ерняка толпы гуляющих. Так
и было. По обеим  сторонам  Старого  Арбата  теснились  столики  с  тысячами
деревянных матрешек, художники прохаживались возле своих картин, развешанных
по заборам и просто разложенных на  земле.  Через  каждые  десять-пятнадцать
метров стояли парни с гитарами, а то и маленькие оркестры, у  Вахтанговского
театра какая-то девушка играла на скрипке. Народ слушал,  глазел,  освежался
пивом и чем покрепче.
   Я бы тоже с удовольствием послушал и поглазел, но  времени  не  было.  Мы
прошли Старый Арбат из конца в конец, однако Трубача не обнаружили. Пришлось
ехать на Пушку. Валера приткнул "патрол" у "Макдональдса", мы  спустились  в
переход под Тверской. Здесь Трубача тоже не было.  Не  было  и  в  вестибюле
метро. И только на повороте второго подземного перехода услышали саксофон  -
ни с каким другим не спутаешь. А потом увидели и самого Трубача.
   Он стоял у стены между двумя длинными  столами-прилавками,  на  одном  из
которых были книги, а на другом разные "Пентхаусы" и "Плейбои":  громоздкий,
как шкаф, с крупной, рано начавшей лысеть головой, согнувшись над серебряным
саксофоном, - будто свечечку защищал своим телом от ветра. Прикрыв  глаза  и
отбивая такт ногой в кроссовке сорок шестого размера, он  играл  попурри  из
старых джазовых  мелодий,  уходя  в  импровизации,  а  затем  возвращаясь  к
основной теме. У  ног  его  лежал  раскрытый  футляр  от  инструмента,  куда
слушатели бросали свои "штуки" и пятисотки. Слушателей было немного, человек
пять-шесть, одни уходили, их место занимали другие. Иногда кто-нибудь просил
сыграть на заказ, он играл, а потом вновь заводил свое. Ему было  словно  бы
все равно, есть слушатели или нет, платят они или  не  платят,  он  даже  не
видел их. Он играл для себя.
   Я  остановился  у  стола  с  "Плейбоями",  разглядывая  роскошные   формы
изображенных на  обложках  див,  но  больше  прислушиваясь  к  сакс-баритону
Трубача. Заметив это, не слишком молоденькая продавщица,  кутавшая  плечи  в
ветровку из-за знобкой сырости, стоявшей в переходе, поинтересовалась:
   - Нравится?
   - Ничего, - ответил я и подумал, что соло на автомате Калашникова у  него
все-таки получается намного лучше.
   - Он сегодня не в ударе, - объяснила она. - А когда в настроении -  такая
толпа собирается, что проход закрывают. Но что-то  последнее  время  нечасто
такое бывает.
   Наметанным своим взглядом она поняла, что я не из тех,  кто  покупает  ее
товар, и ей просто хотелось поговорить.
   - За место, наверное, приходится отстегивать? - спросил  я,  демонстрируя
тонкое знание современной московской жизни.
   Она пожала плечами:
   - А что делать?
   - А на него наезжали? - кивнул я на Трубача.
   - Конечно, наезжали. На всех наезжают.
   - И что?
   Она как-то странно усмехнулась и ответила:
   - Больше не наезжают.
   Мы  обступили  Трубача,  вдвое   увеличив   аудиторию   его   слушателей.
Воспользовавшись  паузой,  Док  бросил  в  футляр  пятитысячную  бумажку   и
попросил:
   - Маэстро, "Голубой блюз", если можно.
   Трубач сначала рассеянно кивнул, потом быстро поднял голову и  сразу  нас
всех узнал. И тут же как будто забыл о нас. Отбил кроссовкой такта четыре  и
неожиданно мощно, чисто, свободно вывел первую фразу. Ну, примерно так,  как
мы палили бы в небо из своих "калашей" в  последний  день  чеченской  войны,
салютуя своей победе, - если бы этот день наступил, если  бы  возможна  была
победа, и если бы мы до нее дожили.
   И пошел! И пошел! Словно бы подменили его  инструмент.  Или  его  самого.
Спешившие по переходу люди с размаху втыкались в толпу, сразу образовавшуюся
вокруг Трубача,  а  те,  кто  успел  проскочить  вперед,  останавливались  и
возвращались обратно. Купюры  полетели  в  футляр,  как  хлопья  апрельского
снега. Не прекращая игры, Трубач ногой  закрыл  крышку  футляра,  но  деньги
продолжали сыпаться и скоро самого футляра под ними не стало видно.
   Минуты через две я сказал себе: нет, с этой  серебристой  загогулиной  он
управляется  не  хуже,  пожалуй,  чем  с  "калашом".  А  еще  через   минуту
поправился: лучше. Хотя, казалось бы, лучше просто  не  может  быть.  Может,
оказывается. И намного.
   Продавщица "Плейбоев" протиснулась  сквозь  толпу  и  сказала  мне,  сияя
глазами:
   - А что я вам говорила?
   На последних тактах Трубач поднялся на такую  высоту,  что  казалось:  не
хватит ему ни дыхания, на самого сердца. Но серебряный  звук  его  саксофона
уходил все выше и выше, как сверхзвуковой истребитель с вертикальным взлетом
вонзается в чистое небо, оставляя за собой белый инверсионный след. И где-то
там, в стратосфере, во владениях уже не человека, а самого Бога,  этот  след
истончился и исчез.
   Все.
   Трубач положил саксофон на хлопья денег, перешагнул через  него  и  обнял
нас. Всех пятерых сразу. А заодно  -  случайно,  наверное,  -  и  продавщицу
"Плейбоев". Только у него могло так получиться.
   Вот теперь мы были все вместе.
   * * *
   Я попросил Валеру связаться с полковником Голубковым и  сказать,  что  мы
готовы встретиться с ним через час. Ехать в Гольяново  было  минут  тридцать
пять - сорок, но я взял небольшую фору, чтобы до встречи с Голубковым успеть
поговорить с ребятами. Но уже  у  подъезда  притормозил.  Вдруг  дошло:  эта
конспиративная квартира вполне могла прослушиваться. Черт. Как я  раньше  об
этом не подумал! Я постарался вспомнить, не  сказал  ли  чего  лишнего.  Но,
кроме фразы "Ни одному его слову  не  верю!",  ничего  не  вспомнил.  Точно,
прослушивалась. И Голубков это знал, поэтому так неопределенно реагировал на
мои слова. Значит, Волков в курсе, что я о нем думаю. Да и черт с ним. Но  о
чем я буду говорить с ребятами -  об  этом  ему  знать  было  необязательно.
Поэтому я сказал Валере, что мы перекурим на свежем  воздухе.  Он  кивнул  и
отогнал машину  в  сторонку,  чтобы  не  светиться  перед  подъездом,  а  мы
расположились в глубине двора вокруг стола, на  котором  местные  пенсионеры
забивали "козла".
   Мой рассказ выслушали не перебивая. Когда я закончил, Боцман спросил:
   - Кто такой Назаров? Я объяснил. Артист:
   - Что с ним сделают?
   Я повторил то, что сказал мне Волков.
   Муха:
   - Ты в это веришь?
   - Нет.  В  досье  есть  копии  материалов  уголовного  дела,  его  завела
Генеральная   прокуратура.   Приписки   в    объемах    работ,    расхищение
стройматериалов. Ущерб - около шести тысяч рублей. Квалифицировано: в  особо
крупных размерах. При миллионных оборотах -  в  ценах  тех  лет  -  вряд  ли
размеры эти такие уж крупные. После взрыва яхты дело закрыли -  в  связи  со
смертью обвиняемого.
   Трубач:
   - Думаешь, теперь откроют?
   - Не исключено
   - И посадят?
   - Постараются.
   Док:
   - У него будут хорошие адвокаты.
   - А у них - хорошие прокуроры.
   - Грязное дело, - сказал Муха.
   Я кивнул:
   - Да. Но они выкупили Тимоху.
   - Выходит, у нас нет выбора? - спросил Артист.
   - Почему? Выбор всегда есть. Сам знаешь: быть иль не быть.
   - Значит, закрыли тему, - заключил Док.
   Мне было интересно, как они отреагируют на сообщение о пятидесяти тысячах
баксов, которые я выжал из Волкова за эту  работу.  Вяловато  отреагировали.
Лишь Трубач с усмешкой сказал:
   - С этого надо было начинать!
   - Эти бабки можно заработать более простым способом, - заметил Боцман.
   - Каким? - заинтересовался Муха.
   - Банк ограбить.
   - Это, конечно, намного проще, - согласился Муха.
   Вот так они и отреагировали. И я понимал почему. Эти пятьдесят тысяч были
как орден, который любят обещать генералы, ставя трудную  боевую  задачу.  А
какой нормальный солдат думает об ордене перед боем? Между каждым из  нас  и
этими деньгами стояло дело, поэтому они и ощущались как  некая  эфемерность.
Они словно бы еще не существовали.
   Подошел Валера, напомнил:
   - Время.
   Мы поднялись на восьмой этаж. Валера впустил нас в квартиру, сам  остался
на лестничной клетке и запер за нами дверь. Я  успел  предупредить  ребят  о
прослушке, поэтому осматривались они молча. В комнатах никого не было, а  на
кухне, как и накануне, сидел тот же молодой  парень  в  штатском  с  тем  же
кейсом,  прикованным  к  руке,  и  читал  те  же  "Известия".  Он  никак  не
прореагировал на наше появление, даже мельком не глянул, и у меня  создалось
впечатление, что он -  часть  стандартного  кухонного  набора.  Как  газовая
плита. Или как холодильник.
   Минуты через три стукнула тяжелая входная дверь,  и  в  спальне,  где  мы
расположились, потому  что  в  других  комнатах  для  шестерых  было  тесно,
появился полковник Голубков, а с ним - какой-то  штатский,  лет  пятидесяти,
довольно высокий, в хорошо сидящем на нем темном костюме, с уверенным лицом.
Он был явно той же породы, что и Волков, разве что калибром поменьше.
   - Александр  Николаевич,  -  представил  его  Голубков.  -  Он  руководит
операцией.
   "Нифонтов, - вспомнил я. - Генерал-майор".
   Он быстрым внимательным взглядом оглядел нас. Показал  на  часы  на  моей
руке:
   - "Командирские". Сменить.
   Боцману - на его спецназовские ботинки:
   - Сменить.
   Мухе - под курткой у него была офицерская рубашка "хаки":
   - Сменить.
   Еще раз окинул  нас  общим  оценивающим  взглядом  и  недовольно  покачал
головой.
   - Туристы, значит...
   - По легенде - да, - подтвердил Голубков. - Кто  откуда:  из  Калуги,  из
Москвы, из Подольска. Случайно оказались в одной группе.
   - Туристы - допустим. А насчет случайно... Нет. Они же - как горошины  из
одного стручка. Взвод. Посмотрите внимательно.
   - Вы правы. Команда, - согласился Голубков. - Может, пусть так и будет  -
команда? Спортсмены, допустим. Вторая  сборная  Московской  области.  Легкая
атлетика. Или биатлон.
   - Стрельба, - поправил Нифонтов. - Это им ближе.  Как  они  оказались  на
Кипре?
   - В порядке поощрения. Награждены бесплатными путевками за  третье  место
на первенство области.
   - А почему не за первое? - спросил я.
   - Проверяется, - объяснил Голубков.
   - Кто дал путевки? - уточнил Нифонтов.
   - Национальный фонд спорта. Это в их компетенции.
   - Согласен. Позаботьтесь, чтобы в фонде были их данные.
   - Будет сделано.
   - Здравствуйте, товарищи спортсмены! - обратился к нам Нифонтов.
   - Здорово, тренер, -  ответил  за  всех  Трубач.  Нифонтов  усмехнулся  и
кивнул:
   - Давайте работать.
   Голубков принес из кухни планшет, извлек  из  него  три  крупномасштабные
карты и десятка полтора цветных  снимков  и  разложил  их  на  кроватях.  На
снимках был курортный городок или поселок, чем-то напоминающий Ялту,  снятый
в нескольких ракурсах белый двухэтажный дом,  полускрытый  высокой  каменной
оградой и ветвями каких-то деревьев, и два человека - за  столиком  уличного
кафе, на набережной, возле ворот дома.  Один  -  высокий,  плотный,  немного
болезненного вида, с редкими русыми  волосами.  Другой  -  на  голову  ниже,
круглый, с лысиной, с сигарой во рту. Оба в летних костюмах,  в  рубашках  с
короткими рукавами. Низенький - в шортах, из которых довольно нелепо торчали
загорелые кривоватые ноги.
   - Высокий - это Назаров, - объяснил Голубков. - Тот,  что  с  лысиной,  -
Борис Розовский, его компаньон и друг... Это - вилла, Розовский арендовал ее
на чужое имя. Сигнализация, видеокамеры, шесть человек вооруженной охраны  -
местные секьюрити, турки.
   На плане Ларнаки он показал квадратик виллы и  почти  рядом  -  пансионат
"Три оливы". Там нам предстояло жить.
   На  второй  карте   был   остров   Кипр,   на   третьей   -   выкопировка
топографического плана участка  польско-белорусской  границы  в  стороне  от
трассы Белосток-Гродно. Название поселка или городка Нови Двор было обведено
красным фломастером.
   - От Нови Двора до границы -  пять  километров,  -  продолжал  объяснения
Голубков. - Дорога местная, пограничного пункта нет. В двух километрах южнее
-  сосновый  бор  с  густым  подлеском,  подходит  прямо   к   границе.   За
контрольно-следовой полосой - тоже лес. Граница охраняется из рук вон плохо.
Из Нови Двора позвоните по этому телефону... -  Он  написал  номер,  показал
всем. - Запомнили? - Тут же сжег бумажку в пепельнице. - Ответит  диспетчер.
Скажете только одну фразу: "Посылка готова, встречайте  ночью".  И  назовете
точное время. Этой же ночью перейдете границу. На нашей стороне вас встретит
майор Васильев. Ровно в двух километрах к югу  от  дороги,  не  перепутайте.
Пароль и отзыв вам тоже скажет диспетчер.
   Я с сомнением всмотрелся в точку этого Нови Двора.
   - Почему выбрано это место? Там же  наверняка  каждый  новый  человек  на
виду.
   - Наоборот, - возразил Голубков.  -  Там  сейчас  огромная  автомобильная
барахолка. На территории бывшего военного городка.  Со  всей  Европы  старую
рухлядь свозят. Проходной двор. Туда полк веди - никто внимания не обратит.
   - Как мы доберемся до Нови Двора? - спросил Док, когда полковник закончил
объяснения.
   - Ваши проблемы. С Кипра -  паром,  теплоход,  самолет.  Можете  -  через
Турцию. Или через Грецию, Болгарию и Румынию. Транзитные визы у вас будут. С
транспортом - тоже на месте определитесь. Купите  подержанный  микроавтобус.
Или две легковые машины. На заключительном этапе без своего  транспорта  вам
не обойтись. Деньги на это предусмотрены. Машины бросите у границы.
   - Возможны и другие варианты пересечения границы, - заметил  я.  -  Через
Брест, Чоп.  Или  морем  до  Одессы  или  Новороссийска.  Вполне  легальные.
Особенно если нам удастся убедить Назарова добровольно уехать с нами.
   -  Абсолютно  исключено,  -  вмешался  Нифонтов.  -  Могут  быть  попытки
перехватить объект. Оперативное наблюдение ведут наши  коллеги  из  смежных,
так скажем, организаций. Нет гарантий, что эта информация не поступает  и  к
другим заинтересованным лицам. Ваша задача: доставить объект на  белорусскую
сторону границы. Живым. После этого ваш контракт будет  считаться  полностью
выполненным.
   Еще минут двадцать уточняли детали. Но, в общем, все было ясно. Ясно, что
ничего не ясно. Но  я  не  стал  делиться  с  нашими  работодателями  своими
соображениями.
   То ли Нифонтов что-то почувствовал, то ли спросил просто так,  на  всякий
случай:
   - У вас есть сомнения? В частностях или в сути?
   - В частностях -  ничего,  кроме  сомнений.  Насчет  сути...  -  Я  пожал
плечами. - Вы - заказчик. А мы - ну, как портной. Хотите двубортный костюм -
сошьем двубортный. Однобортный -  будет  однобортный.  Я  только  одно  могу
уточнить: кепочку с пуговкой?
   - Значит, вопросов нет, - заключил Нифонтов.
   Голубков уложил карты и снимки в планшет, собрал у нас паспорта и  прошел
на кухню. Вернувшись, раздал увесистые пакеты в плотной оберточной бумаге.
   - Ваш гонорар. Можете не пересчитывать - банковская упаковка.
   Мы и не стали пересчитывать. Только Боцман разорвал  на  одной  из  пачек
бандероль и начал изучать стодолларовую  купюру:  смотрел  на  свет,  щупал,
разглядывал под разными углами крупный портрет Бенджамина Франклина.
   - Боишься, что фальшивка? - удивился Голубков.
   - Знали бы вы, сколько сейчас фальшивых баксов ходит! - ответил Боцман. -
У моей кассирши однажды детектор забарахлил, так за один  день  налетела  на
две сотни!.. Похоже, настоящие, - закончив осмотр, сказал он.
   - Я передам нашим специалистам, что вы одобрили  их  работу,  -  пообещал
Нифонтов.
   - Самолет завтра в восемнадцать тридцать, - напомнил Голубков. -  Сбор  в
шестнадцать ноль-ноль в Шереметьеве-два. Получите документы, билеты,  деньги
на расходы.  Летите  по  путевкам  турагентства  "Эр-вояж",  в  Никосии  вас
встретит симпатичная девушка -  их  гид.  Никаких  записных  книжек,  писем,
телефонов,   только   паспорта   и   водительские   удостоверения.   Никаких
самостоятельных передвижений по Москве, машины для вас будут завтра в девять
утра. Место сбора водители знают. Сегодня переночуете здесь.
   - В режиме гауптвахты? - спросил я.
   - Это  просто  мера  предосторожности.  Мы  хотим  быть  уверенными,  что
кого-нибудь из вас не потянет искать приключений. Их у вас и без того  будет
достаточно. До завтра!..
   Нифонтов и Голубков ушли. Я выглянул на кухню - малого с кейсом тоже  уже
не было. Когда я вернулся в  спальню,  ребята  сидели  на  кроватях  и  тупо
молчали. Поговорить было о чем, но говорить было нельзя.
   - Я чувствую себя проституткой, - заметил Муха. Повертел в руках пакет  с
баксами и добавил: - Валютной.
   - Прогресс, - успокоил его Трубач. - Раньше ты был просто шлюхой, которую
имели практически за бесплатно.
   - Мы теперь, выходит, наемники, - подытожил Артист.
   А Док поправил:
   - Солдаты удачи...
   * * *
   На следующий день в восемнадцать тридцать мы вылетели на  Кипр  чартерным
рейсом Москва- Афины-Никосия. Но до этого Боцман успел смотаться в Калугу на
выделенной для него "Волге", а я с Валерой на его "патроле" - в Затопино.  Я
понимал, что, если отдам Ольге баксы, она  с  ума  от  беспокойства  сойдет.
Поэтому спрятал деньги в чулане и показал Тимохе место. Объяснил:
   - Здесь сорок пять штук моих и тридцать тысяч зеленых  твоих.  Не  спорь,
так решили. Считай, что это твои комиссионные за наш контракт. И если что...
Понял?
   - Никаких "если что", - ответил он. - Понял?..
   И когда джип перевалил через кювет,  отделявший  деревенский  проулок  от
грунтовки, я почему-то велел Валере свернуть к Спас-Заулку и через  четверть
часа стоял один в полутемном храме.
   * * *
   "Это я, это я, Господи!
   Имя мое - Сергей Пастухов.
   Чин мой на земле - раб Твой.
   Дело мое - воин.
   Твой ли я воин, Господи? Или князя Тьмы?..
   Отец мой небесный, всемилостивый, всеведущий  и  всемогущий,  снизойди  к
бедным детям твоим, вразуми их и наставь на путь истинный, очисти помыслы их
и  благослови  дела  их.  И  да  не  будут  обделены  милостями   Твоими   и
справедливостью Твоей близкие, любимые и любящие их..."
   Глава четвертая. Объект внимания
   I
   С наступлением темноты на южное побережье Кипра обрушивался  звон  цикад.
Из многочисленных уличных  кафе  и  баров  на  набережной  доносились  звуки
музыки, к полуночи они слабели, а  позже  исчезали  вовсе.  Оставались  лишь
цикады, редкие гудки буксиров на рейде Ларнаки и  мерный  шум  волн,  лениво
накатывавших на пустые пляжи с выпирающими из песка  ноздреватыми  каменными
глыбами. В легких струях ночного бриза с жестяным шелестом  терлись  друг  о
друга листья дубов, покачивались вершины кипарисов и ветви алеппских  сосен,
в купах  которых  белели  обнесенные  террасами  виллы,  делающие  курортные
предместья похожими на гавань,  где  у  причалов  теснятся  дорогие  яхты  и
многопалубные пассажирские теплоходы. А потом все поглощала ночь -  мертвая,
прекрасная, страшная.
   Аркадий  Назаров,  человек,   обозначенный   в   оперативной   разработке
Управления по планированию  специальных  мероприятий  как  объект  внимания,
полулежал в белом кожаном шезлонге во дворе одной из  вилл  в  фешенебельном
пригороде Ларнаки. Двор был надежно укрыт от внешнего мира высоким  каменным
забором и плотным строем кипарисов,  по  всему  периметру  ограды  постоянно
дежурила охрана - молодые смуглые турки, специально  выписанные  из  Анкары.
Они не говорили  по-гречески  и  чувствовали  себя  в  этой  части  острова,
населенного греко-киприотами, как во вражеском окружении.
   Рядом с шезлонгом Назарова стоял низкий белый стол с квадратной  бутылкой
виски "Уайтхолл" и серебряным ведерком со льдом, в метре от стола и шезлонга
за невысоким мраморным бортиком чернела вода  в  овальном  бассейне,  в  ней
отражались круглые садовые фонари...
   Проклятая бессонница!
   Проклятая ночь!..
   А  ведь  ночь  когда-то  была  его  временем.  Ночью  отпускало   нервное
напряжение дня, снисходило глубокое успокоение.
   Привычку к ночному образу жизни Назаров приобрел еще в юности,  во  время
учебы на экономическом факультете МГУ. С матерью и мла