овек.
   Отец Криспа не обратил на них внимания.
   - В следующий раз, сынок, когда что-то покажется тебе  странным,  подумай
сначала, а потом уж говори, понял? - спокойно промолвил он.
   Крисп кивнул, ругая себя за глупость. Вот еще одна  вещь,  которую  нужно
запомнить, подумал он. Чем старше  он  становился,  тем  больше  обнаруживал
таких вещей. Как, интересно, взрослые умудряются в них не запутаться?
   Позднее в тот же день перед ними открылась зеленая долина.  Леса  и  поля
впереди не очень отличались от лесов, окружавших родную деревню Криспа.
   - Это Кубрат? - спросил он, показывая пальцем.
   Один из дикарей услышал его.
   - Это Кубрат. Это хорошо - вернуться. Домой, -  сказал  он  на  усеченном
видесском.
   До сих пор Крисп и не думал, что у кочевников могут быть свои  дома.  Для
него кубраты были явлением природы, типа бури или  наводнения.  Но  на  лице
дикаря сияла неподдельно счастливая улыбка - как у человека, возвращающегося
домой после тяжелой работы. Возможно, дома его ждали маленькие  сыновья  или
дочки. О том, что у кочевников могут быть дети, Крисп как-то тоже не думал.
   В общем, как выяснилось, он не думал о многих вещах. Когда он  сказал  об
этом вслух, отец рассмеялся:
   - Просто ты еще маленький. Подрастешь - мысли сами придут тебе в голову.
   - Но я хочу знать все сейчас! - сказал Крисп. - Так нечестно!
   - Возможно. - Отец, перестав смеяться, опустил ему руку на плечо. - Но  я
скажу тебе так: цыпленок, вылупившись из яйца, знает все, что положено знать
цыпленку. Однако быть человеком сложнее, и учиться этому нужно  дольше.  Так
кем бы ты больше хотел быть, сынок: цыпленком или человеком?
   Крисп, засунув ладони под мышки, похлопал воображаемыми крылышками. Издал
пару громких кудахтаний - и взвизгнул от смеха, когда отец пощекотал его под
ребрами.
   Назавтра Крисп увидал вдали несколько - как бы их назвать? Не палатки, не
дома, а что-то среднее. Внизу у них были колеса, так что  лошади,  наверное,
могли их перевозить. Отец тоже не знал, как они называются.
   - Можно я спрошу у кубратов? - осведомился Крисп.
   Мать покачала головой, но отец не возражал:
   - Пускай его, Таце. Нам все равно жить среди них,  а  мальчонка,  видать,
пришелся им по душе с той самой первой ночи.
   Крисп задал  вопрос  одному  из  кочевников,  трусившему  мимо  на  своей
низкорослой лошадке. Кубрат уставился на него и разразился смехом.
   - Значит, юный хаган никогда не видел юрту? Это юрты, малыш.
   Прекрасные дома для тех, кто должен перегонять стада.
   - А мы тоже будем жить в юртах? -  Криспу  понравилась  мысль  о  жилище,
которое сегодня здесь, а завтра - там.
   Но всадник покачал головой:
   - Вы крестьяне. Вы годитесь только на то, чтобы  выращивать  растения.  А
поскольку корни у них в земле, ваши дома тоже будут врыты в землю. -  Кубрат
сплюнул, демонстрируя свое презрение к людям, вынужденным  сидеть  на  одном
месте, потом тронул каблуками сапог конские бока и потрусил дальше.
   Крисп, слегка уязвленный, проводил его взглядом.
   - Когда-нибудь я тоже буду путешествовать, - громко заявил он.
   Кубрат не удостоил его ответом. Крисп, вздохнув, вернулся к родителям.  -
Я буду путешествовать! - сказал он отцу. - Буду!
   - Будешь, будешь, через пару  минут,  -  ответил  отец.  -  Они  как  раз
собираются гнать нас дальше.
   - Я не это имел в виду, - сказал Крисп. - Я  буду  путешествовать,  когда
сам захочу и куда сам захочу.
   - Все может быть, сынок. - Отец вздохнул,  поднялся  и  потянулся.  -  Но
только не сегодня.

***

   Подобно тому, как  раньше,  по  дороге  в  Кубрат,  пленников  из  многих
видесских деревень собирали в одну большую толпу, теперь их отделяли от  нее
группами по пять, десять или двадцать семей  за  раз,  уводя  на  те  земли,
которые они будут обрабатывать для новых хозяев.
   Большинство крестьян, попавших в одну группу вместе с отцом Криспа,  были
из их же деревни, но оказалось в ней и несколько незнакомцев, а  кое-кто  из
односельчан угодил в другую группу.
   Они  протестовали,  просили  не  разлучать  их  с  соседями,  но  кубраты
оставались глухи ко всем мольбам.
   - Над вашим племенем боги трудились не слишком усердно, - бросил один  из
всадников с тем же презрением, что и кубрат, объяснявший Криспу про юрты.  И
точно так же умчался, не дожидаясь ответа.
   - Что значит - боги? - спросил Крисп. - Разве Фос не один?  Ну,  конечно,
есть еще Скотос,  -  добавил  он  через  минуту,  понизив  голос  при  имени
заклятого врага благого бога.
   - Кубраты не знают Фоса, - сказал ему отец. - Они поклоняются демонам,  и
духам, и бог его знает кому еще. После смерти  они  вечно  будут  маяться  у
Скотоса во льдах, в том числе и за свою жестокость.
   - Надеюсь, жрецы у них есть, - занервничала Таце.
   - В крайнем случае проживем и без жрецов, - ответил отец. - Мы знаем, что
хорошо, а что плохо, вот и будем жить по правде.
   Крисп кивнул. Ему  это  показалось  разумным.  Он  всегда  старался  быть
хорошим - за  исключением  тех  случаев,  когда  быть  плохим  было  гораздо
интереснее. Но он надеялся, что Фос его простит.
   Отец всегда прощал Криспа, а в его представлении благой  бог  был  чем-то
вроде увеличенной копии отца, которая вместо одной  фермы  заправляла  целым
миром.
   Позже днем один из кубратов показал вперед и заявил:
   - Вот ваша новая деревня.
   - Какая большая! - воскликнул Крисп.  -  Вы  только  посмотрите,  сколько
домов!
   Однако отец лучше знал, куда и на что смотреть.
   - Да, домов много. Но люди где? Пара человек на полях, пара возле  домов.
- Он вздохнул. - Боюсь, я их не вижу оттого,  что  там  просто  не  на  кого
смотреть.
   Когда пленники, сопровождаемые  кубратами,  подошли  поближе,  из  крытых
соломой лачуг все-таки выползло  несколько  женщин  и  мужчин  поглазеть  на
новоприбывших. Крисп никогда не жил в достатке.  Но  глядя  на  этих  тощих,
оборванных людей, он понял, что такое настоящая нужда.
   Всадники махнули новопоселенцам, чтобы те двигались навстречу старожилам,
а сами, развернув коней, ускакали... Ускакали,  по-видимому,  в  свои  юрты,
подумал Крисп.
   Когда пленники вошли в деревню, стало ясно, что многие из домов  пустуют;
на крышах зияли дыры,  стропила  покосились,  глина,  отвалившись  от  стен,
обнажала переплетение ветвей.
   - Хорошо, если у нас будет хоть крыша над головой, - снова вздохнул  отец
и обернулся к односельчанам, с корнями вырванным из Видесса:
   - Мы должны выбрать себе жилища. Я лично положил глаз на этот дом.  -  Он
указал на пустую мазанку, такую же обветшалую, как и остальные, стоявшую  на
краю деревни.
   Но когда отец вместе с матерью, а за ними и Крисп с Евдокией  направились
к облюбованному дому, дорогу им преградил один из старожилов.
   - Да кто вы такие, чтобы вселяться туда просто так, за здорово живешь?  -
заявил он. Криспу, хоть он и  вырос  в  селе,  выговор  старожила  показался
совсем уж деревенским.
   - Меня зовут Фостий, - сказал отец  Криспа.  -  А  ты  кто  такой,  чтобы
указывать мне, могу я занять эту развалюху или нет?
   Новоприбывшие одобрительно загудели. Старожил  посмотрел  на  них,  потом
оглянулся на кучку  своих  единомышленников,  куда  менее  многочисленных  и
уверенных в себе. Гонор его тут же  испарился,  как  воздух  из  проткнутого
пузыря.
   - Звать меня Рух, - сказал он. - Я был тута старостой, покуда вы, мужики,
не заявились.
   - Нам твоего не надо, Рух, - уверил его Криспов отец и горько  улыбнулся.
- Если честно, я бы рад тебя век не видать, поскольку  тогда  я  по-прежнему
жил бы в Видессе. - На это даже Рух  кивнул,  выдавив  невеселый  смешок.  А
Фостий продолжал:
   - Но раз уж мы здесь, то я не вижу смысла строить новый  дом,  когда  тут
столько пустых развалин.
   - Ладно, твоя взяла. - Рух отступил с  дороги  и  махнул  рукой  на  дом,
который выбрал Фостий.
   И, словно его уступка была своего рода сигналом, жители деревни поспешили
навстречу новичкам с распростертыми объятиями, встречая их, точно  давно  не
виданных братьев, - каковыми, в сущности, они и были, не без удивления решил
про себя Крисп.
   - Подумать только: они не знают имени нынешнего Автократора!  -  заметила
Криспова мать, когда семья укладывалась на ночь на полу своего нового дома.
   - Для них, пожалуй, хаган поважнее будет, - ответил отец, зевая  во  весь
рот. - Многие из них и родились-то тут,  не  дома.  Не  удивлюсь,  если  они
забыли имя даже прежнего Автократора.
   - И все-таки, - не унималась мать, - они говорили с нами  так,  будто  мы
прибыли из самой столицы, из города Видесса - как со сборщиками податей  или
кем-то в этом роде. А мы же просто деревенские, из  самой  что  ни  на  есть
захолустной дыры.
   - Нет, Таце, в дыру мы угодили только теперь,  -  ответил  отец.  -  Если
сомневаешься - погоди и увидишь, как нас запрягут.  -  Он  снова  зевнул.  -
Завтра же.

***

   Жизнь на ферме никогда не бывает легкой. За  следующие  недели  и  месяцы
Крисп понял, насколько тяжелой она может быть. Когда он не собирал для  отца
солому, чтобы залатать дыры на  крыше,  то  копал  на  берегу  речки  глину,
которую смешивали с кореньями, соломой, козлиной шерстью  и  навозом,  чтобы
сделать обмазку для стен.
   Месить обмазку было  хотя  бы  забавно.  Это  давало  Криспу  возможность
вывозиться с ног до головы, выполняя родительское поручение. Глину он  копал
и для матери тоже, чтобы соорудить очаг. Как и в его  бывшей  деревне,  очаг
был похож на пчелиный улей.
   Крисп проводил много времени с матерью  и  сестрой,  работая  на  овощной
делянке,  расположенной  неподалеку  от  домов.  За  исключением  нескольких
участков,  где  горстка  старожилов  поддерживала  порядок,   огороды   были
совершенно запущенны. Крисп с Евдокией  пололи,  пока  руки  не  покрывались
волдырями, а потом начинали вылавливать жучков и улиток из бобов и  капусты,
лука и вики, свеклы и репы. Крисп  орал,  и  визжал,  и  прыгал  вверх-вниз,
отпугивая воришек-воробьишек, ворон и скворцов. Это тоже было забавно.
   Он отгонял от овощей и деревенских цыплят с утками. Вскоре отец  разжился
двумя несушками, нарубив дров одному из оседлых крестьян. Крисп  приглядывал
за курами и разбрасывал их помет на огороде.
   Обязанности пугала он исполнял вместе  с  другими  ребятишками  также  на
полях, засеянных пшеницей, овсом и ячменем.  Дети  из  семей  новопоселенцев
превосходили числом родившихся в деревне,  и  работа  в  поле  стала  заодно
соревнованием в выносливости и смекалке. Крисп успевал поддерживать  порядок
на своем участке и помогал  соседям;  даже  мальчики,  бывшие  на  два  года
постарше, вскоре признали его за своего.
   Он умудрялся находить время и для проказ. Рух так никогда и не узнал, кто
подложил тухлое яйцо в солому аккурат в самое изголовье его ложа.  Несколько
дней ему с семьей пришлось спать на улице, пока дом проветривался от смрада.
А Евдокия как-то раз с воплями прибежала к матери, увидав  после  купания  в
речке, как ее одежда прыгает сама собой.
   В отличие от Руха, Таце мигом  сообразила,  кто  посадил  жабу  в  платье
Евдокии. В ту ночь Криспу пришлось спать на животе.
   В  предвидении  дождливого  сезона  отец  помог   одному   нерасторопному
новопоселенцу починить  крышу  -  и  заработал  поросенка.  Криспу  пришлось
присматривать и за ним.
   - Будущая свиноматка, - не без удовольствия констатировал отец.  -  Через
год разведем своих собственных свиней.
   Крисп предвкушал, как будет лопать свиные отбивные, ветчину и бекон, хотя
мысль об уходе за поголовьем свиней радовала его куда меньше.
   В деревне было небольшое стадо овец, которым сельчане  владели  сообща  и
разводили больше ради шерсти, чем ради мяса. Из-за  наплыва  новых  жителей,
прибывших налегке, в той лишь одежке, что была у них на плечах, овец и ягнят
остригли по второму разу за год. Вечерами мать Криспа сучила пряжу и  начала
обучать этому искусству Евдокию. На  улице  между  двух  столбов  с  вилками
соорудили ткацкий станок, и мать превращала готовую пряжу в ткань.
   Крупного рогатого скота в деревне не было. Весь крупный скот  принадлежал
кубратам. Коровы и быки олицетворяли в Кубрате богатство, почти как  золото.
Вместо быков крестьяне пахали на ослах.
   Отца это крайне раздражало:
   - У быков есть рога, к которым можно прикрепить ярмо, а ослам  приходится
привязывать его к шее, и они задыхаются при малейшем усилии.
   Но Рух показал отцу специальный хомут для ослов, сделанный крестьянами по
образцу упряжи, которую кубраты надевали на коней, запрягая их  в  юрты.  На
отца это произвело большое впечатление:
   - Кто бы мог подумать, что  варвары  способны  изобрести  такую  полезную
штуку?
   Но  изобрести  способ  выращивания  винограда  на  северных  склонах  гор
варварам все же не удалось, так что вместо него все ели  яблоки  и  груши  и
пили пиво. Новопоселенцы  не  переставали  ворчать  по  этому  поводу,  хотя
некоторые сорта пива с добавками меда были почти так же сладки на вкус,  как
вино.
   Отсутствие винограда внесло в жизнь не  только  серьезные,  но  и  мелкие
перемены. Как-то раз отец Криспа принес домой парочку зайцев,  пойманных  им
на поле. Мать отбила мясо, начинила его чесноком - и застыла на месте.
   - Как я могу завернуть его в виноградные листья, если их здесь нет?
   Казалось, невозможность приготовить пищу так, как ей хочется,  расстроила
ее больше, чем насильственный угон в Кубрат; но именно такие мелочи  больнее
всего напоминали об оторванности от родной земли.
   Фостий, погладив жену по плечу, обернулся к сыну:
   - Сбегай к Руху  и  спроси,  что  Ивера  употребляет  вместо  виноградных
листьев. Ну, живо!
   Крисп мигом примчался обратно.
   - Капусту! - торжественно сообщил он.
   - Это не одно и то же, - заметила мать.
   Вкус и правда был другим, но Криспу понравилось.
   Страдная пора наступила раньше, чем на теплом юге. Мужчины сжали  сначала
ячмень, а затем овес и  пшеницу,  пройдясь  по  полям  с  серпами.  Крисп  с
ребятами шли следом, подбирая зернышки,  упавшие  на  землю.  Большую  часть
зерен бросали в мешочки, меньшую - в рот. После того как зерно было  убрано,
мужчины вновь прошлись рядами по полям, срезая золотистую солому и  связывая
ее в снопы.
   Потом дети, взявшись по двое за сноп, оттащили их в деревню. А под  конец
взрослые,  загребая  ведрами  навоз  из  навозных  куч,  удобрили  поля  для
следующего посева.
   Едва убрали зерновые, как приспела пора собирать бобы и рубить стебли  на
прокорм свиньям. И только засыпав зерно с бобами в глубокие ямы-хранилища  -
за исключением части ячменя, оставленного для  пивоварения,  -  вся  деревня
наконец перевела дух.
   - Когда нас сюда пригнали, я беспокоился,  сумеем  ли  мы  собрать  такой
урожай, чтобы продержаться до весны, - сказал как-то  вечером  отец  Криспа,
приложившись как следует к пивной кружке. - Но теперь, хвала  Фосу,  владыке
благому и премудрому, я думаю, что еды нам хватит с избытком.
   - Не спеши с выводами, - заметила мать Криспа.
   - Будет тебе, Таце! Ну что еще может случиться? - улыбнулся отец.  -  Все
убрано и надежно упрятано под землю.
   А через два дня нагрянули кубраты. Их было больше, и  оружия  у  них  при
себе было больше, чем у той партии, что препровождала группу  новопоселенцев
в деревню. Повинуясь грозным окрикам, крестьяне открыли каждую третью яму  и
погрузили драгоценное зерно на тяжеловозов, захваченных кочевниками с собой.
Когда погрузка была окончена, кубраты поскакали грабить соседнюю деревню.
   Отец Криспа долго стоял, глядя на пустые глубокие ямы, вырытые в песчаной
почве на околице. А потом с чувством плюнул в одну из них.
   - Саранча! - с горечью проговорил он.  -  Налетели  и  все  пожрали,  как
саранча. Мы могли бы жить без забот, а теперь придется голодать до весны.
   - Надо нам в следующий раз задать им трепку,  Фостий,  -  сказал  мужчина
помоложе, угнанный из той же деревни, что и семья Криспа. - Отомстить им  за
этот грабеж.
   Но отец Криспа печально покачал головой:
   - Как подумаю, что они с нами сотворили, у меня тоже руки чешутся, Станк.
Но, боюсь, они перебьют нас, как ягнят. Они  солдаты,  а  солдатам  положено
брать все силой. Крестьянам же положено терпеть.
   Рух по-прежнему соперничал с Фостием за влияние  на  деревню,  но  сейчас
согласился и он.
   - Четыре или пять лет назад деревня Гомату, что в паре дней пути на запад
от нас, взбунтовалась против кубратов, - сказал Рух.
   - Ну и что? Что с ней стало? - спросил Станк.
   - А нету ее, - угрюмо ответил Рух. - Мы видели,  как  дым  поднимался  до
небес.
   Разговоров о восстании никто больше не заводил. Крисп по-прежнему считал,
что напасть на кубратов с саблей, и копьем, и луком и прогнать их далеко  на
север, за реку Астрис, на те равнины,  откуда  они  пришли,  было  бы  самым
славным подвигом на свете. В эту игру он с товарищами  любил  играть  больше
всего. Но на самом деле оружие, доспехи и кони были у кочевников, а  главное
- у них было и умение, и желание драться.
   "Крестьянам  положено  терпеть",  -  вспомнил  Крисп.  Терпеть   ему   не
нравилось. Может, это значит, что он не должен быть крестьянином? Но кем еще
он может быть? Об этом у него не было ни малейшего представления.

***

   Деревня пережила зиму, хотя такой суровой зимы Крисп отродясь  не  видал.
Даже о праздновании  Зимнего  солнцеворота  -  дня,  когда  солнце  на  небе
окончательно   поворачивалось   к   северу,   -   пришлось   забыть    из-за
свирепствовавшего на улице бурана.
   Криспу до смерти надоело сидеть взаперти, неделями слоняясь по  дому  без
дела. С южной стороны гор даже зимой  выпадали  денечки,  когда  можно  было
выйти и поиграть в снежки. Здесь таких дней было раз два и обчелся. Короткие
пробежки на двор - вынести ли ночной горшок на навозную кучу или помочь отцу
притащить дрова - обжигали таким морозом, что  Крисп  был  рад  вернуться  в
тепло, пусть даже дымное и душное.
   Наконец пришла весна - и принесла с собой грязь и слякоть, угнетавшие  не
меньше снега. А потом начались пахота, боронование, сев  и  прополка,  снова
втянувшие Криспа в бесконечный круговорот сельских работ и  заставившие  его
пожалеть о зимних каникулах. Осенью кубраты опять  пожаловали  за  своей  не
праведной долей урожая.
   На следующий год они явились еще пару раз, скача по  полям  и  вытаптывая
длинные стебли зерновых. И при этом свистели, улюлюкали на скаку и  смеялись
над беспомощными крестьянами, чей труд так безжалостно уничтожали.
   - Пьяные, почти все, - сказал Криспов отец вечером после первого  налета,
поджав презрительно губы. -  Жаль,  что  они  не  свалились  с  коней  и  не
переломали свои дурацкие шеи отправились бы тогда прямиком к Скотосу, где им
самое место.
   - Возблагодари лучше Фоса за то, что они не примчались  в  деревню  и  не
покалечили людей вместо растений, - сказала мать.
   Но Фостий только нахмурился и покачал головой.
   Прислушиваясь, Крисп поймал себя на том, что согласен с отцом.
   Кубраты поступили нехорошо и сделали это намеренно.  Когда  он  намеренно
проказничал, его за  это  пороли.  Крестьянам  было  не  под  силу  выпороть
кубратов, поэтому пускай они навеки отправляются к богу  тьмы  и  посмотрят,
как им это понравится.
   Снова пришла осень, и кубраты,  естественно,  забрали  ровно  столько  же
зерна, сколько и в прошлом году. Если из-за их диких забав запасов в деревне
осталось меньше обычного - что ж, тем хуже для деревни.
   Кочевники продолжали свои непотребные игрища и на следующий год.
   В том же году одна из женщин пошла мыться к реке и пропала.
   Когда односельчане пошли ее искать, то  обнаружили  на  глинистом  берегу
следы от копыт.
   Как только новость облетела деревню, отец Криспа  крепко  прижал  к  себе
мать.
   - Вот теперь я возблагодарю Фоса, Таце, - сказал он.  -  Ведь  это  могло
случиться с тобой.
   Как-то по весне - треть