он и пояснил Марку:
   - Чем больше  порядка  мы  проявим,  тем  менее  вероятно,  что  мерзавцы
бросятся на нас. Боги знают, у них сейчас достаточно легкой добычи.
   Трибун кивнул, с горечью соглашаясь с центурионом. Отсеченное левое крыло
уже бежало. Здесь и там группы солдат  еще  продолжали  упрямо  сражаться  с
обступившими их кочевниками, но большинство предпочитало удирать на  восток,
бросая на ходу щиты, шлемы, даже мечи. С дикими и радостными  криками  казды
преследовали их, словно мальчишки, которые гонят кроликов.
   Но Авшар удерживал власть над  кочевниками  и  повел  их  в  решительную,
смертельную атаку на центр видессианской армии.
   Многие отряды, атакованные одновременно с фронта и тыла,  были  сразу  же
уничтожены. Они не отличались римской маневренностью, приобретенной  долгими
тренировками, они рвали свои ряды, пытаясь перестроиться. Даже гордые халога
смешались в кучу, оставив  все  надежды  на  восстановление  своего  боевого
строя. Казды устремлялись в прорывы, усиливая панику  и  сея  смерть  своими
стрелами и саблями. Уцелевшие рассеялись по всему полю битвы.
   В этой дикой бойне  пестрый  состав  видессианской  армии  превратился  в
проклятие. Каждый отряд бился сам по себе, не думая об армии  как  о  едином
целом.
   - Всем соединиться в центре! - подал трубачам сигнал Маврикиос,  но  было
уже слишком поздно.
   В хаосе многие подразделения не услышали приказа, а те, кто  слышал  его,
не смогли пробиться сквозь ряды каздов.
   Некоторые отряды продолжали сопротивление. Намдалени  отбивали  атаку  за
атакой, пока казды не отступились от них.
   Отчаянно сопротивлялся Гагик Багратони и тоже остановил захватчиков.
   Но оба отряда не могли перейти в контратаку.
   Как я предсказал Гай Филипп, хороший  порядок  в  строю  римлян  все  еще
удерживал их от развала и почти не наносил им потерь Более того, они как  бы
притягивали к себе бегущих в панике  солдат.  Иногда  к  ним  присоединялись
целые взводы и батальоны. Марк только приветствовал это. Каждый меч,  каждое
копье прибавляло ему силы.
   Эти солдаты прибыли как раз  вовремя.  Кто-то  из  командиров-каздов  был
достаточно умен,  чтобы  понять,  что  любая  организованная  группа  солдат
представляет потенциальную опасность. Он выкрикнул слова  команды  и  бросил
своих людей на римлян. Гулко застучали копыта тысяч  лошадей,  несущихся  на
отряд Скауруса.
   - Они идут! Ага! Они идут! - радостно заорал Виридовикс. Даже  когда  все
вокруг  рушилось,  его  веселила  мысль  о  предстоящей  схватке.   Он   был
прирожденным воином и не скрывал воинственности своей натуры.
   Виридовикс выскочил из строя  и  побежал  навстречу  каздам,  не  обращая
внимания на стрелы и уклоняясь от ударов мечей, которые сверкали, как частые
молнии. Командир кочевников атаковал кельта. Виридовикс увернулся в  сторону
и ударил врага сам, держа меч обеими руками. Клинок  разрубил  твердую  кожу
панциря, ребра врага казда хрустнули, и мертвое тело кочевника  свалилось  в
густую пыль. Римляне приветствовали удачу галла победными криками.
   Копий у них оставалось мало, и атака каздов ударила по  строю,  почти  не
защищенному копейщиками. Несмотря на  свою  знаменитую  дисциплину,  римляне
пошатнулись. Передний фронт строя отступил и начал разрушаться.
   Стоя в передней  линии,  Марк  сражался  со  всеми  наравне,  подбадривая
легионеров своим мужеством. Он убил одного за другим  двух  каздов,  но  еще
двое наседали на него с боков. Всадник-казд  плашмя  ударил  его  по  голове
наконечником копья, как дубиной. Это был скользящий удар, но  глаза  трибуна
затуманились, и он упал на колени. Другой казд, пеший,  подскочил  с  саблей
наперевес. Трибун поднял щит, отражая удар, но понял, что сделал это слишком
поздно. Уголком глаза он увидел, как высокая тень воина появилась за  спиной
врага, услышал, как топор с хрустом врезался в тело.  Казд  умер,  не  успев
даже вскрикнуть. Скапти, сын Модольфа, уперся сапогом в его мертвое тело и с
усилием выдернул топор из его спины.
   - Где твои солдаты? - крикнул ему Скаурус.
   Халога пожал плечами.
   - Мертвы или рассеяны. Сегодня они дали воронам  больше  вражьих  костей,
чем своих собственных.
   Сейчас Скапти больше,  чем  обычно,  напоминал  волка  -  старого  волка,
последнего уцелевшего из  своей  стаи.  Он  открыл  рот,  чтобы  еще  что-то
сказать, но внезапно все его тело напряглось. Марк с болью увидел, как  жало
стрелы показалось из груди Скапти. Его единственный глаз  немигающе  смотрел
на римлянина.
   - Это место похуже, чем Имброс, - отчетливо сказал он. Пронзительный взор
голубого глаза потускнел, и халога рухнул на землю.
   Скаурус  вспомнил,  что  халога  предвидел  свою  судьбу,  когда  римляне
покидали его город. Но у Марка не было времени размышлять об этом.
   Легионеры отступали под натиском превосходящих сил врага, и им негде было
получить подкрепление, чтобы  заполнить  бреши  в  своих  рядах.  Скоро  они
перестанут быть эффективной боевой силой, а бегущая в панике  толпа  хорошая
мишень для кочевников. Трибун увидел Гая Филиппа, который метался из стороны
в сторону, пытаясь найти  еще  хоть  десяток  годных  к  бою  солдат,  чтобы
привести их  на  помощь  отряду.  Центурион  выглядел  разбитым,  усталым  и
раздраженным оттого, что ему не удавалось сделать вещи, которые когда-то  он
делал играючи.
   Вдруг казды в ужасе завопили.  Кто-то  ударил  их  с  тыла.  Смертоносное
давление врагов ослабло. Кочевники раскатились кто куда, как шарик ртути, по
которому стукнули кулаком.
   Лаон Пакимер подъехал к Марку, и  усталая  улыбка  пробилась  сквозь  его
бороду.
   - Конный и пеший вместе сделают  лучше,  чем  каждый  поодиночке,  ты  не
находишь? - спросил он.
   Скаурус горячо сжал его руку.
   - Пакимер, ты можешь  назвать  меня  голубой  ящерицей,  и  я  не  посмею
возражать тебе. Никогда еще ничье появление не было так кстати, как твое.
   - Это настоящая похвала, - сказал катриш, почесав рябую от оспин щеку.  -
Не остаться ли нам вместе? - Он снова стал серьезным. - Мои конники  защитят
твоих солдат, а ты прикроешь нас, если нашему отряду придется отступить.
   - Согласен, - тут же ответил Скаурус.
   Даже в Риме кавалерия всегда была слабым местом легионов, и почти  всегда
конные подразделения составлялись из союзников или наемников.
   Невероятная ловкость и умение катришей, их снаряжение (включая  стремена)
делали такое подкрепление еще более весомым для Скауруса.

***

   Куда более тяжелая драма разворачивалась на правом крыле видессиан.
   Из всей армии правый фланг пострадал  меньше  всего.  И  теперь  Туризин,
ободряюще крича  своим  солдатам,  сражающимся  в  переднем  строю,  пытался
повести их за собой на помощь своему брату.
   - Мы идем! Идем! - кричали солдаты Севастократора.
   Те отряды  в  центре,  которые  еще  держались,  кричали  им  в  ответ  и
попытались пробиться к северу, но этому не суждено  было  случиться.  Атака,
которую возглавил Туризин, была обречена еще до того,  как  началась.  Казды
висели у них на каждом фланге, а солдатам предстояло разорвать ощетинившееся
кольцо врагов, чтобы пробиться к своим  товарищам.  Стрелы  вырывали  из  их
рядов десятки людей. Противники атаковали  снова  и  снова,  жестокие  удары
сыпались с фланга, который должен был отбиваться любой ценой, и  этой  ценой
стала атака. Только личное  мужество  и  пример  Туризина  продолжали  вести
солдат вперед. И вдруг его конь споткнулся и упал, сраженный одной из черных
стрел, которые посылал  Авшар.  Севастократор  был  хорошим  наездником.  Он
спрыгнул с мертвого коня и крикнул, чтобы ему привели новую лошадь.  Но  раз
остановившись, даже на такой короткий момент, солдаты Туризина уже перестали
двигаться вперед. Против воли Туризина один из его офицеров буквально  силой
оттащил за узду его коня, и младший Гаврас вынужден был отступить.
   Стон отчаяния вырвался у видессиан, когда они поняли, что атака,  которая
несла им спасение, захлебнулась. Казды вокруг них разразились  триумфальными
воплями.
   Увидев, что все его  надежды  рухнули,  Маврикиос  понял,  что  последняя
служба, которую он может сослужить своей стране, - унести с собой  в  могилу
того, кто послужил причиной его поражения. Он  позвал  уцелевших  халога  из
императорской гвардии. Сквозь шум битвы Марк услышал их четкий ответ:
   - Да!
   Их топоры сверкнули кровавым отблеском  в  последнем  боевом  салюте.  Во
главе с Императором они бросились на каздов.
   - Авшар! - крикнул Маврикиос. - А теперь бейся  лицом  к  лицу  со  мной,
грязный вор!
   Князь-колдун повернулся на его крик, сопровождаемый  толпами  кочевников.
Они окружили халога и избивали их.  На  веем  огромном  поле  битвы  солдаты
остановились, тяжело дыша, и смотрели на последнюю схватку.
   Императорские  гвардейцы,  стойко  глядевшие  в  лицо   близкой   смерти,
сражались с отчаянной отвагой Один за другим они падали мертвыми. Казды тоже
не были трусами, особенно когда сражались на глазах своего повелителя. Когда
в  живых  осталось  лишь  два  десятка  халога,  плотной  стеной  окруживших
Императора, князь-колдун и его слуги-кочевники бросились  на  них  и  начали
рубить храбрецов, как мясники. Через минуту на поле боя остались одни только
казды.

***

   Какими бы слабыми ни были надежды  у  видессианской  армии,  они  исчезли
только после гибели Маврикиоса. Солдаты уже  не  видели  смысла  в  битве  и
искали спасения любой ценой. Они бросали своих товарищей, если это давало им
шанс уцелеть. Отдельные части все еще сохраняли полный порядок.
   Туризина Гавраса так смяли, что ему ничего не оставалось, как отступать к
северу. На поле битвы теперь царили ужас - и казды.
   Своим спасением в тот день римляне были  обязаны  в  первую  очередь  Гаю
Филиппу, который не допустил паники. За свою долгую военную жизнь ветеран не
раз видел и победы, и поражения. Он удержал  заколебавшихся  было  людей  от
паники и этим спас отряд.
   - Ребята! - сказал он. - Покажите же вашу гордость, черт бы  вас  побрал!
Держите строй сомкнутым и мечи наготове! Пусть на  ваших  лицах  эти  вшивые
ублюдки прочтут, что вы еще раз хотите дать им по зубам!
   - Все, чего я хочу, - это убраться отсюда  живым!  -  выкрикнул  какой-то
молодой солдат. - И мне плевать, как быстро я должен для этого бежать!
   - Дурак! - Центурион показал рукой на поле битвы,  на  груды  трупов,  на
каздов, густыми толпами преследующих беглецов. - Посмотрите вокруг себя, эти
бедняги тоже думали, что смогут удрать, - где они сейчас? Мы проиграли,  это
правда, но мы все еще мужчины. Дайте каздам понять, что мы готовы  биться  и
что они должны сперва заработать право  быть  нашими  победителями.  Клянусь
Юпитером, скорее всего, они отступят. Но если мы бросим щиты и разбежимся  в
стороны, как безголовые цыплята, каждый за себя, - я  обещаю  вам:  ни  один
человек не увидит больше своего дома.
   - Ты тысячу раз прав, - сказал Горгидас. Лицо грека  было  изможденным  и
серым от усталости и боли. Слишком часто он видел людей, умиравших  от  ран,
когда у него не хватало опыта и знаний, чтобы спасти их. Он сам  мучился  от
раны. Его левая рука  была  перевязана,  и  пятна  крови  на  рваной  одежде
показывали, где скользнула сабля кочевника. И все  же,  хотя  и  на  пределе
человеческих сил, он как мог поддерживал центуриона.
   - Спасибо, - пробормотал Гай Филипп. Он пробежал взглядом по лицам  своих
бойцов, пытаясь понять, не нужны ли для укрепления дисциплины более  сильные
меры.
   Горгидас настойчиво продолжал:
   - Это единственный способ  выйти  из  окружения  целыми.  Нужно  показать
врагу, что мы готовы защищать себя. Знаете вы это или  нет,  но  мы  следуем
примеру Сократа в битве при Делиуме, когда он пробился к Афинам  и  вывел  с
собой из окружения своих бойцов.
   Гай Филипп воздел руки.
   - Вот это то, чего мне так не хватало: выслушивать бредни о каких-то  там
олухах-философах. Лечи себе раненых, доктор, и дай мне возможность поставить
моих ребят на ноги.
   Не обращая  внимания  на  обиженное  лицо  Горгидаса,  он  снова  оглядел
легионеров, недовольно качая головой.
   - Пакимер! - крикнул он. Катриш поднял руку. -  Прикажи  своим  всадникам
зарубить первого же солдата, который отойдет в сторону.
   Глаза офицера расширились от удивления. Гай Филипп пояснил:
   - Лучше самим уложить несколько трусов, чем увидеть повальное  бегство  и
погибнуть всем.
   Пакимер  подумал,  затем  кивнул   и   отдал   центуриону   честь   самым
торжественным образом. Марк  никогда  не  замечал  за  смешливыми  катришами
подобной серьезности. Пакимер заговорил со  своими  конниками.  Разговоры  о
бегстве быстро утихли.
   - Не обращай внимания на Гая Филиппа, - сказал Квинт Глабрио Горгидасу. -
Он иногда груб, но он не имел в виду тебя.
   - Ну, еще из-за этого впадать в расстройство, - бросил врач коротко, но в
его голосе звучала благодарность.
   - Этот мягкий на слова парень прав, - заметил  Виридовикс.  -  Когда  вот
этот (он указал пальцем на Гая  Филиппа)  начинает  говорить,  он  похож  на
слабосильного в постели: все выплевывает раньше времени.
   Старший центурион фыркнул и сказал:
   - Будь я неладен! Ты впервые принял сторону грека, клянусь богами.
   Виридовикс задумчиво пощипал усы.
   - Да, пожалуй, - согласился он.
   - А почему бы и нет, - заметил Марк Гаю Филиппу. - У тебя не было никакой
причины грубить Горгидасу, особенно после того, как он удостоил  тебя  своей
высшей похвалы.
   - Ну хватит вам обоим кусать меня! - раздраженно воскликнул Гай Филипп. -
Горгидас, если ты принимаешь мои извинения,  то  я  их  тебе  приношу.  Боги
знают, ты один из немногих виденных мной  врачей,  кто  заслужил  тот  хлеб,
который ест. Ты перевязал мое плечо, когда я вывихнул его,  а  я  наорал  на
тебя, не подумав.
   - Все в порядке. Только что ты похвалил меня гораздо больше, чем я  тебя,
- ответил Горгидас.
   Недалеко вскрикнул легионер: стрела впилась в его руку. Врач  вздохнул  и
пошел перевязывать рану. Сейчас  у  него  было  немного  работы.  Победив  в
сражении, казды сорвались  с  привязи,  и  даже  Авшар  не  смог  бы  сейчас
остановить своих воинов. Некоторые еще преследовали видессианских солдат, но
большинство принялись грабить мертвецов или разбивать палатки прямо на  поле
сражения. Закат уже догорел, и теперь быстро смеркалось.
   Утолив жажду крови и пресытившись битвой, кочевники не слишком рвались  в
атаку, чтобы добить тех немногих солдат,  которые  все  еще  упорно  держали
оборону. Где-то в темноте дико закричал настигнутый каздом человек. Скауруса
пробрала дрожь, когда он подумал о том, как  близки  римляне  были  к  тому,
чтобы разделить подобную же участь.
   Он обратился к Гаю Филиппу:
   - Горгидас сказал правду. Без тебя  мы  бы  разбежались,  как  испуганные
телята, именно ты удержал нас вместе.
   Ветеран пожал плечами. Лестные слова заставили его нервничать больше, чем
драка в самом огне битвы.
   - Я просто знаю, как правильно отступать, вот и все. Черт бы меня  побрал
- я обязан знать такие вещи, ведь я видел их за все  эти  годы  больше,  чем
достаточно. Ты начал с Цезарем во время галльской кампании, не так ли?
   Марк кивнул, вспомнив, что планировал короткое пребывание  в  армии  лишь
для укрепления своей политической карьеры. Прошлое  застилал  густой  туман,
словно все это случилось с кем-то другим.
   - Я тоже думал об этом, - сказал Гай Филипп. - Ты ведь и сам, знаешь  ли,
недурно воевал. Здесь, и в Галлии тоже. Иногда и даже  забываю,  что  ты  не
собирался посвятить себя армии. Ты держишься как настоящий солдат.
   - Благодарю тебя, - горячо сказал Скаурус, зная,  что  центурион  говорил
так же искренне, как Горгидас. - Ты помог мне больше, чем кто бы то ни было.
Если я хоть на йоту стал похож на хорошего солдата, так это потому, что меня
научил ты.
   - Я всего лишь выполняю свою обычную работу, - сказал Гай Филипп, мучаясь
от неловкости. - Довольно бесполезной болтовни. - Он вгляделся в темноту.  -
Я думаю, что нам уже удалось оторваться от каздов на  достаточно  безопасное
расстояние, и мы можем разбить лагерь.
   - Да, пожалуй. Катриши прикроют нас от всадников, если те появятся здесь,
а мы сможем окопаться.
   Скаурус отдал приказ буккинаторам, и те затрубили сигнал остановиться.
   - Да, конечно, - согласился Пакимер, когда трибун попросил  прикрыть  его
отряд во время фортификационных работ. - Ров и насыпь спасут в эту ночь всех
нас.
   Он наклонил голову, и  выражение  его  лица  напомнило  Скаурусу  о  Тасо
Ванесе, хотя оба катриша совсем не походили друг на друга.
   - Укрепленный лагерь - одна из причин, по которой я решил  присоединиться
к твоему отряду. Мы таких укреплений строить не умеем.
   - Зато вы скачете на конях, как выпущенные на волю дьяволы.  Посади  меня
на лошадь, и я тотчас сломав себе шею.
   Но время для шуток прошло, и Марк одобрительно взглянул на катриша.
   Теперь нужно было серьезно подумать о том, что делать  дальше.  Пока  они
укрепляли лагерь, казды не нападали на них, что было очень кстати.
   Римляне, усталые от боя и от перехода, двигались, как  сомнамбулы,  зная,
что стоит им бросить работу, сон тут же  одолеет  их.  Беглецы  из  разбитой
армии, которые присоединились к ним, тоже помогали - правда, очень неумело -
строить  укрепления.  Большинство  солдат,  примкнувших  к  римлянам,   были
незнакомы  Скаурусу,  но  некоторых  он  узнал.  Марк  был  удивлен,  увидев
Дукицеза, занятого установкой кольев. Не думал он,  что  тощий  видессианин,
чью руку он недавно спас, выдержит на поле боя дольше, чем полчаса. И все же
бывший воришка был здесь, целый и невредимый, в то  время  как  бесчисленное
количество высоких сильных парней полегли  в  битве  и  усеяли  поле  своими
неподвижными телами... Зимискес, Адиатун,  Мазалон,  сколько  их  там  было?
Увидев Марка, Дукицез застенчиво махнул ему и вернулся к своей работе.
   Зеприн Красный тоже был здесь. Косматый халога не работал -  он  сидел  в
пыли, обхватив голову обеими руками. Скаурус подошел к нему, и Зеприн поднял
глаза.
   - А, это ты, римлянин, - сказал он. Голос его звучал глухо, как  насмешка
над обычным рыком. Огромный синяк красовался на его левом виске, сползая  на
щеку.
   - Болит? - спросил трибун. - Я прикажу своему врачу осмотреть тебя.
   Северянин покачал головой.
   - Что мне в твоих лекаришках?..  Ни  один  из  них  не  вылечит  меня  от
воспоминаний. - Он снова уткнулся лицом в ладони.
   - Зачем ты обвиняешь себя? Император сам послал тебя гонцом!
   - Да, послал, - горестным эхом отозвался Зеприн. - Отослал меня  укрепить
левый фланг, когда погиб Комнос, - и боги погубили его как раз в это  время.
Но битва шла хорошо, и мне больше нравилось сражаться с врагом липом к лицу,
чем передавать поручения. Маврикиос всегда ругал меня за это.  И  поэтому  я
медлил дольше, чем нужно. А этот идиот Ортайяс... (он добавил  к  его  имени
проклятие) продолжил командовать.
   Ярость сделала голос халога грубым, а гнев более темным и  холодным,  чем
зимние облака его родины.
   - Я знал, что он дурак, но не считал его трусом. Когда этот кусок  дерьма
бежал, меня не было рядом, чтобы  остановить  всеобщую  панику.  Если  бы  я
внимательнее относился к своему долгу и поменьше любил свой топор, сейчас мы
охотились бы за убегающими каздами.
   Марку ничего не оставалось, как только кивнуть и  продолжать  слушать:  в
самообвинении Зеприна было достаточно правды, которая делала всякие утешения
невозможными. Халога, тускло взглянув на римлянина, закончил:
   - Я пытался пробраться к Императору и получил  вот  это.  -  Он  коснулся
своего опухшего синяка -  Когда  я  очнулся,  то  увидел  твоего  маленького
доктора, который помог мне встать.
   Трибун не помнил, когда именно  Горгидас  помог  гиганту-северянину,  но,
вероятно,   невысокого   грека   было   бы   нелегко   увидеть   за   спиной
вел