ты  своей  жизни  Леха  Шах  не  врал.  Док  нагнулся  к
взрывателю и осторожно отлепил от него капсюль детонатора.
   На циферблате истекали последние секунды. Вот исчезла последняя  единица,
вот замерли на нем, как страшное напоминание о смерти, четыре грозных  нуля.
Раздался легкий щелчок, и между двумя проводками проскочила искра...
   Обессиленный от напряжения Док сел  прямо  на  сырой  пол.  По  его  лицу
стекали капельки пота.  Взгляд  Дока  скользнул  по  стене  и  наткнулся  на
выцарапанную на закопченном кирпиче надпись:
   "Здесь прогуливали свои уроки Шах и Вано".
   ...И внизу дата из давно забытого, но замечательного школьного года...
   3
   Что еще?
   Дело было закрыто, проблемы закончились, головная боль прошла. Они теперь
опять могли отдохнуть, опять раствориться в  обычной  жизни,  все  меньше  и
меньше  привычной  для  них.  Усталость  была  колоссальной,  ни  с  чем  не
сравнимой. Усталость валила с ног. И еще страшнее она была оттого, что такой
недолгой оказалась радость от возвращения Трубача,  сменившись  горем  новой
потери.
   Найтись, чтобы вновь исчезнуть из жизни, теперь  уже  навсегда,  -  какая
жестокая ирония судьбы!
   Голубков распорядился выплатить им их обычный гонорар -  пятьдесят  тысяч
баксов на человека  -  за  отлично  выполненную  работу.  Они  не  то  чтобы
отказывались - какой же дурак будет  отказываться  от  денег?  -  но  просто
восприняли этот факт  с  равнодушием.  Уход  Трубача,  который  нельзя  было
назвать гибелью в бою, был словно тревожный звонок для каждого из них:  ведь
Трубача постигла смерть не от руки убийцы - от старых ран,  от  накопившейся
за все эти неспокойные годы усталости, на которую им не приходило  в  голову
сетовать.
   И все-таки это была смерть бойца, которой не было  бы  стыдно  никому  из
них.
   Во всяком случае, эта  история  закончилась.  И  в  целом  -  закончилась
удачей.  Может  быть,  потому,  что  кроме  умения  вовремя  выстрелить  они
научились еще одной важной вещи -  вовремя  не  выстрелить.  А  может  быть,
просто  оттого,  что  в  маленькой  церквушке  в  местечке  Спас-Заулок  под
Зарайском время от времени появлялся молодой еще  человек  по  имени  Сергей
Пастухов, чтобы без слов, в сердце своем, отблагодарить Всевышнего за  жизнь
живых и попросить покоя умершим.
   * * *
   ...И снова горело в маленьком храме в Спас-Заулке семь свечей -  пять  за
здравие и две за упокой душ погибших товарищей  -  Тимофея  Варпаховского  и
Николая Ухова, обретшего наконец свой покой под тяжелой плитой, которая  уже
лежала здесь целый год и целый год была памятной, а теперь стала могильной.
   ...Тяжелая плита на далеком деревенском кладбище под родными небесами...
   Склонясь перед образом покровителя  воинов  Георгия  Победоносца,  Сергей
Пастухов все думал о  том,  сколько  смертей  уже  на  счету  его  маленькой
команды. Смертей, для кого-то  явившихся  заслуженной  карой;  смертей  ради
добра для множества других людей, оставшихся благодаря команде Сергея живыми
и невредимыми; смертей, вызванных необходимостью самому остаться в живых...
   И, осеняя себя крестным знамением, он все пытался понять:

   Чей я солдат, Господи?
   И если Твой - не допусти, Господи,
   стать мне слугою Князя Тьмы.

   Господи. Господи. Господи.




   OCR: Sergius - s_sergius@pisem.net



   Андрей Таманцев
   Солдаты удачи-5: Рискнуть и победить


   В романах серии "Солдаты удачи" все события взяты из жизни.  Мы  изменили
только имена героев. Почему? Это нетрудно понять: слишком тяжела и опасна их
работа. Каждый  из  них  всегда  на  прицеле,  вероятность  избежать  смерти
приближается к нулю... Имеем ли мы  право  лишать  таких  людей  надежды  на
завтрашний день?..


   Таманцев А.
   Т17	Рискнуть и победить: Роман. - М.:  Олимп;  ООО  "Фирма  "Издательство
ACT", 1997. - 480 с. - (Солдаты удачи).

   ISBN 5-7390-0049-1 ("Олимп")
   ISBN 5-237-01343-0 (ООО "Фирма "Издательство ACT"")

   Со странного заказного убийства начинается предвыборная кампания в городе
К. Убит один из кандидатов на пост губернатора  -  университетский  историк,
шансы которого на победу были равны нулю. Кому и для  чего  была  нужна  его
смерть?
   Раскрыть эту тайну и предстоит бывшему капитану спецназа Сергею Пастухову
и его друзьям -  героям  романов  серии  "Солдаты  удачи".  Они  знали,  что
политика - грязное дело. Но насколько - не представлял никто...
   УДК 882
   ББК 84(2Рос-Рус)6
   (c) "Олимп", 1998
   (c) Оформление. ООО "Фирма "Издательство АСТ"", 1997




   Содержание

   Глава первая. Детектор лжи	2
   Глава вторая. "Никаких комментариев!"	35
   Глава третья. Тень за спиной	65
   Глава четвертая. Фигура умолчания	89
   Глава пятая. Чужак	110
   Глава шестая. Промежуточное убийство	140
   Глава седьмая. Третья сила	169


   Вы все хотели жить смолоду,
   Вы все хотели быть вечными, -
   И вот войной перемолоты,
   Ну а в церквах стали свечками.
   А.Чикунов


   Глава первая. Детектор лжи
   I
   "Это я, это я, Господи!
   Имя мое - Сергей Пастухов.
   Дело мое - воин.
   Твой ли я воин, Господи?
   Или Царя Тьмы?.."
   Суки.
   На этот-то раз куда меня занесло? И куда еще занесет? Еще вроде не  очень
далеко. И не слишком глубоко. Хочется в это верить.
   А занесло пока вот куда - в старинный немецкий, а со  времен  Потсдамской
конференции российский портовый город К.
   Балтика. Первые числа ноября, но довольно тепло. Туманы. Сгустки  фонарей
по ночам. Такое впечатление, что город тесный, с замысловатыми переулками, с
готикой медных и черепичных, потемневших от времени и вечной  сырости  крыш.
Но когда с рассветом  ветер-шелоник  слизывает  туман,  открываются  длинные
унылые улицы с тяжелыми, сталинской постройки домами-комодами,  с  безликими
просторными площадями, приспособленными скорей для посадки  вертолетов,  чем
для жизни людей.
   Память Великой Отечественной. В январе  45-го  в  ходе  Восточно-Прусской
операции  (мне  она  как  раз   на   госэкзаменах   в   училище   досталась)
бомбардировщики 3-го Белорусского фронта  перемололи  в  крупу  всю  древнюю
готику, а потом пленные немцы возвели на старых, частью сохранившихся еще  с
XIII века фундаментах этот памятник социалистического градостроительства.  А
поскольку коренные жители из тех, что не успели эвакуироваться  в  Германию,
остались в развалинах, а почти все остальные были без огласки  перемещены  в
Северный  Казахстан  и  в  Восточную  Сибирь,  освободившееся   пространство
заселили народом из  Архангельской  и  Вологодской  областей,  с  Витебщины,
Могилевщины,  из  соседней  Литвы.  Так  и  смешались   в   городской   речи
поморско-прибалтийско-белорусские говоры.
   Только пригороды остались почти нетронутыми, да в  центре  чудом  уцелело
несколько десятков старинных домов. Они-то и сообщали  городу  еле  уловимый
ганзейский дух. Они и еще, пожалуй, немецкая чистота на улицах.
   Я уже почти неделю торчу здесь. С утра от корки до корки  прочитываю  все
местные газеты,  потом  шляюсь  по  продутым  тяжелыми  балтийскими  ветрами
улицам,  терпеливо  выстаиваю  на  предвыборных  митингах  или  высиживаю  в
заводских  клубах  и  домах  культуры  на  встречах  местного  электората  с
кандидатами в губернаторы этой старинной прусской, а ныне российской  земли.
А вечером возвращаюсь в просторный однокомнатный люкс  гостиницы  "Висла"  и
включаю  огромный  "Панасоник",  вылавливая  из  ежевечернего  телеменю  все
общественно-политические программы.
   Ну, и между этими делами занимаюсь еще кое-чем.  Я  бы  так  сказал:  ищу
иголку в стоге сена. А точнее, черную кошку  в  темной  комнате.  Постепенно
теряя  уверенность,  что  кошка  в  комнате  есть.  Но  главное  -  вот  это
добросовестное,    хотя     и     совершенно     пассивное     участие     в
общественно-политической жизни города К. Не столько слушаю кандидатов  и  их
доверенных лиц, сколько присматриваюсь к участникам предвыборных сборищ. При
сем присутствую.
   Почему? Потому. Условие контракта. Они сказали: вникайте и  думайте,  это
единственный путь.
   Это меня и раздражает.  Несоответствие  цели  и  средств.  Цели,  которая
передо мной поставлена: вникать и думать. И средств, которые были  затрачены
для того, чтобы я согласился на это невинное занятие. Невинное - по  крайней
мере, на этом, первом этапе. А до второго, судя по всему,  вряд  ли  дойдет.
Причем, говоря "средства", я имею в виду  не  только  бабки.  Хотя  и  бабок
немало. Но кроме них - очень внушительный комплекс спецмероприятий. Очень.
   Поэтому я и говорю: суки. Потому что не понимаю.
   * * *
   Пока я понимаю только одно. Я торчу здесь потому, что в  этом  балтийском
городе некоторое время назад произошло событие, которое я для себя определил
так: предварительное убийство.
   Не сразу определил. Пройдя по смысловой лестнице:
   - обыкновенное убийство;
   - обыкновенное заказное убийство;
   - странное заказное убийство;
   - очень странное заказное убийство.
   Больше скажу: чрезвычайно странное заказное убийство.
   * * *
   Ранним вечером 12 октября 1997 года на крыльце своего  дома  в  пригороде
К., застроенном не слишком богатыми, но ухоженными каменными и  бревенчатыми
особнячками под красными  черепичными  крышами,  двумя  выстрелами  (один  -
прицельный, метров с шести-семи, другой - контрольный - в  голову,  в  упор)
был застрелен человек, у которого  было  столько  же  шансов  стать  жертвой
профессионального заказного убийства, сколько выиграть миллион  долларов  по
автобусному билету.
   Николай  Иванович  Комаров.  Пятидесяти  пяти   лет.   Вдовец.   Кандидат
исторических   наук.   Доцент   местной   гуманитарной   академии,   бывшего
пединститута. Не  имеющий  никакой  собственности,  кроме  приватизированной
половины особнячка, в которой он жил вместе с семьей своего  тридцатилетнего
сына. Не имеющий врагов. Да и особо близких друзей, кажется, тоже.  Любитель
покопаться в  своем  крошечном  огородике,  выращивать  редкостные  сортовые
тюльпаны, луковицы которых он сдавал в местную  фирму  "Цветы"  по  довольно
скромным ценам.
   Лишь одно выделяло его среди трехсот  с  небольшим  тысяч  жителей  этого
областного центра: при поддержке малозначительного умеренно-демократического
объединения "Социально-экологический союз" он выдвинул  свою  кандидатуру  в
губернаторы на предстоящих в ноябре выборах, собрал  необходимое  количество
подписей  и  был  официально  зарегистрирован  в   областной   избирательной
комиссии.
   Он не успел провести даже первой встречи с избирателями, со студентами  и
преподавателями своего института. В тот вечер, когда он собирался на  нее  -
вышел из дома и запирал дверь, он был убит.
   На первый взгляд здесь  просматривался  мотив:  убрали  соперника.  Но  в
том-то и дело, что Комаров не был  соперником  ни  одному  из  кандидатов  в
губернаторы, представляющих куда более мощные общественно-политические  силы
- от "Нашего дома - Россия" и КПРФ до ЛДПР и  "Яблока".  Он  никому  не  был
соперником, потому что даже при самых оптимистических  прогнозах  его  шансы
пройти во второй тур выборов были равны нулю.
   Нулю. Где здесь мотив?
   А убийство было очевидно заказным. И выполнено  профессионалом.  Пистолет
скорее всего с глушителем. Потому что соседи ничего не  слышали,  а  было-то
всего лишь начало шестого. Попадание с шести-семи метров точно  в  основание
черепа в  осенних  сумерках  и  при  слабом  свете  лампочки  над  крыльцом.
Контрольный выстрел опять же. Ствол, правда, не бросили.  Но  это  вовсе  не
говорило о том, что  работал  любитель.  Чтобы  забрать  с  собой  ствол,  у
исполнителя могло быть много разных причин.
   Уважительных, если здесь можно употребить это слово.
   К определению "чрезвычайно странное заказное убийство" я пришел  довольно
быстро. А вот следующий логический шаг дался мне гораздо трудней. Но  я  его
все-таки сделал.
   Предварительное убийство.
   В самой этой формуле была несвершенность. Или недовершенность.  Словесная
неточность определения меня не смущала. Меня смущал смысл. Предварительность
подразумевает завершение. Или сначала продолжение и только потом завершение.
   Предварительное убийство.
   Промежуточное убийство.
   Окончательное убийство.
   Да не мерещится ли мне все это в тумане медленно остывающей и переходящей
в зиму Балтики, древнего Варяжского моря, все пространство над которым густо
насыщено прошлым - недавним, давним и очень давним?
   Как Москва, над разгуляями и лубянками которой все еще словно  бы  звучат
колокольцы загульных купеческих троек, бодрые марши физкультурных парадов  и
ночные моторы энкавэдэшных "воронков".
   "Там, где неизвестность, предполагай ужасы".
   Я часто вспоминаю эту надпись на полях старинной" русской лоции,  которую
когда-то, очень  давно,  увидел  в  Ленинградском  военно-морском  музее.  И
запомнил. И правильно сделал, потому что мореплаватели в стародавние времена
понимали кое-что в жизни. Не меньше нашего. А может, и больше.
   И еще я накрепко запомнил правило, которое вдалбливал в нас инструктор на
курсах выживания: "Забрался в болото - вернись по старому следу".
   Похоже, пришло время мне это сделать.  Вернуться  к  началу.  И  вновь  -
мысленно - пройти путь, который привел меня в город К. Пройти, не беззаботно
сбивая прутиком головки одуванчиков, а всматриваясь в каждую мелочь.
   Чтобы понять.
   Что понять?
   А хрен его знает!
   Ну, хотя бы вот что: как я оказался втянутым в это дело?
   II
   По обе стороны от КПП, по всему периметру трехметрового забора  из  серых
бетонных плит весело трепыхались на  свежем  октябрьском  ветерке  флажки  с
российским триколором. Такое же трехцветное полотнище реяло  и  над  плацем.
Так  что  слово  "краснознаменное"  в  полнопарадном  титуле  моего  училища
выглядело неким анахронизмом. Или архаизмом. Как и слова "ордена Октябрьской
революции", а равно имени всесоюзного старосты.
   Если бы все эти исторические прибамбасы убрать, осталась бы суть: "Высшее
училище  ВДВ".  Воздушно-десантных  войск.  Не  убрали,   однако.   Верность
традициям? Ну, традиции - это традиции. Какими бы они ни  были.  Все  лучше,
наверное, чем никаких. Остались же "Московский комсомолец" и  "Комсомольская
правда". Да и "Правда" осталась. С уточнением  "Правда-5".  Четыре  "правды"
незаметно проехали. Как ночные Клин, Дмитров, Тверь и  Бологое  на  "Красной
стреле". Прокемарили под стук колес. А тут уже и чай несут.
   Или "стрела" уже тоже не красная, а трехцветная? Не знаю, очень давно  не
ездил.
   * * *
   Альма-матер, в общем.
   "Краснознаменное... ордена... имени..." имеет  честь  пригласить  Вас  на
военно-спортивный праздник, посвященный 50-летнему юбилею училища".
   Надо же, вспомнили. С чего бы? Ни разу не вспоминали. Правда,  с  момента
моего поступления в училище до сего дня круглых дат не было. 40-летие было в
87-м, я как раз среднюю школу заканчивал. По два  раза  в  неделю  ездил  из
своего Затопино в Долгопрудный на вечерние подготовительные курсы в  физтех.
Три часа туда, три обратно. И думать не думал ни о каких краснознаменных. На
вступительных экзаменах набрал 19 баллов из 20. Только одну ошибку сделал  в
сочинении в слове "участвовать". Или "учавствовать"?  Точно:  "участвовать".
Так с тех пор каждый раз на этом слове и запинаюсь. Конкурс, однако, прошел.
Но тут события развернулись неожиданным образом. Когда  батя  узнал,  что  я
стал студентом такого шибко научного вуза, на радостях он слегка. Это самое.
На три недели. В самый разгар силосования. И уж в какой дружбе он ни  был  с
тогдашним председателем колхоза Семеном  Фотиевичем  Бурлаковым,  а  все  же
пришлось тому разжаловать батю с начальника кормоцеха в простые скотники.  А
там уж совсем недалеко было и до  родовой  нашей  профессии,  от  которой  и
фамилия наша пошла - Пастуховы.
   Почтенная профессия. Уважаемая в деревне. Но сыну  с  нее  шибко  научное
образование не дашь.
   И потому не прошло и трех месяцев, как я оказался не в Большой физической
аудитории в Долгопрудном, а километров на сто подальше. И  в  такой  же  вот
солнечный, чуть морозный и ветреный октябрьский денек уже  бухал  кирзой  по
этому вот самому плацу и с остервенением рявкал: "А для тебя! Р-радная! Есть
почта! Пал-левая! Пращай, труба зовет! Сал-даты! В пах-ход!"
   Только флаг  над  плацем  был  тогда  соответствующим  названию  училища.
Красным.
   "Имеет честь пригласить..."
   Сначала я не хотел ехать. Ни к чему это. Только душу зря бередить. Но тут
взбунтовалась Ольга. Неужели  тебе  не  хочется  повидать  однокурсников?  И
вообще. Мы скоро мхом зарастем. У тебя уже стружка из ушей  торчит.  В  этом
роде.
   Насчет мха это была, конечно, чистой воды гипербола. А насчет стружки  не
очень. В стружке и в древесной крошке я был с головы  до  ног.  Третий  день
пытался наладить шипорезный станок. Нашей, отечественной конструкции.  Дурак
платит дважды. Правильно однажды какие-то японцы сказали: "Лучшее  у  вас  -
дети. А все, что сделано  руками,  ужасно".  Про  СССР  сказали.  Но  Россия
недаром  правопреемница  этого  новоявленного  исторического  архаизма.  Или
анахронизма. А  насчет  однокурсников...  Конечно,  очень  бы  мне  хотелось
повидаться с ребятами. Были, однако, сомнения, что мне это удастся. Были,  к
сожалению, были.
   Но тут и Настена мать поддержала, запрыгала: ура, едем!
   Поодиночке-то я с ними справляюсь, а с двумя - трудновато. Ну, я не  стал
и пытаться. Едем так едем.
   В общем, приятно, конечно, побриться не наспех, а с  чувством,  с  толком
фирменным "жиллетом", надеть  хороший  костюм,  сесть  в  хорошую  машину  и
катиться по свободному воскресному шоссе, высушенному ночным морозцем.  Всем
вместе. Праздник, который всегда с тобой. И  которого  не  ценишь.  Как  раз
потому, что он вроде всегда с тобой...
   Часа  через  два  мы  свернули  с  Ленинградского   шоссе,   прошелестели
гудьировскими шинами по бетонке,  разрезавшей  сосновый  бор,  и  влились  в
другой праздник.
   Веселое  трепыхание  маленьких   триколоров   на   ограде,   гостеприимно
распахнутые  ворота  КПП.  Легковушки,  автобусы,  празднично  одетый   люд:
родители, друзья, невесты. Не все, конечно, невесты, но все равно приятно. У
мамаш пудовые сумки в руках - подкормить курсантиков. У папаш и дружков тоже
кое-что имеет быть. А у прапоров на вахте глаза волчьи и словно бы песок  на
зубах скрипит. Ну, не ваш это день, ребята, не ваш.
   Ясно,   что   начальство   училища   решило    совместить    празднование
краснознаменного юбилея с присягой салабонов. Приятное с полезным.
   Я поставил свою тачку в  ряд  "жигулят"  и  "волжанок",  мы  смешались  с
толпой. На  входе  стояла  группа  старших  офицеров  при  полном  параде  и
встречала  гостей.  Узнал  я  только  двоих.  Один  -   начальник   училища,
генерал-лейтенант Нестеров. Я учился на втором курсе, когда он пришел к  нам
после Афгана, отлежав больше года в госпитале. И хотя с тех пор прошло почти
десять лет, на его худом лице все еще словно бы сохранялся афганский  загар.
Как будто не от солнца, а  от  пороховой  гари  пополам  с  пылью.  Другого,
полковника Митюкова, я предпочел бы вообще не узнавать. Но  невозможно  было
забыть его ряшку, похожую на поросячью задницу. Как и его коронную фразу,  с
которой он начинал свой курс: "Научный  коммунизм  -  это  стройная  система
знаний". Собственно, это и все, что я знаю о  научном  коммунизме.  Но  знаю
основательно. В мое время Митюков был  замполитом  и  бессменным  секретарем
партбюро, а как его должность теперь называется,  я  не  знал.  И  знать  не
хотел. Но как раз он-то заметил меня, узнал и окликнул:
   - Пастухов! А ты почему не в форме?
   Я вообще-то не гордый, меня все в деревне зовут на "ты". Но все  же  есть
какие-то границы, которые,  по-моему,  переступать  не  следует.  Полковнику
Митюкову, в частности. Поэтому я пр