ьбу жреца,  но  не
мог - по крайней мере, сразу. Он не сводил глаз с отца. Фостий встретился  с
ним взглядом, и это был осмысленный взгляд.
   - Принеси ему вина, сынок, - сказал Фостий, - а заодно и мне немножко.
   - Да, пап, конечно. Прошу прощения, святой отец.
   Крисп был рад тому, что может заняться поиском чистых чашек и  бурдюка  с
лучшим вином: это означало, что никто не увидит  слез,  бегущих  у  него  по
щекам.
   - Благослови тебя Фос, сынок, -  сказал  Геласий.  Хотя  вино  и  вернуло
какую-то краску его лицу, двигался он по-прежнему с трудом, словно  постарел
на двадцать лет за те  несколько  минут,  что  потребовались  для  исцеления
Фостия. Увидав озабоченную мину Криспа, жрец выдавил сухой смешок:
   - Я не так слаб, как кажется.
   Хороший обед и глубокий сон - и все будет в порядке. Но даже не  отдыхая,
я мог бы сейчас вылечить еще одного больного, а то и двух без особого ущерба
для себя.
   Онемев от нахлынувших чувств, Крисп только кивнул.
   - Хвала Фосу за то, что вы оказались тут и исцелили меня, святой отец,  -
проговорил отец Криспа. - Примите мою благодарность. - Он  повернул  голову,
чтобы взглянуть на свое плечо и на  рану,  которая  казалась  теперь  шрамом
пятилетней давности. - Ну разве это не чудо? - сказал он, не обращаясь ни  к
кому в отдельности.
   А потом встал, куда более легко, чем Геласий. Они вместе вышли на залитую
солнцем улицу. Соседи, увидав Фостия здоровым, радостно загомонили.
   - Какая жалость! Таце была бы такой аппетитной вдовушкой!крикнул  кто-то,
и все рассмеялись, а Фостий - громче всех.
   Крисп вышел следом за ними. Пока односельчане толпились вокруг его  отца,
Идалк  кивком  подозвал  его  к  себе.  Ветеран  разговаривал  с  командиром
видесских кавалеристов.
   - Я кое-что рассказал этому господину - его  зовут  Манганий  о  тебе,  -
заявил Идалк. - Он говорит...
   - Давай я сам ему скажу, - оборвал ветерана Манганий. - Судя  по  отзывам
твоих односельчан, ты, Крисп, - тебя ведь так зовут, верно? - мог  бы  стать
неплохим солдатом в  армии  императора.  Я  даже  готов  предложить  тебе...
хм-м... вознаграждение в пять золотых, если ты отправишься с нами в  Имброс,
не откладывая.
   Крисп без колебаний покачал головой.
   - Мое место здесь,  господин,  особенно  теперь,  когда  благодаря  вашей
доброте и чудесному целительному дару Геласия мой отец вернулся к жизни.
   - Воля твоя, юноша, - сказал Манганий. И оба они с Идалком вздохнули.

Глава 3

   Однажды, вернувшись с поля жарким  летним  вечером,  Крисп  увидал  кучку
деревенских женщин, в том числе свою мать и сестер, обступивших коробейника,
который демонстрировал коллекцию медных котелков.
   - Ей-ей, они прослужат вам всю жизнь, дамы! Лед меня побери, если вру!  -
приговаривал торговец.
   Он стукнул по котлу  своим  посохом.  Женщины  аж  подскочили  от  звона.
Коробейник поднял котелок:
   - Видали? Ни единой вмятинки! Сработаны на совесть, как я уже сказал.  Не
то что дешевые поделки лудильщиков, которых в наши дни развелось как  собак.
И не так уж дорого, кстати. Я прошу за  них  всего  три  серебряных  монеты,
восьмую часть золотой...
   Крисп помахал Евдокии, но она его не заметила. Ее, как и всех  остальных,
заворожила болтовня разносчика. Крисп, слегка обиженный, пошел дальше. Он до
сих пор не мог привыкнуть к отсутствию Евдокии в доме, хотя она вышла  замуж
за Домока год назад. Ей уже исполнилось восемнадцать, но Криспу  приходилось
делать над собой усилие, чтобы не думать о ней как о маленькой девочке.
   Впрочем, чему удивляться?  Ему  самому  стукнуло  двадцать  один,  однако
деревенские старики по-прежнему звали его "пареньком".
   Никто не обращает внимания на перемены,  пока  они  не  стукнут  тебя  по
башке, подумал он, невесело усмехаясь.
   - Дорогие дамы, эти котелки... - Коробейник вдруг издал тонкий  писк,  не
входивший в программу рекламной  речи.  Кровь  подступила  к  его  загорелым
щекам. - Простите, дамы, простите великодушно!
   Его отступление к лесу вскоре сменилось позорным бегством.
   Женщины сочувственно закудахтали. Криспу пришлось собрать всю силу  воли,
чтобы не прыснуть со смеху.
   Через пару минут разносчик вынырнул из кустов и, задержавшись у  колодца,
напился из ведра.
   - Пардон, дамы, - сказал он,  вернувшись  к  своим  котелкам.Меня  что-то
маленько понос пробрал. Так на чем я остановился?
   И он начал расхваливать свой товар с тем же пылом, что и прежде.
   Крисп постоял в сторонке, прислушиваясь. Он не собирался продавать котлы,
но у него подрастало несколько поросят, откармливаемых для продажи на  рынке
в Имбросе, а искусство коробейника стоило того, чтобы поучиться.
   Но вскоре торговцу пришлось прерваться снова. На сей раз он  припустил  к
лесу со всех ног. Когда он вернулся, вид у  него  был  измученный;  лицо  из
красного сделалось серым.
   - Дамы, я бы с радостью рассказал вам еще о своем товаре,  но,  по-моему,
пора приступить к торговле, пока меня снова не прихватило.
   Купля-продажа, увы, тоже не принесла ему облегчения. Перерывы в рекламной
речи ослабили  ее  гипнотическое  воздействие  на  женщин,  и  те  принялись
торговаться куда упорнее, чем хотелось  разносчику.  Покачивая  головой,  он
начал грузить котлы на мула.
   - Слушайте, останьтесь поужинать с нами, - пригласила его одна из женщин.
- Не стоит вам пускаться в дорогу в таком состоянии.
   Коробейник слабо улыбнулся и отвесил ей низкий поклон.
   - Вы слишком добры к бродячему торговцу. Благодарю вас.
   Однако прежде чем он прикончил миску тушеных  овощей,  ему  пришлось  еще
дважды сбегать опорожниться.
   - Надеюсь, он поправится, - сказала вечером Таце Фостию с Криспом.
   Наутро деревню разбудил истошный вопль. Крисп выбежал из дома с копьем  в
руке, гадая, кто на кого напал. Женщина, пригласившая коробейника  на  ужин,
стояла возле его походной постели. На лице ее был неподдельный  ужас.  Крисп
вместе с другими мужчинами подбежал к ней. Неужели этот подонок отплатил  за
гостеприимство, тем, что попытался изнасиловать ее?
   Женщина вскрикнула снова. Крисп заметил,  что  одежда  на  ней  в  полном
порядке. Тогда он глянул вниз, на постель,  с  которой  женщина  не  сводила
глаз.
   - Фос! - вырвалось у него.
   Его замутило. Хорошо еще,  что  желудок  у  него  был  пустой;  успей  он
позавтракать, его бы точно вытошнило.
   Коробейник был мертв. Он весь  съежился  и  покрылся  синяками;  по  коже
расплылись большие фиолетовые пятна. Вымокшее  насквозь  вонючее  покрывало,
казалось, впитало всю жидкость, вышедшую из тела с кровавым поносом.
   - Магия, - сказал сапожник Цикал. - Черная магия. - Он начертил на  груди
солнечный круг.
   Крисп кивнул, и  не  он  один.  Он  не  мог  себе  представить  ни  одной
естественной  причины,  способной  столь  разрушительно   подействовать   на
человека.
   - Ничего подобного, - заявил Варадий. Борода у  него  побелела  несколько
лет назад, но до сих  пор  Криспу  и  в  голову  не  приходило  назвать  его
стариком. Однако теперь ветеран не только выглядел на свои годы - у  него  и
голос стал по-стариковски дребезжащим. - Это хуже, чем магия.
   - Что может быть хуже магии? - в один голос спросили трое человек.
   - Холера.
   Для Криспа это был пустой звук. И судя по тому,  как  остальные  сельчане
закачали головами, им тоже было невдомек, что  такое  "холера".  Варадий  их
просветил:
   - Я видел ее всего однажды, благодарение благому богу, когда мы сражались
на западе с макуранцами, лет тридцать назад, но одного раза мне  хватило  на
всю жизнь. Она выкосила нашу армию почище трех сражений -  да  и  вражескую,
наверное, тоже, иначе они взяли бы нас голыми руками.
   Крисп перевел взгляд с ветерана на скрюченные останки коробейника. Ему не
хотелось задавать этот вопрос:
   - Значит... она заразна?
   - Да. - Варадий, похоже, взял себя в руки. - Мы сжигали тела умерших. Это
замедляло распространение заразы, по крайней мере так нам  казалось.  Думаю,
этого бедолагу тоже надо сжечь. И сделать еще кое-что.
   - Что? - спросил Крисп.
   - Как можно быстрее поехать в Имброс и привезти жреца-целителя.
   Боюсь, без него нам не обойтись.

***

   Дым от погребального костра, на котором сжигали коробейника, поднимался в
небеса. С ним поднимались молитвы сельчан, обращенные к Фосу. Как  и  четыре
года назад, когда пришли кубраты, Станк отправился  в  Имброс.  На  сей  раз
вместо мула он скакал на коне, захваченном у кочевников.
   Если не считать его отъезда и черного, выгоревшего  пепелища  на  зеленой
траве, жизнь продолжалась как обычно. Возможно, не только Криспа  охватывало
беспокойство всякий раз, когда приходила пора идти по нужде, но люди об этом
не говорили.
   "Пять дней", - подумал Крисп. Может, чуть меньше, поскольку  на  сей  раз
Станк на коне, а значит, доберется до Имброса быстрее. А может, чуть больше,
если жрец не прискачет с  такой  же  скоростью,  с  какой  тогда  примчались
видесские кавалеристы, - хотя, Фос свидетель, угроза  на  сей  раз  была  не
менее опасной.
   Жрец-целитель прибыл  утром  на  шестой  день  после  отъезда  Станка  из
деревни. Холера опередила его на три дня. К тому времени, когда он  приехал,
сельчане сожгли еще три трупа,  в  том  числе  и  тело  несчастной  женщины,
пригласившей коробейника остаться.
   Больных было еще больше - измученных неукротимым поносом,  с  посиневшими
губами, с холодной и сухой кожей. Одни из них маялись от судорог в  руках  и
ногах, другие - нет.  Но  всех  без  исключения  несло  бесконечным  потоком
зловонной жижи.
   Увидав еще живых жертв холеры, жрец начертил над сердцем знак солнца.
   - Я молился, чтобы ваш посланец ошибся, - сказал он, - но, как видно, моя
молитва не была услышана. Это и впрямь холера.
   - Вы можете вылечить его? -  раздался  полный  страха  и  отчаяния  вопль
Зоранны: Ифантий лежал в луже собственных испражнений возле дома. - О,  Фос,
вы можете вылечить его?
   - Если владыка благой и премудрый даст мне силы, - ответил  жрец.  И,  не
останавливаясь даже для того, чтобы назвать свое имя, поспешил за  Зоранной.
Здоровые сельчане побрели следом.
   - Его зовут Мокий, - сказал Станк, присоединясь к остальным. - А-яй,  как
задницу-то натерло! - добавил он, потирая воспаленную часть организма.
   Мокий опустился на колени подле Ифантия, который, увидев жреца, попытался
изобразить солнечный знак.
   - Сейчас это не обязательно, не трать силы зря, - ласково  остановил  его
жрец и, задрав испачканную рубаху крестьянина, положил руки ему на живот.  А
потом, как и Геласий, лечивший Криспова отца, начал снова и снова  повторять
символ веры, сосредоточивая всю свою волю и  энергию  на  недвижно  лежавшем
страдальце.
   Открытых ран, как у Фостия, у Ифантия не  было.  Поэтому  увидеть  воочию
чудесный процесс исцеления на сей раз не удалось.  Но  Крисп  тем  не  менее
ощущал невидимый целительный поток, перетекавший от Мокия к крестьянину.
   В конце концов  жрец  убрал  руки  и  тяжело  осел  на  землю.  Усталость
глубокими складками изрезала ему лицо. Ифантий приподнялся.
   Глаза у него были запавшие, но ясные.
   - Воды, - просипел он. - Клянусь благим богом, я в  жизни  не  чувствовал
такой жажды.
   - Да, воды, - выдохнул Мокий голосом более  усталым,  чем  у  только  что
вылеченного им больного.
   Полдюжины сельчан наперегонки бросились к колодцу.  Зоранна  не  выиграла
забег, но остальные расступились, услыхав ее слова:
   - Дайте мне напоить их. Это мое право.
   С гордостью, достойной королевы, она вытащила мокрое ведро, отвязала  его
и понесла к мужу и Мокию. Они вдвоем почти осушили его.
   Жрец еще утирал рукавом синей рясы капли с усов и  бороды,  когда  другая
женщина вцепилась в него мертвой хваткой.
   - Пожалуйста, святой отец, пойдемте к моей дочке, - взмолилась она сквозь
слезы. - Она еле дышит!
   Мокий поднялся, кряхтя от непомерного усилия,  и  пошел  за  женщиной.  И
снова крестьяне потянулись за ним. Фостий тронул Криспа за плечо.
   - Теперь нам остается только молиться, чтобы он  лечил  быстрее,  чем  мы
будем друг друга заражать, - тихо сказал он.
   Мокий опять добился успеха, хотя  второе  исцеление  продолжалось  дольше
первого. Жрец, тяжело дыша, лег на землю.
   - Ты только глянь на этого беднягу, - шепнул отцу  Крисп.  -  Ему  самому
нужен целитель.
   - Да, но нам он нужен больше, - ответил Фостий и  склонился  к  жрецу.  -
Пожалуйста, поднимайтесь, святой отец,  -  сказал  он,  встряхнув  Мокия  за
плечи. - У нас есть еще больные, которые без  вашей  помощи  не  доживут  до
утра.
   - Ты прав, - ответил жрец. Но тем не менее полежал еще несколько минут, а
когда встал, то пошел шатающейся походкой, словно пьяный  или  же  предельно
истощенный человек.
   Крисп думал, что вылечить следующего пациента, маленького мальчика, жрецу
не удастся. Ведь человеческие силы небезграничны, а жрец исчерпал их до дна.
И все-таки Мокию удалось в  конце  концов  собраться  с  силами  и  победить
болезнь.
   Когда мальчик с детской  резвостью  вскочил  на  ножки  и  начал  играть,
жрец-целитель выглядел так, словно умер вместо него.
   Но в деревне были еще больные.
   -  Мы  понесем  его,  если  понадобится,  -  сказал   Фостий,   и   жреца
действительно понесли к Варадию.
   Мокий снова прочел символ веры,  голосом  таким  же  сухим,  как  кожа  у
больных холерой. Сельчане молились вместе с ним - и чтобы придать ему сил, и
чтобы заглушить собственные страхи. Жрец впал в целительный  транс,  положил
испачканные испражнениями прежних пациентов руки на живот ветерана.
   И снова Крисп ощутил целебный поток, исходящий от Мокия. Но  на  сей  раз
жрец потерял сознание, не успев завершить лечение.
   Дышать он дышал, однако привести его в чувство крестьянам  не  удавалось.
Варадий застонал, что-то пробормотал и обгадился снова.
   Поняв, что поднять Мокия  невозможно,  сельчане  накрыли  его  одеялом  и
оставили в покое.
   - Утром, если будет на то воля благого бога, он опять  сможет  лечить,  -
сказал Фостий.
   Но к утру Варадий умер.
   Мокий проснулся, когда солнце уже поднялось высоко на небосклоне. И  хотя
видесским  жрецам  предписывалось  проявлять  умеренность  в  еде  и  питье,
позавтракал он за троих.
   - Целителям разрешено, - пробормотал он, вгрызаясь в медовые соты.
   - Никто не будет против, если вы съедите в пять раз больше, святой  отец,
лишь бы это вернуло вам силы и чудесный дар исцеления, - уверил  его  Крисп.
Все, стоявшие рядом, громогласно его поддержали.
   В этот день жрец вылечил еще  двоих  -  мужчину  и  женщину.  Вечером  он
отважился на третье исцеление, но, как и в случае с Варадием, отключился, не
окончив сеанс. На сей раз Крисп был почти уверен, что жрец убил  себя,  пока
Идалк не нащупал пульс.
   - Именно об этом и беспокоился мой отец, - сказал  Крисп.  -  У  нас  так
много больных, что мы тянем Мокия за собой.
   Он надеялся, что Идалк возразит ему, но тот лишь кивнул.
   - Пошел бы ты домой да отдохнул немного, - сказал ветеран. - Тебе повезло
- никто из твоего семейства пока не свалился.
   Крисп  начертил  над  сердцем  солнечный  круг.  Через  несколько  минут,
убедившись, что Мокия устроили на земле со всеми возможными  удобствами,  он
последовал совету Идалка.
   Подойдя к дому, Крисп нахмурился. В их доме, стоявшем  на  краю  деревни,
всегда было довольно тихо. Но обычно в нем слышались голоса отца  и  матери,
или голос Таце, учившей Косту готовить какое-нибудь хитрое блюдо. Сейчас  он
не услышал ничего. И даже дымок очага не курился над крышей.
   В груди сразу похолодело, точно сердце присыпало снежной поземкой.  Крисп
бегом припустил к двери. Распахнул ее - и в  ноздри  ударила  вонь  отхожего
места, ставшая за последние дни до жути знакомой ему и всей деревне.
   Отец, мать, сестра - все они лежали на полу. Фостий был еще в сознании  и
слабо махнул рукой, прогоняя сына  прочь.  Крисп  проигнорировал  его  жест,
вытащил отца во двор на травку, потом вынес Таце и Косту,  гадая  про  себя,
почему беда миновала его одного.
   Когда он нагнулся, чтобы поднять Таце, ноги пронзила  внезапная  боль,  а
когда вернулся за Костой, руки так  свело  судорогой,  что  он  еле  удержал
сестру. И все же Крисп ни о чем не догадывался до тех пор,  пока  не  ощутил
внезапного и неудержимого позыва опорожнить кишечник. Он бросился к соседним
кустам, но обделался по дороге. Тут до него наконец дошло, что беда  его  не
миновала.
   Он раскрыл было рот, чтобы позвать на  помощь,  и  застыл,  не  издав  ни
звука. Помочь им мог только жрец-целитель, а он лежал  сейчас  без  сознания
где-то между сном и смертью. Если прибежит кто-либо из здоровых соседей,  он
лишь усилит тем самым  риск  распространения  заразы.  Через  минуту  Криспа
вырвало, а затем одолел новый приступ  поноса.  Скрючившись  от  невыносимой
боли в животе, он побрел назад к своим близким. Быть  может,  их  случай  не
будет тяжелым. Быть может...
   Ощущая все возрастающий жар, он распростился с этой мыслью.
   Нестерпимая жажда загнала его в дом, и  там  он  умудрился  найти  кувшин
вина. Но легче от вина не стало,  поскольку  очень  скоро  Криспа  вывернуло
снова.
   Он выполз из дома, дрожа и задыхаясь от собственного зловония.
   На небе сияла полная луна, такая безмятежная и прекрасная, словно никакой
холеры не существовало на свете. Это было последнее, что запомнилось  Криспу
в ту ночь.

***

   - Хвала Фосу! - где-то далеко-далеко проговорил еле слышный голос.
   Крисп открыл глаза и увидел над собой озабоченное лицо Мокия, а за ним  -
восходящее солнце.
   - Нет, - сказал он. - Еще рано. - И тут  память  вернулась  оглушительным
ударом по голове. Он попытался сесть. Руки Мокия уложили его обратно. -  Моя
семья! - выдохнул Крисп. - Отец, мама...
   Изможденное лицо жреца помрачнело.
   - Фос призвал твою мать к себе, - сказал он. - Твой  отец  и  сестра  еще
живы. Если будет на то воля благого бога, он даст им  силы  продержаться  до
тех пор, пока я оправлюсь и смогу им помочь.
   Теперь он позволил  Криспу  сесть.  Крисп  попытался  оплакать  Таце,  но
обнаружил, что холера так иссушила его тело, что он не в силах  выдавить  ни
слезинки. Ифантий, уже вполне оклемавшийся, протянул ему чашку с  водой.  Он
осушил ее за один присест, как и жрец свою.
   Криспу пришлось буквально принудить себя посмотреть на Фостия  с  Костой.
Глаза и щеки у них ввалились, кожа на руках,  ногах  и  лицах  натянулась  и
высохла. Только тяжкое дыхание да непрекращающийся поток поноса указывали на
то, что они еще живы.
   - Поторопитесь, святой отец, умоляю, - сказал Крисп жрецу.
   -  Я  постараюсь,  юноша,  обязательно  постараюсь.   Но   сперва...Мокий
обернулся, ища глазами Ифантия, - принесите мне, пожалуйста, поесть. Никогда
в жизни не чувствовал себя таким истощенным.
   Ифантий принес ему хлеба со шпиком. Жрец заглотнул  их  и  попросил  еще.
Каждый день, с тех  пор  как  пришел  в  деревню,  он  поглощал  неимоверное
количество пищи и тем не менее таял на глазах. Щеки у него, мельком  подумал
Крисп, впали почти как у Фостия.
   Мокий утер со лба пот.
   - Жарко сегодня, - проговорил он.
   Криспу утро казалось прохладным, но спорить  он  не  стал,  только  пожал
плечами. Поскольку его совсем  недавно  трепала  лихорадка,  он  не  доверял
собственным ощущениям. Крисп перевел взгляд с отца на сестру. Как долго  они
еще протянут?
   - Умоляю, святой отец! Вы скоро? - спросил он, до боли сжимая кулаки.
   - Погоди чуток, - ответил жрец-целитель. - Будь я помоложе, я бы пришел в
себя быстрее. Да пойми, я бы с радостью...
   Мокий осекся, и его вытошнило. Учитывая, сколько и с какой  скоростью  он
съел, удивляться этому не приходилось. Потом жрец пустил ветры - громко, как
никогда уже не суждено бедному Варадию, подумал Крисп, скорбя о ветеране той
маленькой частичкой души, что не терзалась тревогой за близких.
   И тут истощенное, усталое лицо жреца