  и оборот быстрее.  Притормозились. Квартиру
снимали у родственников. Недорого сравнительно, но без прописки. Торговали с
переменным успехом, но  в основном  с хорошим  плюсом. И когда мы  с ними  в
последний  раз  виделись,   смотрелись   они   вполне   преуспевающими.  Все
переменилось вдруг.
     Шли себе Шмелевы по Чертановской, и  за три минуты до поворота к  метро
"Южная" что-то хлопнуло Евгения  по плечу. Будто мухобойкой приложили. Возле
дома  номер  15.  Естественно, он встал как столб, начал озираться: рефлекса
при любом непонятном первым делом искать укрытие у него не было.  Тут-то его
и ударило  в глаз. Потом врачи достали и  показали ему пульку от "воздушки".
От пневматической винтовки. Он до сих пор хранил ее в целлофановом пакетике.
Показал и мне.  "Кировчанка". Так называемая "усиленная",  похожая формой на
песочные часы.  Пять  миллиметров  полого  свинца.  Они-то  жизнь Шмелевым и
переломили.
     Прописки  московской  нет, за  лечение пришлось платить.  Чтобы  спешно
изъять  деньги  из товара, его  пришлось  продавать за  бесценок. Пока  Вера
суетилась между  Женей  и  врачами, пока  его  выхаживала из  целого  букета
осложнений, склад,  в котором большая часть их  добра хранилась,  обчистили.
Милиция,  кстати,  воров  нашла.  Наводчиком  оказалась  землячка  Шмелевых,
которую  они опекали по доброте душевной. Ее ставка  и  была  на  то, что им
из-за беды не до склада. Пока, мол, спохватятся, следов не останется.
     Так оно и вышло, но воры по жадности и тот груз прихватили, который там
родич одного из милицейских держал. Но все  равно, когда виновных нашли, все
украденное было уже распродано и пропито. В общем, когда Шмелев мало-мальски
оклемался,  остались они  почти что голышом. Но  рассказывал  он об этом без
надрыва и пьяных соплей. С иронией. Виня в основном самого себя:
     --  Это  называется:  "Добро  пожаловать  в  капитализм!"  Но что  меня
особенно заедает... Помнишь мужика, который к нам  подходил насчет страховки
в "России"?
     -- Еще б не помнить,  -- подтвердил я. -- Он меня на двухтысячный взнос
уболтал, да и на свободный счет я вложился.
     -- Во! Если б и я  его тогда послушал -- вот  как судьба распорядилась,
-- я  бы сейчас забот не имел. За этот  глаз они бы  мне минимум десять штук
выложили. А теперь... Вот подойду иной раз к этому дому, номер пятнадцать по
Чертановской...  Поверишь,  высчитать бы  того пацана --  я  бы  ему  голыми
пальцами  глаз выдрал.  С этими слизняками иначе нельзя.  Нашли,  понимаешь,
себе игры.
     Ну  тут он,  допустим, вряд ли прав. И  что шляется там,  рискуя второй
глаз потерять.  И  в том, что  на пацана  грешит.  Запросто  мог  и взрослый
стрельбой по людям развлекаться.  Знаю я таких. Да  и  вообще, я  бы на  его
месте с той наводчицей побеседовал. Не удивлюсь, если случайным  тот выстрел
только выглядел. Судьба-то судьбой, а только у любого ее орудия, исполнителя
то есть, фамилия есть.
     --  Мы  даже  в  милицию  не  обращались,  --  словно  подтвердила  мои
размышления Вера.
     -- Конечно! -- криво  ухмыльнулся Евгений. -- Да я ментов теперь  боюсь
больше,  чем  бандитов.  Ну  что  бандиты  могут  мне  сделать?  Искалечить,
ограбить,  убить.  Все. А  милиция -- особенно  из-за моего  беспрописочного
положения  в Москве --  не  только искалечить, ограбить или убить,  а  еще и
разорить, засунуть на годы в камеру к тем же  бандитам, в полную  их власть,
заразить там туберкулезом или чем  похуже, скомпрометировать на всю жизнь...
Короче, деньги нужно  быстро  заколачивать,  чтобы хоть какая-то уверенность
появилась. И в этом, Олег, прямо скажу, вся надежда моя на тебя!
     На мгновение мне подумалось, что  он хочет привлечь меня к поискам того
стрелка.  Даже  прикинул  машинально,  как бы я за  это  взялся. Но  тут  же
отмахнулся: бред.
     -- ...восстановить торговлю. Для этого на круг нам нужно для  раскрутки
и чтобы первое время перебиться тысяч семь. Три у нас есть.
     А, деньги... Что ж,  одолжить  им четыре  куска я могу надолго.  Это не
вопрос сейчас. Но ума  не приложу: на кой черт кому-то  понадобилось все это
подслушивать?
     --  ...И  я знаю,  как  заработать  остальное.  Нужен  только  надежный
напарник, --  продолжал  между тем  Евгений. -- Сам понимаешь,  после  всего
этого я к людям стал  внимательнее присматриваться. А тебя  --  знаю.  Ты-то
как?
     -- Я? Женя,  тебе я, чем могу, помогу. Деньги такие сейчас не проблема.
Только  объясни  все  толком.  Я ж тут тоже кручусь, и ехать  куда-то у меня
сейчас никак не получится.
     --  Ехать  и не  надо.  В общем, надыбал  я  тут  сделку. Ты, помнится,
оружием интересовался как-то? Значит, суть поймешь. Есть один снаряд... Чего
ты? Куда?
     Я резко встал, потом показал Шмелеву  и  увидевшей  его  смятение  Вере
прижатый к губам палец.
     --  Сейчас...  Удобствами  вашими воспользуюсь.  -- И пошел  в  туалет,
оставив  озадаченных  хозяев  переглядываться.  К  счастью,  у  них  хватило
сообразительности не обмениваться мнениями, пока я хожу.
     Поклясться готов, что микрофоны сюда всунули без их ведома.
     Я, безусловно, сглупил,  когда так резко  встрепенулся. По записи любой
болван сообразит, что  я догадался  о  прослушивании. Но  позволять  Евгению
говорить дальше, -- значит, подставлять его.  Что бы он  сейчас ни сказал --
это  уже  статья,  срок  и конфискация.  Там,  где  оружие,  там и  махровый
криминал,  и подставки по-крупному. Риск такой, что наши с ним приключения в
Турции  в  сравнении  с этим  --  леденцы на палочке.  Мне очень нужно  было
хорошенько, но быстро поразмыслить.
     Вот  так:  пару  часов  назад я запихнул  в  сортир  Каткова,  чтобы он
посоображал, что к чему,  а теперь  и самому  пришлось залезть в аналогичный
"кабинет". И все в моей жизни так -- баш на  баш. Что я другим, то и  Судьба
-- мне.
     --  Слушай, Жень,  --  предложил я,  вернувшись на кухню из  ванной. --
Понимаешь,  вооружением  для  рыболовецких  флотилий:  сетями  там  всякими,
гарпунами-снарядами,  тралами...  --  я  уже  давно  не занимаюсь.  Но  могу
поискать, кого это интересует. Это спешно?
     -- Че? -- вылупился Шмелев. -- Какие сети?
     Я изо  всей  силы врезал  ему  по ноге,  зажал рот  и  показал  на уши:
"Подслушивают тебя, болван!" Вслух же сказал вполне миролюбиво:
     -- Какие скажешь -- мелкозернистые или крупные...
     --  Мелкоячеистые,  --  машинально  поправил   меня   Шмелев  и   обвел
недоумевающим взглядом свою шестиметровую кухоньку:
     -- Так ты думаешь, что-о?..
     -- Кто его знает?! Давай, на всякий случай, ты на меня по этой части не
очень  рассчитывай. Это  ты  у  нас морская душа, а я этим тогда  так, между
делом... -- Я потряс в воздухе кистью, показывая, что хочу что-то написать.
     -- Ну-у...  -- мужик  искательно посмотрел на супругу.  Вот так всегда.
Вначале влезут по уши, а потом к бабе: выручай. И Вера не оплошала:
     -- Да, конечно, сети! Тралы  всякие, Олег! --  Она  торопливо достала с
полки телефонный справочник и карандаш. -- Но ты уж постарайся помочь...
     --  О  чем  речь...  --  Я  отыскал  среди вложенных  в книжку листиков
сравнительно  чистый. --  Дело вы начинаете отличное