авидовать
даже лошадиный барыга.
   - Он напоминает мне Варданеса Сфранцеза с выбритым затылком, - сказал Гай
Филипп после того,  как  островитянин  ушел,  однако  Марку  это  показалось
преувеличением. Что бы ни скрывала маска Дракса, вряд  ли  под  ней  таилась
холодная, расчетливая жестокость Севастоса.
   Как бы ни восхищался намдалени легионерами, старший центурион был все еще
недоволен.
   - Они еще слишком мягкотелые, - пожаловался он. - Им требуется  несколько
дней настоящего марша, чтобы окончательно выбраться из зимней спячки.
   - Давай тогда так и сделаем, - предложил Марк, подумав, что если  уж  его
солдатам необходимо размяться, то ему это и подавно не помешает...
   - Назавтра полная походная выкладка, - услышал он приказ  Гая  Филиппа  и
вой римлян, подражавших воплям ослов.
   Полная выкладка легионера составляла не менее трети  веса  его  тела.  Не
считая оружия и походного неприкосновенного запаса,  она  включала:  кружку,
ложку, нож, запасную одежду в маленькой корзинке, часть палатки,  колья  для
палисада  или  хворост  для  костра,  пилу,  лопату  или  серп  и  заготовки
провианта. Неудивительно, что легионеры часто называли себя мулами.

***

   Марк взял с телеги большое красное яблоко и бросил сидевшему с вожжами  в
руках видессианину медную монетку, засмеявшись при виде его изумления.
   - Наверное, этот лопух подумал, что ты хочешь позавтракать  им  самим,  -
заметил Виридовикс.
   Марш строем с обязательным равнением на  флангах  был  для  римлян  делом
привычным, каждый из них автоматически держал свое место в строю манипулы.
   Солдаты, примкнувшие к  легиону  в  Видессосе  и  Васпуракане,  старались
подражать римлянам, но у них не было достаточно практики.  Новички  уставали
быстрее, и все же никто из них не отстал и не выпадал из строя,  как  бы  ни
болели ноги. Мозоли были сущим пустяком по сравнению с гневом Гая Филиппа  и
наказанием,  которое  он  обрушивал  на  отстающего.  Кроме  того,   солдаты
совершенно не желали подвергаться насмешкам.
   Фостис Апокавкос, первый из всех  видессиан,  кто  стал  легионером,  шел
между двумя римлянами, слегка  согнувшись  под  тяжестью  вещевого  мешка  и
вооружения. Его длинное  лицо  дрогнуло  в  улыбке,  когда  он  отдал  салют
Скаурусу. Трибун ответил  ему  улыбкой.  Он  уже  почти  забыл  о  том,  что
Апокавкос не  был  римлянином.  На  руках  бывшего  крестьянина  стоял  знак
легиона. Узнав о его значении, Апокавкос настоял, чтобы и ему поставили  это
клеймо на обе руки. Но Скаурус  не  настаивал  на  том,  чтобы  его  примеру
следовали другие вступившие в легион новички.
   К полудню трибун почувствовал, что вполне доволен собой. В груди у  него,
казалось, лежал кусок горячего железа, а ноги болели при каждом шаге, но  он
шел в ногу со своими солдатами. Он не думал,  что  легионеры  пройдут  сорок
километров, то есть сделают хороший дневной марш, и все же они были  не  так
уж далеки от этого. Легион миновал пригороды, жавшиеся к стенам Видессоса, и
вышел к  полям  и  поселкам.  Пшеница,  виноградники  и  леса  начинали  уже
зеленеть. Многие птицы вернулись из теплых  краев,  и  вокруг  слышалось  их
щебетание. Над солдатами низко пролетела черная птица, застрекотала:  "черр!
так-так-так!" -  и  быстро  скрылась.  Маленькая  стайка  синиц  с  красными
головками и золотистыми  грудками  промчалась  к  покрытому  свежей  зеленью
холму.
   Солнце стало клониться к западу. Гай Филипп уже шарил глазами  в  поисках
хорошего  места  для  лагеря.  Наконец  он  нашел  то,  что  нужно:  поле  с
достаточным обзором местности и быстрым ручьем, протекавшим поблизости.
   Деревья на краю поля тоже были очень кстати - готовые дрова для костров.
   Старший центурион вопросительно взглянул на Скауруса.
   -  Отличный.  выбор,  -  одобрил  тот.  Опыт   и   знания   Гая   Филиппа
гарантировали, что место для лагеря выбрано подходящее.
   Рога букинаторов протрубили сигнал к остановке. Легионеры  сняли  с  плеч
мешки, начали выкапывать квадратный ров вокруг лагеря,  возводить  насыпи  и
палисад. Палатки, каждая на восемь человек,  стали  подниматься  аккуратными
ровными рядами. Лагерь стал похож на городок с  прямыми  улицами  и  большим
открытым форумом в центре. К тому времени, как солнце склонилось  к  закату,
Марк убедился, что лагерь, вместивший тысячу  пятьсот  легионеров,  смог  бы
выдержать атаку отряда, превосходящего их численностью в три-четыре раза.
   Кто-то из крестьян, должно быть, увидел римлян  и  поспешил  сообщить  об
этом местному землевладельцу, так как едва сгустилась темнота, он  прибыл  в
сопровождении двадцати вооруженных всадников, чтобы узнать, что  происходит.
Марк  вежливо  провел  его  по  лагерю.  Землевладелец  выглядел   несколько
взволнованным, что было и неудивительно - кому  бы  понравилось  присутствие
под боком такого большого и хорошо вооруженного отряда?
   - Завтра вы уже уходите, не так ли? - повторил он в третий раз. - А,  это
хорошо, хорошо. Тогда желаю вам спокойной ночи.
   Он и его всадники отъехали, нервно оглядываясь через плечо, пока  темнота
не поглотила их.
   - Для чего тебе понадобился  этот  пустой  разговор?  -  осведомился  Гай
Филипп. - Почему бы просто не сказать им, чтобы они убирались к дьяволу?
   - Ты никогда не будешь хорошим политиком, - ответил Марк.  -  После  того
как он увидел легионеров и побывал в нашем лагере, у него  не  хватило  духа
потребовать у нас плату за деревья, которые мы срубили для костров, а мне не
пришлось смущать его, при всех отвечая ему отказом. Мы оба сохранили лицо, а
это очень важно.
   Ясно было, что Гаю Филиппу абсолютно наплевать на чувства землевладельца,
но трибун давно уже понял, что лучше вести себя по возможности вежливо и  не
наживать себе врагов там, где это возможно. С горячими видессианами, которые
вспыхивали по пустякам, одной воспитанности было недостаточно, и  трибун  не
считал зазорным пускаться на маленькие хитрости, обеспечивающие  ему  и  его
людям их расположение.
   Он уселся  возле  одного  из  костров,  чтобы  пожевать  галеты,  полоски
копченого мяса и луковицу, потом допил остававшееся во фляге вино.
   Поднявшись, чтобы сполоснуть флягу,  трибун  обнаружил,  что  едва  может
доковылять до ручья. Привал - первый после целого дня марша - лишил его сил,
и усталые мышцы ног тут же отомстили ему. Впрочем, многие легионеры  были  в
том же состоянии, что и их командир.  От  одного  солдата  к  другому  ходил
Горгидас, снимая  боль  сведенных  судорогой  икр.  Грек,  худой,  абсолютно
здоровый и бодрый после тяжелого  марша,  заметил  неловко  скорчившегося  у
костра Марка.
   - Каи су текнон? - спросил он по-гречески. - И ты тоже, сынок? Ложись,  я
помогу тебе.
   Скаурус покорно лег на спину и широко раскрыл рот, когда железные  пальцы
грека жестко сдавили его колени.
   - Пожалуй, я лучше потерплю боль в мышцах, а? - сказал он, хотя  не  хуже
Горгидаса знал, что говорит ерунду. Когда грек закончил свою работу,  трибун
обнаружил, что снова может ходить или, по крайней мере, передвигаться.
   - Не слишком гордись собой, - посоветовал Горгидас,  наблюдавший  за  его
попытками двигаться, как отец  за  маленьким  ребенком.  -  Ты  к  утру  еще
почувствуешь боль.
   Врач, как всегда, оказался прав. Когда утром  Марк  кое-как  доплелся  до
ручья, чтобы сполоснуть лицо и прополоскать рот, мышцы болели по-прежнему.
   Единственное, что его утешало, - так это то, что каждый третий  легионер,
казалось, еле держится на ногах, ставших вдруг немощными и непослушными.
   - Подъем, подъем, ленивые паршивцы, до столицы пути не больше, чем мы уже
прошли! - безжалостно кричал Гай Филипп. Он был едва ли  не  старше  всех  в
легионе, но не испытывал ни малейшей боли и держался так бодро, будто только
еще выступал в поход.
   - Убирайся к воронам! - послышался голос Виридовикса;  кельт  не  состоял
под его командой  и  мог  высказывать  все  то,  что  чувствовали  остальные
легионеры.
   Марш был нелегким для кельта. Будучи сильнее и выше  большинства  римлян,
он не обладал их выносливостью.
   Несмотря  на  хорошую  подготовку  легионеров,  Гаю  Филиппу  не  удалось
заставить их шагать как следует и добиться необходимой скорости марша.
   Солдатам потребовалось не меньше часа, чтобы разогреть мышцы, и, к явному
отвращению старшего  центуриона,  легион  все  еще  находился  в  нескольких
километрах от города, когда наступила темнота.
   - Разобьем лагерь здесь! - прорычал он, выбирая хорошую  позицию  в  поле
между двумя пригородами. - Я не желаю смотреть, как наши солдаты крадутся  в
город, словно какие-нибудь мошенники. Вы, ублюдки, все  равно  не  заслужили
счастья прохлаждаться в казарме. Ленивые, ворчливые бездельники.
   Цезарь устыдился бы, глядя на вас!
   Слова эти ничего не значили  для  видессиан  и  васпуракан,  но  их  было
достаточно, чтобы римляне с краской стыда опустили головы. Упоминание  имени
их любимого вождя произвело впечатление почти  болезненное,  и  слышать  его
было невыносимо.
   Проснувшись на следующее утро, Марк к  своему  удивлению  обнаружил,  что
боль в мышцах почти исчезла.
   - У меня то же самое, - сказал Квинт Глабрио и улыбнулся,  что  случалось
нечасто. - Скорее всего, наши тела от пяток до пояса просто онемели.
   По всему Бычьему Броду виднелись многочисленные цветные паруса.
   Скорее всего, это суда, доставляющие зерно из западных провинций, подумал
Скаурус. Видессос был слишком огромен, чтобы  местные  крестьяне  могли  его
прокормить.
   Менее чем через час легионеры уже стояли под стенами столицы.
   - Ну как, ребята, хорошо прогулялись? - спросил один из стоящих  у  ворот
часовых, пропуская их внутрь.  Он  ухмыльнулся,  услышав  в  ответ  сердитые
ругательства.
   Рассвет только что наступил; шумные обычно  улицы  Видессоса  были  почти
безлюдны. Несколько ранних прохожих шли в храмы Фоса к утренней литургии.
   Тут и там можно было видеть ночных пташек Видессоса: воров,  проституток,
игроков, - всех тех, кто предпочитал обделывать свои делишки в темноте.
   Кот пробежал рядом с легионерами, держа в зубах рыбий хвост.  Весь  город
был полон сладкого запаха свежевыпеченного хлеба: пекари и булочники  стояли
у плит всю ночь, обливаясь потом в попытках накормить Видессос.
   Марк улыбнулся, вдыхая хлебный запах и прислушиваясь к голодному  урчанию
в животе. Походные хлебцы, конечно, утоляли голод, но запах  свежей  выпечки
снова раздразнил аппетит.
   Легионеры  вошли  в  дворцовый  комплекс  с  севера  и   двинулись   мимо
Видессианской Академии. Солнце ярко блеснуло на золотом шаре высокого  храма
Фоса. Весна еще  только  началась,  но  день  обещал  быть  жарким,  и  Марк
радовался прохладной тени длинной колоннады Академии.
   Копыта лошади громко застучали неподалеку, звонкое цоканье, словно  треск
барабана, разорвал утреннюю тишину. Трибун недоуменно поднял брови.
   Кто это вздумал мчаться галопом в лабиринте улиц дворцового комплекса, да
еще в такой час? Типичный римлянин, Скаурус не слишком хорошо  разбирался  в
лошадях, но особых знаний не требовалось, чтобы  предположить,  что  всадник
вот-вот сломает себе шею в  этой  безумной  скачке.  Крупный  серый  жеребец
неожиданно вылетел на улицу, и Марк почувствовал, как холодок пробежал между
его лопаток: это была лошадь Императора. В седле, однако, сидел не  Туризин,
вместо него бешеным жеребцом правила Алипия. Она умудрилась  остановить  его
перед самым строем  римлян,  так  что  ряды  их  слегка  подались  назад  от
неожиданности. Конь фыркнул и мотнул головой, готовый  рвануться  прочь,  но
Алипия не обратила на него внимания. Она посмотрела  на  колонну  римлян,  и
полное отчаяние отразилось на ее лице.
   - Что, и вы пришли сюда предать нас? - закричала она.
   Глабрио сделал шаг вперед и схватил лошадь за узду.
   - Предать вас? Тренировочным маршем? - спросил Скаурус.
   Принцесса и римлянин обменялись недоумевающими  взглядами.  Затем  Алипия
воскликнула:
   - Хвала Фосу! Скорее за мной! Банда убийц штурмует личные покои Туризина!
   - Что? - спросил Марк и уже набрал в легкие воздуха, чтобы отдать команду
легионерам, однако Гай Филипп опередил его:
   - Стройтесь в цепь! Бегом!
   Скаурус в который уже раз позавидовал полной  невосприимчивости  старшего
центуриона к разного рода неожиданностям  и  сюрпризам,  которую,  казалось,
ничто не могло поколебать...
   - Кричите "Гаврас"! - приказал трибун. Пусть и враги и друзья знают,  что
помощь близка!
   - Гаврас! - заревели в один голос легионеры и потянулись за спину,  чтобы
снять копья, вытащили мечи из ножен.
   Лошадь императора заржала  и  поднялась  на  дыбы,  вырвав  узду  из  рук
Глабрио, но Алипия удержалась в седле. На лошади она научилась  ездить,  еще
когда была дочерью  обычного  провинциального  дворянина.  Хотя  испуганного
жеребца могли усмирить только несколько человек, принцесса легко  развернула
его и помчалась во главе римской колонны.
   - Назад! Вернитесь назад! - позвал ее Марк. Она отказалась,  и  тогда  он
велел полудюжине  солдат  удержать  ее  лошадь  и  не  дать  ей  возможности
оказаться в опасной близости к сражению. Они выполняли  его  приказание,  не
обращая внимания на протесты.
   Утопающая в только что зацветших  вишневых  деревьях,  личная  резиденция
Императора была создана для тишины и покоя. Но сейчас двери ее  были  широко
распахнуты, и на ступенях в луже крови лежал мертвый часовой.
   - Окружить здание! - приказал Марк.
   Манипулы рассыпались, обтекая дворец со всех сторон. Несмотря на  спешку,
Скаурус боялся,  что  пришел  на  помощь  слишком  поздно.  Но  из-за  двери
доносился шум схватки.
   - Спасение! - крикнул он. - Спасение, а не месть!
   - Гаврас! Гаврас! - воодушевленные, кричали за его спиной легионеры.
   Выскочивший из распахнутых дверей  лучник  торопливо  выпустил  в  римлян
стрелу. Солдат, бежавший рядом со Скаурусом,  схватился  за  лицо  и  ничком
рухнул на землю, но у  трибуна  не  было  времени  смотреть,  кого  поразила
вражеская стрела. Лучник, не  успев  выпустить  вторую  стрелу,  отбросил  в
сторону лук и вытащил саблю. Вероятно, он знал, что  это  бесполезно,  -  на
него  набросилась  сотня  солдат.  Тем  не  менее  он  прижался   к   стене,
хладнокровно  ожидая  их  приближения.  На  секунду  трибун  поразился   его
мужеству, но  потом  их  клинки  встретились,  и  он  действовал  уже  чисто
автоматически: колющий удар, отбитая атака врага, удар сверху, сбоку,  снова
отбитая атака -  и  колющий  резкий  удар.  Марк  почувствовал,  как  острие
вонзилось в плоть, и повернул меч, чтобы быть уверенным в том, что враг  его
мертв. Противник Марка застонал и медленно осел на ступени. Римляне  хлынули
в зал, и их подбитые гвоздями калига застучали по мозаичным плитам.
   Свет, струившийся сквозь алебастровые потолочные панели,  был  бледным  и
спокойным, совсем не подходящим для кровавой  битвы.  На  полу  громоздились
трупы часовых и слуг вперемешку с телами их убийц. Красная мозаика пола была
залита еще более яркой кровью  людей.  Кровью  были  забрызганы  драгоценные
картины,  портреты  и  бюсты  императоров,  забытых  временем.  Марк  увидел
Мизизиоса, скорчившегося на полу там, где  застала  его  смерть.  В  руке  у
евнуха был меч, а на голове красовался странной формы шлем -  добыча  одного
из видессианских походов столетней давности. Шлем Мизизиос успел надеть,  но
это не спасло его. Сильный удар сабли раскроил ему  живот  и  развалил  тело
почти пополам.
   Крики  ярости  и  стук  топоров  о  забаррикадированную   дверь   указали
легионерам направление  атаки.  Они  свернули  в  коридор  и  лицом  к  липу
столкнулись с отрядом убийц. В узких коридорах  численное  превосходство  не
давало им большого преимущества: солдаты стеной ломили вперед и падали  один
за другим под ударами мечей и топоров.
   Бандитами командовал крепкого сложения человек лет сорока. Одет он был  в
кожаную куртку, солдатские штаны и видавшую виды кольчугу; в правой руке  он
держал горящий факел.
   - Твои ослы прибыли слишком поздно, Гаврас! Мы поджарим тебя, как шашлык,
прежде чем они успеют нам помешать! - крикнул он Туризину через дверь.
   -  Ну  уж  нет!  -  заорал  Зеприн  Красный,  дравшийся  в  первых  рядах
легионеров. Он все еще не мог простить себе гибели Маврикиоса Гавраса  и  не
желал, чтобы смерть  второго  Императора  легла  еще  одним  пятном  на  его
совесть. Могучий халога с яростью обрушил свой гигантский топор на  бандита.
Удар был не слишком точным - не  хватало  места.  Отточенное  лезвие  плашмя
легло на живот противника и не рассекло кольчугу, но сила удара  была  столь
велика, что спасти негодяя не  смогли  бы  никакие  доспехи.  Он  перегнулся
пополам, будто наткнувшись на форштевень корабля, горящий факел выпал из его
рук на пол и потух.
   Прорычав ругательство, один из запертых в  ловушке  бандитов  прыгнул  на
Зеприна, топор которого переломился  от  удара  у  рукояти.  Халога  остался
безоружным, но не хотел и  не  мог  отступать.  Он  нагнулся,  уклоняясь  от
яростного удара сабли,  затем  стремительно  распрямился  и,  схватив  врага
обеими руками, с силой ударил его о свою закованную в доспехи  грудь.  Мышцы
буграми вздулись на плечах Зеприна при этом могучем рывке, пальцы противника
беспомощно царапали его спину. Скаурус услышал, как  треснули  кости  -  так
громко, что перекрыли на миг шум боя. Халога отбросил  безжизненное  тело  в
сторону. В ту же минуту Виридовикс взмахнул мечом и голова еще одного  врага
скатилась на пол.
   Трибун почувствовал, что боевой дух негодяев начал  иссякать.  Быстрое  и
коварное убийство - это одно, а драться с этими берсерками - совсем другое.
   Римляне тоже не стояли без дела.  Они  усилили  натиск,  короткие  гладии
наносили удар за ударом. "Гаврас!" - кричали они, тесня врагов все дальше по
коридору.  Забаррикадированная  дверь  распахнулась,  и  Туризин  Гаврас   с
четырьмя уцелевшими стражниками бросился на врагов с тыла, крича:
   "Римляне! Римляне!" В этом было больше эмоций, чем расчета,  но  в  крови
Туризина пылала необычная для видессианина любовь к хорошей схватке.
   Вскоре все бандиты повернулись к нему, надеясь так  или  иначе  завершить
свое гнусное дело. Гай Филипп убил одного из них, нанеся удар в  спину,  под
лопатку.
   - Ах ты, глупый собачий ублюдок! - пробормотал он, вытаскивая меч из тела
врага.
   Марк выругался, когда сабля противника  задела  его  локоть.  Он  сжал  и
разжал пальцы - они работали, сухожилие не было повреждено, но кровь сделала
меч скользким.
   Туризин, сделав яростный  выпад,  убил  очередного  врага.  Отступив  под
натиском превосходящих сил, Император вовсе не испытывал радости  по  поводу
своего позора. Теперь он бился с удвоенной силой, стараясь забыть о недавнем
поражении. Если бы он оставался Севастократором, то, дав волю своему  гневу,
изрубил бы бандитов на куски всех до единого, но высокое положение  наложило
на него свой отпечаток, как прежде это произошло с  Маврикиосом.  Видя,  что
осталась лишь горстка врагов, Гаврас закричал:
   - Взять их живыми! Мне нужно знать, кто их послал!  Эти  мерзавцы  должны
ответить на все мои вопросы!
   Убийцы, зная, какая участь их ожидает, стали сражаться еще более яростно,
вынуждая легионеров убивать их на  месте.  Они  гибли  один  за  другим,  но
несколько человек все же были опрокинуты на пол  и  крепко  связаны.  То  же
случилось и с их командиром, который все еще  не  мог  оправиться  от  удара
Зеприна и едва дышал, не говоря уж о том, чтобы сражаться.
   - Вы явились вовремя, - сказал Туризин, оглядев Марка с ног до головы.  -
Очень даже вовремя.
   Он протянул было ему руку, но остановился, увидев, что трибун ранен.
   - Вам надо благодарить вашу племянницу, а не меня. Она прискакала  к  нам
за помощью верхом на вашей лошади. Я думаю, вы не станете ругать ее за  это,
- ответил Скаурус. Боли он почти не чувствовал