го тащить. Ты получишь
документы. Все. Я перекладываю этот груз на тебя. Понимаешь, что я хочу этим
сказать?
   - Понимаю.
   - Помоги ему, капитан спецназа Пастухов. Помоги моему сыну!.."





Глава десятая. ХОД В ИГРЕ




I

   Ровно в двенадцать к  офису "МХ плюс" подкатили черный "Мерседес-600" и
темно-вишневая "Вольво-940". Из низкого, на уровне тротуара окна полуподвала
мы могли  видеть только ноги приехавших. Ног было четыре. Две ноги короткие,
в  черных  брюках,  две  другие длинные, в  темно-синем,  в  мелкий  рубчик,
вельвете.  На  всех  ногах  были  черные  кожаные  туфли,  выдававшие  в  их
владельцах людей, которые не часто ступают на пыльный московский асфальт.
   В  дверь позвонили.  Боцман убрал со стола  приемной снимки и на правах
хозяина пошел открывать. Вошел  Мамаев, а с ним человек,  которого мы видели
на многих фото рядом  с Мамаевым.  Он-то и  был в стильном  вельвете: рослый
пятидесятилетний господин  с  высокомерным и словно бы слегка сонным  лицом.
Это был  начальник службы безопасности компании "Интертраст",  бывший опер с
Петровки, подполковник милиции Тюрин.

   Мне не очень нравился план, предложенный  Буровым. Он  был остроумный и
базировался  на  тонком понимании  психологии.  В самом деле,  дать человеку
надежду,  а  затем отнять ее - сильный способ сломать контрагента.  Но такой
план хорош  только  в теории.  Когда речь идет о живых людях,  остроумие его
начинает  попахивать  дьявольщиной. С  живыми людьми  в  такие  игры  играть
нельзя.
   Никакой  расположенности  к Мамаеву у меня и раньше не было. Теперь же,
когда  практически  до  конца,  за исключением  не  имеющих  принципиального
значения частностей, выяснилась его роль в затеянной им же самим интриге, он
не вызывал у меня ни малейшего сочувствия.
   Я  ничего не имел против того, что Буров выкатит Мамаеву счет по полной
программе  и  заставит  уплатить  по нему.  Но  способ достижения  этой цели
вызывал  у  меня  очень большие  сомнения. И чем больше я о  нем  думал, тем
меньше он мне нравился. Нельзя лишать человека шанса.
   Мамаев имел право на шанс. Не больше, чем любой другой человек. Но и не
меньше. Я решил дать ему этот шанс.
   С такой установкой на  матч я и начал игру: провел  Мамаева  в кабинет,
предложил ему кресло за черным письменным столом и положил перед ним папку с
протоколами военного трибунала, приговорившего Калмыкова к смертной казни.

   Мамаеву хватило десяти минут, чтобы ознакомиться  с делом. Он достал из
кейса  какую-то  старую  школьную тетрадку,  заполненную  мелкими убористыми
строчками,  и  выборочно  сравнил  то, что в  ней  написано,  с  протоколами
трибунала.  Затем еще раз внимательно прочитал приговор и  закрыл папку. Это
был правильно предсказанный Буровым момент обретения надежды. Но  даже следа
удовлетворения не мелькнуло на хмуром лице Мамаева. Напротив, он  еще больше
помрачнел,  поднял на  начальника  службы  безопасности  тяжелый ненавидящий
взгляд и негромко спросил:
   - Что это?
   Тюрин молча пожал плечами.
   - Что это? - так же негромко, бешено повторил Мамаев.
   -  Протоколы  трибунала, - ответил  начальник службы безо-  пасности. И
этот простой ответ  на простой вопрос  произвел неожиданный и  очень сильный
эффект.
   - Протоколы трибунала? Какого трибунала?  Которого не было? Которого не
было и быть не могло? Какого, я тебя спрашиваю, трибунала?!
   Маленький  кабинет агентства "МХ плюс" заполнила предгрозовая свинцовая
тишина.  Миг,  и  молния звезданет  в  стол,  от  тяжелого грома содрогнется
Москва, в груду развалин превратится старый дом на Неглинке, и весть о новом
теракте  ужаснет  весь цивилизованный  мир:  да  что  же происходит  в  этой
загадочной, непредсказуемой, жуткой России?
   В  загадочной, непредсказуемой,  жуткой России  происходила загадочная,
непредсказуемая,  слегка жутковатая,  но  в общем  и  целом  вполне  обычная
российская  жизнь. Два  респектабельных  господина,  один  из которых грузно
сидел  в  кресле  за  черным  офисным столом, а второй на  стуле пристроился
сбоку, держали  напряженную  паузу, а два других, я  и Артист,  как  зрители
очень камерного  театра, с  диванчика наблюдали  за  ними  в  ожидании,  чем
кончится их молчаливое противостояние. Мухе и  Боцману  билетов на спектакль
не досталось из-за малой вместимости зала. Мамаев и присутствием Артиста был
недоволен,  но  Артист  твердо  заявил,  что не  может  оставить  друга  без
моральной поддержки. А поскольку это была наша  территории и правила  на ней
устанавливали мы, Мамаеву пришлось смириться.
   Тюрин  понял, вероятно, что ему не стоит дожидаться грома  и  молнии, и
применил прием, который современные политологи именуют экспортом кризисов, а
в старину называли "с больной головы на здоровую".
   -  Господин Пастухов, потрудитесь объяснить, как  у вас  оказались  эти
бумаги! - с угрожающим видом потребовал он.
   - Может, мы  начнем с другого  конца? - предложил  я.  -  Это подлинные
документы?
   - Судя по всему, да.
   - Это не ответ.
   - Да, они подлинные! - гаркнул Тюрин. - Но тем хуже для вас!
   -  Заткнись! - приказал Мамаев. -  Откроешь рот, когда  тебя спросят! А
сейчас заткнись! Понял? Заткнись!
   -  Ах,  как  это  недемократично!  -  укорил Артист. -  Дайте  человеку
высказаться.
   - Какому человеку? - с бешенством бросил Мамаев. - Этому человеку? Этот
человек уже высказался!
   Я  не понял,  чем вызван такой сильный  взрыв  эмоций.  Артист  тоже не
понял.   Мы  невольно  оказались  в  положении  зрителей,  которые  включили
телевизор  на  середине  спектакля,  и  лишь  по   реакции  действующих  лиц
догадываются,  что в предыдущем эпизоде что-то такое произошло. Но  никакого
желания  вникать в  отношения Мамаева и его начальника службы безопасности у
меня не было. Поэтому я сказал:
   - Тогда мы слушаем вас.
   - Я покупаю документы.
   - Ничего ты не покупаешь! - заорал Тюрин  и повернулся ко мне. - Ты что
делаешь?  Ты  знаешь, на  что  идешь?  Ты  идешь  под статью! Это  документы
строгого учета, они  должны храниться в  архиве  Военной коллегии Верховного
суда СССР!  Похищение официальных документов,  совершенное из корыстной  или
иной личной  заинтересованности, -  это статья! Статья триста двадцать пятая
Уголовного кодекса! Ясно? Раньше за это давали до пяти лет!
   - А сейчас? - полюбопытствовал Артист.
   - Штраф до пятисот минимальных зарплат.
   - Ух, как страшно! Это же целых полторы тысячи баксов! Жуть!
   - Или до года лишения свободы! - зловеще добавил Тюрин.
   - Пастух, мужайся! - подбодрил меня Артист. - Мы тебя не оставим. Будем
носить  передачи.  А  если  станет  невмоготу,  пришлем  напильник  в  палке
сервелата  Черкизовского  мясокомбината.  Напильником перепилишь  решетку, а
сервелатом будешь глушить охрану.
   - Могу я попросить всех помолчать? - вежливо поинтересовался Мамаев.
   - Да! - поддержал его Тюрин. - Цирк, понимаешь, устроили!
   -  Я покупаю документы,  - повторил Мамаев.  - Деньги будут  переведены
немедленно. Куда?
   Он извлек мобильник и приготовился набрать номер.
   -  Не  спешите,  - остановил  его  я.  -  С помощью  этих документов вы
намерены объявить Калмыкова во всероссийский розыск. Я правильно понимаю?
   - Вас это не  касается! Вы продавец. Я покупатель. У меня деньги, у вас
товар. Что я с ним сделаю, это решать мне!
   - Вы намерены  засадить Калмыкова  в тюрьму  на всю оставшуюся  жизнь и
таким образом снять проблему. Я хочу убедить вас, что это не лучший выход.
   - Вот именно! - одобрил Тюрин. - Совсем не лучший, Петрович! Говно это,
а не выход!
   - Заткнись! - рявнул Мамаев. - Почему же, господин Пастухов, не лучший?
   - Он негуманный.
   - Негуманный. Понятно. И все?
   - Вам этого мало?
   - Ну почему? Это очень сильный аргумент. Но не в деловом разговоре.
   - Эти документы  не  принесут  вам никакой пользы. Это вообще не выход.
Это тупик.
   - В чем же выход?
   - Разрулите ситуацию миром. Договоритесь.
   - С кем?
   - Вы знаете, с кем.
   - А я тебе о чем говорил? -  энергично вмешался в наш диалог Тюрин. - О
чем я тебе твердил? Договорись, Петрович! Пастухов дал тебе хороший совет!
   Мамаев внимательно посмотрел на меня.
   - Мне кажется, вы действительно этого хотите.
   - Совершенно верно, - подтвердил я. - Я действительно этого хочу.
   - Почему?
   - Это наши дела.
   - Вы не представляете себе, какая цена вопроса.
   - Почему же не представляю? Очень хорошо представляю. Ваша жизнь.
   -  Моя жизнь? - презрительно, с прорвавшейся злобой переспросил Мамаев.
- Моя жизнь!  Подумайте лучше о  своей  жизни!  А о  себе я позабочусь  сам!
Хватит болтать! Вы продаете бумаги или не продаете?
   Похоже, моя миротворческая миссия провалилась. Мамаев пер,  как танк. И
никакой возможности остановить его я не видел.
   - Вы все-таки хотите купить?
   - Да, черт возьми, хочу!
   -  Не делай этого, Петрович, пожалеешь!  -  хмуро  предупредил Тюрин. -
Крупно пожалеешь!
   - Ты! Угрожаешь?! - вскинулся Мамаев. - Ты мне угрожаешь?!
   - А что мне остается? Слова до тебя не доходят. Да, твою мать, угрожаю!
   -  Как  приятно  видеть такую  преданность  сотрудника своему  шефу,  -
прокомментировал  Артист.  - Господин Тюрин, позвольте  пожать вашу  честную
руку!
   Он  поднялся  с  диванчика,  торжественно  пожал   руку  недоумевающему
начальнику службы безопасности, что-то сказал ему на  ухо и широко улыбнулся
Мамаеву. - Поздравляю, вы умеете подбирать кадры!
   - Могу я продолжить? - спросил Мамаев.
   - Да делай что хочешь! - махнул рукой Тюрин.
   - Спасибо. Я спросил вас, господин Пастухов, куда перевести деньги.
   - Вы приняли решение?
   - Принял! Вы получите свои двадцать тысяч баксов! Тюрин
   был  прав, слова до него не доходили. Он был уст- ремлен  к цели, видел
ее в том,  чтобы получить  бумаги и с  их помощью решить свою проблему самым
простым, как казалось ему,  способом. Он лез в расставленную Буровым ловушку
с тупым упорством ночной совки, летящей на гибельный для нее свет.
   Доводы на него не действовали. Может, подействует наглость?
   - Двадцать тысяч было три дня назад, - заявил я.
   - Сколько сегодня?
   - Шестьдесят.
   - Шестьдесят тысяч долларов?
   - Да, господин Мамаев, шестьдесят тысяч долларов.
   Тюрин захохотал.
   - Плати, Петрович, быстро плати! А то сейчас будет сто!
   - Вы быстро  учитесь, господин Пастухов, - заметил Мама-  ев, метнув на
Тюрина ледяной взгляд.
   - У меня хорошие учителя.
   - Думаете, взяли меня за горло? Загнали в угол?
   - Мы? Вас? Господин Мамаев, мы вас знать не знали и не  хотели бы знать
никогда. Вы сами загоняете себя в угол. И делаете это с упорством, достойным
лучшего  применения.  Я  не  навязываю вам  эти  бумаги.  Я  сказал  и готов
повторить: они вам не помогут.
   - Об этом позвольте судить мне!
   Я сдался.
   -  Ну, как знаете. Тогда десять тысяч переведите на счет агентства  "МХ
плюс". Это наш гонорар. А пятьдесят тысяч - на счет реабилитационного центра
доктора Перегудова. За это вам  что-нибудь простится.  Но я вас предупредил:
вы делаете ошибку.
   - Спасибо за предупреждение, - буркнул Мамаев.
   Он связался по  мобильнику с офисом и  приказал  немедленно перечислить
бабки.

   Деньги на счет "МХ плюс" поступили через шесть минут. Я вызвонил  Дока,
попросил его проверить счет центра и сразу перезвонить. Он перезвонил. В его
голосе было счастливое изумление:
   -  Что  происходит,  Серега?  Свалились  пятьдесят  тысяч  от  компании
"Интертраст"! Пятьдесят тысяч! Я не верю своим глазам! Наши богатые Буратины
вспомнили о спасении души?
   -  Пока не души,  -  охладил  я его восторг.  - Пока только о  спасении
жизни.
   - Теперь я могу взять документы? - спросил Мамаев.
   -  Они  ваши.  А  вот  это считайте нашим подарком, -  проговорил  я  и
протянул ему  заклеенный  конверт. -  Не  вскрывайте.  Потом  прочитаете,  в
спокойной обстановке. И не торопитесь в милицию, чтобы объявить Калмыкова во
всероссийский розыск.
   - Вы получили бабки? Отдыхайте! - отрезал Мамаев. - Я купил эти бумаги.
И могу делать с ними что захочу!

   На этой реплике два главных  действующих лица спектакля покинули сцену,
оставив зрителей размышлять о том, что же, собственно, они видели.

   Мамаев  исполнил  свою роль,  как  по писаному. В  ней не было  никаких
неожиданных поворотов. А вот роль Тюрина я не понял. Он знал, что содержится
в старой папке. Он знал, как этими документами намерен распорядиться Мамаев.
И он всеми силами пытался помешать ему это сделать. Вплоть до угроз. И пошел
бы дальше, если бы Артист каким-то образом не вывел его из игры.
   - Что за конверт ты ему дал? - спросил Артист.
   - Покажу, - пообещал я. - Сначала объясни, чем ты нейтрализовал Тюрина.
Что ты шепнул ему на ушко?
   - Я задал ему короткий и очень  простой вопрос. Но прежде вопрос  тебе.
Ты по-прежнему уверен, что семьдесят штук баксов за квартиру жены  Калмыкова
были ходом Бурова?
   - Абсолютно. Раньше были сомнения, сейчас нет.
   -  Вот что я  спросил у  Тюрина:  "С  какого времени  вы  работаете  на
Бурова?"
   Артист насладился произведенным эффектом и объяснил:
   - Нинон Забелина была на  почте в  Перово с  Тюриным. Ты понял? Это  он
отправил деньги за квартиру жены Калмыкова!

   В кабинет ввалились Муха и Боцман, снедаемые любопытством.
   - Чем кончились переговоры? - с порога спросил Боцман.
   - Куда ты гонишь  кино? - запротестовал Муха.  -  Я представляю, как ты
читаешь книги. С конца! Пастух, не потворствуй его низменным вкусам. Начинай
с начала и не спеши.
   - Бабки - это дело хорошее, - заключил Боцман, выслушав мой отчет. - Но
я  чего-то  не  врубаюсь.  А  если  Мамаев  пойдет с приговором трибунала  в
ментуру? Бумаги-то настоящие. На них не написано, что это прикрытие.
   И тогда я  выложил  то,  что  Буров назвал козырем в моем  рукаве. Этот
документ три дня назад передал мне вместе со старой папкой генерал-лейтенант
Лазарев.  Ксерокопия его лежала в конверте, который я  вручил Мамаеву. Я уже
не сомневался, что под  амнистию Калмыков попал благодаря этому документы, а
не из-за медали "За  отвагу"  и орденов  Боевого  Красного Знамени и Красной
Звезды.  Потому что  слова Бурова  о  том, что он никогда  не подступается к
проблеме,  если  не владеет  абсолютно всей информацией,  следовало понимать
буквально.
   Это был Указ Президиума Верховного Совета СССР от 25  января 1989 года.
В  верхнем правом углу  стоял  гриф:  "Публикации  не  подлежит".  Указ  был
подписан Председателем Президиума Горбачевым М.С. В нем было:
   "За   героизм,   проявленный  при   выполнении   специального   задания
Правительства, присвоить звание Героя Советского Союза Калмыкову Константину
Игнатьевичу (посмертно)".

II

   Очень  неприятный,  тяжелый  осадок  остался  у  меня  от  разговора  с
Мамаевым. Вроде бы я сделал все, что зависело от меня, чтобы подтолкнуть его
к мировой с Буровым, а вышло, что не только не подтолкнул, но даже, кажется,
отдалил. Совершенно того не желая, я  в точности реализовал  замысел Бурова,
хоть и считал его нелюдским.
   В том, как Мамаев стремился  купить протоколы трибунала и купил их даже
за  вызывающе  наглую цену,  было что-то большее, чем голый  расчет,  что-то
иррациональное, выходящее  за  пределы  житейской  логики.  Он не внял моему
предупреждению  о  том, что эти  бумаги  ему ни  к чему.  Не  поверил?  Мог,
конечно, и не поверить. А если поверил, но все равно купил? Почему?
   Все эти  мысли  смутно теснились у  меня в голове, пока мы прикидывали,
что делать дальше.

   Суть  многоходовой  комбинации,  с  помощью  которой   Буров   подписал
Калмыкова на  убийство Мамаева,  стала  понятной, как устройство будильника,
если снять с него заднюю крышку. Семьдесят тысяч долларов за квартиру Галины
Сомовой - это было то дополнительное колесико, встроенное Буровым в механизм
разработанной  Мамаевым интриги, которое превратило  безобидный  будильник в
таймер мины замедленного действия.
   Неясным  оставалось  только одно: каким  образом Буров сделал  так, что
деньги за квартиру Галины  Сомовой были восприняты и следствием, и судом как
гонорар Калмыкова за убийство Мамаева? Что за фокус со временем он проделал?

   На   всех   поступках   Мамаева  лежал   отпечаток   его  характера   с
приверженностью прямолинейной логике трамвайных путей.
   Во всем, что делал Буров, чувствовался хитроумный, изощренный расчет. И
в  том,  что деньги за  квартиру Галины Сомовой перевел  не  кто-то из людей
Бурова, а ближайший  сотрудник  Мамаева Тюрин. И в  том, что  квартира  была
куплена не где-нибудь, а  в Сокольниках.  В Сокольниках, где она прожила всю
жизнь.  В Сокольниках,  которые  она любила, где прошли счастливые недели ее
короткой  семейной  жизни.  Даже  сама  Галина  поверила,  что   квартиру  в
Сокольниках распорядился купить Калмыков.
   Одинаковы  они были  в  главном:  человек  для  них  был  инструментом,
средством для достижения цели. И только.
   Почему? Невозможно  успешно работать  в  бизнесе с  другим отношением к
людям? Или успешная работа в бизнесе вырабатывает  отношение к человеку, как
к расходному материалу?
   А было ли в истории нашего возлюбленного отечества время, когда к людям
относились иначе? И будет ли оно?

   Суки!

   Артист  уже  понял,  что его стремительный,  в ритмах двадцать  первого
века, роман  с  "бизнес-вумен" из  риэлторской  фирмы  "Прожект"  обречен на
унылое   продолжение,  поскучнел  и   стал  похож   на   усталого  наемника,
пресыщенного  острыми  ощущениями  и  вообще  всем. Мы ему сочувствовали, но
только там, в компьютере главной бухгалтерии "Прожекта", можно было получить
доказательства истинной роли  Бурова во всей  этой истории.  Доказательства,
которые могут быть убедительными для Калмыкова.
   Необходимости ехать в Перово и показывать фотографии Тюрина  сотруднице
почты, которая приняла от него перевод на семьдесят тысяч долларов, вроде бы
не было.  Актриса Нина  Забелина  знала  его  только  по имени, но  уверенно
назвала его должность,  место  работы  и  марку его автомобиля "Вольво-940".
После  вялого  спора  решили,  что  убедиться  все-таки  не  помешает.  Муха
отправился в Перово, а усталый наемник  назначил обрадованной "бизнес-вумен"
свидание и поехал домой набираться сил.
   Боцман в  наши  разговоры  не  вмешивался,  сидел  над  чашкой  кофе  с
отрешенным видом  посетителя  ночного бара,  которого дома никто не ждет.  Я
выключил компьютер и кофеварку, деликатно напомнил:
   - Закрываем.
   Боцман с недоумением  посмотрел  на меня, потом вдруг  ахнул кулаком по
столу так, что звякнули кофейные чашки:
   - Херня! Какая-то во всем этом херня!
   Он не успел развить свою  мысль,  потому что  в дверь  позвонили. Вошел
Тюрин, остановился  на  пороге,  оглядел  нас  своими  высокомерными сонными
глазами и спросил:
   - Ну что, мудаки? Доигрались?

III

   Есть люди, которые порхают по жизни, как мотыльки. Тюрин был не из них.
Характер его предопределила профессия.  Даже если бы я  не  знал, что он всю
жизнь прослужил оперативником  в ГУВД  Москвы,  я бы понял,  что он из людей
серьезных,  привыкших иметь дело  с грязью, с кровью, распоряжаться людскими
судьбами. Раздраженным "Отставить!" он прервал агрессивную  попытку  Боцмана
разобраться  в том,  кто из нас  кто. А на мой вопрос, знает  ли он, по чьей
инициативе документы были проданы Мамаеву, отрезал:
   - И он мудак! Такой же, как вы!
   Потом тяжело помолчал и приказал:
   - Передайте Калмыкову, чтобы он залег на дно. И не говорите мне, что не
знаете,  как с ним связаться! Через два часа будет объявлен план "Перехват".
И не спрашивайте почему! Это надо же быть такими мудаками!
   -  План "Перехват"  не будет объявлен, - возразил  я.  - Нет оснований.
Калмыков имел право на амнистию.
   - Это ты знаешь. И я знаю. А тот, кто объявит план, не знает!
   - Узнает.
   -  Когда?  Через  месяц!  Когда запросят  Ми