разумеется, под надлежащей охраной, - и сами присмотримся к  тебе.  А  потом
решим, что с тобой в конце концов делать.
   Стоявший перед Ливанием священник широко улыбнулся  и  вновь  очертил  на
груди солнечный круг. Мужчина в кафтане справа от Ливания обернулся к нему и
спросил:
   - Ты уверен, что это мудро?
   - Нет, - честно ответил Ливаний; кажется, его вовсе  не  раздражало,  что
его решения подвергают сомнению. - Но, как  мне  кажется,  возможная  выгода
пересиливает риск.
   - У нас не стали бы так рисковать в...
   Ливаний поднял руку:
   - Неважно, как поступил бы ты в другом месте. Ты  здесь  и,  надеюсь,  не
станешь об этом забывать.
   Ливаний мог выслушать мнение советника, но цепко держал  власть  в  своих
руках. Мужчина в  кафтане  сложил  перед  собой  руки  и  низко  поклонился,
признавая его право решать.
   - Если он будет пользоваться хотя бы относительной свободой, то  где  нам
его поселить? - спросила отца Оливрия.
   - Отведите его в комнату на самом верхнем этаже в  этой  башне,  -  решил
Ливаний. - Если поставить в коридоре часового, ему оттуда не убежать,  разве
что он отрастит себе крылья.
   Сиагрий, когда он будет ходить по городу и вокруг, ты будешь его  главным
охранником. Ты отвечаешь за то, чтобы он не сбежал.
   - Не убежит. - Сиагрий взглянул на Фостия так, словно надеялся, что юноша
попытается убежать. Прежде  Фостию  не  доводилось  встречать  людей,  столь
желающих причинить ему боль, и он непроизвольно напрягся.
   - Сейчас мне никуда не хочется идти, разве что поспать, - заявил он.
   - Ты говоришь, как солдат, - рассмеялся Ливаний. Сиагрий покачал головой,
считая, что Фостий не имеет право так называться. Фостий сам этого не  знал.
Он мог это выяснить, если бы его  не  похитили  фанасиоты.  Но  смог  бы  он
сражаться против них? Он не  знал  и  этого,  а  потому  сделал  вид,  будто
старательно   игнорирует   присутствие   Сиагрия.   Заметив   это,   Ливаний
расхохотался еще пуще.
   - Если он хочет спать, так пусть идет, - заметила  Оливрия.  -  С  твоего
позволения, отец, я отведу его в  одну  из  комнат  наверху,  о  которых  ты
говорил.
   Сиагрий помахал рукой, словно Автократор, снизошедший до любезности.
   Наблюдая всю жизнь за Криспом, Фостий видел  и  лучшее  исполнение  этого
жеста.
   Оливрия повела его вверх по  винтовой  лестнице.  Сиагрий  вытащил  из-за
пояса неприятно длинный и неприятно острый нож и последовал  за  ними.  Этот
злодей, решил Фостий, не любит тонких намеков.
   Притворившись, будто Сиагрий вовсе  не  существует,  Фостий  обратился  к
Оливрии:
   - Спасибо хотя бы за то, что спасла меня от тюрьмы.
   Ему  было  интересно,  почему  она  приняла  его  сторону;  для  молодого
человека, выросшего во дворце, расчетливость была столь же естественной, как
и дыхание.
   - Причина достаточно проста: я думаю, что, если тебе  предоставить  шанс,
ты обязательно вступишь на светлый путь.
   Как только ты простишь нас за весьма невежливое похищение, то увидишь - а
я уверена, что ты увидишь, - как мы живем в соответствии с  заповедями  Фоса
гораздо честнее тех, кто гордится размером  своего  живота  или  количеством
лошадей или любовниц.
   - Да как можно сомневаться в позорности излишеств? - спросил Фостий.
   Оливрия просияла. Но Фостий усомнился и  во  вреде  достатка:  обжорство,
безусловно, заслуживало осуждения, но что хорошего,  если  желудок  человека
круглые сутки бурчит от голода?
   Он знал, как ответил бы  на  этот  вопрос  отец,  но  при  этом  сохранил
уверенность и в том, что отцу неизвестны ответы на все вопросы.
   При  нормальных  обстоятельствах  он  мог  бы  насладиться  теологической
дискуссией, особенно с привлекательной юной женщиной.  Однако  нож,  который
Сиагрий держал всего в нескольких  дюймах  от  его  почек,  быстро  напомнил
Фостию о ненормальности этих обстоятельств. Теологические диспуты подождут.
   Он добрался до верхнего этажа,  пошатываясь  от  слабости,  и  это  также
напомнило ему, что он сейчас далеко не в лучшей форме.  К  тому  же  желудок
громко подсказывал, что уже давно пуст.
   Помещение, куда привела его Оливрия,  отличалось  откровенной  простотой.
Там лежал соломенный тюфяк, прикрытый льняной холстиной, поверх  нее  лежало
одеяло, явно видавшее лучшие времена, стояли два трехногих  стула  и  ночной
горшок в комплекте с парой драных тряпок. Стены, пол и потолок были  сложены
из блоков неоштукатуренного серого камня. И  если  даже  Фостию  удалось  бы
отрастить крылья, Ливаний мог не беспокоиться: юноша все равно  не  смог  бы
протиснуться в узкое окошко, служившее здесь единственным источником света.
   У двери не имелось задвижки снаружи, но внутри ее тоже не было.
   - Почти все время в коридоре кто-нибудь будет, - сказал Сиагрий. -  И  ты
никогда не узнаешь, охраняют тебя или нет. Но даже если тебе  повезет,  тебя
обязательно сцапают на лестнице, в зале или во дворе. Тебе не  убежать.  Так
что привыкай.
   - Мы надеемся, что ты не захочешь убегать, Фостий, - добавила Оливрия. И,
оказавшись здесь, найдешь то, что искал, позабыв о тяготах путешествия сюда.
   Когда ты увидишь Эчмиадзин, узришь светлый путь, ведущий  к  Фосу  и  его
вечной жизни, то сам захочешь стать одним из нас.
   Голос ее звучал весьма искренне. Фостию не верилось в ее актерство...  но
она уже обманывала его прежде. Интересно, а ее отцу и в самом деле  хочется,
чтобы он вступил на светлый путь?
   Сейчас фанасиотов возглавляет Ливаний - по крайней мере на поле битвы. Но
сын Автократора мог претендовать на лидерство уже по праву рождения.  Может,
Ливанию и кажется, будто Фостий  станет  его  послушной  марионеткой,  но  у
Фостия на этот счет имеется свое мнение.
   - Отдохни пока, - сказала Оливрия. - А завтра ты своими глазами  увидишь,
как живут последователи набожного и святого Фанасия.
   Оливрия и Сиагрий вышли, закрыв за собой дверь. Не очень-то  впечатляющая
преграда, но уж какая есть. Фостий  осмотрел  свою  келью  -  ему  пришло  в
голову, что это более подходящее слово, чем "комната", и действительно, даже
монаху не пришло бы в голову назвать ее обстановку роскошной. Однако же  это
не тюрьма, за что он и в самом деле должен поблагодарить Оливрию.
   Он улегся на тюфяк. Сухая солома зашуршала под тяжестью его тела. От  нее
попахивало плесенью, кое-где соломинки протыкали  тонкую  льняную  ткань,  а
местами и его тунику. Фостий поерзал, устраиваясь так, чтобы не  чувствовать
уколов,  потом  натянул  одеяло  до  самой  шеи.   Пятки   сразу   оказались
неприкрытыми.
   Он поерзал вновь и наконец ухитрился накрыться целиком. Страхи и  тревоги
громыхали в его голове столь громко, что скоро слились в неразборчивый  шум,
и Фостий почти сразу заснул.
   Лицо Криспа заливал дождь. Он поднял его  к  небесам  и  получил  за  это
пригоршню воды в глаза.
   - Что ж, - хмуро бросил он, - по крайней мере голодать мы не будем.
   - Верно, ваше величество, - отозвался ехавший слева Саркис. -  Наш  отряд
успел добраться до Аптоса  как  раз  вовремя,  чтобы  отогнать  фанасиотских
бандитов. Это была победа.
   - Тогда почему я не ощущаю себя победителем? - поинтересовался Крисп.
   Дождь просачивался между шляпой и плащом и заливал шею.
   Интересно, хватит ли на его кольчуге позолоты  и  смазки,  чтобы  она  не
заржавела? У него было предчувствие, что скоро он это узнает.
   Вид у ехавших справа Эврипа и Катаколона был  мрачный.  Даже  более,  чем
мрачный - сейчас они напоминали двух вытащенных  из  воды  котов.  Катаколон
пытался держаться мужественно. Поймав взгляд Криспа, он сказал:
   - Обычно я купаюсь в теплой воде, отец.
   - Если ты выехал воевать, то должен договариваться об этом с Фосом, а  не
со мной.
   - Но ты же его наместник на земле. Разве ты не можешь  шепнуть  ему  пару
слов?
   - Да, я его наместник - так про меня говорят. Но ты нигде не  прочтешь  о
том, что Автократору подчиняется погода. О, да, я могу приказать облакам  не
поливать меня дождем, но послушают ли они? До сих  пор  они  не  слушали  ни
меня, ни всех моих предшественников.
   Эврип негромко выругался. Крисп взглянул на  сына.  Тот  потряс  головой,
что-то пробормотал и отъехал подальше, чтобы  не  пришлось  разговаривать  с
отцом.
   Крисп поразмыслил, не стоит ли на него  надавить,  но  потом  решил,  что
незачем тратить силы на споры, и промолчал.
   - Если бы вы могли командовать погодой, ваше величество, - сказал Саркис,
- то сделали бы это еще осенью того года, когда  сели  на  трон  и  Петроний
выступил против вас. В том году дожди тоже начались рано.
   - Верно. Лучше бы не напоминал, - буркнул Крисп. Тогда дожди не дали  ему
развить успех, а Петроний перегруппировал свои войска  и  на  следующий  год
продолжил войну. Крисп надеялся, что ему удастся  одержать  решающую  победу
над  фанасиотами  прежде,  чем  ливни   сделают   всякие   боевые   действия
невозможными.
   - Я ожидал, что к этому времени еретики выйдут  нам  навстречу  и  начнут
сражаться по-настоящему, - сказал Катаколон.
   Казалось, он разочарован тем, что этого не случилось; в  свои  семнадцать
лет он не имел  истинного  представления  о  реальном  сражении.  Сам  Крисп
испробовал  битву  на  вкус  примерно  в  таком  же  возрасте  и  нашел  его
отвратительным. Интересно, покажется ли он Катаколону таким же? Впрочем, сын
сейчас задал разумный вопрос.
   - Я тоже думал, что они выйдут и станут сражаться, - сказал Крисп.  -  Но
этот их Ливаний - продувная бестия. Он знает, что получит преимущество, если
продержится этой осенью.
   - Ему же станет хуже, если мы отобьем Питиос, - заметил Саркис.
   Конь Криспа опустил копыто в  залитую  водой  ямку  и  споткнулся.  Вновь
выпрямившись в седле и успокоив жеребца, Крисп сказал:
   - Я начинаю думать, что если дождь не прекратится, то нам не  доехать  до
Питиоса.
   - Даже если фанасиоты нападут, это будет не схватка,  а  одно  посмешище,
добавил Саркис. -  Не  успеют  лучники  выпустить  пару  стрел,  как  тетива
настолько намокнет, что стрелять больше не придется.  А  после  этого  ни  о
какой тактике и речи быть не сможет - только сабли наголо и вперед.
   - Солдатская битва, так, что ли? - уточнил Крисп.
   - Да, так их называют уцелевшие, - подтвердил Саркис.
   - Верно, - согласился Крисп. - Если дело доходит до такой свалки,  значит
какой-то болван генерал заснул на работе.
   Солдатские битвы были частью видесской военной  традиции,  но  далеко  не
самой почитаемой.  Как  и  во  всем  прочем,  видессиане  уважали  в  боевых
действиях ум и сообразительность;  перед  полководцем  ставилась  задача  не
просто победить, но победить с минимальными потерями со своей стороны. После
такой победы необходимость в следующем сражении обычно отпадала сама собой.
   - В этой кампании солдатская битва для  нас  выгоднее.  Если  не  считать
банды солдат-перебежчиков, перешедшей к фанасиотам вместе с Ливанием,  почти
вся их армия состоит из всякой швали, у которой не хватит дисциплины,  чтобы
выдержать длительное сражение.
   - Твоими бы устами да шепнуть благому богу... - заметил Крисп.
   - Все они трусливое  отребье,  -  прорычал  Эврип;  выходит,  он  все  же
прислушивался к разговору. Судя по его тону, доктрины фанасиотов вызывали  у
него куда меньшую ненависть, чем то, что из-за них ему приходится мокнуть  и
мерзнуть.
   - Вряд ли они окажутся трусами, младшее величество; я вовсе не это имел в
виду, - откровенно сказал Саркис. - Если я правильно их оценил,  то  огня  и
воодушевления им не занимать. Я сомневаюсь лишь в их стойкости. И  если  они
не сломят нас в первом же сражении, то они наши.
   Эврип вновь хмыкнул, но на сей  раз  промолчал.  Крисп  вгляделся  сквозь
завесу дождя в местность впереди. Она ему не понравилась: дорогу  на  Питиос
окаймляло слишком много холмов.
   Наверное, лучше было бы идти по прибрежной  дороге.  Он  не  ожидал,  что
дожди начнутся так скоро.  Но  армия  зашла  слишком  далеко,  чтобы  теперь
возвращаться; оставалось лишь упрямо двигаться вперед  и  надеяться,  что  в
конечном итоге все завершится хорошо.
   Эта стратегия, однако, была и самой  грубой.  Крисп  не  сомневался,  что
справится с разномастным воинством фанасиотов, о котором говорил Саркис.  Но
Ливаний уже доказал, что он умело играет в военные игры, и теперь Крисп  мог
лишь гадать, каким станет его ответный ход и насколько удачным он окажется.
   - И это тоже мне придется выяснять на собственной  шкуре,  -  пробормотал
Крисп. Саркис, Катаколон и даже Эврип удивленно взглянули на императора. Тот
ничего не стал пояснять. Сыновья вряд ли поймут его  полностью,  а  командир
кавалеристов, наверное, понимал его даже слишком хорошо.
   Лагерь в тот вечер пришлось устраивать среди грязи и луж.
   Повара так и не смогли разжечь костры,  и  солдатам  пришлось  обходиться
хлебом, сыром и луком. Увидев  протянутую  ему  черствую  буханочку  черного
хлеба, которую раздатчик  достал  из  промасленного  кожаного  мешка,  Эврип
презрительно скривился.
   Откусив разок, он бросил хлеб в грязь.
   - Сегодня вечером ты больше ничего не  получишь,  -  распорядился  Крисп.
Быть может, к завтраку нагуляешь аппетит.
   Оскорбленный Эврип разошелся почище поливающего его дождя.
   Крисп, давно привыкший игнорировать докучливых просителей, во весь  голос
выкрикивающих свои просьбы,  игнорировал  и  вопли  Эврипа.  Сам  Автократор
считал армейский хлеб вполне съедобным.
   Фос наградил его хорошими зубами, и он грыз его без проблем.
   Хлеб был, конечно, не столь вкусен, как белый, подаваемый во  дворце,  но
сейчас-то он не во дворце. В походе нужно пользоваться тем, что у тебя есть.
До Эврипа эта простая истина еще не успела дойти.
   Катаколон, то ли из благоразумия, то ли, что  вероятнее  всего,  опасаясь
разгневать отца, съел свой паек без всяких жалоб, а потом, с  необычной  для
его юного возраста задумчивостью, спросил:
   - Интересно, что сегодня на ужин ел Фостий?
   - А мне интересно, ужинал  ли  он  сегодня  вообще,  -  отозвался  Крисп.
Теперь,  когда  вечерние  приказы  отданы,  а  маршрут   завтрашнего   марша
утвержден, ничто уже не могло отвлечь  его  от  тревожных  мыслей  о  судьбе
старшего сына. Подобная беспомощность оказалась для него невыносима,  и  он,
сдерживая свои чувства, оправился к шатру Заида поинтересоваться,  узнал  ли
маг хоть что-нибудь.
   Сунув голову в шатер, он обнаружил в нем  Заида,  соскребающего  грязь  с
сапог. Застав друга за столь прозаичным занятием, он усмехнулся и спросил:
   - А разве нельзя сделать это с помощью магии?
   - О, добрый вечер, ваше величество. Да, полагаю,  что  можно,  -  ответил
волшебник. - Но эта процедура, скорее всего, займет втрое больше времени,  и
еще дня два я буду, словно выжатый лимон. Если человек обучен магии,  то  он
должен среди прочего знать и то, когда можно обойтись без нее.
   - Это тяжкий урок для любого человека, не говоря уже  о  маге,  -  сказал
Крисп. Заид встал и разложил для императора складной  холщовый  стул.  Крисп
уселся. - Наверное, я сам его не до конца усвоил, иначе не пришел бы к  тебе
выспрашивать, узнал ли ты что о Фостии.
   - Никто не посмеет бросить в вас за это камень, ваше величество.  -  Заид
развел руки. - Жаль, что не могу сообщить вам ничего нового - вернее, совсем
ничего. Ваш старший сын до сих пор укрыт от моего магического взора.
   Крисп задумался: уж не означает  ли  это,  что  Фостий  и  в  самом  деле
кукушонок в его гнезде. Но нет, магия Заида искала Фостия самого по себе, не
опираясь на их родственные связи.
   -  Удалось  ли  тебе   выяснить,   что   за   колдовство   скрывает   его
местонахождение?
   Заид прикусил губу; иногда даже другу опасно говорить Автократору, что он
не смог выполнить его поручение.
   -  Ваше  величество,  должен  признаться,  что  большую  часть  усилий  я
направлял на поиски самого Фостия, а не на выяснение того,  почему  я  не  в
силах его отыскать.
   - И насколько удачными оказались твои усилия? - Вопрос был  риторическим;
если бы Заиду удалось хоть немного продвинуться вперед, он возвестил  бы  об
успехе фанфарами и грохотом барабанов. - Почтенный и чародейный господин,  я
весьма рекомендую тебе отказаться от прямых поисков именно потому,  что  они
оказались безуспешными. Узнай все возможное о противостоящем тебе маге. Если
в этом ты окажешься более удачлив, то можешь вернуться к поискам Фостия.
   - Разумеется, я  последую  совету  вашего  величества,  -  ответил  Заид,
прекрасно  понимая,  что  совет  императора  равносилен  приказу.  Помедлив,
волшебник добавил:
   - Но вы должны понимать, что я не гарантирую успеха, особенно  в  полевых
условиях. Для столь  деликатной  работы  книги  и  субстанции,  собранные  в
Чародейской коллегии, стали бы бесценным дополнением.
   - Я все понял. Сделай все, что сможешь. Я ни  от  кого  не  могу  просить
большего.
   - Сделаю, - пообещал Заид и протянул руку к толстенному  кодексу,  словно
собираясь немедленно произносить заклинания.
   Не дожидаясь, пока волшебник продемонстрирует свое рвение, Крисп вышел из
его шатра и направился к своему. Он был разочарован в своем главном маге, но
не до такой степени, чтобы высказать Заиду более того, что уже сказал: Заид,
по его же словам, сделал все, что смог. А император, упрекающий  собственных
экспертов в невежестве, рискует вскоре оказаться без экспертов вовсе.
   По промасленному шелку барабанил дождь, под ногами чавкала грязь. В шатре
было тоскливо, и Крисп явственно ощутил тяжесть каждого прожитого года.  При
всей роскоши, связанной с его рангом, - просторный шатер, где можно стоять и
ходить, койка вместо спального мешка, - находиться с армией в боевом  походе
ему в таком  возрасте  было  трудновато.  Однако  не  выступи  он  в  поход,
неприятностей и неудобств вскоре стало бы гораздо больше.
   Именно это он мысленно произнес, когда задул лампы,  улегся  на  койку  и
попытался заснуть. Именно это всегда говорят люди, отправляясь на  войну.  И
это же, несомненно, говорит себе Ливаний не  очень  далеко  отсюда.  И  лишь
через много лет, оглянувшись назад, можно будет рассудить, кто был  прав,  а
кто ошибался.
   Снаружи у входа о чем-то разговаривали на своем  неторопливом  и  звучном
языке телохранители-халогаи. Криспу очень хотелось знать,  одолевают  ли  их
когда-нибудь сомнения, когда они укладываются спать. Халогаи были  не  столь
просты, какими их представляли видессиане,  но  им  действительно  нравилось
сражаться, в то время как Крисп, если мог, избегал сражений.
   Последней его мыслью перед тем,  как  он  поддался  усталости,  оказалось
желание, чтобы жизнь  не  была  столь  сложной.  А  когда  он  проснулся  на
следующее утро, она снова всплыла в сознании, словно Крисп  и  не  спал.  Он
оделся и пошел разделить с солдатами завтрак, столь же отсыревший и  жалкий,
каким был накануне ужин.
   Сворачивание лагеря помогло ему изгнать  из  головы  угрюмость,  или,  по
меньшей мере, отвлекло. Но  теперь  солдаты  управлялись  с  этой  операцией
гораздо эффективнее, чем когда вышли из Наколеи, и ныне погрузка  палаток  и
прочего имущества на лошадей, мулов и  в  фургоны  проходила  вдвое  быстрее
прежнего. Но все  в  мире  уравновешено,  и  дожди  замедляли  и  затрудняли
передвижение армии сильнее, чем  Крисп  рассчитывал.  Выйдя  из  Аптоса,  он
планировал добраться до Питиоса за шесть или семь дней, но в этот  срок  они
уже не укладывались.
   Армия шла через деревню. Кроме нескольких собак, бродивших по грязи между
домами, в ней не оказалось ни  души.  Крестьяне  и  пастухи,  называвшие  ее
домом, укрылись в горах - так  всегда  поступают  крестьяне  и  пастухи  при
подходе вражеской армии.
   Крисп прикусил губу - его охватил смешанный с отчаянием гнев и  сожаление
при мысли, что его подданные считают императорскую армию вражеской.
   - Наверное, почти все они тут фанасиоты, -  ответил  Эврип,  когда  Крисп
высказал это вслух. - И знают,