астроенная грудь, и над всем этим испуганное, но и в испуге
кокетливое, миловидное лицо с широко раскрытыми глазами.
     -- А! Это  ты...  -- Лариса даже улыбнулась, потому что  Артист  совсем
ослабил хватку.
     -- Я. Но не пытайся меня очаровать. Отвечай: что они знают?
     -- Если ты так хочешь, я тебе скажу.
     Лариса  с  ногами  уселась  на  банкетку.  Надевание халата  она решила
отложить, вероятно, до конца беседы.
     "Кто кого застал врасплох?" --  подумал Артист и опустился в  ближайшее
кресло.
     -- Я закурю? -- спросила Лариса. Артист кивнул.
     -- Вы играете в какие-то свои игры, меня держите  за дурочку --  Лариса
изящно затягивалась и картинно стряхивала пепел, несмотря на то что пальцы у
нее все-таки  слегка дрожали. -- В секреты  свои вы меня не посвящали. Когда
меня  спросили,  я  рассказала то, что знала.  Я за вас всех, в частности за
Кулика вашего, страдать не собираюсь.
     -- Кому рассказала?
     -- Это не важно.
     -- Важно.
     --  Вите. Витя спросил --  я  рассказала. Мне было бы приятнее, если бы
меня спрашивал кое-кто другой. Хорошо спрашивал. Так, как женщин спрашивают.
Мне скрывать нечего.
     Лариса снова не без удовольствия посмотрела на себя в зеркало.
     -- Вот я и спрашиваю, -- спокойно сказал Артист.
     --  Ты  не  спрашиваешь,  ты  допрашиваешь.  А  на  допросе  я  могу  и
запереться.
     Она встала, подошла к нему, наклонилась, упершись руками в подлокотники
кресла, и прошептала:
     -- Спрашивай...
     * * *
     К  утру Артист знал, что Сэнькив работает на какого-то большого дядю, у
которого  Борода  давно был  на подозрении, но  серьезно  следить за ним  не
считали необходимым. А когда Витя познакомился с Ларисой, тут уж грехом было
не воспользоваться возможностью подозрительного художника проконтролировать.
Сэнькив  хоть  и видел московских  гостей, но  сам,  конечно, ни  до чего не
догадался.  Он  доложил  о  гостях  наверх,  но там тоже дернулись не сразу:
легенда  о  туристах,  мечтающих  побродить  по  Карпатам,  как ни  странно,
сработала.  Да и  вели  себя  "туристы"  в присутствии  Сэнькива  достаточно
непринужденно.  На них даже уморенного Шкрабьюка не повесили.  Впрочем,  там
все же имел место чистый инфаркт без следов насилия.
     Но когда в Карпатах начали залетать  ракеты и сходить с рельсов поезда,
о "туристах", разумеется, тут же вспомнили. Сэнькив  мигом очутился у Ларисы
и провел с ней длительную беседу. Собственно, ничего уж такого Лариса ему не
рассказала, она действительно ничего-то и не знала. Но такое совпадение, как
блуждание по горам пятерки здоровых московских мужиков и разделанные всмятку
законспирированные боевые отряды,  навели  сэнькивского  босса на неизбежные
подозрения. И теперь, кроме двух машин на улице ("А где вторая? Я не видел!"
-- спросил Артист. "Дальше  по улице", -- отвечала  Лариса), дежурство несла
еще пятерка боевиков, безвылазно сидевших в подвале у Бороды.
     Методы допроса Артист применял  отнюдь не те, что предполагал  вначале.
Хотелось, конечно, чтобы  пташка  под его острым взглядом  и твердым голосом
залопотала  слова  оправдания,  рассказала  о  своем  падении  и  предложила
сотрудничество на любых условиях. Но что еще с  ней  было делать? Не жечь же
ее каленым железом! Так что  методы  применялись те, что были навязаны самой
допрашиваемой.  И  надо  сказать  откровенно, если бы все  допросы  на свете
выглядели  так,  как эта ночная беседа двух сильных, красивых людей,  Артист
всерьез подумал бы о карьере палача.
     Всем  хорош был допрос,  но  оставалась одна  загвоздка. Не  возникло у
Артиста никакого доверия к допрошенной. В целом ее словам можно было верить.
Действительно,  большего она никому  рассказать не могла.  Но вот увидит она
своего  Витю и так же легко  выложит  ему (если он овладел нужными методами)
все о посещении Артиста.
     Как бы то ни было, приходилось вживаться в предложенные обстоятельства.
Он приказал Ларисе никуда не выходить,  и остался  у нее сам. Ему нужно было
любой ценой  успеть предупредить ребят о засаде. Ларису это, кажется, вполне
устраивало.
     Ему повезло: больше ничего изобретать не пришлось. Пастух позвонил сам.
     * * *
     Сложившиеся  обстоятельства требовали немедленных  и умных  решений.  В
первую  очередь от меня.  Добрый  доктор Розенблат заштопал  дырку в  боку у
Бороды, который должен был выписаться завтра-послезавтра. Он  же, самолично,
промыл и перебинтовал Мухину ногу и процедил сквозь сигарету:
     -- Через три дня можно танцевать. Сейчас тоже можно, но на одной ноге.
     А вот о Свете ответил кратко:
     -- Будем лечить.
     И от дальнейших обсуждений отказался.
     Итак,  что  мы  имеем.  УНСО знает  о  нашем  присутствии. Им  известна
численность  группы.  Если  они   не  полные  дураки,  а  на  это  лучше  не
рассчитывать, они перекрыли все выезды из города. У них, скорее  всего, есть
описания наших рож. Конечно, за время  горных прогулок и пикников мы обросли
заметными бородами, но не такие же они кретины, чтобы не сделать поправок на
естественную  растительность!  Вероятнее всего, в самое ближайшее  время они
узнают, скажем,  через Ларису,  которая, не находясь  под действием Артиста,
способна попасть под действие своего Вити, что  мы в городе. Так что нас или
уже ищут, или начнут  искать  с часу на час. Собственно, мы вполне уже можем
найти лазейку  и смотаться. Имеем право.  Но нужно  ведь сначала перехватить
Боцмана и Дока, который все же, я надеялся, был жив, цел и невредим.
     Кроме того,  оставались остальные  участники операции,  которым  теперь
тоже не светило ничего  хорошего. Ну, с Бородой просто. Он псих, может взять
запросто и все бросить. Его можно попросту вывезти  с собой в Москву. Хуже с
Дедом и еще хуже со Светой. Кроме того, по логике вещей из Москвы должен был
уже вернуться Гриша.
     Я  чувствовал  себя  мамашей  большого   семейства,   разбредшегося  по
вечернему  лесу.  Надо  до  темноты убаюкать и собрать в кучу  всех деток  и
пьяного мужа вдобавок.
     Борода  дал  адрес  своего  друга, художника  из местных.  Там, по  его
мнению, нас ждал радушный прием, ужин и ночлег. Не очень-то мне это казалось
надежным, но другого  выхода  у нас все  равно  не  было.  Артисту  пришлось
возвращаться  к Ларисе,  ждать появления Боцмана и Дока. Грише я позвонил из
телефона-автомата и назначил встречу точно так, как мне ее назначал Артист.
     * * *
     Гриша явился "на кофе" возбужденный. Еще бы!  Он ведь ездил в Москву по
заданию  подпольного "обкома", выполнил задание, вернулся и теперь рапортует
командиру!
     Гриша  приволок за собой  совершенно замечательный хвост. Два  придурка
появились у кофейни  сразу после его прибытия -- один стал  спиной к  нам, а
другой, бездарно притворяясь, что  беседует с приятелем, глазел на нас через
его плечо.
     --  Гриша, -- сказал  я,  -- только не оглядывайся  сразу.  Вон  там  у
подъезда стоят двое парней. Ты не видел их сегодня еще где-нибудь?
     Гриша осторожно посмотрел.
     -- Честно говоря, не припомню, -- признался он.
     -- Это ты хвост приволок. Гриша только глаза вытаращил.
     -- Стой тихо. Сейчас мы допьем кофе и...
     А сам  подумал: что "и"? Отрываться  от хвоста в плохо знакомом городе,
да еще  с  довеском  в  виде смелого,  но бестолкового и неуклюжего Гриши  и
опирающегося на щегольскую трость, только что приобретенную в ортопедическом
салоне,  Мухи  было  делом  хлопотным и  нудным.  Я  быстро  прощелкал  пару
вариантов и после небольшой паузы завершил:
     -- ...и мы пойдем и познакомимся с этими ребятами.
     Гриша вытаращился на меня еще больше.
     Я  допил  кофе  большим  глотком и  спокойно подошел  к "наблюдателям".
Терять было нечего,  в  лицо и меня,  и Артиста они уже знали. Парни сделали
вид,  что  усердно обсуждают некую  важнейшую проблему. Я взял их  обоих  за
плечи и развернул лицом к себе.
     -- Ребята, -- сказал  я вкрадчиво, --  я  не хочу вас  видеть мертвыми.
Живыми  тоже. Вы знаете, с кем имеете  дело. На исчезновение в живом виде  у
вас шесть секунд. Пять уже прошло.
     Мальчики  переглянулись,  прекрасно  друг  друга  поняли,  кивнули  мне
утвердительно и засеменили в тревожную даль.
     -- Кажется,  у нас  появился  вес в  здешнем обществе,  --  сказал  мне
Артист, когда я вернулся.
     -- Похоже, но лучше будет здесь не задерживаться.
     Попетляв по  городу  с полчаса  и окончательно  убедившись, что  нас не
пасут,  мы  пристроились  на скамеечке в  уютном  парке,  наполнявшем  своим
зеленым содержимым извилистый овраг со сложным рельефом.
     В  Москве с Гришей работал непосредственно  Голубков. Хорошо, правильно
поработал. Не дал ни одной  бумажки.  Все, что нужно было передать, заставил
Гришу вызубрить, как школьник вызубривает стишок на иностранном языке. Гриша
и  говорил, как автомат с  заложенной  в него программой,  не  пропуская  ни
одного насмерть вызубренного слова. Выяснялись интересные вещи.
     Нашим  непосредственным,  но  невидимым  противником был некто  Джереми
Коэн, англичанин, по-видимому достаточно высокий чин в британской службе D-4
("ди-фо"),  специализирующейся  на заброске  агентов влияния веером по всему
миру. Джереми был  старый знакомый УПСМ. Данные о нем всплыли на поверхность
в последний год присутствия наших войск в Афганистане.
     Выяснилось, что именно он работал над  искусственным созданием движения
"Талибан".  Далее  он хорошо  поработал  в Польше, а  с середины  девяностых
очутился на Украине. Известен также под псевдонимами Олэг Моцар, Муслим-ага.
Близкие друзья и коллеги по школе "ди-фо" называют его просто Грэгом. Служба
"ди-фо" выполняет заказ правящей финансовой и промышленно-торговой элиты как
Британии, так и Америки -- ближайшего партнера и союзника. Средства при этом
выбору не подлежат. Так, на  Западе уже всерьез задумываются:  а не напрасно
ли в свое  время на страх СССР наплодили талибов? Не  аукнется ли? Не зря ли
потворствуют проделкам  саудовцев? Не  откликнется  ли?  Работа  "ди-фо"  на
Украине,  по замыслу Коэна-Моцара, должна была привести к полной зависимости
страны  от  воли  Евросоюза  вообще и  Великобритании  в  частности. А  если
говорить точнее, то от международной правящей элиты.
     Первый  шаг  на  этом  пути  --  полный  разрыв  Украины  с  Россией  и
Белоруссией, ориентация на Запад и только на Запад. Но в то же время Украина
не  должна войти в  мировое сообщество как  равноправный член.  Равноправных
членов и  без нее хватает. Идеальная ситуация -- внешнее управление  страной
при  марионеточном  правительстве.  Для   этого  и  готовились  в   Карпатах
террористы. Цель здесь была двойная: с одной  стороны, втянутая  в серьезный
конфликт на Кавказе Россия  соглашается продавать нефть по диктуемой ей цене
и вообще  позорится на весь белый свет как страна, не умеющая содержать себя
в порядке. А провокации против российских  католиков подводят  ее вплотную к
званию страны-изгоя. С  другой стороны, Украина проявляет  себя  как страна,
размещающая на своей территории тренировочные лагеря террористов, да, именно
так, господин Моцар и  не собирался содержать  в строгой секретности  детали
операции сразу после того,  как  банды  окажутся  в России. Итак,  с Россией
Украина ссорится,  а  после  уличения  в пособничестве  терроризму  входит в
западное сообщество  на  самых  позорных условиях  как  во  всех  отношениях
зависимый от высокой воли и бесправный член.
     Гриша также  сообщил,  что  Голубков не сомневается, что  проникновение
банд  на   территорию   Российской  Федерации  будет   нами   предотвращено,
рекомендует  не  расслабляться.  Коварный Коэн  обязательно  использует  для
каких-нибудь провокаций. Каких -- пока самому Голубкову неизвестно. Выяснить
и предотвратить -- наша  задача. Поэтому генерал просит меня и мою группу не
покидать город до отбытия папы в Рим.
     Шифровки, некогда извлеченные  из сейфов  СНПУ,  рассказали не только о
связях западноукраинских националистов  со  службой "ди-фо". Каким-то чудом,
при помощи моей интуиции, что ли, мы откопировали поименные списки тех самых
групп,  которые  предназначались  для  заброски в Центральную Россию. Теперь
нашим спецслужбам не составит труда оказать  этим  группам достойный прием в
Москве.  Но генерал Голубков  лично  просит  Пастуха отрядить  человека  для
сопровождения  этих  групп. Для  надежности.  Когда  и каким поездом  поедут
диверсанты, нам предстоит выяснить самим.
     Отъезд  в  Москву, таким образом,  откладывался,  а мои задачи выходили
далеко за рамки встречи  и обеспечения безопасности где-то пропадавших людей
из моей группы и львовского "подполья".
     * * *
     Нет,  в этом городе решительно все  было схвачено! Увидев на  моем лице
некоторую задумчивость, сообразительный Гриша робко вставил:
     -- Я, знаете ли, тут уже выяснил, на каком поезде они поедут...
     Мы все трое только вытаращились на него.
     -- Я  это...  У меня  сеструха в кассах  вокзальных работает.  А билеты
продаются по паспортам. Я  как приехал, сразу  к  ней.  Она  в компьютер  на
работе у себя залезла и сразу мне сказала.
     -- Когда?
     --  Завтра.  Утренним.  Семьдесят четвертым. В восемь пятьдесят.  Вагон
семь. Плацкартный. Места с первого по семнадцатое.
     -- А что раньше молчал?
     -- Я боялся, что что-то не так сделал...
     -- Все так сделал, -- одобрил я  и обратился к Мухе:  -- Поедешь ты.  У
тебя  опыт  общения  с сезонными  рабочими.  Потрешься  неподалеку  от  них,
проконтролируешь обстановку, а в Москве тебя Голубков встретит.
     -- Без проблем, командир.
     -- Гриша, еще билет твоя сестра сможет сделать?
     -- Она уже придержала два билета в соседнем вагоне...
     -- Хватит и одного. Тебе, Григорий, от имени партии, правительства и от
себя лично  выражаю искреннюю благодарность. Шучу. Спасибо, Гриша,  молодец!
Теперь  отправляйся домой и сиди тихо. Тебе никто  ничего не сделает, против
тебя  никаких  данных нет. В  случае чего сможешь объяснить, зачем в  Москву
катался?
     --  Смогу.  Я там гитару недорогую от хорошего  мастера купил.  Там это
дешевле. Я давно такую хотел. Если что, скажу, что для того и ездил.
     --  Да ты, Гриша, перспективный агент! Сам  на связь  не  выходи,  если
понадобишься, мы на тебя выйдем.
     Но  Гриша до  конца операции нам  не  понадобился. Больше  мы так  и не
увидели Гришу -- надежного человека. Да,  умел Борода подбирать людей в свой
подпольный обком!
     * * *
     Леопольд Аронович Розенблат взял со  стола  пачку  банкнот,  подошел  к
Артисту вплотную, оттянул лацкан Артистовой куртки, точным движением положил
деньги ему во внутренний карман и строго посмотрел Семену в глаза.
     -- Надо еще что-то объяснить? -- сказал он.
     -- Я все понял, -- отвечал Артист.
     Розенблат  запер кабинет  изнутри на ключ, извлек из  шкафчика  колбу с
остро пахнущей ароматной жидкостью, две мензурки и поставил на стол. Выпивка
не входила в планы Артиста, он, собственно, зашел проведать  Свету,  сказать
пару  слов  Бороде  и, конечно,  решить  вопрос с  гонораром  доктору. Но не
родился еще на свете человек, который сумел бы возразить доктору Розенблату.
     Собственного рецепта водка из чистейшего медицинского спирта была мягка
и  вкусна,  закуски доктор не признавал, и  беседа  скоро  стала  приятной и
непринужденной.  Доктор  сразу  же  отверг  обращение  по  имени-отчеству  и
приказал называть его "дядя Лео", потому что его давно так никто не называл.
     -- Женишься на ней? -- спрашивал дядя Лео.
     -- Женюсь! -- решительно отвечал Сеня.
     -- Правильно! Женись! Девушка -- золото! Ей общий наркоз было нельзя, а
местный в костную ткань не проникает. Что она пережила у  меня на столе, это
только Богу одному  известно. И молчала всю операцию и лежала смирно. Я кого
только не резал, и баб, и мужиков. Но таких пациентов у меня на столе еще не
было.
     Артист молчал и только зубы стискивал.
     -- Ходить она будет. Это я тебе обещаю. Но гнуться нога не сможет.
     -- Может, ее в Москву? -- робко спросил Артист.
     --  Сеня!  -- Снова  мягкий голос дяди  Лео  превратился в гремучий бас
практикующего хирурга. -- Ты можешь повезти ее хоть в Нью-Йорк! Но и там нет
человека, который отменил бы диагноз доктора Розенблата! Там немного лучше с
аппаратурой, но  вот  с этим там  не  лучше.  -- И  доктор выставил  Артисту
напоказ сильную и ловкую руку хирурга. -- Но ты наплюй на это, Сеня. Женись!
     -- Я наплевал на это, дядя Лео. Я женюсь на ней. В кабинет постучали.
     -- Какого еще надо! -- ответил непрошеному посетителю громовой бас.
     --  Леопольд  Аронович,  я  только  хотел  спросить...  --   послышался
перепуганный голос Бороды.
     Бороду впустили.  Первым делом доктор задрал на нем больничную рубашку,
оттянул  край повязки, повернул раненого к  свету и, удовлетворенно  кивнув,
приказал  ему  достать из шкафа третью мензурку.  Борода  поспешил выполнить
приказание.
     Борода  сориентировался почти молниеносно, понял, что  все  сказанное в
такой  компании ни  под каким  видом не  просочится наружу.  Поэтому,  выпив
первую, Борода решительно спросил:
     -- Леопольд Аронович, когда к вам поступил Тарас Зайшлый?
     Доктор, глядя на Бороду, спросил у Артиста:
     --  Вам  действительно  нужно  это знать?  Артист утвердительно покивал
головой.
     -- Позавчера.  Днем.  Два пулевых  ранения в две ягодицы. Я никогда  не
расспрашиваю пациентов, где они получили травму, но он рассказал.
     Артист спокойно ждал продолжения рассказа,  а Борода сдал, занервничал.
Доктор насмешливо посмотрел на напрягшегося Андрея и продолжал:
     -- Он рассказал, что около недели назад он, вместо того чтобы поехать с
работы домой, отправился к приятелю.  Вместе они выпили порядочно и покатили
к приятелевым деревенским родственникам. Там  они ночь  напролет  занимались
пьянством и развратом,  а  под утро,  в  результате случайного  срабатывания
двуствольного охотничьего  ружья,  пан Зайшлый и получил  ранение. Неделю он
провел  в  деревне,  отходя от  кутежа  и лечась  как  попало,  а вот теперь
обратился  ко  мне. Из его жопы  я извлек  две  пистолетные пули, но  просил
говорить всем, что он по пьяни сел на вилы.
     Борода потихоньку отходил, а  доктор и Артист теперь вдвоем смотрели на
него со снисходительной улыбкой.
     -- И еще он просил вообще никому не сообщать, где он находится. А когда
его  выкатили  во  двор  на  прогулку,  чтоб  воздухом  подышал и он  увидел
дворника,  то  с  ним  случился  нервный  припадок.  Попросил  выделить  ему
охраняемую  палату  и  не  пускать  в  нее  дворников, стариков,  шпионов  и
инопланетян. Раны у него  хорошие, атонические, без нагноения. Завтра я  его
выписываю. Но не домой. Больному Зайшлому рекомендовано наблюдение психиатра
в стационаре. И дядя  Лео, черкнув несколько  рецептов, выписал  Бороду  под
ответственность Артиста. Борода выкурил не меньше трех  сигарет в больничном
дворе, пока Артист сидел в палате у Светы, держал ее руку  в своей и  просто
смотрел ей в глаза. Света тоже молчала и улыбалась.
     --  На  минутку попрощаться зашел! -- сердито бурчал Борода и ерзал  на
лавке.
     Наконец  Артист  вышел.  У  него  было  вдохновленное  лицо,  и был  он
неразговорчив. Но Борода сразу отвлек его деловыми расспросами:
     -- Дед так и не нашелся?
     -- Нет.
     -- Это очень странно. Он отпустил Зайшлого, а сам исчез. Вопрос: куда?
     -- Я знаю куда.
     -- Ты его видел?
     -- Нет. Эта, как ее, Лариса раскололась.
     -- Так куда он делся?
     -- Потом скажу.
     Больше за всю дорогу  Борода  не смог  выудить из  Артиста ни слова.  А
Артист  всю дорогу не видел ничего,  кроме  бледного женского  лица на белой
подушке, с улыбкой, понятной только тому, кому она предназначалась.
     * * *
     Если вы когда-нибудь попадете во Львов  и вам придет в голову побродить
п