ого  существует  резидентура   внешней
разведки.  Возьмите  их  сводки  и  почитайте.   Мы   проводим   совместную,
подчеркиваю, совместную операцию, и моих полномочий, данных мне руководством
ГРУ, вполне хватает для принятия любых решений.
   - И тем не менее  у  вас  на  глазах  Пастуха  отравили,  и  он  исчез  в
неизвестном направлении, - уже спокойнее заметил Голубков.
   - Не мне вам рассказывать, Константин Дмитриевич,  -  спокойно  продолжил
Коперник, - что если  отравили  именно  Пастуха,  то,  значит,  была  утечка
информации. В конце концов, там ведь было еще десять человек. Я  только  что
встречался с нашими иракскими партнерами.  Они  сообщили,  что  их  человек,
видевший Пастуха и передавший ему, как это и  было  предусмотрено,  чемодан,
сразу же после этого был убит. Есть все основания предполагать, что это дело
рук людей генерала аль-Вади. Его почерк.
   - Хорошо, - оборвал его Голубков. - Что вам известно о Пастухе?
   - Пока ничего,  кроме  того,  что  я  вам  уже  сообщил.  Я  сейчас  этим
занимаюсь. Наш партнер из иракского правительства обещал приложить  максимум
усилий для поиска Пастуха.  Учитывая  характер  работы  армейской  разведки,
можно предположить два исхода  дела.  Первый.  Пастух  уже  умер  под  ножом
хирурга. Второй. Он завтра же будет доставлен целым  и  невредимым  к  трапу
отлетающего самолета.
   - Вы так просто об этом говорите, - проворчал Голубков.
   - Я профессионал, Константин Дмитриевич, -  пояснил  Коперник.  -  Эмоции
оставляю на потом. Вот вернусь  в  Москву,  сядем  мы  с  вами  на  дачке  и
поговорим по душам. А сейчас нужно работать.
   - К какому варианту вы сами склоняетесь?
   - Генералу аль-Вади нет необходимости узнавать все военные тайны  России.
Его задача предельно  проста  -  не  допустить  вывоз  контейнера.  Поэтому,
полагаю, у него нет необходимости в устранении нашего человека. Он уже и так
выведен  из  игры.  Поэтому   можно   надеяться   увидеть   завтра   чудесно
исцелившегося Пастуха в аэропорту.
   - Будем считать, что вы правы, - произнес  Голубков.  -  Держите  меня  в
курсе, Коперник.
   - Договорились, Константин Дмитриевич. - С этими словами Коперник повесил
трубку. Пока все шло как следует.
   Коперник вышел из кабины и на ходу затушил сигарету  в  большой  чугунной
пепельнице, стоявшей на столе у дежурного. Тот проводил посетителя  недобрым
взглядом и отправился выбрасывать пепел.
   Коперник уверенно прошел по длинным посольским коридорам и в конце концов
оказался в приемной посла. Там он  плюхнулся  на  диван  для  посетителей  и
спросил секретаря, молодого подтянутого выпускника МГИМО:
   - Посол у себя?
   Секретарь  с  сомнением  посмотрел  на  нахального  посетителя  и  строго
ответил:
   - Посол только что вернулся с приема и просил его не беспокоить.
   - Придется побеспокоить, - твердо произнес Коперник. - Передайте, что мне
нужно срочно с ним переговорить.
   Секретарь нахмурился и терпеливо повторил:
   - Посол занят.
   - Доложите, доложите, - махнул рукой Копер-118
   ник и вытер рукой пот со лба. - Вы бы  хоть  изучили  местные  обычаи.  В
любой лавке сразу же предложат чего-нибудь холодненького выпить. В  такую-то
жару. А вот в приемной посла не дождешься.
   - Но позвольте... - молодой человек начал терять терпение.
   - Доложите. - Теперь настала очередь Коперника  придавать  своему  голосу
строгость. - Будет хуже, если я сам войду.
   Секретарь с ненавистью взглянул на посетителя, но поднялся из-за стола.
   - Как доложить? - холодно спросил он.
   - Скажите, Захаров. Он поймет.
   Посол действительно только что  вернулся  с  приема  во  Дворце  в  честь
прибытия российской делегации и теперь  отдыхал  от  общения  с  депутатами.
Здесь, в Ираке, официальные приемы были настоящей  мукой,  учитывая  местный
климат. Этикет обязывал посла надевать строгий  темный  костюм,  а  организм
яростно протестовал против такого безумия. В течение всего  приема  посол  с
завистью смотрел на  Владимира  Вольфовича,  дефилировавшего  вопреки  всему
этикету в легком белом костюме. И потому, вернувшись в свой  кабинет,  посол
первым делом сменил одежду и теперь лежал на диване в  комнате  отдыха  и  с
наслаждением вкушал прелести современных систем кондиционирования.
   Его покой был внезапно нарушен появлением секретаря.
   - Иван Сергеевич, к вам посетитель, - доложил молодой человек.
   - Вадим, я же просил... - простонал посол.
   - Он настаивает. Его фамилия Захаров.
   - О, только не это. - Посол сел и просунул ноги в легкие туфли. - Черт  с
ним. Зови.
   Как опытный мидовский работник, начинавший службу  таким  же  секретарем,
как и Вадим,  Иван  Сергеевич  какой-то  генетической  памятью  вспомнил  то
подзабытое уже ощущение от общения с представителями  разведки.  Эти  шпионы
всегда были костью в горле или занозой  в  заду,  если  угодно,  для  любого
дипломата. Если  только  дипломат  сам  не  шпионил  потихоньку.  Шпионы  не
признавали внутренних негласных правил, считая, что они писаны не  для  них.
Резидент мог ворваться  в  кабинет  посла  в  любой  момент  и  основательно
испортить настроение. И ничего с  этим  поделать  было  нельзя.  Никогда  не
знаешь, что именно пишет этот чекист в своем очередном донесении.  Испортишь
с ним отношения, а он наваляет такое, что в двадцать четыре часа на  родину.
Этот  страх  перед  возвращением  домой  прочно   сидел   в   душе   каждого
загранработника.
   И вот вроде бы настали иные времена. Чекисты  попритихли,  растеряв  свое
былое негласное могущество. Но вновь и вновь Иван Сергеевич  ловил  себя  на
боязни конфликта с этими товарищами и ругал себя за этот въевшийся страх, но
ничего поделать с собой не мог...
   Когда посол вышел в кабинет, Коперник уже сидел в  кресле  и  курил  свою
очередную сигарету.
   - Леонид Викторович, - начал посол, усаживаясь за стол, - вам не кажется,
что есть какие-то границы? Я уже не говорю про то, что мне так и не известен
до конца ваш статус здесь, в Ираке. Ну да ладно. Шпионите - и  на  здоровье.
Но есть резидент. Решайте все вопросы через него. Он за это валюту получает.
- Посол произнес слово "валюта" с прежним, советским уважением,  чем  вызвал
секундную улыбку у своего собеседника.
   - Ах, оставьте, Иван Сергеевич, - дав послу высказаться, заявил Коперник.
- Если бы не обстоятельства, то я, наверное, и пошел бы к резиденту. Но дело
срочное и находится в вашей компетенции.
   -  Что  еще  за  дело?  -  насторожился  Иван  Сергеевич,   услышав   про
компетенцию.
   - Вы уже, видимо, в курсе сегодняшнего инцидента по дороге  делегации  во
Дворец?
   - Вы про внезапное недомогание этого помощника? - удивился посол. - Ну...
с кем не бывает. Местная пища требует осторожности.  И  потом,  арабы  сразу
заверили меня, что пострадавшему будет оказана квалифицированная помощь.
   - Пища тут ни при чем, Иван Сергеевич, - торжественно произнес  Коперник.
- Дело куда серьезнее тривиального пищевого отравления.
   - Ну я так сразу и подумал! - всплеснул руками посол. - Сразу, как узнал,
понял, что здесь не обошлось без ваших  шпионских  штучек.  Вы  не  находите
странным, уважаемый Леонид Викторович, или как вас  там,  что  ваша  контора
проводит в Ираке какую-то операцию, а я, посол, об этом  узнаю  в  последнюю
очередь? Лишь тогда, когда она, если я вас правильно понял, уже сорвалась.
   - Правильно, правильно, - устало подтвердил Коперник. - Вы простите меня,
Иван Сергеевич, за прямоту, но я выполняю  директивы  своего  начальства,  а
среди них не было указаний информировать посольство. Но сейчас не  об  этом.
Необходимо найти этого Пастухова. Потеребите арабов.  Потребуйте  встречи  с
ним.
   - Ну, знаете ли! - задохнулся посол. - Вот  сейчас  все  брошу  и  побегу
лично...
   - Ну зачем же лично, - улыбнулся Коперник. - Пошлите кого-нибудь.
   Ивану Сергеевичу вдруг захотелось послать этого  наглеца  не  к  больному
Пастухову, а гораздо дальше. Но он сдержался.
   - Это все? - сухо спросил он.
   - Все.  И  это  очень  важно.  Не  откладывайте.  Если  не  хотите  потом
отправлять в Россию цинковый ящик...
   На этой зловещей ноте Коперник встал  и  поспешил  откланяться,  оставляя
посла в полнейшей растерянности. Перспектива получить труп шпиона совсем  не
радовала Ивана Сергеевича. Хватит с него и  ожидаемой  с  минуты  на  минуту
бомбардировки.
   3
   Что было с ним после того, как он на носилках оказался в  машине  "скорой
помощи", Пастух не помнил. К этому моменту дикая  боль  буквально  раздирала
его живот, как будто там разорвалась  граната  с  перцем.  Все  плыло  перед
глазами, и уже на грани сознания Сергей подумал, что это  конец.  Страха  не
было. Почему-то вспомнился священник из кафедрального собора в Эчмиадзине  и
погибший Трубач. А потом его накрыла мягкая обволакивающая мгла...
   В себя он пришел уже  лежа  в  койке,  раздетым.  Белоснежная  больничная
палата. За окном  верхушки  деревьев.  Немного  кружилась  голова.  Слабость
разливалась по всему телу - и все. Боли как не  бывало.  Чтобы  убедиться  в
том, что он цел и невредим, Пастух сел в кровати. Никаких  следов  недавнего
приступа. Он спустил ноги на пол, намереваясь встать.
   Тотчас дверь открылась и в палату вошел араб  средних  лет  в  офицерской
форме. Пастух плохо разбирался в местных званиях, но почему-то сразу  решил,
что этот человек был майором. Майор внимательно  осмотрел  пациента,  и  его
тоненькие черные усики растянулись вместе со ртом в приторной улыбке.
   - Вам рано еще вставать, - произнес араб на довольно сносном  русском.  -
Вам следует отдыхать.
   Спокойствие и радость избавления от боли мигом покинули Пастуха.  Он  тут
же вспомнил, какую миссию он должен был выполнить здесь, в Багдаде, и понял,
что миссия эта сорвана. Вид офицера никак не содействовал успокоению.
   - Вы не врач, - скорее констатировал, чем спросил, Сергей.
   - Нет, - не стал спорить майор.
   - Тогда кто вы?
   - Я офицер армии Ирака. Вы находитесь в центральном армейском госпитале и
являетесь нашим гостем, - радостно сообщил майор. - Вам необходим покой.
   - Что со мной произошло? - не унимался Пастух.
   - Вам стало плохо. Жара, смена климата, острая пища... -  участливо,  как
ребенку, ответил майор. - Сейчас все позади.
   - Я не ел острой пищи, - уверенно ответил Пастух.
   - Ну, значит, вода, - пожал плечами араб. - Это просто  какой-то  бич!  У
нас в Багдаде нужно, как это говорится у вас, держать уши востро...
   - А может, меня просто отравили? - Пастух внимательно посмотрел на араба.
   - Кто? - изумился тот с таким выражением лица, как будто  хотел  сказать:
"Да кому ты, блин, нужен!.."
   - Ладно, оставим, - буркнул Пастух. - Я чувствую себя хорошо. Когда  меня
выпишут?
   - Это вопрос не ко мне. Вот придет доктор, он и решит. А пока  вам  нужно
лежать.
   - Я хочу видеть представителя посольства, - твердо  произнес  Пастух.  Он
точно знал, что если ему в этом будет отказано, то, значит, крышка.
   Но майор в знак согласия даже закивал:
   - Понимаю. Наверняка представитель посольства посетит вас.
   - Что значит "наверняка"? - насторожился Пастух.
   - Это значит, что мы безусловно уже оповестили ваше  посольство  о  вашем
состоянии. Но сочтут  ли  они  необходимым  навестить  вас,  я  не  знаю,  -
разъяснил майор.
   Пастух так и не понял, чего ему теперь ждать - опасности  или  дружеского
расположения.
   "Успокоив"  пациента,  майор  поспешил  откланяться,  не  забыв  пожелать
скорейшего выздоровления. Насчет последнего у Пастуха были большие сомнения.
Он, конечно, не доктор, но прекрасно понимает, что как-то уж слишком  быстро
"заболел" и не менее подозрительно быстро выздоровел. Вероятно, ему здесь, в
госпитале, просто ввели противоядие.
   В любом  случае  операция  была  сорвана,  и  это  обстоятельство  просто
выводило Пастуха из себя. Проигрыши были  не  в  его  характере.  Он  всегда
старался оставлять последнее слово за собой. И опыт подсказывал ему, что  за
этим стояло не просто упрямство самолюбивого человека.
   Когда-то во Флоренции он уже оказывался  в  ситуации,  когда  все  словно
кричало, что задание провалено и нужно думать о том, как спасти  собственную
шкуру. Но тогда он доверился своим инстинктам, шестому чувству, если угодно,
и поступил вопреки  очевидным  правилам.  В  результате  он  сорвал  крупную
провокацию одной могущественной спецслужбы.
   Придя  к  выводу  о  необходимости  активных  действий,  Пастух   прилег,
обдумывая, в каком направлении их предпринять.
   Ближе  к  вечеру  его  действительно  посетил  представитель  Российского
посольства. Второй секретарь посольства, оказавшийся  невысоким  дядечкой  с
грустными  глазами,  как-то  неуверенно  справился   о   здоровье   дорогого
соотечественника. Выразил надежду, что тот вскоре поправится.  Посетовал  на
низкое качество местной воды и заверил Пастуха в  том,  что  Родина  его  не
оставит. "Не оставит в покое..." - с мрачным юмором уточнил про себя Сергей.
   Уже собравшись уходить, посольский дядечка как-то испуганно огляделся  по
сторонам и мученическим шепотом сообщил:
   - Коперник просил передать, что все под контролем...
   И, кажется, испугавшись собственных слов, поспешил ретироваться.
   Никакого спокойствия этот визит  Пастуху  не  принес.  Наоборот,  он  еще
больше укрепился в мысли, что если он сам о себе не  побеспокоится,  то  еще
неизвестно, чем вся эта история закончится. Но для активных действий у  него
пока не хватало  сил  и  информации.  Пастух  разумно  решил  отложить  свою
активность до ночи, а пока постараться набрать и первое, и второе...
   * * *
   Лежа в кровати, он тщательно обдумывал сложившуюся  ситуацию.  Информации
было маловато, но кое-какая пища  для  выводов  имелась.  Можно  было  смело
рассматривать три варианта происходящего.
   Во-первых, он действительно мог банально отравиться какой-нибудь  местной
гадостью сам. Такое случалось во  время  самых  серьезных  операций.  Пастух
вспомнил, как однажды в Чечне, в районе Бамута,  его  разведгруппе  пришлось
пять дней бегать по горам, где за каждым  камнем  они  могли  наткнуться  на
боевиков. Причем  не  просто  бегать,  а  корректировать  огонь  федеральных
батарей. За такие прогулки боевики убивали медленно и изощренно. И все  было
бы хорошо, но одного  его  бойца  в  первый  же  день  прохватил,  простите,
понос....
   От случайностей застраховаться нельзя. Но сам  Пастух  не  верил  в  свое
"случайное" отравление. Слишком уж все ладно получалось.
   Во-вторых, его могли отравить с целью  вывести  из  игры.  А  вот  задачи
уничтожать его - не стояло. В этом случае становится понятен  визит  второго
секретаря Российского посольства. Значит, после того как исчезнет  опасность
для противника, чудесным образом исцелившийся Пастух будет отпущен.
   И наконец, в-третьих. Визит представителя посольства  был  лишь  способом
отвести подозрения. Смотрите, мол,  все  в  порядке.  Нам  нечего  скрывать.
Уважаемый пациент жив и выздоравливает. Ну а если он ночью помрет -  так  на
то и есть воля Аллаха...
   Получается два шанса из трех, что  он  выживет.  А  так  как  случайность
маловероятна, то и вовсе один к одному. Такой расклад совсем  не  понравился
Пастуху. В "русской рулетке" и то больше шансов выжить - пять  из  шести.  В
результате  таких  нехитрых  умозаключений  Сергей  еще  больше  уверился  в
необходимости побега.
   Сказано - сделано. Для начала он осторожно обследовал окно палаты. За ним
раскинулся парк  с  зелеными  лужайками,  дорожками  и  зарослями  какого-то
кустарника. В принципе этот ландшафт вполне подходил  для  побега.  Если  не
днем, то, по крайней мере, ночью. Палата находилась на третьем этаже. Ну что
ж, ничего страшного. Пастух был уверен, что, несмотря на некоторую слабость,
вполне сумеет удачно приземлиться на траву. Проблема заключалась  в  другом:
окно было закрыто, и  закрыто  наглухо.  Даже  беглый  осмотр  показал,  что
открыть его вряд ли удастся. Конечно, можно  было  разбить  окно.  Но  тогда
Пастух тут же привлек бы к себе внимание и лишился хоть небольшой, но форы.
   Тогда Сергей перенес свое внимание на дверь.  Запахнувшись  в  больничный
халат, он попытался выйти в коридор, но тут же наткнулся на дюжего  араба  в
военной форме. Тот решительно преградил ему дорогу,  сердито  сказав  что-то
по-арабски. Дальше разговорного английского познания Пастуха  в  иностранных
языках не простирались. Поэтому он совершенно искренне ничего не понял.
   - Мне бы в туалет, - произнес он на всякий случай по-русски.
   Солдат  вновь  что-то  приказал  ему   по-своему   и   сопроводил   слова
красноречивым жестом, предлагая Пастуху вернуться в палату.
   - Ну, в сортир я хочу, - настырно повторил Пастух, и видя, что его  вновь
не поняли, добавил: - Ватерклозет... Пи-пи, твою бога душу мать!..
   Неизвестно,  что   подействовало   больше   -   крепкое   выражение   или
интернациональное "пи-пи", но араб понятливо закивал головой, хотя при  этом
и повторил жестом приказ вернуться в палату. Пастух для первого раза не стал
сопротивляться и подчинился. Тем более что за минуту разговора с  охранником
он успел оглядеть коридор и убедился, что солдат находится в нем в полнейшем
одиночестве.
   Вернувшись в палату. Пастух сел  на  кровать.  Спустя  пять  минут  вошел
санитар в белом  халате  поверх  военной  формы.  Санитар  принес  "утку"  и
деликатно  отвернулся,  предоставляя  возможность  справить  пациенту   свои
надобности. Пастух сначала хотел было огреть санитара этой самой "уткой"  по
голове и переодеться в его форму, но  потом  передумал.  Во-первых,  санитар
попался какой-то щуплый, на  голову  ниже  Сергея.  Во-вторых,  на  шум  мог
обратить внимание охранник. И  в-третьих,  днем  шансов  на  побег  не  было
практически никаких. Поэтому Пастух молча сделал свое дело и лег в постель.
   До вечера его больше никто не беспокоил. Даже врач  не  пришел  навестить
больного, что еще больше укрепило Пастуха во мнении,  что  его  "отравление"
было спланировано. Никто и не беспокоился о его здоровье. Ну  и  ладно,  так
даже лучше. Капитан не терял времени зря. Пока была возможность, Пастух, как
мог, изучал из окна парк. Где-то за деревьями он разглядел кирпичную  стену.
Судя по всему, ее высота составляла что-нибудь метра  два.  Вполне  терпимо,
даже для больного спецназовца.
   Наконец настало время действовать. Когда, по расчетам Пастуха, было около
трех часов ночи, он распахнул дверь палаты и, пошатываясь, держась рукой  за
стену, вышел в коридор. Солдат, стоявший у его двери на часах,  встрепенулся
и   настороженно   посмотрел   на   охраняемый    объект.    Пастух    издал
нечленораздельный хрип, придав своему лицу как  можно  более  страдальческий
вид.
   - Хреново мне,  братец,  -  с  трудом  произнес  он  и  сделал  вид,  что
собирается рухнуть на пол.
   Солдат инстинктивно нагнулся, чтобы помочь страдальцу, и тут же,  получив
точный удар по сонной артерии, сам тюком рухнул вниз. Пастух, с которого всю
его болезненность как рукой сняло, не  теряя  времени  схватил  безжизненное
тело солдата и затащил его  в  палату.  Араб  оказался  примерно  такого  же
телосложения, что и он. Пять минут ушло у Сергея на то, чтобы переодеться  в
форму, - разгуливать здесь в больничном халате было неудобно,  да  и  просто
опасно.
   Связав безжизненного араба  простынями  и  заткнув  ему  рот  наволочкой,
Пастухов  взял  единственное  оказавшееся  у  часового  оружие  -   короткую
деревянную дубинку - и вышел в коридор. Замерев на какое-то время на  месте,
он вслушался в ночную тишину. Где-то этажом ниже кипела  жизнь.  Раздавались
голоса. Звучали шаги. Спустя минуту, когда Пастух собрался было  идти,  шаги
раздались и на его этаже. Кто-то шел по коридору в его сторону.
   Подавив в  себе  инстинктивное  желание  бежать  или  спрятаться,  Сергей
вытянулся около двери, надвинув берет поглубже на  глаза.  На  его