ми классовой
неприязни.
   Пока  мы рассматривали  снимки, позвонил Док и сказал, что, если можно,
он не приедет, так как на счет реабилитационного центра неожиданно поступили
сорок   тысяч  долларов  и  нужно  срочно  выкупить  кое-какие  лекарства  и
договориться с немецкой фирмой о поставке инвалидных колясок.
   - Деньги откуда? - спросил я.
   -  От Народного банка. Я несколько раз забрасывал им просьбы. Все мимо,
а вот поди ж ты. Даже не ожидал.
   -  Может,  они  вспомнили  о  душе?  - предположил  я. - С богатыми это
бывает. Не помнят, не помнят, а потом вдруг раз - и вспомнят.
   - Почаще бы вспоминали! - выразил пожелание Док.
   Потом подкатил Артист, которому впервые за несколько дней не нужно было
тащиться  рано утром  в  бассейн  и по  этому поводу  он  от  души выспался.
Последним появился Муха.  Он  занимался поиском сотрудницы  почты  в Перово,
которая год назад уволилась. На мой  вопрос об  успехах только рукой махнул.
Девчонку  нашел,  обстоятельно  расспросил,   но  толком  ничего  не  узнал.
Человека, который перевел семьдесят тысяч долларов в рублевом эквиваленте на
счет  риэлторской  фирмы  "Прожект",  она  помнила.  Мужик  лет  пятидесяти,
высокий, хорошо одетый, с ухоженными ногтями, представительный. Не красавец,
но ничего.  Приехал, вероятно, на  машине,  так как шел дождь, а он был  без
плаща. На какой машине, она не  видела. Волосы с  проседью. Лицо нормальное,
чисто   выбритое.   Глаза   нормальные,   нос  нормальный,  уши  нормальные.
Обручального кольца нет.
   - Таких мужиков  в Народном  банке каждый четвертый, вон их сколько!  -
подвел  итог Муха, кивнув на стол с фотографиями.  - Съезжу  еще раз, покажу
снимки. Может, узнает. Но надежды мало. Она больше не на него смотрела, а на
артистку,  с  которой  он приехал.  Вся почта  на нее  таращилась,  даже  из
экспедиции прибежали.
   - Что за артистка? - спросил я.
   -  Какая-то Забелина.  Она  ждала  в  машине,  потом зашла  и спросила:
"Котик, ты еще долго?" Котик, мать его.
   - Забелина? - заинтересовался Артист. - Нина?
   - Да, Нина Забелина. Не знаю, что за Забелина. Я в этом не копенгаген.
   - Ты  не знаешь Нинон Забелину? - поразился Артист. -  А я считал  тебя
интеллигентным человеком!
   - А она меня знает?
   - Вынужден тебя разочаровать. Боюсь, что нет.
   - А почему я должен ее знать?
   - А ты ее знаешь? - задал резонный вопрос самый практичный  из всех нас
Боцман.
   - Обижаешь, - ответил Артист. - В этой тусовке я знаю всех. С  Нинон мы
снимались в одном фильме. У нее была главная роль, а  у меня  роль  третьего
плана. В том смысле, что я  был третьим слева в массовке. Неплохая  актриса.
Хотя, если честно, слава ее несколько преувеличена.
   -  Так  чего ты сидишь? -  сердито спросил Боцман. - Звони и спроси,  с
каким котиком она была на почте в Перово!
   - Да она всех называет котиками. У нее этих котиков!
   - А вдруг?
   -  Можно попробовать, -  без  особой уверенности  согласился Артист. Он
порылся в  пухлой записной книжке,  набрал номер и  замурлыкал: -  Неужели?!
Неужели я слышу голос  несравненной Нинон Забелиной?!. Я?  Издеваюсь? Бог  с
тобой, рыбка моя! Мы сидим с друзьями и возмущаемся... Как это чем? Тем, что
Любимов не дал тебе главную  роль! Он совсем выжил из ума!.. А что Демидова,
что Демидова? Я ушел  со второго акта!.. А... Да... Нет, конечно...  Ну, что
ты!.. Еще как... Никогда... Всегда... Ну да... Да нет... Что ты говоришь?!..
Кофе мне никто не нальет?.. Это я не тебе... Иди ты!.. Не может быть!.. А  я
тебе  другое скажу... Дай мне  сказать!  Публика  вовсе не  дура! Ты  только
послушай! Жена одного моего друга в тебя влюблена!  Знаешь, что было для нее
самым неизгладимым впечатлением?.. Если  помолчишь, скажу...  Нет, не  кино.
Кино тоже,  но... Да нет! Твое посещение почты в Перово! Она там работала. И
до сих пор вспоминает,  как ты приезжала туда с каким-то банкиром... Понятия
не имею, с каким банкиром... С таким представительным, лет пятидесяти, ногти
холеные, обручального кольца нет... Да я и  сам не  верю. С какой стати тебе
связываться  с каким-то старым козлом?.. Не старый?..  Ах-ах, какие мы!.. Не
банкир? А кто?.. Погоди, выйду в другую комнату, а то мешают...
   Артист  прихватил кофе и закрылся в кабинете. Вышел  он через  двадцать
минут, беззвучно матерясь и вытирая вспотевший лоб.
   - Ну? - спросил Боцман.
   - Расскажу. Все расскажу.  А сейчас  дайте мне помолчать. Хоть полчаса.
Всего полчаса, мне хватит. Могу я полчаса помолчать?
   - Ну, помолчи, - разрешил Боцман.
   До встречи с Мамаевым оставалось  сорок минут. Я решил использовать это
время, чтобы  ввести ребят  в  курс  дела. Сначала рассказал о моем утреннем
разговоре  с президентом  Народного банка, потом выложил  на стол диктофон и
нажал кнопку "Play". В динамике прозвучало:
   "-  Начните  с  начала.  С   восемьдесят  четвертого  года.   Что  было
четырнадцатого декабря в Кандагаре?
   - Четырнадцатого декабря в Кандагаре был очень сильный буран..."





Глава девятая. ГИБЕЛЬ "КАСКАДА"





   "-  Четырнадцатого  декабря  в  Кандагаре был очень  сильный  буран. Мы
готовили  большой десант в тыл моджахедов. Подготовка, как всегда,  велась в
строжайшей тайне. Но у  нас были сведения, что агентура  Ахмед Хана получила
информацию, и будет сделана попытка сорвать операцию. На аэродроме выставили
усиленное   охранение.   Приказ  был:   стрелять  на  поражение   по   любой
подозрительной цели... Ты куришь?
   - Нет.
   -  Я тоже бросил. Сейчас бы  закурил. Ну  да ладно. Так вот. В двадцать
три пятнадцать по  московскому  времени  или  в три  пятнадцать  по местному
одному   солдату   показалось,   что   кто-то   подкрадывается   к   стоянке
бомбардировщика. Он дал очередь из АКМ. Пуля срикошетила от бетонки и попала
во взрыватель бомбы на самолетной подвеске.
   - И что?
   - И все ебнуло.
   - Значит, это была не диверсия?
   - Нет. Это была нелепая, чудовищная случайность. Любая война - это цепь
случайностей. И  более  ничего.  Политики  могут  начать  войну.  Дальше  им
остается только хвататься  за голову. В Афган планировалось ввести войска на
два-три  месяца. Завязли на  десять лет. Порядок в Грозном хотели навести за
два часа. Завязли бессрочно.  Ладно.  Я был на  месте через  двадцать минут.
Решение нужно было принимать очень быстро, пока слухи о взрыве не разошлись.
Я  связался с Москвой.  Мне дали  добро.  Часового  отправили  в  госпиталь,
командира полка  и  начальника  аэродромной охраны  отстранили от должности.
Сразу  же передали в эфир  сообщение, что на  аэродроме совершена  диверсия.
Шифром,  который  был  известен  Ахмед  Хану.  Подняли  по  тревоге  войска,
разослали ориентировки на  диверсантов. На майора Калмыкова и на  двух наших
агентов-таджиков. Тем же шифром.
   - А майор  Калмыков в это время сидел с женой  в Большом театре и знать
ничего не знал.
   - Да. Его доставили на "Су-27". В девять  утра по  местному  времени он
был  в  Кандагаре.  На  "бэтээре"  его   и  таджиков  вывезли  в  предгорье.
Инсценировали погоню, "бэтээр" взорвали. Буран еще не кончился,  так что все
прошло  чисто. Им  нужно было  добраться  до горного  кишлака  на границе  с
Пакистаном и там затаиться.
   - Почему на роль диверсанта выбрали его?
   - У нас  не было времени вводить в комбинацию кого-то  другого.  Он был
готов к  этой роли. Работал в Афгане  с  восемьдесят первого  по восемьдесят
четвертый,   владел  ситуацией.   Восточная  внешность,   это  у   него   от
матери-узбечки. Еще с  детства знал узбекский и таджикский, свободно говорил
на  пушту,  дари  и урду. Он был лучший.  Опасность  он чувствовал на уровне
подсознания,  у  него  было  очень   мощное  биополе.  Он  был  прирожденным
разведчиком.   И  главное  -   у  него  была  практически  готовая  легенда.
Мусульманин, вынужденный скрывать свою веру. Отчисленный из  академии ГРУ по
религиозным  мотивам.  Тайно   сочувствующий  "джихаду".   При  всей   своей
изощренности Восток в чем-то очень простодушен. Верность исламу сомнениям не
подвергается.  Особенно  когда  она  подкреплена серьезным  делом.  А  взрыв
эскадрильи "шурави" - это очень серьезно. Ответил я на твой вопрос?
   - Да.
   - Прикрыли  мы  его  очень  тщательно.  В Кандагаре  провели  заседание
трибунала.  Майор  Калмыков  был  разжалован, лишен  всех  наград  и  заочно
приговорен  к  смертной  казни. Приказ об этом  был  зачитан  в войсках. Это
подкрепило  его легенду.  В  ней  было  только  одно слабое место.  Мы  были
вынуждены задействовать его под своей фамилией. Времени на подготовку других
документов не было. Но он знал, на что шел.
   - Вы не допускали, что он может отказаться?
   - Майор Калмыков. Отказаться. Не мог.
   - Что было дальше?
   - Через  полтора месяца  их  нашла агентура Ахмед Хана. К  тому времени
среди  моджахедов  об  их  подвиге  уже ходили легенды.  Неизвестные  герои,
устроившие  диверсию  на  аэродроме  "шурави".  Их  переправили  в  Пешавар,
встретили  с  почестями. Калмыкова  принял  сам  Ахмед  Хан.  Потом началась
проверка.  Проверяли его  со всех сторон, но  легенда  выдержала.  Теперь ты
понял, почему я  ничего не мог сообщить его жене, почему не мог даже подойти
к ней?
   - Не совсем.
   - Для прокачки Калмыкова были задействованы все каналы. В  том числе  и
агентура  ЦРУ  в  Москве.  За Галиной следили. Мы не могли  ничего  для  нее
сделать, потому что это значило расшифровать его.
   - Теперь понял. Вы его не расшифровали.
   -  Да.  Он  выдержал проверку  и стал вторым  человеком в контрразведке
моджахедов.  Ему доверял  Ахмед Хан.  Калмыков был  его советником.  Он знал
систему  работы ГРУ,  знал нашу  армию,  наши  методы.  Впрочем,  что значит
доверял? Азия - это  серпентарий. В разведке редко кому доверяют до конца. В
Азии никому  не доверяют вообще.  Четыре года Калмыков жил в этом гадюшнике.
Работал, создавал агентуру. Тысячи наших матерей должны молиться за него, он
спас  жизнь  их  сыновьям.  Зорге. Абель. Ким Филби.  Да  они рядом с ним не
стояли! По сравнению с ним они работали в курортных  условиях.  "Каскад" был
лучшим  диверсионно-разведывательным отрядом со времен  Отечественной войны.
Лучшим, говорю я тебе. А Калмыков был лучшим в "Каскаде".
   - Что было в восемьдесят восьмом году?
   - Ничего хорошего.
   - Это я уже понял.
   - Ничего  ты не  понял. Никто этого так и не понял. Нельзя было уходить
из  Афгана.  Никому это  было  не  нужно. Ни нам,  ни американцам,  ни самим
афганцам.
   - Но Америка требовала вывода наших войск.
   - Мало ли что она требовала. Она требовала на  словах. Им было выгодно,
чтобы мы там  оставались.  Чем  дольше,  тем  лучше. Каждый  день стоил  нам
миллионы долларов.  Это экономика. Для всего мира СССР был  агрессором.  Это
пропаганда. Но они и другое понимали: если мы уйдем  из  Афгана,  наше место
займут не они. В этом была их политика. Калмыков предупреждал:  талибы - это
очень  серьезно. Это вам  не непримиримая оппозиция.  Рак, проказа - вот что
такое Талибан. С оппозицией можно договориться. Со всеми можно договориться.
С  раком  договориться нельзя. Я  добился приема  у  Горбачева.  Сказал ему:
нельзя уходить из Афгана, Афган никогда не будет нейтральным. "Мы предпримем
все  усилия,  чтобы  Афганистан не  стал  зоной влияния Соединенных Штатов".
Каких Штатов? Болтун проклятый. Он даже не понял, что ему говорят!
   - И решение об уходе приняли.
   - Приняли.  А как же?  Миротворец плешивый.  Но  в Москве понимали, что
афганцы  перегрызутся  между  собой  и  откроют  дорогу  талибам.  Хоть  это
понимали.  Ситуацию в  регионе  контролировал только  Пакистан.  У  нас  был
сильный  рычаг  давления  на  Исламабад   -  наши  поставки  оружия   Индии.
Пакистанцам это нож острый. Была разработана комбинация, которая хоть что-то
могла   спасти.   Горбачев  должен  был  прилететь  в  Дели  для  заключения
крупномасштабного   договора   о   военном    сотрудничестве.   Этот   рычаг
предполагалось  использовать,  чтобы  заставить  пакистанцев  принять   наши
условия  афганского урегулирования. Для талибов  это означало крах. Агентура
Ахмед Хана подготовила покушение на Горбачева во время его визита в  Дели. О
нем  знали только  три  человека. Калмыков  сумел  передать нам информацию и
через  свою   агентуру  предупредил   индусов.  Все  люди  Ахмед  Хана  были
нейтрализованы. Но Горбачев отменил визит.  Обосрался, сучий потрох. Чем все
это кончилось, сам знаешь.
   - Чем?
   -  Тем, что талибы уже в Кабуле! Тем, что весь Афган - сплошная раковая
опухоль!  Тем, что на складах талибов хранятся семьсот тысяч тонн наркотиков
нового урожая и ждут отправки в  Россию! За  десять лет в Афгане мы потеряли
пятнадцать  тысяч человек.  Сейчас в год  от наркотиков погибает по двадцать
тысяч! Что будет дальше? Дальше будет - Средняя Азия. Метастазы этой раковой
опухоли уже в Чечне. На очереди Татарстан. Вот чем! Калмыков  об этом кричал
еще тогда, в восемьдесят восьмом! А он знал, о чем говорит!
   - Чем это кончилось для Калмыкова?
   - Тем, чем и должно было кончиться.
   - Его вычислили?
   - Его не  могли не вычислить. Он  был  одним из тех троих,  кто знал  о
подготовке  покушения  на  Горбачева.  Знал Ахмед  Хан,  знал его  начальник
контрразведки. Третьим был Калмыков. Больше не знал никто.
   - Он не успел уйти?
   - Он не  мог  уйти. Это означало признать,  что  он работал на нас. Это
погубило бы всю агентуру.
   - Нельзя было его обменять?
   - О чем ты говоришь? Мы даже заикнуться об этом не могли!
   - Значит, у него не было выбора?
   - У него был выбор.  Он его сделал. Сам. Он не выдал никого. Ахмед  Хан
приказал его расстрелять. Но он так и не узнал, кого расстреливает.
   - Как вы узнали, что он расстрелян?
   - Сначала было официальное сообщение о том, что разоблачен и приговорен
к расстрелу советский шпион. Оно  было  рассчитано на нашу реакцию. Понятно,
что  никакой  реакции  не  было.  Потом  сообщили, что  приговор приведен  в
исполнение. Расстрел снимали  на видео. Нашему агенту  удалось достать копию
пленки. Не было никаких сомнений в ее подлинности. Подтверждение поступило и
из других источников.
   - Что же на самом деле произошло в Пешаваре в восемьдесят восьмом году?
   - Не знаю.  Теперь  уже не знаю. Осенью  девяносто  третьего  поступила
шифровка  от  нашего резидента  в Индии.  О том,  что  с  ним  ищет контакта
человек,  который назвал себя майором Калмыковым. Он  сообщил, что  в начале
восемьдесят  девятого года  индийская  разведка  выменяла  его  на одного из
руководителей повстанческого движения в  Кашмире. Четыре года  он  лечился в
Тибете. Он просил  помочь ему вернуться  в  Россию.  Мы  запретили резиденту
вступать с ним в контакт.
   - Почему?
   -  Мы были  уверены,  что  это провокация. А потом... Потом был октябрь
девяносто третьего. "Каскаду" приказали штурмовать  Белый дом. Я заявил, что
"Каскад"  создан для диверсионно-разведывательной деятельности за рубежом, а
не  для  полицейских операций.  Этого  нам не простили. "Каскад"  разогнали.
Отправили  дослуживать  в   округа.  Лучших  из   лучших.  Вышвырнули,   как
использованный гондон! Я обивал пороги, просил: уберите  меня,  но не губите
отряд. Нет, Россия миролюбивая страна, она не посылает за рубеж диверсантов.
Будьте вы прокляты. Будьте вы все прокляты!
   - Кого вы проклинаете, товарищ генерал-лейтенант?
   -  Их. Всех.  Все  просрали.  Бездарно,  пошло.  Подло! Предали  армию,
предали народ. Тошно, парень. Тошно мне на это  смотреть. Мне  бы остаться в
Афгане. Бог миловал. Он не миловал. Он наказал. Наказал жизнью. За что?
   - Чему  вы  удивляетесь? С  вами  обошлись так же, как вы с Калмыковым.
Использовали и вышвырнули.
   - Ты! Щенок! Не тебе судить!
   - Почему? Я своих не бросал  никогда. Мы никогда  не хоронили друзей до
того, как их  хоронили.  Сами, своими руками. Только  после этого мы  с ними
прощались.
   - Калмыков выполнил свой долг!
   -  А вы? Вы свой долг выполнили? Ваш долг был  - вытащить  его. Как? Не
знаю.  Это  должны знать вы.  Почему вы  не  приказали индийскому  резиденту
установить личность человека, который назвал себя Калмыковым?
   - Мы были уверены, что он погиб.
   - А проверить?
   - У меня уже не было этой возможности. После октября девяносто третьего
я был отстранен от  оперативной работы. И хватит об этом. Хватит! У тебя еще
есть вопросы?
   - Вы сказали, что  у Калмыкова было очень сильное биополе. Что вы имели
в виду?
   -  Ну,  он   мог  останавливать  электронные  часы.  Подносил  руку   -
останавливались. Убирал - шли. У  наших психологов зашкаливали  все приборы.
Пленные душманы на допросах пели у него без всякого скополамина. Что еще? За
сутки предсказывал подземные толчки. Как змеи. Почему ты об этом спросил?
   -  После  выхода  из лагеря  его  должны  были  перехватить  мурманские
бандиты. Четверо. На  двух  трупах  никаких  следов.  У  них  констатировали
инфаркт. Он мог его вызвать?
   -  Трудно сказать. У  него  была теория. О том, что человек несет  свою
смерть  в себе.  Ее блокирует  воля  к жизни.  Она слабеет  в  старости,  от
болезней. Но можно ее и подавить. Блокировка исчезает, человека убивает  то,
чего  он больше всего боялся. Ты  сказал, бандиты? Не  исключаю,  что их мог
убить страх.
   - Он их не мог убить. Он их убил.
   - Возможно. Сам-то  я в эту чертовщину не верю, но Калмыков относился к
ней очень серьезно.
   - Вы все время говорите о нем в прошедшем времени.
   - А как я могу о нем говорить? Он для меня - был.
   - Он не был. Он есть.
   - Что ты о нем знаешь?
   -  То, чего не знаете  вы. Я расскажу, что было с ним дальше. Он понял,
что  помощи от вас не дождется. И стал пробираться в Россию сам. Он вернулся
в  Афганистан.   Через   афгано-таджикскую   границу  переходил   с  группой
наркокурьеров. Другого способа не было. Об этом  он рассказал  моему  другу,
руководителю реабилитационного центра.  Караван наткнулся  на  засаду. В ней
были наши  солдаты  из  Двести третьей  дивизии. В перестрелке его ранило  в
голову. И тут ему повезло. Может  быть, единственный раз  в жизни. Его узнал
командир  роты. Он  служил вместе с Калмыковым в Чучковской бригаде. Поэтому
его отправили в наш военный госпиталь. Сначала в Душанбе, а оттуда санрейсом
в Москву. Здесь ему  и сделали операцию.  Если бы не эта случайность, он так
бы  и сдох на границе. Я сказал "повезло"? В  этом я уже  не уверен. Даже не
знаю, что было  бы для него лучше: сдохнуть на афгано-таджикской границе или
провести остаток жизни в российской тюрьме.
   - Не говори загадками!
   - Его выпустили по амнистии. На амнистию он не  имел права,  так  как в
декабре восемьдесят четвертого  года военный трибунал в Кандагаре приговорил
его к смертной казни, разжаловал и лишил всех наград.  Почему не был отменен
приговор трибунала?
   - Да не было никакого  трибунала!  Я же сказал:  это была инсценировка,
операция прикрытия. О трибунале не знает никто.
   - Кое-кто знает.
   - Этого не может быть.
   - Откуда же знаю я?
   - Да, откуда?
   - От человека, который намерен на основании  этого  приговора  объявить
Калмыкова во всероссийский  розыск. Вероятно, он нашел протоколы трибунала в
архиве.
   - Чушь! Их никогда не было в архиве. Я сразу изъял протокол.
   - Где он сейчас?
   - У меня.
   - Покажите.
   - Почему я должен тебе доверять?
   -  Потому что я  единственный,  кто может  что-то сделать для человека,
который был вам, как сын. Вы не смогли ему помочь. А я попробую. Не  уверен,
что получится, но попробую.
   - Почему ты занимаешься этим делом?
   - Я не хочу, чтобы  мне было тошно смотреть на себя по утрам в зеркало.
Это мешает бриться.
   - Я  тебе почему-то верю, парень. Не  знаю почему, но верю. Всю жизнь я
не  доверял никому.  А теперь чувствую  себя так, будто  с моих плеч снимают
рюкзак. Неподъемный. Свинцовый.
   - Так снимите.
   -  Сниму.  Да,  сниму.  Мне  уже  не под  силу  е